Каково быть летучей мышью? 3 страница

ФРАНК: Я хотел сказать, что вы не можете действительно иметь это в виду.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Почему бы и нет?

ФРАНК: Потому что я знаю, какого цвета кажется мне эта книга.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Вы снова ошибаетесь.

ФРАНК: Но кто же может лучше меня знать, какого цвета кажутся мне окружающие вещи?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Прошу прощения, но и здесь вы неправы.

ФРАНК: Но кто же, по-вашему, знает это лучше меня?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Я.

ФРАНК: Но откуда у вас доступ к моим личным, собственным ощущениям?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Личные, собственные ощущения! Что за метафизическая нелепость! Я, знаете ли, эпистемолог- практик. Метафизические проблемы, противопоставляющие разум материи, возникают как следствие эпистемологической путаницы. Эпистемология — вот настоящий фундамент философии. К сожалению, до сегодняшнего дня эпистемологи пользовались чисто теоретическими методами, и большая часть их дискуссий вырождалась в пустую игру слов. Пока они торжественно спорили, может ли человек ошибаться, утверждая, что ему кажется то или иное, я открыл способ установить истину экспериментальным путем.

ФРАНК: Как же вы можете решать подобные вещи эмпирически?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Читая мысли собеседника.

ФРАНК: Вы — телепат?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Разумеется, нет. Я всего-навсего сделал то, что давно пора было сделать. Я изобрел мозго-читающую машину. Мой цереброскоп стоит сейчас в этой комнате и работает на полную мощность, сканируя каждую нервную клетку вашего мозга. Таким образом, я могу прочесть все ваши ощущения и мысли, и могу с уверенностью утверждать вполне объективный факт: эта книга не кажется вам красной.

ФРАНК (совершенно подавленный): Боже мой! Я мог бы поклясться, что книга казалась мне красной; мне и сейчас кажется, что она кажется мне красной.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Простите, но вы опять ошибаетесь.

ФРАНК: Да? Даже в том, что мне кажется, что она кажется мне красной? Честное слово, мне кажется, что мне кажется, что она кажется мне красной!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Снова неверно! Сколько бы раз вы ни повторили фразу “мне кажется” перед фразой “она красная”, вы будете неправы.

ФРАНК: Невероятно! А если бы вместо фразы “мне кажется” я сказал бы “я полагаю”? Давайте начнем с самого начала. Я беру обратно слова “Мне кажется, что книга красная” и говорю: “Я полагаю, что книга красная” Теперь мое утверждение истинно?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Минутку, я должен свериться с цереброскопом… нет, оно снова ложно.

ФРАНК: Как насчет “Я полагаю, что я полагаю, что она красная”?

ЭПИСТЕМОЛОГ (сверяясь с прибором): Снова неверно. Неважно, сколько раз вы повторите “я полагаю”, все утверждения, касающиеся ваших убеждений, будут ложными.

ФРАНК: Да, этот опыт открыл мне глаза. Но согласитесь, мне было трудно поверить в то, что у меня оказалось бесконечно много ложных убеждений!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Почему вы утверждаете, что ваши убеждения — ложные?

ФРАНК: Вы же мне сами об этом сказали!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Ничего подобного я не говорил!

ФРАНК: Ну и ну! Я уже был готов признать все свои ошибки, а теперь вы говорите мне, что мои убеждения вовсе не ошибочны. Вы что, меня с ума свести хотите?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Полегче, пожалуйста! Вспомните, когда это я говорил или намекал на то, что ваши убеждения ошибочны?

ФРАНК: Достаточно вспомнить бесконечную цепь утверждений (1) Я полагаю, что эта книга красная; (2) Я полагаю, что я полагаю, что эта книга красная; и так далее. Вы сказали мне, что каждое из этих высказываний ложно.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Верно.

ФРАНК: Тогда как же вы можете непротиворечиво утверждать, что моя вера во все эти ложные утверждения не ошибочна?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Очень просто: потому что, как я вам сказал, вы в них не верите.

