Командир застал невероятно драматичную картину, первую

претендентку на роль его следующего самого ужасного сновидения:

Посредине помещения болтался труп молодого мужчины, повешенный на шнурке, неоригинально зацепленным за люстровый крюк. Сквозняк, тянущий за собой режущий отвратительный запах сырой затхлости, раскачивал тело удушенного. А на полу покоилась девушка, одна её рука теребила краешек запятнанной кровью белой кофты, другая – в смешной попытке остановить кровоток держала место ранения, её ничего не видящие, немигающие ангельские глазки уставлялись на висельника.

- Отбой, Пол, кажется, я нашел наших - второпях выпалил Тейлор, не без труда и с беспокойством, - Им уже ничего от нас не нужно…

 

 

Русский прикрывал ненависть к убийце тонкой вуалью нетканых полотен, какие только

могло создать его лицо с плохо работающей мимикой. Немного скрытности, ситуационного лицемерия, немного неживого искусства!

Наяривающий кругами по комнате Фатум пояснил, в каких негигиеничных условиях произошло “возвращение” Владимира, интерпретировав богомерзкие процессы быстрого перехода в шестую финальную стадию!

- Я потратил зиму на изучение причины смертей среди женщин и детей, живущих, ой, точнее, живших в деревне. Разумеется, то, что с ними творится сейчас, назвать жизнью по силам только законченному цинику… - врал бессмертный или говорил правду, он хотел, чтобы Ханк поверил в непричастность их секты к эпидемии, - И оказалось, что не зря! Организовав научный консилиум светлейших умов планеты, мы отыскали лучшую замену Ванне. Теперь можно воскрешать людей задолго после их смерти, на что не способен ни один алхимический шедевр…

Ханку, видавшему виды, было совсем нетрудно догадаться, что наставник подразумевает под альтернативой:

- Как раскусили потенциал Онколото?

- Для начала мы его создали! – легко признался Генрих, и секундой позже приступил к детальному просвещению, - И это наше произведение на основе опухолей основания черепа, распространяющихся в глазницу, на самом деле просто скопление стабильно растущих и обновляющиеся тканей. Сильно приумноженная дифференцировка здоровых клеток, хотя и состоящая на девяносто девять процентов из малигниризованных язв, обладающих смертоносным клеточным атипизмом! – почувствовав во рту некую сухость, возникшую, вероятно, из-за частого употребления диалектной терминологии, Фатум переключился на воскресшего:

 

- Владимир был первым удачным экспериментом. После возвращения памяти и полноценного восстановления рассудка боец присягнул мне на верность, как мелкий феодал сюзерену! – и погладил его по голове, как гладят маленьких детей, преимущественно послушных, - Теперь он – фатуммен, воин судьбы! Клятва служить ордену до конца своих дней незыблема, как песок, лежащий рядом с вавилонскими развалинами!

Ханк устал с отравляющей виной пялиться в одну точку, глазеть на русского и пытаться посмотреть сквозь вуаль, поэтому он отвел взгляд чуточку левее:

- Знаете, что? Все это похоже на незаконное лишение человека свободы! Так ведь… так ведь нельзя! Человек, если не идет речи о тюремном допустимом заключении, должен распоряжаться своей жизнью самостоятельно!

Не видя смысла уступать, Фатум сформулировал несогласицу с благородным воодушевлением новенького.

- Но у него нет никакой своей жизни! В том-то все и дело! – и дал понять, что его переубедить невозможно, - Восстав, открыв глаза вновь, боец прибился к гурьбе моих рабов, и теперь готов не то, что подчиняться мне, а умереть за меня, как люди, жившие в глубокой древности, богоугодные жрецы, добровольно приносили себя в жертву богам, бросаясь в огонь, в воду или со скалы. Это считалось высшей добродетелью и неукоснительной обязанностью любого священнослужителя!

