Мировая революция шагает дальше... 2 страница

Так в то самое время, когда Хаим Вейцман праздновал свой триумф в Лондоне и Вашингтоне, его товарищи-конспираторы из талмудистских местечек России одержали победу в этой стране. Из слов самого Вейцмана ясно, что с самого начала между ним и ими была одна только разница: он был «революционер-сионист», а они — «революционеры-коммунисты». В свои студенческие годы в Берлине, Фрейбурге и Женеве он участвовал в многочисленных жарких спорах на тему об этом различии, которое для тех, кто отвергает революцию, как таковую, не имеет вообще значения. Биограф Бальфура, г-жа Дагдейл, описывает споры этих двух кровных братьев революции в те годы, когда подготовлялся их одновременный триумф: «Ленин и Троцкий, пришли к власти в ту же неделю в ноябре 1917 года, когда добился своего признания и еврейский национализм. За много лет до того Троцкий и Вейцман провозглашали свои противоположные политические взгляды в соперничающих кафе университетского квартала Женевы. Оба рожденные в России...они тащили толпы еврейских студентов с одной стороны улицы на другую: Лев Троцкий — апостол красной революции, Хаим Вейцман — апостол нерушимой двухтысячелетней традиции. По одному из самых странных совпадений, в течение одной и той же недели и тот, и другой завершили осуществление своей мечты». В действительности же, речь шла о клешах, в которые должна была быть захвачена Европа, и ручки этих клешей держались каждая одной из двух групп «русских» революционеров, менее всего бывших русскими.

В одном только отношении события в России причинили временные затруднения Вейцману и его сообщникам в Лондоне и Вашингтоне. Они требовали Палестину, «как убежище» Для евреев, которых якобы «преследовали в России» (явная выдумка, но достаточно удобная для обмана «черни»), а теперь вдруг оказывалось, что никакого «преследования в России» больше нет. Наоборот, в Москве правил еврейский режим, а «антисемитизм» был объявлен тяжким преступлением. Где же тогда были евреи, нуждавшиеся в убежище? (Это явно и было причиной того, почему надо было помешать Вильтону уведомить мир о характере нового режима в России). По свидетельству раввина Эльмера Бергера, советское правительство поставило евреев как таковых в привилегированное положение.... одним ударом революция эмансипировала тех самых евреев, которым раньше по утверждениям их сионистских представителей, не могло помочь ничто, креме сионизма. Советские евреи не нуждались больше ни в Палестине, ни в каком либо ином убежище. Рычаг страдающего русского еврейства, которым так часто пользовался Герцль для поддержки требования Палестины у тех или иных держав, вдруг перестал существовать.» Но и это не стеснило Вейцмана. Немедленно же он уведомил своих евреев, что никакой передышки не будет: «Некоторые из наших друзей... торопятся с выводами по вопросу, что будет с сионистским движением после русской революции. Сейчас, дескать, исчез главный стимул сионистского движения, российское еврейство свободно... Нет ничего более поверхностного и ошибочного. Мы никогда не строили наше сионистское движение на страданиях нашего народа в России или в других местах. Эти страдания никогда не были причиной сионизма. Основная причина сионизма была и есть неискоренимое стремление еврейства иметь свой собственный дом». Это было ложью, но в ней содержалась и правда. Совершенно верно, что организаторы сионизма в глубине души никогда не основывали своего движения на «страданиях нашего народа в России или в других местах»; всякие страдания, вызываемые самим сионизмом — еврейские или не-еврейские — были им также безразличны. Но не подлежит никакому сомнению, что осаждая западных политиков, они использовали аргумент «страданий нашего народа в России», поскольку эти политики, начиная с Вудро Вильсона в 1912 г., неоднократно этот аргумент выдвигали.

В ходе этой критической недели мировой истории фальшивость сионистских требований хотя и стала очевидной, но не могла больше иметь никакого значения, т.к. по свидетельству г-жи Дагдейл, британское правительство давно уже добровольно связало себя обязательствами в этом вопросе. Даже как предлог, невозможно было больше утверждать, будто бы какие-то евреи нуждались еще в «убежище», однако Ллойд Джордж предпринял завоевание Палестины для евреев». Основная гнилость всего сионистского предприятия обнаружилась в тот самый момент, когда оно было, как жернов, повешено на шею Запада. Хотя этот неизлечимый порок в его фундаменте должен неизбежно привести в конце концов к провалу, подобно мессианству Саббатая Цеви в 1666 г., сионистскую трагикомедию пришлось с тех пор разыгрывать до самого ее разрушительного конца.