ФРАНК: Мне кажется, я начинаю что-то понимать, хотя я не совсем уверен.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Попробую объяснить по-другому. Дело в том, что именно ложность каждого вашего утверждения спасает вас от ошибочной веры в предыдущее утверждение. Я говорил вам, что ваше первое утверждение было неверным. Отлично! Вторым утверждением было всего лишь то, что вы верите в первое утверждение. Если бы это было истинным утверждением, это означало бы, что вы действительно верите в первое утверждение, и следовательно ваше убеждение относительно него было бы ложным. Но, к счастью, второе высказывание было ложным — значит, вы не верите в первое высказывание и, таким образом, ваша вера в него не ошибочна. Таким образом, из ложности второго высказывания вытекает, что у вас нет ошибочных убеждений относительно первого; ложность третьего утверждения спасает вас от неверных убеждений относительно второго и т.д.

ФРАНК: Теперь я понимаю! Ложными были не мои убеждения, а мои высказывания!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Вот именно.

ФРАНК: Удивительно! Кстати, какого все-таки цвета эта книга?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Красного.

ФРАНК: Что!?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Разумеется, она красная. У вас что, нет глаз?

ФРАНК: Но я же вам именно это и твердил с самого начала!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Вовсе нет. Вы твердили, что она кажется вам красной, что вам кажется, что она кажется вам красной, что вы полагаете, что она кажется вам красной, что вы полагаете, что вы полагаете, что она кажется вам красной, и так далее. Вы ни разу не сказали, что она красная. Если бы на мой вопрос: “Какого цвета эта книга?” вы бы просто ответили: “Красного”, мы бы избежали этого долгой дискуссии.

 

Сцена 3. Несколько месяцев спустя Франк снова заходит в гости к эпистемологу.

 

ЭПИСТЕМОЛОГ: Рад вас видеть. Присаживайтесь, пожалуйста!

ФРАНК (садится): У меня не идет из головы наша давешняя беседа, и мне бы хотелось кое-что прояснить. Я нашел некоторые противоречия в ваших аргументах.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Прекрасно! У меня слабость к противоречиям. Сделайте милость, поделитесь вашими находками!

ФРАНК: Вы говорили, что, хотя все мои высказывания о моих убеждениях были ложными, на самом деле ложных убеждений у меня не было. С этим не возникло бы никаких проблем — если бы вы не признали, что книга красная. Но стоило вам сказать, что книга, действительно, красная, в ваших рассуждениях появилось противоречие.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Почему же?

ФРАНК: Я согласен с тем, что для каждого их моих высказываний “Я полагаю, что она кажется мне красной”, “я полагаю, что я полагаю, что она кажется мне красной” и так далее ложность каждого из них, кроме первого, спасает меня от ложного убеждения касательно предыдущего высказывания. Но вы упустили из виду самое первое мое утверждение! Из ложности первого утверждения “Думаю, что она красная”, вкупе с тем фактом, что она действительно красная, вытекает, что у меня ложные убеждения.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Не понимаю, почему.

ФРАНК: Это же очевидно! Поскольку высказывание “Думаю, что она красная” ложно, значит, на самом деле я думаю, что она не красная — а раз она красная, то мое убеждение ложно! Видите?

ЭПИСТЕМОЛОГ (разочарованно): Простите, но ваше доказательство не работает. Разумеется, ложность вашего первого утверждения означает, что вы не думаете, что книга красная — но это вовсе не означает, что вы думаете, что книга не красная!

ФРАНК: Но ведь я знаю, что она либо красная, либо нет, а значит, если я не думаю, что она красная, то я должен думать, что она не красная!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Вовсе не обязательно. Я думаю, что либо на Юпитере есть жизнь, либо ее там нет. Но я не убежден ни в том, ни в другом — у меня нет для этого достаточного количества данных.

