Фракийцы; иллирийцы; этруски; иберийцы

 

Наконец, в южной Европе появляются четыре народа, достойные этого статуса, которые оспаривают у финнов владение этой землей. Невозможно определить, даже приблизительно, эпоху их появления. Можно лишь предположить, что их самые первые поселения предшествуют 2000 г. до Рождества Христова. Что касается названий, их сохранила греческая античность и отобразила в религиозных мифах. Это фракийцы, иллирийцы, этруски и иберийцы. В своих истоках и, возможно, во время их пребывания в Азии, фракийцы представляли собой большой и сильный народ. Об этом свидетельствует Библия, где они названы в числе сыновей Иафета [1]. Желтые племена, когда они сохраняли свою расовую чистоту, в целом не были воинственными, причем воинственный дух уменьшается по мере увеличения их крови в том или ином населении, поэтому есть основания считать, что фракийцы не состояли с ними в близком родстве. Греки часто упоминали о них в исторические времена. Они нанимали их вместе с выходцами скифских племен в качестве полицейских и, нигде нет упоминания об их внешнем уродстве, характерном для финской расы. Исходя из этого, я прихожу к выводу, что фракийцы не были финнами. Этнический вопрос решался бы проще, если бы сохранились памятники, связанные с ними — хотя бы остатки их языка. Однако в этом смысле мы ничем не располагаем. Судя по скудным лингвистическим следам, фракийцы происходят от арийцев. С другой стороны, у них было большое расположение к греческим нравам и обычаям. Об этом пишет Геродот, который не сомневается в том, что фракийцы — это геты, т. е. несомненные арийцы. Греческие хроникеры с глубоким уважением отзываются о древних фракийцах, таким образом, можно сказать, что несмотря на непоправимый упадок, вызванный смешением, эти фракийцы были метисами белых и желтых народов; вначале до минировал белый элемент, затем, с течением времени, он уступил место мощному кельтскому наступлению и славянским элементам.

Не меньше трудностей при определении этнического характера иллирийцев, однако они совсем другого рода и требуют иных средств для их преодоления. Иллирийцы сегодня называются арнаутами, или албанцами, т. е. от них остались и народ, и его язык.

Прежде всего поговорим о физической индивидуальности. Албанец в своих чисто национальных чертах значительно отличается от населения соседних стран. Он не похож ни на сегодняшнего грека, ни на славянина. У него осталось мало сходства с валахом. Многочисленные союзы, физиологически сближающие его с соседями, сильно изменили его первородный тип, однако не смогли уничтожить самые характерные черты. Во-первых, у него высокий рост, хорошее телосложение, костистое лицо, отличающееся от калмыкского типа, хотя и несет на себе его следы. Можно сказать, что албанец имеет такое же отношение к монголу, как последний к турку и особенно к венгру. Выступающий нос, большой, четко очерченный подбородок, красивые, хотя несколько грубоватые черты, как у мадьяра, т. е. никакого сходства с утонченным греческим типом. А поскольку доказано, что мадьяр имеет в своих жилах монгольскую кровь, т. к. происходит от гуннов, я утверждаю, что албанец — это результат аналогичного смешения.

К сожалению, изучение языка не может подтвердить эту точку зрения, т. к. он сильно искажен и до сих пор мало исследован. Прежде всего из него следует исключить слова, заимствованные из тюркского, современного греческого, славянских наречий, которые проникли в иллирийский недавно и в большом количестве. Затем пришлось бы отбросить эллинские, кельтские и латинские корни. Остается основа, которую все равно трудно анализировать и о которой до сих пор нельзя сказать ничего определенного, за исключением того, что этот язык не родственен древнегреческому. Поэтому нельзя отнести его к арийской группе. Но тогда, возможно, что он имеет какое-то отношение к финским языкам. Этот вопрос не решен и поныне. Так что в настоящий момент лучше отказаться от поспешных филологических выводов и ограничиться теми, которые мы уже сделали в области физиологии. Итак, я заявляю, что албанцы — это белый народ, арийцы, непосредственно смешанные с желтыми, а если он и принял от соседей язык, не являвшийся для него родным, то в этом нет ничего необычного: такое случалось со многими народами и племенами [2].

Фракийцы и иллирийцы в достаточной степени сохранили свои арийские корни, а первые принимали активное участие во вторжении арийцев-эллинов в Грецию. Вторые, смешавшись с греками-эпиротами, македонцами и фессалийцами, помогли им овладеть Передней Азией. Если в исторические времена обе группы — фракийцы и иллирийцы, — несмотря на свою энергию и ум, занимали подчиненное положение и ограничивались тем, что поставляли (в особенности вторые) множество своих лучших представителей вначале в Грецию, а затем римлянам и византийцам и, наконец, в Турцию, это обстоятельство следует отнести за счет их раздробленности, относительной слабости групп и пребывания в среде плодовитых племен, которые вытесняли их на горные и неплодородные территории. В любом случае фракийцы и иллирийцы, если рассматривать их отдельно от примесей, представляли собой две ветви человечества, одаренные, сильные и благородные, в которых четко прослеживается арийская сущность.

Теперь отправимся на другой конец южной Европы к иберийцам, тогда мы увидим, что исторический туман несколько рассеивается. Не стоит упоминать, сколько сил было потрачено для того, чтобы определить происхождение этого загадочного народа, представителями которого — справедливо или несправедливо — считаются нынешние эскарийцы, или баски. Название этого народа встречается на Кавказе, и были попытки найти дорогу, которой он прошел из Азии в Испанию. Кстати, Эвальд полагает, что кавказские иберийцы должны принадлежать к эбрийской ветви. Но все эти гипотезы слишком запутаны и не оформлены. Лучше известен тот факт, что иберийское семейство наводнило полуостров, населило Сардинию, Корсику, Балеарские острова, некоторые области на западном побережье Италии. Их дети овладели югом Галлии вплоть до устья Гаронны, включая Аквитанию и часть Лангедока.