Тем не менее, это гнилое предприятие вероятно умерло бы естественной смертью через несколько лет, оставшись в анналах истории лишь как «Бальфурова глупость», если бы ему на помощь не пришло совершенно новое явление. Этим явлением был приход Гитлера к власти, заполнивший на некоторое время брешь в сионистской крепости после провала легенды о «еврейских страданиях в России» и породивший у некоторых евреев желание ехать даже в Палестину. Не будь Гитлера, сионистам пришлось бы его выдумать; с его помощью дышавшая на ладан затея на время оживилась. Гитлеровский эпизод будет описан в одной из позднейших глав этой книги.

 

Примечания:

1. Согласно западным еврейским источникам и неопубликованным советским, Ленин — также еврей, который был бы сегодня полноправным гражданином Израиля, т.к. его мать, Мария (рожд. Мириам) Александровна Бланк, была дочерью одесского еврея Александра Давидовича (впоследствии Дмитриевича) Бланка, перешедшего с семьей в православие. Бланк сделал карьеру полицейским врачом, дослужившись до чина надворного советника (соотв. подполковнику на военной службе), дававшего права потомственного дворянства.

Отец Ленина был чисто русского происхождения (вероятно с примесью татарской или калмыцкой крови, что ясно заметно в чертах «вождя мирового пролетариата»), глубоко верующий православный, верный слуга России и своего государя, выдающийся деятель на поприще народного просвещения. Происходя из народных низов (его отец был крепостным крестьянином), он дослужился до чина действительного статского советника (соотв. генерал-майору) и был награжден высокими орденами, получив также («по чину») потомственное дворянство.

2. Киевская ЧК, неописуемые зверства которой стали известны всему городу в 1919 г. после всего лишь полугодового господства большевиков, руководилась 25 главными чекистами, из которых 23 были евреи. Общее число сотрудников Киевской ЧК доходило в разное время до 300. По освобождении города белыми войсками в 1919 г. список жертв, убитых и замученных самыми варварскими способами, и включавший женщин и гимназистов, был опубликован газетой В.В.Шульгина «Киевлянин», (см. В.В.Шульгин, «Что нам в них не нравится?», Париж 1930 г., недавно переиздано заново).

3. В годы войны Роберт Вильтон был корреспондентом при русской армии и, по собственному желанию, принимал участие в военных действиях. В одном из сражений под Барановичами в 1916 году он выказал такое мужества и хладнокровие, что, будучи штатским и в нарушение статутов ордена (по приказанию государя), был награжден солдатским георгиевским крестом.

4. Доля еврейского населения в России была гораздо меньшей: перед первой мировой войной в стране, включая польские губернии, проживали около 4,5 млн. евреев, что составляло менее 3% от почти 180-миллионного населения Империи. Антирелигиозные музеи существуют до сего дня в Исаакиевском и Казанском соборах в Ленинграде, они же организованы и в бесчисленных бывших православных храмах в провинции.

5. Книга Роберта Вильтона была, разумеется, не единственным свидетельством о конце императорской семьи. В середине 20-х годов появилась книга следователя по особо важным делам Н.А.Соколова «Убийство царской семьи», представляющая собой документальный отчет о следствии по делу о цареубийстве, произведенном после занятия Екатеринбурга белыми войсками в 1918 г. Этот труд до сего времени считается главным историческим источником по данному вопросу. Не успев даже закончить работы по изданию своей книги, Соколов, в возрасте всего лишь 42 лет, «внезапно скончался от разрыва сердца» в маленьком местечке во Франции; два месяца спустя, также во Франции и столь же неожиданно, умер и Роберт Вильтон. Известный русский историк С. П. Мельгунов использовал материалы Соколова в своем чрезвычайно обстоятельном труде «Судьба императора Николая II после отречения». Однако, Дуглас Рид прав с той точки зрения, что оба эти труда остались почтя неизвестными западному читателю.