ФРАНК: Ну хорошо, в этом я с вами согласен. Но давайте перейдем к вопросам поважнее. Честное слово, я не могу поверить, что могу ошибаться относительно моих собственных убеждений!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Неужели мне придется повторять все с начала? Я ведь вам уже терпеливо объяснил, что с вашими убеждениями все в порядке — ошибочны только высказывания.

ФРАНК: Хорошо — но я не верю и в то, что мои высказывания были ошибочны! Это показала машина — но с какой стати я должен доверять машине?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Кто вам сказал, что вы должны доверять машине?

ФРАНК: А что, не должен?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Вопросы, в которых фигурирует слово “должен”, не по моей части. Если хотите, могу направить вас к моему коллеге, превосходному моралисту — он наверняка сможет вам ответить.

ФРАНК: Ах, перестаньте — я употребил слово “должен” вовсе не в моралистском смысле. Я всего-навсего хотел спросить вас, есть ли у меня свидетельства того, что машине можно доверять.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Ну и как, они у вас имеются?

ФРАНК: Не спрашивайте об этом меня! Я хотел знать, должны ли вы доверять этому аппарату?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Должен ли я ему доверять? Понятия не имею, и меня совершенно не заботит то, должен ли я что-либо делать.

ФРАНК: Вы снова за свое! Я спрашиваю, есть ли у вас свидетельства надежности этой машины?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Разумеется!

ФРАНК: С этого и надо было начинать! И что это за свидетельства?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Надеюсь, вы не думаете, что на такой вопрос можно ответить за час, за день или за неделю. Если вы хотите изучать мой аппарат вместе со мной, я не возражаю, — но предупреждаю, что это займет несколько лет. Зато по прошествии этого времени у вас развеются все сомнения в надежности аппарата.

ФРАНК: Может быть, я убедился бы в его надежности, если все измерения были бы точными, но тогда я стал бы сомневаться в том, что машина измеряет действительно важные вещи. По-моему, она замеряет лишь физиологическое состояние и действия человека.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Ну конечно — а что бы вы от нее еще хотели?

ФРАНК: Я сомневаюсь, что она измеряет мое психологическое состояние, мои действительные убеждения.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Вы опять хотите вернуться в исходную точку? Машина измеряет именно те физиологические состояния и процессы, которые вы называете психологическим состоянием, убеждениями, ощущениями и т.д.

ФРАНК: Я начинаю убеждаться в том, что весь наш спор возник лишь из-за семантических расхождений. Я согласен с тем, что машина верно измеряет мои убеждения в вашем смысле этого слова, но не верю в то, что она измеряет убеждения так, как я их понимаю. Иными словами, мы зашли в тупик из-за того, что по-разному понимаем слово “убеждения”.

ЭПИСТЕМОЛОГ: К счастью, мы можем проверить, правы ли вы, экспериментально. У меня сейчас есть две мозгочитающих машины; я подключу одну из них к вашему мозгу, чтобы выяснить, как вы понимаете это слово, а другую к своему мозгу, чтобы узнать, как я его понимаю. После этого нам останется только сравнить данные обеих машин! Погодите минутку… Нет, простите, но мы оба понимаем слово “убеждения” совершенно одинаково!

ФРАНК: К черту вашу машину! Вы -то сами убеждены в том, что мы оба понимаем слово “убеждения” совершенно одинаково?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Убежден ли в этом я? Минуточку, я проверю данные машины… Выходит, что да!

ФРАНК: О господи, вы хотите сказать, что не знаете, в чем вы убеждены, пока не проконсультируетесь с машиной?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Разумеется, нет.

ФРАНК: Большинство людей самостоятельно отвечают на этот вопрос. Почему же вам для этого приходится идти таким фантастическим окольным путем — настраивать мозгочитающую машину на собственный мозг и узнавать о ваших убеждениях из полученных данных?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Разве существует какой-то другой научный, объективный метод узнать о моих убеждениях?