Иберийцы не оставили ни одного материального памятника, и было бы весьма трудно определить их физиологический характер, если бы не Тацит [3]. По его мнению, они были смуглые и низкорослые. Нынешние баски не сохранили этих черт. В основном это белые метисы, напоминающие соседей. И это неудивительно. Ничто не могло гарантировать чистоту крови горцев в Пиренеях, и я несобираюсь получить из рассмотрения этого вопроса такие же результаты, как в случае с албанским воином. В нем я вижу резкое отличие от соседних народов. Невозможно спутать арнаутов с турками, греками, боснийцами. И напротив того, очень трудно спутать эскарийца с французом и испанцем. В лице баска нет ничего примечательного. У него великолепная кровь, хорошая энергетика, но в нем очевидна смесь, вернее, целое сочетание смесей. В нем отсутствует черта однородных рас — сходство людей, — что в высшей степени характерно для албанцев. Да и как пиренейский ибериец мог бы принадлежать к чистой расе? Целая нация была поглощена кельтскими, семитскими, римскими, готскими элементами. Что касается ядра, укрывшегося в высокогорных долинах, известно, что туда же периодически уходили в поисках убежища многочисленные группы побежденных. Поэтому оно не могло уцелеть в большей мере, чем аквитанцы и руссильонцы.

Язык эскара не менее загадочен, чем албанский [4]. Ученых поражало упорство, с каким он сопротивлялся какому бы то ни было воздействию. В нем нет ничего хамитского и мало арийского. В нем, видимо, есть родство с желтыми языками, но оно скрытое и определимое только приблизительно [5]. Единственный достоверный факт в том, что своим полисинтетизмом, своей тенденцией к переходу слова из одного в другое он близок к американским языкам. Это открытие привело к появлению немалого количества романов — один фантастичнее другого. Люди с буйным воображением поспешили вслед за иберийцами переправиться через Гибралтарский пролив, направить их вдоль западного побережья Африки, сотворить для них Атлантиду и послать бедняг на берег нового континента. Я же считаю, что американские черты языка эскара имеют своим источником механизм, издавна общий для всех финских языков. Но поскольку этот вопрос еще недостаточно разъяснен, я предпочитаю не касаться его.

Поэтому обратимся к тому, что может рассказать нам история об обычаях и нравах иберийской нации. Здесь мы найдем больше ясности. История свидетельствует, что иберийцы не были варварами, они имели законы и создавали организованные общества. Они были немногословные и сдержанные люди. Одевались в темные одежды и не питали страсти к нарядам, как меланийцы. Их политическая организация не отличалась устойчивостью: захватив значительную часть страны, эти народы, изгнанные из Италии и с островов, лишились большой территории Испании под давлением кельтов, а позже их без особого труда изгнали финикийцы и карфагеняне [6].

Наконец, самый главный аргумент: они отличались большим талантом в горнорудном деле. В далекой древности Испания за несколько лет получила 400 пудов золота, т. е. столько же, сколько было добыто в Бразилии и на Урале, вместе взятых, в самые плодотворные периоды.

Разумеется, эта область деятельности требует от человека большого искусства. Ни один черный народ не способен на это. Из белых народов этим отличались те, которые, живя в Азии, больше соприкасались с желтыми. К ним можно отнести славян.

Получается, что иберийцы были славянами. Еще раз приведу свои аргументы: меланхоличные люди: предпочитающие темные одежды, маловоинственные, хорошие рудокопы, обладающие прагматичным характером. Все эти признаки мы видим сегодня у населения северо-востока Европы [7].

Переходим к расенам [8] или, иначе говоря, к этрускам первого поколения. В результате нашествий пеласгов этот народ, заслуживающий особого рассмотрения, в эпоху, предшествующую X в. до н.э., состоял из двух главных элементов, один из которых, пришедший последним, придал нации цивилизаторский толчок. Я пока не буду касаться этого второго периода. Мы рассмотрим только самую большую долю крови, которая одновременно является самой древней, и только она в этом качестве должна учитываться у древних жителей — фракийцев, иллирийцев, иберийцев.

Разумеется, расенов было намного больше, чем их цивилизаторов. Впрочем, это обычная ситуация при любых завоеваниях. Их язык также одержал верх над языком завоевателей и стер в нем почти все первородные черты. Этрусский язык в том виде, в каком он сохранился в древних надписях, довольно далек от греческого и даже латинского. Римляне называли его варварским, чего они не говорили ни о сабинском, ни об оскском, может быть потому, что не понимали его. Этрусский отличается гортанными звуками и грубостью. До сих пор безрезультатны все попытки интерпретировать то, что от него осталось. Гумбольдт склонен считать его чем-то переходным от иберийского к остальным италийским наречиям. Это мнение разделяет Мюллер.

Некоторые филологи высказали мысль о том, что его остатки можно найти в романском диалекте, на котором говорят в Рэтских горах. Возможно, они правы; однако все три диалекта, используемые в кантоне Гризон в Швеции, состоят из латинских, кельтских, немецких, итальянских осколков. Они содержат немного слов из других источников, исключая географические названия.

Осталось много этрусских памятников разных эпох. И каждый день находят новые. Кроме развалин городов и замков, ценные физиологические сведения дают могилы. Расенец, изображенный на крышке саркофагов из камня или обожженной глины, — человек небольшого роста, с большой головой, толстыми короткими руками, грузным телом, узкими глазами, смуглый, светловолосый. Подбородок сильный, выдается вперед, лишен растительности. Лицо полное и круглое, нос короткий, приплюснутый. Великий латинский поэт кратко нарисовал портрет этрусков следующим образом: «Obesos et pingues Etrusos» [9].