В 1976 г. в Лондоне Вышла книга двух английских журналистов, Антоки Саммерса и Тома Мангольда, «Дело о царе» (Anthony Summers & Тот Mangold, «The Fileon the Tsar»). Она представляет собой попытку пересмотра материалов Соколова, хранящихся в архиве Гарвардского университета в США; результаты этого пересмотра, следовательно, могут быть проверены, что должно бы стать задачей А.И. Солженицына, работающего над изданием исторических Материалов о русской революции.

Книга Саммерса и Мангольда, несомненно являющаяся результатом работы большой группы квалифицированных лиц, приходит к выводу, что Соколов использовал только те части противоречивого следственного материала, которые свидетельствовали об убийстве всей императорской семьи в подвале Ипатьевского дома, отбросив веские указания на то, что дело обстояло совершенно по-иному: 16 июля 1918 г. из Ипатьевского дома были увезены государь и наследник; русский царь был расстрелян чекистами за городом, в то время как о судьбе наследника нет ни малейших следов. Императрица и великие княжны были увезены в Пермь, где их видели несколько свидетелей, и вероятно были убиты, неизвестно где и как, лишь после революции в Германии (ноябрь 1918 г.), когда отпал вопрос о возможной их выдаче по требованию немцев. По увозе всех членов царской семьи, в подвале Ипатьевского дома были, по-видимому, убиты сопровождавшие их в заключении лица.

Из книги «Дело о царе» явствует также, что вытащенная 17 февраля 1920 г. из Ландверного канала в Берлине молодая женщина, пытавшаяся покончить самоубийством, действительно — вел. княжна Анастасия Николаевна, которой удалось бежать из под стражи, вероятно еще в Перми в 1918 г. Судебные процессы в Германии с целью установления ее личности, по данным книги Саммерса и Мангольда, производят впечатление, что их задачей было не допустить ее идентификации, что наводит на мысль о «непреодолимом давлении» и в этом вопросе с заинтересованной стороны. Как известно, загадочная «Анна Андерсон» скончалась в марте 1984 г. в Шарлоттвилле, штат Вирджиния, США, будучи последние годы женой американского историка, профессора Манагана, давшего ей свое имя и возможность дожить последние годы в покое. Трудно сомневаться в том, что на основании показаний своей жены, проф. Манаган мог бы обогатить историческую литературу заключительной главой о судьбе царской семьи. Если этого сделано не будет, то останется предположить, что «непреодолимое давление» сделало и здесь свое дело.

6. Это утверждение весьма неточно. Отречение императора Основными законами Российской империи не предусматривалось, отречение же за сына прямо воспрещалось. Император Николай II отрекся не «по совету его министров», а по настоянию высших военных (прав на то не имевших и никем не уполномоченных) в результате шантажа со стороны Думы, председатель которой (Родзянко) представил беспорядки в Петрограде, как «революцию». Отказ вел. кн. Михаила Александровича, в пользу которого состоялось отречение, от престола (3/16 марта 1917 года в доме князя Путятина на Милионной улице №12 в Петрограде) «до решения Учредительного Собрания», русскими законами вообще не предусмотренного, явился результатом нажима со стороны, главным образом, Керенского и Родзянко; первый был одним из влиятельных масонов, давно подготовлявших заговор против монархии, второй же, по меньшей мере, участвовал в заговоре (совместно с начальником штаба Государя, генералом Алексеевым), дезинформируя Ставку о положении в столице.

 

 

Глава 33

«ЛИГА ПРИНУЖДЕНИЯ К МИРУ»

 

В то самое время в 1917 г., когда две родственные силы из России — революционный коммунизм и революционный сионизм — вышли на открытую арену, выявилась и третья тайная цель войны, орудиями которой были обе эти силы. Это был план создания «всемирной федерации» с целью «управления делами человечества», и притом управления путем насилия. Широким массам внушалось тогда (как и во время второй мировой войны, 25 лет спустя), что нужно уничтожить «берлинского сумасшедшего» по той самой причине, что он будто бы намеревался управлять миром посредством насилия. Некий Иден Фильпотс в Англии, один из множества подобных оракулов тогда и в голь; второй войны, произносил громовые речи по адресу кайзера: «Вы собирались завладеть миром, но вы получите только его проклятия, которые падут на вашу голову...» и то же слышалось во всех концах мира. Но задуманный на Западе тайный план точно так же собирался «завладеть миром», только посадив ему на шею совершенно иных властителей.