ФРАНК: Но почему бы вам просто не спросить себя самого?

ЭПИСТЕМОЛОГ(печально): Это не так просто. Спрашивать-то я спрашиваю, но ответа не получаю.

ФРАНК: Тогда почему бы вам просто не сказать, каковы ваши убеждения?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Как я могу сказать, каковы мои убеждения, раньше, чем я сам об этом узнаю?

ФРАНК: К черту ваши знания об убеждениях! У вас же наверняка имеется хоть какая-нибудь идея, хоть какое-нибудь убеждение о том, во что вы верите!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Разумеется, такое убеждение у меня есть. Но как мне узнать, о чем именно это убеждение?

ФРАНК: Боюсь, что мы снова оказались в бесконечной петле. Честно говоря, я начинаю сомневаться, в своем ли вы уме.

ЭПИСТЕМОЛОГ: Сейчас проконсультируюсь с машиной. Да, кажется, я и правда начинаю сходить с ума.

ФРАНК: Боже мой! И вы об этом так спокойно говорите? Неужели это вас не пугает?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Сейчас проверю. Да, оказывается, я и вправду испуган.

ФРАНК: Оставьте же наконец эту проклятую машину в покое! Вы что, не можете мне просто сказать, что напуганы?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Я только что вам это сказал — однако я узнал об этом от машины.

ФРАНК: Кажется, я теряю надежду оттащить вас от этой машины. Хорошо, тогда давайте поработаем с ней еще немного. Почему бы вам не спросить у нее, нельзя ли спасти вас от помешательства?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Отличная мысль! Да, это возможно.

ФРАНК: Каким образом?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Не знаю, я еще не спросил у машины.

ФРАНК: Ну так спросите!

ЭПИСТЕМОЛОГ: Отличная мысль! Получается, что…

ФРАНК: Что?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Получается, что…

ФРАНК: Ну же, говорите! Что получается?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Ничего более удивительного не видел! Согласно машине, для этого я должен перестать ей доверять!

ФРАНК: Превосходно! И как вы поступите?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Откуда я знаю, как я поступлю? Я же не умею заглядывать в будущее!

ФРАНК: Я имею в виду, какие у вас сейчас намерения?

ЭПИСТЕМОЛОГ: Хороший вопрос. Подождите, я спрошу у машины. Она говорит, что мои намерения находятся в состоянии конфликта. И я понимаю, почему! Я оказался уловленным в ловушку ужасного парадокса! Если машина надежна, то я должен перестать ей доверять. Но если я перестану ей доверять, мне придется усомниться и в ее совете ей не доверять. Видите, в какую я попал передрягу?

ФРАНК: Я знаю кое-кого, кто может вам помочь. Пойду проконсультируюсь с ним. До скорого!

 

Сцена 4. (В тот же день в приемной психиатра.)

 

ФРАНК: Доктор, я очень обеспокоен по поводу одного моего приятеля. Он называет себя “экспериментатором-эпистемологом”.

ДОКТОР: А, экспериментатор-эпистемолог! В мире есть только один такой, и я его отлично знаю.

ФРАНК: Какое облегчение! Но знаете ли вы, что он сконструировал мозгочитающую машину и настроил ее на собственный мозг? Теперь, когда его спрашивают, что он чувствует, думает, во что верит, чего боится и так далее, он, прежде чем ответить, должен проконсультироваться с машиной! Не кажется ли вам, что его состояние очень серьезно?

ДОКТОР: Не так серьезно, как может показаться. Мой прогноз в его случае вполне благоприятен.

ФРАНК: Если вы его друг, не могли бы вы его понаблюдать?

ДОКТОР: Я вижусь с ним очень часто и постоянно его наблюдаю. Но я не думаю, что так называемая “психиатрическая терапия” сможет ему помочь. Его болезнь необычна, и она из тех, что проходят сами по себе. Думаю, что и у него она пройдет.