Однако характеристика поэта и изображения, о которых сказано выше, относятся не к чистым расенам, а к этрускам римской эпохи, т. е. к метисам. Это еще одно доказательство того, что цивилизаторское влияние было незначительным, потому что оно лишь немного изменило первобытную природу населения. Достаточно этих двух фактов — сохранение языка, чуждого белой группе, и физиологическая конституция, — чтобы сделать следующий вывод: кровь побежденной расы оказалась сильнее крови победителей. Об этом свидетельствует культура этрусков. И опять я не имею в виду расенско-тирренскую смесь — речь идет об истинной природе первобытного расенского населения.

У них была своеобразная религия. Их боги, в отличие от богов семитизированных эллинов, никогда не спускались на землю. Они никогда не показывались людям и сообщали свою волю знаками или через посредство таинственных существ [10]. Следовательно, основным занятием жрецов было толкование непонятного выражения высшей воли. Предсказания и знание природных явлений, таких как гроза, молния, метеоры, были в центре внимания жрецов и служили основой суеверий, еще более темных, изощренных и абсурдных, нежели астрология семитов, которая, по крайней мере, имела дело с обширным миром и с тайнами высшего порядка. Если халдейский священник, забравшийся на одну из башен, которыми щетинились Вавилон и Ниневия, следил пытливым взором за движением бесчисленных звезд, рассеянных в небе, и постепенно познавал тайны их орбит, то суеверный этруск — толстый, низкорослый, широколицый, мрачный и пугливый, — с ужасом прислушивался к шуму леса; бледнеющий от вспышки молнии, дрожащий от шума листьев и от пролетавших птиц, пытался истолковать все мимолетные движения окружающего мира. Мысли семита плутали в абстрактных дебрях, но охватывали природу во всей ее целостности и уносили его воображение на крыльях вдохновения. Расен направлял все свои помыслы на самые элементарные моменты существования, а его антипод пытался связать ход планет с капризной игрой событий, которые определяли его повседневную жизнь. В этом заключается различие между индусским мышлением, высшим выражением арийского гения, смешанного с черной кровью, и китайским образом мысли, типичным для желтой расы, подверженной воздействию белого элемента. Следуя этой логике, которая наводит в конечном счете на мысль о слабоумии первых и о скудоумии вторых, мы видим, что расены попадают в ту же категорию, что и желтые народы, и отличаются слабым воображением, детским восприятием и боязливостью.

Слабость воображения подтверждается тем, что этрусская нация, которую в чем-то ставят в пример и которая обладает способностями к историографии [11], ничего не дала литературе, кроме трактатов пророческого характера. Если прибавить сюда ритуалы, в которых скрупулезно сформулирован процесс религиозной службы, это будет все, что занимало интеллектуальный досуг этого народа, пропитанного духом формализма. В области поэтической он довольствовался гимнами, в которых больше имен божеств, чем искренних излияний души. В более позднюю эпоху в этрусском городе Фесений мы видим образчики сочинений, написанных в виде драм, которые долго восхищали римлян. Но даже эти удовольствия указывают на грубые вкусы. Фесенийские стихи — это нечто вроде просторечного катехизиса, набор инвектив, единственным достоинством которых является язвительность, и в них полностью отсутствует полет мысли. Наконец, даже этот скудный образчик поэтического таланта нельзя целиком отнести на счет расенов, потому что их города в основном были населены чужестранцами, в частности сикулами.

Таким образом, достоинства расенов надо искать в другой области. Они были неплохими земледельцами, ремесленниками, моряками, строителями акведуков, дорог, крепостей и других полезных сооружений. Простые удовольствия и материальные интересы — вот что в основном заботило, их. В далекой древности они были знамениты страстью к еде и к чувственным наслаждениям [12]. Они не были героическим народом, но сегодня они первыми из народов прошлого поняли бы утилитарную сторону нашей нынешней жизни и быстрее всех привыкли бы к ней. А еще больше этому способствовало присоединение к финской империи.

Во всяком случае этруск кажется отпрыском этого народа. Например, у него ярко выражена характерная черта желтой расы — глубокое почтение к чиновнику. Оно сочетается со стремлением к индивидуальной свободе в той мере, в какой это относится к чисто материальной сфере. То же самое можно сказать об иберийцах, между тем как иллирийцы и фракийцы понимали независимость по-иному: для них она должна была быть абсолютной. Расены всегда находились под властью аристократов другой расы и не участвовали в правлении. Однако у них нет примеров крайнего и жестокого деспотизма, как это имело место в семитских государствах, и подданные пользовались относительными привилегиями, в частности, материальными благами и правом на образование. В какой-то мере это обусловлено стремлением финнов к изоляции в отличие от тенденции черной расы к коллективному проживанию.

Исходя из вышесказанного, я считаю, что расены, если убрать чужеродный элемент, привнесенный тирренийцами, были почти целиком желтым народом, или, если хотите, славянским племенем с небольшой примесью чистой белой крови [13].

Такое же заключение я делаю в отношении иберийцев, отличающихся от этрусков численностью и степенью смешения. Иллирийцы и фракийцы, обладающие специфическими нравами, имеют большое сходство с финнами. Это лишний раз доказывает, что первородная основа населения была желтой. Ясно, что этот этнический элемент не встречается в чистом виде ни у иберийцев, ни даже у этрусков первого поколения. Социальный прогресс, пусть и довольно скромный, какого достигли эти народы, указывает на присутствие цивилизаторского зародыша, не имеющего отношения к финнам, и что финский элемент способствовал этому в малой степени.