 

Наемник сдался, убедившись, что любые слова будут лишними, и без чувства признательности за оказанную возможность попятился к двери. Но притормозил, услышав директивный речевой акт повелителя, еще не успев полностью отвернуться:

- Погоди, куда спешим? Неужели нет желания подольше побеседовать с тем, кого ты убил?

 

Сраженный чувством полнейшей безвыходности, мечник ругнулся про себя:

“ Сволочь ” – но, так как гнев был здесь бессилен, это ему, знамо, никак не помогло…

 

 

Запись мертвого онколога – 16

Раньше я не понимал, каюсь, а теперь, хорошенько обдумав стратегию, уже не нахожу выращивание таких тварей, как Онколото, чем-то странным. В прошлых моих текстах имелись недвусмысленные намеки на репродуктивность чудовища, а теперь появились основания баснословно утверждать, что без Онколото развертывание производства заняло бы почти втрое больше времени. Конечно, дьявольская сообразительность Генриха, умение быстро находить выход из затруднительного положения нашли бы миллион иных способов создания единой армии, и, сколько ресурсов не отняли поиски, жители деревни, так или иначе, были обречены на совместное будущее с орденом.

1 – выживших после контакта с Онколото, а затем впущенных в замок называют фатумменами. Что это означает, понять довольно легко, если знаете значение слова Фатум – олицетворение судьбы в Древнем Риме. Фатами назывались также божества, подобные греческим мойрам, и определявшие судьбу человека при его рождении, у стоиков - сила, управляющая миром. Значит, фатуммен это человек судьбы или человек, поклоняющийся судьбе, как вам предпочтительней…

2 – некоторые из фатумменов умерли вовсе не от рака, но были возвращены к жизни тем же способом. Их вернула вовсе не Ванна. Даос может давать бессмертие, когда его периодически принимаешь, также воскресить недавно убитого человека, но воскресить уже разложившийся труп даже ему не по силам, иначе бы начался хаос.

Инвазийный Онколото заселяет тела умерших злокачественными клетками, которые не убивают из-за своей мультифункциональности, порожденной множеством иных развитий, а дают в корне противоположный эффект, несходный с привычной деструкцией. По сути, в организме “отобранного’ происходит то же бесконтрольное деление, просто заставляющее изначальные органы работать немного в другом режиме, а не мешающее их функционированию. На вопрос, правильно ли считать воскрешенного с помощью рака онкобольным или этот человек вполне может называться здоровым, поистине трудно ответить. Почему трудно? У него ничего и никогда не болит, о возвращении стандартных губительных процессов можно не беспокоиться, поэтому в плане физического состояния, в плане общего самочувствия такой человек полностью здоров. Но в нем, как ни в ком из больных, очень много новообразованных клеток, нужно помнить, что все это – зараза, которой изначально не было в организме и которая не должна была в него попасть. Ну, да ладно, это уже пошла лишняя объективизация от меня!

3 – “зомбированность” фатумменов, существ во многом безвольных, объясняется психологическими причинами. Вроде, я уже писал об этом раньше, но, считая, что в повторении нет ничего плохого, напишу о методах порабощения еще раз. Расширение влиятельности всегда обходило мораль стороной, потому что большинство правителей не просто что-то там хватали по мелочи, лишь бы запихнуть в карман побольше, а всеохватывали земли. Фатум – мастак в манипуляции, и заставить кого-то полностью прогнуться для него не проблема, тем более, если его цель – некто, переболевший тяжелым недугом и пострадавший из-за него. Такими людьми легко вертеть и еще легче их обманывать, ведь они инстинктивно ищут формулу доверия, нуждаются в крепкой моральной поддержке. Приведенные примеры показывают, что после исцеления в человеке что-то меняется – то, что раньше в нем пряталось, проходит обработку и выставляется на обозрение.