ФРАНК: Надеюсь, что ваш оптимизм оправдан. Так или иначе, мне кажется, что в данный момент помощь нужна мне!

ДОКТОР: Как так?

ФРАНК: От бесед с эпистемологом я ужасно разнервничался — настолько, что боюсь, не схожу ли и я с ума; я не могу доверять даже тому, что мне кажется! Полагаю, что вы могли бы мне помочь.

ДОКТОР: Я был бы рад, но сейчас не смогу. Следующие три месяца у меня забиты работой. К сожалению, потом у меня начнется трехмесячный отпуск. Так что приходите через полгодика, и мы поговорим.

 

Сцена 5. (Та же приемная, спустя шесть месяцев.)

 

ДОКТОР: Прежде, чем мы займемся вашей проблемой, хочу вас обрадовать: ваш приятель эпистемолог полностью излечился.

ФРАНК: Прекрасно! Как это произошло?

ДОКТОР: Пожалуй, благодаря удачному стечению обстоятельств — но при этом его мысленная деятельность была, так сказать, частью этих обстоятельств. Случилось следующее: после того, как вы с ним в последний раз виделись, он несколько месяцев мучился вопросом: “Должен ли я доверять машине? Или не должен? Должен? Не должен?” (Он решил использовать слово “должен” в вашем, эмпирическом смысле.) Это его ни к чему не привело! Тогда он решил “формализовать” весь свой аргумент. Он освежил в памяти свои знания в области формальной логики, взял аксиомы первого порядка и добавил в качестве не-логических аксиом некоторые важные факты, касающиеся машины. Разумеется, получившаяся система была противоречива: он формально доказал, что должен доверять машине только в том случае, если он не должен ей доверять. Таким образом, он одновременно должен и не должен доверять машине. Может быть, вам известно, что в системе, основанной на классической логике (а именно такова была его система), одно-единственное доказанное противоречие означает, что в данной системе можно доказать любое утверждение, и система терпит крушение. Тогда он решил использовать тип логики, более слабый, чем классическая, и принял на вооружение нечто близкое к так называемой “минимальной логике”. В этой системе из доказательства одного противоречия не обязательно следует доказательство любого утверждения. Однако эта система оказалась слишком слаба, чтобы ответить на вопрос, должен ли он доверять машине. Тогда ему пришла в голову следующая блестящая идея. Почему бы не использовать в его системе классическую логику, несмотря на то, что получающаяся система имеет противоречия? Так ли бесполезна противоречивая система? Вовсе нет! Предположим, для каждого высказывания существует доказательство того, что оно истинно, и того, что оно ложно — но ведь может оказаться, что для любой такой пары доказательств одно из них просто более убедительно с психологической точки зрения! Остается просто выбрать то доказательство, в которое вы верите! Теоретически его идея оказалась верной — получившаяся система, действительно, обладала таким свойством, и в каждой паре доказательств одно выглядело гораздо более убедительным, чем другое. Более того, для каждой противоречивой пары утверждений все доказательства одного были более убедительны, чем любое доказательство другого. В результате любой человек, кроме самого эпистемолога, мог воспользоваться системой и решить, можно ли доверять машине. С ним же произошло вот что: он получил одно доказательство, что он должен доверять машине и другое доказательство, что он не должен. Какое из них казалось ему более убедительным, в какое он “поверил”? Единственным способом это узнать было обратиться за ответом к машине! Но тут он понял, что обращение к машине означало бы молчаливое признание того, что он ей доверяет. Так что он оставался в затруднении.

ФРАНК: Так как же он вышел из положения?