Итак, иберийцев, затем расенов, иллирийцев и фракийцев — все более или менее монголизированные народы — следует считать авангардом белой расы в ее движении к Европе. Они имели прямые контакты с финнами и приобрели характерные черты, которые отличают население нашего континента от жителей южных регионов земного шара.

Первая и вторая волны эмиграции — иберийцы и расены, вынужденные двинуться на крайний запад, поскольку юг Азии уже был занят арийцами, — шли сквозь плотные слои финских племен. В результате неизбежного смешения они скоро сделались метисами, и в них стал доминировать желтый элемент.

Иллирийцы, затем фракийцы, в свою очередь двигались вдоль Черного моря. Поэтому у них было меньше разрушительных контактов с желтыми ордами. Отсюда их более внушительный вид и большая энергичность. Если иберийцам и расенам было с ранних времен предначертано рабство, то фракийцы долго этому сопротивлялись и поздно влились в массу окружающего населения, причем сделали это с достоинством. Что касается иллирийцев, они до сих пор остаются уважаемым народом.

 

Примечания

 

1) В Библии они фигурируют как «Фиры». Геродот утверждает, что после индийцев фракийцы — самый многочисленный народ на земле.

 

2) Иллирия очень часто меняла размеры своей территории и свои границы В нее входили самые разные народы, объединенные одним названием В самом начале это была страна на берегу Адриатики, между Неретвой и Дриной на юге. На востоке она граничила с трибаллийцами. Затем ее территория расширилась до Эпира и Македонии. После II в до н. э. она включала в себя много провинций, в том числе Фракию. Константин исключил из нее Фракию и Мэсию, зато включил Македонию, Фессалию, Ахайю, оба Эпира, Прэваллис и Крит — всего 16 провинций Возможно, по этой причине иногда считают фракийцев и иллирийцев одним народом.

 

3) Есть и другие свидетельства о том, что жители Испании — блондины Надо сказать, что в римскую эпоху в Испании было самое разнообразное население, и уже тогда было трудно встретить иберийца чистой расы

 

4) Римлян очень отталкивала его грубость.

 

5) В языке эскара находят несколько финских корней.

 

6) В эпоху Страбона много говорилось об интеллектуальном развитии жителей Бетикии, о том, что у турдетов были поэмы и законы, созданные 6000 лет назад. Но вряд ли можно приписывать иберийцам эту замечательную литературу. Она опиралась на очень древнюю семитизированную основу и представляет собой копии ханаанских или пунических произведений.

 

7) Раск считает иберийцев финнами и обосновывает свою точку зрения лингвистикой.

 

8) Это самоназвание данного народа, по мнению О. Мюллера. Деннис, напротив, утверждает, что это название относится к победителям- тирренцам. Я не считаю это утверждение обоснованным.

 

9) Вергилий: «Жирные и скаредные этруски».

 

10) По мнению Мюллера, этруски не знали культа местных героев, по этому у них не было эпонимов, как у их завоевателей, тирренцев или греков. Выше всех своих божеств, даже самой великой богини Тинии, они по читали сверхъестественных существ, которых римляне называли «dii involuti», т. е. «скрытые боги».

 

11) Этруски дали римлянам образец исторических анналов, но это скорее всего лишь каталоги фактов, лишенные хронологической последовательности и повествовательного таланта. Веррий Флакк и император Клавдий использовали этрусские хроники для своих сочинений.

 

12) Этруски использовали своих женщин в культовых обрядах и церемониях. Это также финский обычай.

 

13) Этрусков ошибочно называли пеласгами, расшифровывая этот непонятный термин как «примитивные эллины». Геродот считал местных этрусков лидийским народом, с ним согласно большинство историков. О. Мюллер видит в них отдельную расу среди италийских племен. По мнению Лепсиуса, их составным элементом были умбрийские племена, которые одержали, в конечном счете, верх над своими завоевателями-пеласгами и создали новое этническое сочетание, из которого вышли этруски. Сэр Уильям Бетхэм уверяет, что расены, тирренийцы и некоторые другие группы — всего лишь народы-призраки. В Европе он видит только кельтов, т. к его задача в том, чтобы породнить с ирландцами эти знаменитые народы.

 

 

ГЛАВА III

Галлы

 

Поскольку переселение иберийцев и расенов, иллирийцев и фракийцев предшествовало появлению всех других групп белого семейства на юге Европы, нужно считать доказанным тот факт, что когда иберийцы прошли Галлию с севера на юг, а расены дошли до Паннонии и края Рэтских Альп, на их пути не было ни одного народа благородной расы. Иберийцы и расены являлись лишь отрядами, отколовшимися от основной массы славян, уже обосновавшейся на севере континента, которые начинали тревожить другие родственные народы, в частности галлов.

Славяне не играли большой роли в античную эпоху, поэтому пока нет смысла говорить о них. Достаточно отметить их присутствие в Испании и Италии и добавить, что они укрепились на побережье Балтики, в районах между Крапакскими горами и Уралом, а немного позже некоторые из их племен влились в кельтский поток. За исключением этих деталей, о чем мы поведем речь позже, этот народ останется в тени до того момента, когда история выведет его на сцену.

Определить, даже приблизительно, эпоху продвижения галлов на север и запад практически невозможно. Вот что можно сказать об этом: в XVII в. до н. э. галлы пытаются перейти Пиренеи, защищаемые иберийцами. Это первое историческое свидетельство об их появлении на западе. Однако они уже занимали земли между Гаронной и Рейном и берегом Дуная задолго до этой эпохи. С другой стороны, нет сомнения в том, что, покидая Азию, они двинулись на запад, хотя этот путь был менее привлекателен, чем на юг, потому что южные дороги были для них закрыты арийцами, перемещавшимися к Индии, Передней Азии и Греции. Поэтому их появление в Западной Европе произошло после появления арийцев на гималайских хребтах и семитов в Армении. Теперь мы приблизительно установили время этого появления — около 5000 г. до н. э. И в промежутке между этой датой и примерно 2000 г., т. е, на протяжении 3000 лет, следует искать эпоху расселения кельтов на западе.