 

 

Владимир Парошин вернулся в свою келью, снял с себя ежедневное недорогое одеяние, одежду духовенства, церковнослужительства, оголил торс, встал перед широким зеркалом, висящим на стене, и осмотрел себя с головы до пят. В отражении он видел несчастного аскета – не аскета, а узника одиночества, захваченного, полоненного и подмятого. Мускулистое чудовищно оттренированное тело русского на треть покрывали шрамы, горизонтальные рубцы, которые фатуммен нанес сам себе в отчаянных потугах абстрагироваться от окружающего мира, достигнув какого-то “единства”! А еще фатуммен подобно шизофренику или человеку, страдающему от органической недостаточности ЦНС, разговаривал с отражением, то есть, с собой.

 

Злая сторона Владимира, жаждущая расплаты, по привычке начинала диалог:

- Встреча с виновником нашей смерти – лишь малый проблеск того, что нас ждет.

 

Добрая присоединялась, откликаясь почти мгновенно:

- Кого мы успокаиваем? Меня или меня? Может быть, свою, точнее, нашу любовь?

 

Злая:

- Понятия не имею, о чем мы!

 

Добрая:

- А я думаю, мы все понимаем. Наш дом не здесь, а в России! Там мы родились, и там должны умереть, как умерли там почти все наши близкие! У нас и имя русское, вспомни, Владимир, да?

 

Злая:

- Нет, мы уже не произносим это почти забытое имя. Мы – фатуммен! Так нас назвали, воскресив!

 

Добрая:

- Мы можем называть себя как хотим. Одна фигня, от правды не ускачешь. Будь Альбина по-натуральному дорога нам, дорога нам обоим, мы бы не подхалимничали

перед террористом. Мы бы сделали все, чтобы её вернуть и вновь завоевать!

 

Выхаживая перед зеркалом и время от времени нервно погрызывая ногти, Парошин сочинял текст для нового спектакля. Подготовка ко второму “диалогу” заняла чуть более десяти минут. И когда предварительное молчаливое исполнение закончилось, зеркальный двойник ожил.

На сей раз разговор зашел о Ханке, и начала, как всегда, активная злая сторона:

- Проклятый мутант ничего не потерял, траур пробежал мимо него! Ублюдку оказали величайшую честь, приняв теплее, чем других более достойных ребят. Разве про нас такое скажешь? Судьба нас заставила, возможно, из-за грехов наших, из-за неправильного образа жизни понести поражение.

 

- Хм… - добрая саркастически усмехнулась, - Повелители Смерти, какая же глупость… - и вообще она не принимала многие постулаты злой, - Мы банально боимся за наши шкуры! Сотворяя для себя кумира и всячески превознося его, осыпая идола похвалами, рекламируя идола, мы лишаем себя свободы ради пустоты! Мы – кучка слабаков, убежавших от жизни, трусливо спрятавшихся! Это не сила, это не храбрость, это проявление эгоизма, самого страшного!

 

Утомившись от напрасных самооскорблений, Парошин сказал так убедительно, так твердо, что больше не смог с собой спорить, да и кто-либо другой, окажись на месте его злой половинки, вряд ли бы осмелился!

- Даже не думай, что хорошо знаешь меня, пока твоя семья, пока твой ребенок не погиб у тебя на глазах! Пока ты не убедился, что его невозможно спасти, пока не смирился с его смертью!

 

 

Восемь лет назад. Московская окраина, шоссе…

Мария, как ты? Ой… - измазавшись чем-то липким и черном, очень напоминающем смолу, Владимир обнаружил, что дергает ручку двери в перевернутой машине, - Мария… - до него только постепенно начало добредать, что при гробовом молчании шансы вытащить любимую живой ничтожно малы, а вероятность еще раз увидеть сыночка, младенчика, которому не исполнилось и двух лет, отсутствует вовсе. Глубоко символичная надежда на лучшее погасла раньше, чем горе-водила увидел Марию с переломанным позвоночником и треснутым тазом.