ДОКТОР: А вот тут и вмешалась Госпожа Удача. Поскольку он с головой ушел в теорию проблемы, и она поглощала все его время, он впервые в жизни недоглядел за экспериментальной стороной. В результате несколько деталей в машине вышли из строя, и он этого не заметил. После этого его машина впервые начала выдавать противоречивую информацию — и не какие-нибудь тонкие парадоксы, а именно кричащие противоречия! В частности, в один прекрасный день она заявила, что он верит в определенное высказывание, а несколькими днями позже она уже утверждала, что он в него не верит! Хуже того, машина утверждала, что его убеждения за эти несколько дней не переменились. Этого было достаточно, чтобы полностью подорвать его доверие к машине. Теперь он снова здоровехонек!

ФРАНК: Ничего более удивительного я в жизни не слышал! Наверное, машина с самого начала была опасной и ненадежной.

ДОКТОР: Вовсе нет — пока она не сломалась из-за небрежности эпистемолога, она была превосходной.

ФРАНК: Положим, когда я с ней познакомился, она не могла быть надежной.

ДОКТОР: Да нет, Франк — и это приводит нас к вашей проблеме. Я слышал всю вашу беседу с эпистемологом — она была записана на магнитофон.

ФРАНК: Тогда вы понимаете, что машина не могла быть права, когда отрицала истинность моего убеждения в том, что книга красная.

ДОКТОР: Но почему?

ФРАНК: Боже, неужели мне придется снова пережить этот кошмар? Я могу понять, что человек может ошибаться, когда он утверждает, что тот или иной физический объект обладает определенным качеством, но встречали ли вы хоть один случай того, чтобы человек ошибался относительно собственных ощущений?

ДОКТОР: Конечно! Я знавал одного приверженца христианской науки, у которого ужасно болел зуб. Он стонал, как раненый медведь. Его спросили, почему он не идет к врачу, чтобы вылечить зуб, а он ответил, что лечить у него нечего. Тогда его спросили: “Разве вы не чувствуете боли?” Он возразил: “Нет, не чувствую — никто не может этого чувствовать, поскольку боль — только иллюзия”. Вот вам случай человека, который отрицал, что он ощущает боль, хотя все кругом отлично знали, что ему было больно. Не думаю, что он лгал — он просто ошибался.

ФРАНК: Ну хорошо, в таком случае это могло быть — но как кто-либо может ошибаться, говоря, что он видит тот или иной цвет?

ДОКТОР: Уверяю вас, что если бы спросил кого-то, какого цвета эта книга, и он бы ответил: “Думаю, что она красная”, то я безо всякой машины усомнился бы в том, что он на самом деле так считает. Ведь если бы он действительно был в этом убежден, то ответил бы прямо: “Она красная”, а не “Думаю, что она красная”. Сама неуверенность, сквозящая в его ответе, указывает на то, что на самом деле он сомневается.

ФРАНК: Но почему я должен был сомневаться, что она красная?

ДОКТОР: Вам виднее. Скажите, а в прошлом у вас были основания сомневаться в правильности ваших зрительных ощущений?

ФРАНК: Да; за несколько недель до моего визита к эпистемологу я страдал от заболевания глаз и видел все цвета неправильно. Но к моменту визита я был уже здоров.

ДОКТОР: В таком случае, неудивительно, что вы сомневались в том, что книга красная! Верно, что ваши глаза видели истинный цвет книги, но подсознательное воспоминание о вашей болезни не позволяло вам в это поверить. Так что машина была права!

ФРАНК: Но почему она сомневалась в том, что я искренне верил в свои слова?

ДОКТОР: Поскольку вы сами не верили в то, что говорите правду — подсознательно вы это отлично понимали. Кроме того, стоит начать сомневаться в собственных ощущениях, сомнения распространяются, как инфекция, захватывая все более высокие сферы абстракции, пока все ваши убеждения не становятся отравлены неуверенностью. Держу пари, что если бы явились к эпистемологу сейчас, и если бы машина была починена, и вы сказали бы, что полагаете, что книга красная, машина бы с вами согласилась.