Война между иберийцами и галлами на берегах Гаронны в XVII веке стала предметом первой исторической хроники западного мира. Это лишнее подтверждение тому, что история всегда рождается только из столкновения интересов белых народов. Иберийцы, трудолюбивые, но сравнительно слабые племена, столкнулись с храбрыми энергичными воинами, которые долгое время задавали тон в нашей части земного шара.

Название этих воинственных племен происходит от слова «gall», т. е. «сильный». Оно связано с древним корнем языка белой расы, который остался в санскрите — «wala» или «walya» — и имеет то же значение. Сарматские племена, а затем готы, сохранили верность этой форме и назвали галлов «walah». Славяне переделали это слово в «wlach». Греки произносили его как «кельты», это произношение заимствовали у них римляне — «Celtae». Наконец, оно приняло нынешнюю форму — «Galli». Кроме этого имени у галлов было еще одно — «Gomer», запечатленное в библейской генеалогии как имя одного из сыновей Иафета.

В качестве отступления будет уместно отметить следующие интересные факты. Армяне, вписывая это слово в свои хроники, превратили его в «Gamer». Я не могу сказать, откуда оно у них появилось, но, возможно, сами они были родственниками кельтов. Этому можно найти косвенное подтверждение в Библии, где армяне называются племенем, отколовшимся от этих «гомеров» или «гамиров». В Бытии (X, 3) они зовутся «Фогарма» — сыновьями Гомера. Обратимся к иафетской генеалогии. Надо сказать, что она весьма фрагментарна, в ней нет речи ни о зороастрийских народах в их совокупности, ни об индусах. Самый первый из сыновей Иафета — Гомер. По библейским меркам, это самый значительный народ, вышедший из семейства Иафета, и по численности, и по могуществу. Во времена Иезекииля он еще находится в Иерусалиме. Таким образом, для евреев народом Иафета являлись кельты, соединившиеся с армянами. (Пророк их называет: «Гомера со всеми отрядами его, дом Фогарма, от пределов севера, со всеми отрядами его, многие народы с тобою». Иезекииль, XXXVIII, 6). Затем идет Магог. Это — народы Кавказа, возможно, арийцы: «Gog» — семитская транскрипция арийского «kogh». Священное Писание ставит их в оппозицию к Гомеру, т. к. вождь, который должен вести киммерийские армии, называется Гог. Между Гогом и Магогом вражды нет (Иезекииль, XXXVIII, 2, 3,4). В Магоге я вижу народ, географически близкий к киммерийцам, т. е. славян. За этими народами следует Мадай: это мидийцы, самая древняя группа зороастрийцев и единственная, какую знали черные хамиты и первые семиты. Естественно, что Книга Бытия упоминает только их. После Мадая идет Яван. По моему мнению, Яван не означает ни ионийцев, ни греков, а просто жителей западной части Палестины, что можно понимать и как север, и северо-запад, и просто запад. За Яваном следует Фубал. Комментаторы видят в нем небольшой народ в Понте — тибарейцев. То же самое можно сказать о Мешеше — это народ, живший между Иберией, Арменией и Колхидой. Список первого поколения Иафета завершает Фирас, т. е. фракийцы. За ними следуют сыновья Гомера и Явана, т. е. самые малоизвестные ветви семейства. Сыновья Гомера — это Фагарма, Ашкенас и Рифат. Ашкенас пока не поддается истолкованию. Некоторые видят в нем племя, жившее между Арменией и Черным морем. Поскольку ашкеназы — сыновья Гомера — настоящие кельты, их логичнее поместить на западе: возможно, это славяне. Что касается Рифата, жителей Рифейских гор, — это тоже кельты, которые на Карпатах смешиваются с ашкеназами.

У Явана четыре сына: Элиша, жители континентальной Греции, Элиды или Элевсии, не эллины, а скорее всего аборигены — кельты и славяне (см. подробнее главу IV); Фаршиш, иберийцы Испании и, возможно, соседних с ней островов; Киттим, жители Кипра и греческих островов. И наконец, Доданим, жители Эпира, т. е. иллирийцы.

Из этого отступления сделаем следующие выводы. География Иафетидов в Книге Бытия, основанная на древних сведениях хамитов и халдейских семитов, не охватывает все белые народы Севера. Арийцы представлены только мидийцами, народами Кавказа, фракийцами и иллирийцами, второстепенными представителями семейства. Достоверно можно сказать следующее: 1) Гомер, Магог, Фубал, Мешеш, Фирас и Ашкенас — это родовые названия народов; 2) Яван, Киттим и Доданим— это собирательные названия народов, полученные ими после первых переселений; 3) Мадаи, Рифат, Фогарма, Элиша и Фаршиш — географические названия земель.

Таким образом, мы установили древнюю иерархию могущественной ветви белого семейства. В ту очень древнюю эпоху семиты еще обитали вместе в горах Армении, а находясь вблизи Кавказа, они, конечно, могли иметь прямые связи с кельтами или Гомерами, многочисленные племена которых жили тогда на северном побережье Черного моря. Однако вполне вероятно, что кельты имели контакты с семитами еще до этой эпохи. Редакторы Книги Бытия опирались в основном на космогонические и исторические сведения ханаанеян, но могли дополнять их более близкими им воспоминаниями, истоки которых восходят к периоду, когда все белое семейство проживало совместно в глубине Верхней Азии.