Все это облекалось лишь в иную словесную форму. Что в Германии было реакционным прусским милитаризмом, то в Вашингтоне называлось «передовыми идеями» полковника Хауза; что у кайзера было манией величия, то в Лондоне превращалось в просвещенную концепцию «нового мирового порядка». Политики Запада стали профессиональными лицемерами. Даже Дизраэли, который в 1832 г. писал, что «политическую практику на Востоке можно определить одним словом — лицемерие», не мог предвидеть, что то же самое в 20-м веке станет характеристикой политической практики и на Западе, однако, именно это произошло, когда политические деятели Запада, поддерживая сионизм и мировую революцию, уступили нажиму еврейских азиатов; их действия потеряли присущую Европе прямоту, заменив ее азиатским двуличием.

Даже самый податливый из них, Вудро Вильсон, по началу раздраженно протестовал против этого тайного принуждения. Он попробовал было, как уже упоминалось, заявить, что «причины и цели войны неясны», а когда Хауз ему это запретил, он все еще пробовал настаивать, что обе воюющие стороны, дескать, преследуют «одни и те же» цели. В самом начале своей президентской карьеры он даже пошел еще дальше, заявив: «Совершенно нетерпимо, что правительство республики вышло так далеко из подчинения своему народу, что оно вынуждено служить частным интересам, а не общим. Нам известно, что кто-то втискивается между народом Соединенных Штатов и управлением его делами в Вашингтоне». Похоже, что характер этих «частных интересов» и этого «управления делами» народа не остался от него скрытым, и это горькое знание в конце концов ускорило его смерть (как и смерть президента Рузвельта в последующем поколении). Как бы то ни было, его использовали для привидения в жизнь планов «всемирной федерации», основанной на насилии. Эту идею ему «влили в голову», как выражается его биограф, характеризуя методы внушения, которыми пользовался Хауз для руководства действиями других людей, и которые руководили и его собственными. В ноябре 1915 года, когда американский народ все еще стоял за президента, обещавшего не ввязываться в войну, Хауз поучал его: «Нам нужно употребить все влияние нашего народа в мире для поддержки плана, обеспечивающего выполнение международных обязательств, и также плана, который мог бы обеспечить мир во всем мире».

Так опытные продавцы навязывают покупателям свой товар: «план», который «обеспечит мир во всем мире». Хауз давно уже обсуждал этот план с сэром Эдвардом Грэем (министр иностранных дел в правительстве Асквита; в 1914 году он ослеп, но в один из моментов духовного ясновидения в том году он произнес слова, справедливость которых становится чем дальше, тем яснее: «В Европе погасли огни»). План Хауза воодушевил Грэя и он написал ему: «Международное право до сих пор не знало санкций, уроком этой войны будет, что великие державы обяжутся снабдить его санкциями». Пользуясь невинным словом «санкции», политические лицемеры избегали тревожить общественность угрозой слов «война» или «насилие». В словарях «санкции» определяются, как «принудительные меры», а единственным средством принуждения между государствами, в конечном итоге, является война: никакая «санкция» не может быть эффективной, если ее не поддерживает угроза применить военную силу. Другими словами сэр Эдвард Грэй считал, что покончить с войной можно лишь путем войны. Он сам несомненно был человеком неподкупным, но его явно ввели в заблуждение: авторы этой грандиозной «идеи» хорошо знали, чего они хотят (в наши дни это выявилось с полной ясностью).