Нет, Франк, машина отличная — вернее, была отличной. Эпистемолог многому от нее научился — он ошибся лишь тогда, когда направил ее на собственный мозг. Он не должен был создавать такой неустойчивой ситуации. Комбинация из его мозга и машины, одновременно исследующих друг друга, создала серьезные проблемы обратной связи. В результате вся система заколебалась. Рано или поздно, что-то в ней должно было сломаться — к счастью, это оказалась машина.

ФРАНК: Понятно. Но у меня есть еще один вопрос. Как могла машина быть надежной, когда она сама утверждала, что ей не следует доверять?

ДОКТОР: Машина никогда не утверждала, что она ненадежна, она всего лишь говорила, что эпистемолог поступит лучше, если перестанет ей доверять. И она была права!

 

Размышления

 

Если смолляновский кошмар кажется вам слишком надуманным и неубедительным, представьте себе более реалистический сценарий. Хотя это и не действительная история, но она вполне возможна.

Жили-были два дегустатора кофе, м-р Чейз и м-р Сэнборн. Они работали в компании “Максвелл Хаус”. Вместе с полудюжиной коллег они следили за тем, чтобы вкус кофе Максвелл Хаус оставался одним и тем же год за годом. Однажды, лет через шесть после начала своей работы в Максвелл Хаус, м-р Чейз откашлялся и признался м-ру Сэнборну:

“Знаете, мне разонравилась эта работа. Когда я пришел сюда шесть лет назад, я считал, что Максвелл Хаус — лучший кофе в мире. Я гордился тем, что его вкус остается неизменным долгие годы, и что в этом есть и доля моего труда. И мы свою задачу выполнили: сегодня вкус у этого кофе точно такой же, как когда я пришел сюда работать. Но мне он больше не нравится! Мои вкусы изменились. Они стали более утонченными. Вкус этого кофе меня уже не устраивает!”

Сэнборн выслушал эти откровения с большим интересом. “Забавно, что вы об этом заговорили, — ответил он, — поскольку нечто похожее произошло со мной. Когда я, незадолго до вас, пришел в Максвелл Хаус, я, как и вы, считал, что лучше этого кофе нет на свете. А теперь, в точности как вам, мне больше не нравится кофе, который мы производим. Но мои вкусы не изменились — изменились мои… дегустаторы. То есть, что-то произошло с моими вкусовыми сосочками — знаете, как они отключаются, если, откусив блинчик с кленовым сиропом, вернуться к апельсиновому соку? Вкус кофе Максвелл Хаус не кажется мне таким же, как раньше. Если бы это было так, я бы продолжал любить этот кофе — я все еще считаю тот вкус непревзойденным. Но я не говорю, что мы плохо выполнили свою работу. Вы все считаете, что вкус не изменился — значит, это только моя проблема. Наверное, я больше не подхожу для этой работы”.

Чейз и Сэнборн схожи в одном. Оба любили кофе Максвелл Хаус, и оба его разлюбили. Однако они утверждают, что между ними есть следующая разница: Чейз считает, что вкус кофе Максвелл Хаус не изменился, а Сэнборну кажется иначе. Разница большая и всем знакомая. Однако, когда они заводят об этом разговор, то начинают сомневаться, так ли уж велико различие между ними. Чейз мог бы спросить: “Может быть, Сэнборн находится в том же положении, что и я, и просто не заметил постепенного утончения своих вкусов?” Сэнборн мог бы подумать: “Может ли быть, что м-р Чейз обманывает себя, когда говорит, что вкус этого кофе остался для него точно таким же, как раньше?”

Помните ваш первый глоток пива? Кошмар! Как кому-либо может нравиться такое? Но вкус к пиву, размышляете вы, это приобретенный вкус. Люди постепенно приучают себя — или просто привыкают — к тому, чтобы наслаждаться этим вкусом. Каким вкусом? Того, первого глотка? Никому не может нравиться тот вкус! Для опытного любителя пива его вкус совсем другой. В таком случае, вкус к пиву вовсе не приобретается и люди не стараются привыкнуть к вкусу первого глотка — они постепенно начинают чувствовать другой, приятный вкус. Если бы такой вкус был у первого глотка, вы сразу влюбились бы в пиво!