Эти Гомеры, издавна известные ханаанским племенам юга, еще лучше были известны ассирийцам. В конце XIII в. между двумя народами имели место и конфликты и союзы. Кельты не оставили потомкам памятников своего триумфа и забыли их, но их более аккуратные соперники из Азии сохранили следы подвигов, которые они приписывали себе. Подполковник Роулинсон в клинописных надписях часто встречал название «гумирийцы» (Gumiris), в частности, в Бисутуне. Значит, именно в Западной Азии встречаются первые упоминания о народе, которому предстояло распространиться в Европе.

Кроме Библии и ассирийских свидетельств, о кимрийском вторжении во времена Ксиаксара говорит и греческая история. Начиная с этого времени мы проследуем за кимрийцами, или гумирийцами, за Эвксин, поднимемся с ними к западу и северо-западу, не теряя их больше из виду. Они проникли в земли, соседствующие с Черным морем, и принесли туда свое имя «кимбры» [1]. Они заняли Галлию, и эта земля узнала кимрийцев. Они поселились в долине По и распространили там славу умбрийцев, или амбронов [2]. Например, в Шотландии существует клан Камерон, в Англии — Кэмбрий, во Франции — города Кэмпер, Камбрэ. Считалось, что слово «гумиры» («кимры», «кимбры») может означать ветвь кельтского семейства, отличающуюся от галлов, а в кельтах не признавали последних. Но достаточно вспомнить, как часто оба эти названия — «галл» и «кимриец» — употребляются для обозначения одних и тех же племен и народов, чтобы отвергнуть это различие. Кстати, оба слова имеют очень близкое значение: «галл» значит «сильный», а «кимриец» — «отважный».

В действительности не существует никакой причины делить кельтские народы на две различные части, но не меньшей ошибкой было бы считать, что обе ветви абсолютно схожи между собой. Эти массы людей, собравшиеся на берегах Балтики от Северного моря [3] до Гибралтарского пролива и от Ирландии до России [4], значительно отличались друг от друга, и степень различия зависела от того, с кем у них было больше родства: со славянами, фракийцами, иллирийцами и, в особенности, с финнами. Истоки всех этих племен лежат в одной ветви, но часто мы наблюдаем у них отдаленное сходство в языке, что связано с бесконечными изменениями в диалектах. Впрочем, иногда они вели себя как соперники и враги, а позже австразийские франки с ожесточением воевали против невстрийских франков. Они постоянно создавали политические союзы, направленные друг против друга [5].

Но повторяю, нет никаких сомнений в том, что все они принадлежали к белой расе по самой своей сути. Их воины отличались высоким ростом, могучим телосложением, у них были голубые или серые глаза, белокурые или рыжеватые волосы. Это были люди необузданных страстей, их исключительная жадность и любовь к роскоши часто заставляли их браться за оружие. Они обладали быстрым умом, ненасытным любопытством, гибкостью перед лицом трудностей и, в довершение всего, опасным непостоянством настроения — результат органической неспособности к долгой привязанности к чему бы то ни было [6]. Имея такие черты, галльские народы очень рано построили довольно развитое социальное государство, достоинства и недостатки которого отражали и благородные истоки, и финскую примесь, изменившую их природу [7].

Их политическая организация представляет собой такую же картину. Мы видим у них чисто феодальную систему и слабое правление в лице избранного вождя наподобие той, что имела место у древних индийцев, иранцев, гомеровских греков, самых древних китайцев. Неустойчивость власти и гордыня воинов часто парализовали деятельность исполнительного органа. В системе правления галлов, как и у остальных народов семейства, нет и следов беспредельного деспотизма, характерного для семитских республик. Законы были довольно зыбкими и исполнялись плохо. Одним словом, кельтский гений сохранял те права происхождения, которые черные народы уничтожали всюду, куда они проникали.

Я не собираюсь приписывать эти инстинкты и эту неустойчивую организацию их варварству. Стоит бросить взгляд на политическую ситуацию нынешней Африки, чтобы убедиться в том, что самое явное варварство не исключает самого чудовищного деспотизма.

Быть свободным и быть рабом одновременно — часто эти черты в народе проистекают из череды долгих исторических комбинаций, но естественная предрасположенность к свободе или к рабству всегда заложена в этнической сущности. Об этом свидетельствует распределение социальных идей среди различных рас.

Рядом с политической системой естественным образом стоит система военная. У галлов было настоящее воинское искусство. Их армия по примеру армий арийцев-индусов состояла из четырех элементов: пехоты, усиленной искусными лучниками, конницы, боевых колесниц [8] и боевых собак, занимавших место слонов. Конечно, их стратегия уступает тому, что мы видим у римских легионов, но не имеет ничего общего с единым порывом толпы, рвущейся к добыче. Об этом можно судить по организации крупных кельтских походов и по системе администрации, которую завоеватели устанавливали в покоренных странах. Особенно это очевидно у галло-греков.

Кимрийцы обычно сражались оружием из металла; если они иногда употребляли каменное оружие, оно было искусно обработано бронзовыми или железными инструментами. Скорее всего каменные мечи и топоры, найденные в могилах, несли эмблематический смысл или предназначались не для сражений, а для сакральных целей. К этой же категории относятся мечи из обожженной глины, богато украшенные и искусно выполненные. Впрочем, вполне возможно, что самые бедные пользовались любым оружием, доступным для них. Но это совершенно не означает, что галлы не умели получать и обрабатывать металлы, потому что в их языках есть слова, относящиеся к этому роду деятельности и не заимствованные ни из греческого, ни латинского, ни финикийского. Если некоторые слова имеют сходство с эллинскими эквивалентами, это не значит, что их принесли массалиоты. Это сходство доказывает, что эллинские арийцы, отцы фосийцев и предки кельтов, вышли из одной и той же расы.