К 1916 году Вильсону стало с помощью Хауза ясно, в чем заключались его обязанности, и в мае президент публично заявил о своей поддержке нового «плана» на митинге вновь созданной организации с откровенным названием «Лига принуждения к миру». О том, что это за организация, он по словам того же Хауза, явно не имел ни малейшего понятия: «Не похоже, чтобы Вудро Вильсон всерьез ознакомился с программой Лиги принуждения к миру» («Частные записки» Хауза). Новая лига была перевоплощением прежней «Лиги» под тем же названием, которая, как в свое время говорил Хаузу лорд Роберт Сесиль, «фактически стала лигой утверждения тирании». В 1916 году название «лиги» выдало ее истинные намерения и американское общественное мнение разгадало столь очевидную ловушку. Сенатор Джордж Пеппер писал впоследствии: «Эта щедро финансируемая организация под весьма подходившим названием «Лиги принуждения к миру» облегчала нашу задачу, поскольку само название выдавало намерение обеспечить выполнение устава (Лиги Наций) с помощью силы... мы же постоянно повторяли, что призыв к силе в лучшем случае бесполезен, а в худшем — опасен... Я противопоставлял явную бесполезность призывов к международной силе возможным успехам международных переговоров, сказав, что буду поддерживать любые объединения последнего характера, но буду неизменно против всякой лиги, основанной на первом принципе». Политическим лицемерам вскоре пришлось отказаться от «Лиги принуждения к миру», но «план», приведший к созданию «Лиги Наций», явно остался без изменений, он предусматривал передачу национальных вооруженных сил под команду некоего сверх-национального комитета, который мог бы использовать их для «управления делами человечества» в своих собственных целях и интересах, что и остается мотивом этого плана до наших дней. Как и в свое время в вопросе сионизма, Вильсон связал себя обязательством (своей публичной декларацией в мае 1916 г.) задолго до решающего момента; как только Америка вступила в войну (апрель 1917 г.), он объявил, что его страна примет участие в создании «нового международного порядка». Это было заявлено в тот момент, когда в России совершалась первая революция, а в Англии подготовлялась «декларация Бальфура».

Так три «плана» вторглись совместно в жизнь Запада, и последний должен был увенчать труды обоих других. Его основным принципом было разрушение национальных государств и национальностей вообще, чем в современных формах выражался извечный конфликт между Ветхим и Новым Заветами, между «законом» левитов и христианством. Кроме Торы-Талмуда невозможно обнаружить иного, первоначального источника идеи «уничтожения наций»; хотя по мнению «полковника» Хауза проследить источники той или иной «идеи» якобы не представляется возможным, но в данном случае эти следы могут быть обнаружены, идя назад столетиями до 500 г. до Р.Х., и они нигде не прерываются на протяжении 25 веков. Если до того кто-либо в известном нам мире сделал этот «принцип разрушения» своим кодексом и верой, то и авторы и их творение с тех пор бесследно исчезли. Идея, содержащаяся в Торе-Талмуде, однако, прошла неизменной через все поколения. Новый Завет отвергает ее, говоря об обмане и «обольщении народов», но он не предсказывает их уничтожения. Христианское Откровение предсказывает день, когда этот процесс обольщения народов придет к концу. Желающие толковать пророчества вольны видеть в «Лиге принуждения к миру» под ее последовательными псевдонимами орудие этого «обольщения», в конце концов осужденного на провал.

После того, как Хауз решил, а Вильсон объявил, что должен быть установлен «новый международный порядок», Хауз (согласно его биографу Хоудену) назначил «следственную комиссию» для выработки проекта этого «порядка». Председателем стал еврей — шурин Хауза, д-р Сидней Мезес (в то время директор Нью-йоркского колледжа), а секретарем небезызвестный впоследствии Уолтер Липман, сотрудник «либерального журнала «The New Republic». Третьим в этой еврейской компании (хотя на этот раз и не «русских» евреев) был директор Американского Географического Общества д-р Исайя Боумен, дававший «личные советы и помощь». Здесь мы снова видим в действии тот «еврейский интернационал», о котором пишет Кастейн, что дает понятие о характере созданного руководящего учреждения и выдает еврейское вдохновение в выработанном им «плане». Как пишет Хоуден, это был проект «конвенции Лиги Наций», под которым Хауз поставил свою подпись в июне 1918 г., «Президент Вильсон не был автором конвенции, и никогда не претендовал им быть». Таково было происхождение Лиги Наций. Мирная конференция была не за горами, когда Хауз стал подготовлять спуск на воду своего «нового мирового порядка», первые же проявления которого показали, кто стоял за спиной западных правительств. Сионизм и Палестина, о которых общественность не имела даже понятия, когда началась мировая война, неожиданно для нее стали важными, если не главными вопросами на повестке дня конференции, окончательно оформившей новый «порядок».