Тогда, возможно, вкус неотделим от его оценки — хорош он или плох. В таком случае, Чейз и Сэнборн могут быть схожи между собой; они лишь выражают свои мысли по-разному. Но если бы они были схожи, это означало бы, что оба кое в чем ошибаются — ведь они искренне отрицали сходство между ними. Могло ли быть так, что каждый из них ошибался относительно себя и на самом деле описывал случай другого? Может быть, это у Чейза изменились вкусовые сосочки, в то время как у Сэнборна утончились вкусы? Могли ли они настолько ошибаться?

Некоторые философы — и не только философы — считали, что человек просто не способен на подобные ошибки. Каждый является окончательным и непогрешимым судьей собственных ощущений. Если Чейз и Сэнборн были искренни, знали все значения слов и не оговаривались, они оба должны были сказать правду. Возможно ли вообразить такие эксперименты, которые подтвердили бы правоту обоих? Если Сэнборн не пройдет тестирование на различение вкуса, которое он в прошлом выдерживал блестяще, и если врач обнаружит отклонения в его вкусовых сосочках (в чем виновата китайская кухня, к которой он в последнее время пристрастился!), мы, скорее всего, признаем его правоту. Если Чейз пройдет все тесты лучше, чем раньше, и покажет возросшие познания в типах кофе и большой интерес к их сравнительным достоинствам и характерным особенностям, это послужит подтверждением правильности его взгляда на ситуацию. С другой стороны, если оба не пройдут экзамена, значит, они неправы. Если бы Чейз прошел тестирование Сэнборна, а Сэнборн — Чейза, мы могли бы сомневаться в правоте каждого, если подобные тесты вообще чего-либо стоят в данном случае.

Иными словами, цена подтверждения ваших слов равна внешнему шансу на то, что вас оспорят. Мы все готовы утверждать: “Я знаю, каков я, и знаю, на что это похоже — быть мной!” Возможно, это так и есть — в некоторых аспектах, но это надо еще проверить действием. Вполне может случиться, что вы обнаружите, что на самом деле вовсе не знаете так хорошо, каково это — быть вами.

 

Д.К.Д.

 

ДАГЛАС ХОФСТАДТЕР

Беседа с мозгом Эйнштейна

 

Ахилл и Черепаха случайно сталкиваются на берегу восьмиугольного пруда в Люксембургском саду в Париже. Пруд этот всегда служил излюбленным местом для лодочных прогулок молодых парочек; в наши дни их лодчонки зачастую бывают оснащены моторами и радиоуправлением. Впрочем, все это к делу не относится… Итак, стоит приятный осенний денек.

 

АХИЛЛ: Вот это сюрприз! Госпожа Черепаха! Я думал, что Вы вернулись в пятый век до нашей эры.

ЧЕРЕПАХА: А как насчет вас? Я-то частенько прогуливаюсь по столетиям. Это полезно для здоровья; к тому же, мне нравится в погожий осенний денек бродить среди кустов и деревьев, глядя, как растут, стареют и умирают детишки, чтобы в один прекрасный день им на смену пришло новое поколение таких же безмозглых, но проказливых человеческих существ. Должно быть, принадлежать к этому слабоумному роду весьма хлопотно. Ох — простите! Я совсем запамятовала, что беседую с представителем этой благородной расы. Разумеется, вы — исключение (которое, как утверждает человеческая “логика”, только подтверждает правило). Иногда вы говорите по-настоящему умные вещи о человеческом положении (хотя ваши замечания и были в какой-то мере случайными и непредвиденными.) Мне повезло, Ахилл, что из всех людей я знакома именно с вами.