Например, существуют чисто галльские названия металлов, которые свидетельствуют о том, что кимрийцы в древности знали горнорудное дело. Впрочем, было бы странно, если бы таким талантом не обладали галлы, которые последними пришли на эти земли с северо-востока — на земли, где этим ремеслом успешно занимались и иберийцы, и местные этруски.

Памятники бронзового и железного веков содержат огромное количество различных инструментов и орудий труда, указывающих на высокий уровень выплавки металлов у кельтских народов. Это мечи, топоры, наконечники копий, алебарды, шлемы и многие другие предметы, сделанные из золота, бронзы, серебра, свинца, цинка.

Галлы вели оседлую жизнь. Они жили в больших селениях, которые быстро превращались в города. До римской эпохи некоторые столицы кельтских народов стали весьма влиятельны. Например, Бурж в те времена насчитывал 40 тысяч жителей [9]. Можно также назвать Отун, Реймс, Безансон в Галлии, Карродунум в Польше и другие [10].

Латинская античность оставила нам много архитектурных памятников и во Франции, и в южной Германии. Некоторые достигают ста шагов по периметру. Обычно они круглой формы и всегда сдвоенные: одна половина служила жилищем, вторая амбаром. Часть из них, видимо, была окружена каменной стеной, на которой возвышалась постройка из досок и самана, часто оштукатуренная. В строительстве галлы охотно сочетали камень и дерево. Эти старые дома, широко распространенные почти во всех наших провинциальных городах, а также в Германии, с каркасными стенами, промежутки которых заполнены камнем или землей, построены по кельтскому типу.

Нет никаких указаний на то, что кельтские строения имели несколько этажей или отличались роскошью. Кельты ценили благополучие больше, чем красоту. У них была добротная, аккуратно сделанная мебель, бытовые предметы из кости и красного дерева — гребни, заколки, ложки, игрушки, кубки из рога, конская сбруя, украшенная медными и бронзовыми пластинками, самая разнообразная посуда и т. д. Они широко пользовались стеклянными предметами — прозрачными, расписными, окрашенными в синий, желтый и оранжевый цвета. Из цветного стекла они делали бусы и сакральные украшения для друидов. На широкую ногу было поставлено изготовление тканей. В могилах находят остатки льняных покрывал тонкой работы, в частности хорошо сохранившиеся шотландские ткани — тартаны, о которых пишет Тацит.

Такая любовь к материальным радостям сделала кельтов хорошими работниками, а трудолюбие, в свою очередь, обусловило вкус к торговле. Массалиоты процветали потому, что окружавшие их племена отличались такими же способностями к торговым обменам. В их распоряжении были надежные транспортные средства. Кельты имели морской флот. Это не были утлые финские пироги, а добротные суда с высоким бортом, оснащенные мачтами и парусами из искусно выделанных кож. По свидетельству Цезаря, они были лучше приспособлены к морским плаваниям, чем римские галеры. Полководец использовал их для завоевания Британского острова и имел возможность по достоинству оценить их в войне против венетов.

Таким образом, кельты имели на море мощный инструмент для проведения своей политики. Поэтому их города, не отличавшиеся особым блеском, были большими, многолюдными, заваленными всевозможными товарами. Многие из них были хорошо укреплены, и не только посредством ограды или рва, но по всем тогдашним канонам фортификационного искусства. Цезарь отдал должное таланту галльских аквитанцев, которые использовали подкопы при осаде городов. Вполне естественно, что кельты, как и иберийцы, искусные в рудокопстве, употребляли свои знания и в военном деле. Не зря Цезарь отказался от штурма Суассона, увидев широкие рвы и мощные крепостные стены. А в Бурже крепостные башни для прочности были покрыты кожей.

Еще более древние любопытные находки обнаружены в некоторых местах в Шотландии и Франции. Речь идет о толстых стенах, поверхность которых была специально обожжена огнем, в результате чего образовалась остекленевшая корка необычайной прочности. Долгое время сомневались, что это — дело рук человеческих, и приписывали эти стекловидные поверхности действию вулканов, забыв о том, что в данной местности никаких вулканов не существовало. Причем все это относится к очень глубокой древности. Подтверждение я вижу в том факте, что во времена римлян Шотландия находилась в упадке, и подобные сооружения уже были ей не под силу. Следовательно, их придется отнести к более ранней эпохе, когда каледонское население еще не было в такой разрушительной мере смешано с финскими племенами. В I в. до н. э., собственно говоря, Англия имела два типа кельтского населения: одно, считавшее себя автохтонным и жившее в глубине острова, и другое, которое было связано с переселением бельгийцев и германизированных галлов. Именно этим завоевателям принадлежат кельтские монеты Англии, аналогичные тем, что встречаются от Шельды до Реймса и Суассона. Кельты, обитавшие во внутренних землях Англии, превратились в варваров. Они одевались в звериные шкуры, у них была распространена полиандрия, т. е. многомужие. У бельгийских переселенцев они переняли обычай раскрашивать свое тело, хотя последние стояли гораздо выше их во всех отношениях. На более низкой ступени стояли ирландцы. Можно предположить, что в очень давние времена на. их острове появились финикийцы и карфагеняне. В древнеирландском галльском языке есть семитские элементы. Между прочим, считается, что этот язык был единственным, который так и не смог выучить дьявол. Возможно, имела место также иберийская, вернее, кельтиберийская, иммиграция. Как бы то ни было, Страбон считает ирландцев каннибалами, которые поедали своих престарелых родителей. Об этом пишут Диодор Сицилийский и Святой Жером. Все эти истории, связанные с Парфоланом, пятым потомком Магога, сына Иафета, с Канной и Кемихидом, родителями этого героя, с Фир-Болгами, выходцами из Фракии, наконец, с Милесинцами, сыновьями Миледа, пришедшими из Египта в Испанию, а из Испании в Ирландию, слишком приукрашены библейскими и классическими авторами, чтобы относить их к далекой древности и, следовательно, считать достоверными. Это подобно историям о Франции, которая началась с Франкуса, сына Гектора. По всей очевидности, остров начал выходить из варварства только в IV в. н. э. Именно тогда у ирландцев появился морской флот.