Президенту Вильсону, как обычно находившемуся в состоянии постоянного уныния, все это подарило на время некоторый подъем духа. Равви Стефен Уайз не отходил от него и рисовал палестинское предприятие такими красками, что восхищенный президент говорил сам с собой: «Подумать только что я, сын простого пастора, смогу помочь возвратить Святую Землю ее народу». Пока он любовался собой в зеркале будущего, неразлучный раввин сравнивал его с «персидским царем Киром, который позволил изгнанным евреям вернуться в Иерусалим». Вспомним, что царь Кир разрешил прирожденным иудаитам, если они хотят, вернуться в Иудею после пятидесятилетнего изгнания; от президента Вильсона требовалось ни много, ни мало, как переселение ожидовленных хазар из России в землю, которую настоящие евреи покинули 18 веков тому назад.

На другом берегу Атлантического океана Хаим Вейцман готовился тем временем к Версальской мирной конференции. Он уже явно был одним из могущественнейших людей в мире, суверенный владыка (или полномочный эмиссар таковых), перед которым делали реверансы «премьеры-диктаторы» Запада. Однажды в 1918 году, когда судьба Англии решалась на пошатнувшемся западном фронте, его аудиенцию у английского короля решили было отложить. Однако д-р Вейцман столь настоятельно пожаловался Бальфуру, что она немедленно состоялась; за исключением того, что встреча происходила в Бэкингемском дворце, все указывало на то, что аудиенцию давал не король Вейцману, а Вейцман королю. Как известно, во время Второй мировой войны советский диктатор Сталин, в ответ на просьбы политиков учесть влияние Папы Римского, задал бесцеремонный вопрос: «Сколько дивизий у Папы?» Так, по крайней мере, гласил анекдот, часто пересказывавшийся в клубах и пивных, и, по мнению простого народа, в этих немногих словах заключалась истинная правда. Пример Вейцмана показывает, насколько это было неправдой. У него не было ни одного солдата, однако он и представляемый им интернационал в состоянии были одерживать победы, которые до тех пор давались одним лишь армиям завоевателей.

Он в равной степени презирал как тех, кто перед ним капитулировал, так и сцену собственных побед, и писал как-то леди Крю: «Мы равно ненавидим и антисемитов, и филосемитов». Бальфур, Ллойд Джордж и прочие «друзья» были в понимании доктора Вейцмана филосемитами высшей марки, стремясь перещеголять друг друга в услужливости тому, кто их презирал. Что же касается самой Англии, то 20 лет спустя, любуясь дикими зверями в Крюгеровском Национальном Парке, Вейцман философствовал: «Как хорошо быть зверем в южно-африканском заповеднике; куда лучше, чем евреем в Варшаве или даже в Лондоне».

В 1918 году Хаим Вейцман решил осмотреть свои будущие впадения. К тому времени, когда он прибыл в Палестину, началось весеннее германское наступление во Франции, ослабленные британские армии отступали, «большая часть европейских войск в Палестине перебрасывалась для полкрепления армий во Франции». В такой момент Вейцман потребовал, чтобы закладка Еврейского университета состоялась со всей пышностью публичной церемонии. Лорд Алленби протестовал, указывая, что «немцы почти у ворот Парижа». Но д-р Вейцман ответил, что это «всего лишь незначительный эпизод». Лорд Алленби упорствовал; доктор Вейцман настаивал; Алленби пришлось обратиться к Бальфуру, который немедленно послал телеграфное указание подчиниться. С большой помпой Хаим Вейцман отпраздновал свою церемонию на горе Скопус перед свитой из штабных офицеров и при солдатах, взявших на караул, чему мешал разве лишь отдаленный гром сражения между английскими и турецкими армиями. Автор хорошо помнит эти дни во Франции. Даже полмиллиона лишних британских солдат изменили бы ход сражения; множество жизней было бы сохранено, и война вероятно окончилась бы раньше. Тяжелые потери французов и англичан во Франции оплатили сионистский праздник в Палестине.

Когда война кончилась, 11 ноября 1918 г., единственным гостем, приглашенным по этому торжественному случаю на завтрак к Ллойд Джорджу, был никто иной, как тот же д-р Вейцман, заставший своего хозяина «читающим Псалмы почти со слезами в глазах». После этого сионистский главарь наблюдал из окна исторического дома № 10 по Даунинг Стрит, как беснующаяся толпа несла премьера на плечах на благодарственный молебен в Вестминстерском аббатстве. Тут перед нами народные массы и их «менеджеры». Заметил ли кто-либо из толпы большую, круглую голову с бородатым лицом и тяжелыми веками вокруг глаз, наблюдавшую за ними из окна дома номер десять, по Даунинг Стрит?

После этого Вейцман возглавил сионистскую делегацию на Версальской-мирной конференции 1919 года, где должен был быть установлен «новый мировой порядок». Он уведомил всемогущий «Совет Десяти», что «евреи пострадали от войны больше, чем какая-либо иная группа», ни одному из политиков 1919 года не пришло в голову возразить против этого оскорбления миллионов погибших из числа их соотечественников. В последний момент, однако, со стороны оппозиционного еврея, некоего Сильвера Леви из Франции, была сделана попытка их образумить. Он указал, что во-первых, Палестина — маленькая и бедная страна, где живут 600.000 арабов, и что евреи, с их более высоким жизненным уровнем, будут стараться их обобрать, что во-вторых, переселяться туда будут преимущественно русские евреи, известные своими революционными традициями, и что в-третьих, создание еврейского национального очага в Палестине создаст опасный прецедент двойной еврейской лояльности.

Все три предостережения оказались буквально пророческими, но на мирной конференции 1919 года не-еврейские политики встретили их в штыки. Американский государственный секретарь Лансинг тут же поставил месье Леви на место, спросив д-ра Вейцмана: «Что Вы подразумеваете под еврейским национальным очагом?» Доктор Вейцман подразумевал, что полностью обеспечивая интересы неевреев, Палестина в конечном итоге станет столь же еврейской, кок Англия — английская». Дансингу этот на редкость двусмысленный ответ представился «абсолютно ясным»; Совет Десяти одобрительно закивал головами, и месье Леви, как и все протестовавшие евреи в течение 25 веков до него, потерпели поражение. Само собой разумеется, что ему разрешили выступить только для сохранения декорума беспристрастного обсуждения. Раввин Уайз, обеспокоенный «трудностями, которые мы встретили в Париже», заранее обеспечил сговорчивость президента Вильсона, сказав ему сугубо частным порядком: «Госполин президент, мировое еврейство в этот час нужды и надежды рассчитывает на Вас», чем месье Леви и все евреи, разделявшие его мнение, оказались на положении отлученных от церкви. Положив руку на плечо равви, Вильсон «спокойно и твердо сказал: «Не бойтесь, Палестина будет вашей».

Был еще один человек, старавшийся предупредить то, что так легкомысленно подготовляли эти люди. Полковник Лоуренс любил семитов, он долго жил с арабами и поднимал их теперь на борьбу с их турецкими властителями. Он был также и другом евреев (Вейцман писал, что «его ошибочно считали антисемитом») и полагал, что «еврейский очаг», в первоначальном его смысле, как культурными центр, легко мог бы быть включен в состав объединенного Арабского государства, за которое он боролся.

В Париже Лоуренс увидел, что там подготовлялось насаждение сионистского национализма, как бомбы замедленного действия среди сумятицы мелких арабских государств; это сломило его. Дэвид Гарнетт, издатель его известных «Писем» говорит: «Лоуренс одержал свои победы, подвергая опасности лишь малую горсточку англичан, и он одерживал их не для того, что бы прибавить новые провинции к нашей империи, но чтобы арабы, с которыми он жил и которых он любил, смогли стать свободными людьми, и для возрождения арабской культуры». Лоуренс жил этими надеждами во время своего «восстания в пустыне» и то же говорили ему те, кто послали его в Аравию. В начале Версальской конференции он «полностью владел своими нервами и был столь же нормален, как и любой из нас» (Дж. М. Кейнс). Он прибыл туда, поверив обещаниям президента Вильсона (в его «14-ти пунктах» от 8 января 1918 г.): «Народам под турецким владычеством должны быть обеспечены безусловная безопасность их существования и абсолютно независимые возможности автономного развития». Он не мог знать, что в этом заявлении не было ни одного слова правды, и что под влиянием своего окружения Вильсон давно уже втайне продался сионизму.