Однако вернемся к достижениям кельтов. Их каменные постройки дают основание предполагать у них знание основ архитектуры. В отличие от желтых племен, кельты не просто складывали друг на друга огромные глыбы: они укладывали многогранные блоки, оставляя их необработанными, чтобы сохранить прочность. В этом исток системы, известной как пелагийская и циклопическая. Такие памятники встречаются во Франции, Греции, Италии. К ним относятся развалины, обнаруженные в провинциях Франции, и погребальные помещения во многих курганах, которые абсолютно отличаются от финских построек, где блоки не образуют стену. Кеферштайн отмечает, что в Англии и Скандинавии очень мало кельтских сооружений, выполненных методом кладки. Это замечание совпадает со словами Цезаря о том, что британцы, живущие в глубине острова (не путать с бельгийскими переселенцами), называют городом поселок, состоящий из хижин, сделанных из веток и стоящих на сваях.

Итак, эти каменные сооружения выдержали испытание временем. Римляне использовали их как основу для своих построек. Позже средневековые рыцари возводили на них свои замковые башни. Кроме камня и дерева, галлы применяли кирпич. Они соорудили внушительные башни, часть из которых сохранилась до сих пор. Одна из них стоит на Луаре: возможно, она использовалась в культовых целях.

Города, надежно построенные и защищенные, со значительным населением, имевшим в своем распоряжении мебель, утварь, предметы роскоши, сообщались между собой посредством хороших постоянных дорог и мостов. Римляне не первыми организовали сообщение в кимрийских странах: они увидели готовые дороги, отремонтировали их и поддерживали в хорошем состоянии. Что касается мостов, Цезарь сам отмечает, что не все они построены римлянами [11].

Помимо обычных путей сообщения, кельты организовали экстренные способы связи. У них был настоящий телеграф. Они расставляли людей, которые криком передавали важную новость. Таким образом, сообщение, вышедшее на восходе солнца из Орлеана, поступало в Овернь около 9 часов вечера, пройдя расстояние в 80 лье.

Деревни были населены не меньше, чем города. Об этом можно судить по большому количеству кладбищ, обнаруженных в разных районах кельтской Европы. Их размеры обычно достаточно велики. Погребальных курганов не встречается. Подобные сооружения, если они дополнены дольменом, принадлежат первым жителям, т. е. финнам, и не о них сейчас речь. Если в захоронении есть погребальное помещение с выложенными из камней стенами, значит, оно предназначалось для князей, знати и богатых людей. А кладбища служили последним пристанищем простого народа. Это обычные могилы, иногда с насыпанным холмиком. Мертвые тела почти всегда сжигались. В этом заключается разница между захоронениями самых первых жителей, которые ни сжигали умерших, и кельтскими. Во всяком случае в курганах с погребальными помещениями, пелагийскими и циклопическими, возможно, современниками кладбищ, никогда не встречаются целые скелеты, а только остатки сожженных костей в урнах.

Можно отметить еще одно различие между захоронениями, которые относятся к «национальной» эпохе, и теми, которые появились в римский период: предметы, обнаруженные в последних, имеют смешанный характер, где всегда легко увидеть латинские эллинизированные элементы. Такое кладбище есть недалеко от Женевы.

Обилие чисто кельтских кладбищ не только свидетельствует о большом количестве населения, которое ими пользовалось, но наводит на некоторые другие мысли. Забота, с какой оборудовались кладбища, расходы, связанные с ними, их количество и богатство предметов, содержащихся в могилах простых людей, — все это свидетельствует об общем благополучии народа. Итак, вряд ли можно согласиться с давним мнением об абсолютном варварстве галльских племен, причем это мнение было основано на ложном предположении, что финские памятники — дело рук кельтов.

К сказанному следует добавить, что кельты, искусные в самых разных областях, не могли не понимать ценности человеческого труда и не вознаграждать своих творцов. Они имели систему счета и за триста лет до прихода Цезаря чеканили деньги для внешних торговых связей. У них были монеты из золота, серебра, сплава золота, серебра и меди, из меди и свинца, из железа, из чистой меди; круглые, квадратные, радиальные, вогнутые, сферические, плоские, толстые, тонкие, с вдавленным и рельефным рисунком. Очень многие монеты несут на себе массалиотскую, македонскую или римскую печать. Но другие не дают никакого повода заподозрить такое родство. Конечно, это самые древние: они восходят к глубокой древности. Есть радиальные монеты, имеющие аналоги в Этрурии: либо местные жители получали их от умбрийцев, живших по соседству, либо имела место оживленная торговля между двумя народами, в чем нет никаких сомнений, учитывая большое количество янтаря в тосканских могилах древнего периода [12].

Наряду с денежной системой кельты имели письменность. Надписи на кельтиберийских медалях, до сих пор не расшифрованные, указывают на очень отдаленную эпоху.

Со своей стороны, Тацит отмечает один факт, относящийся к такому же почтенному возрасту. В его время считалось, что в Германии и в Рэтских Альпах существуют античные памятники, покрытые греческими надписями. Считалось, что эти памятники воздвиг Улисс во время своих северных путешествий, о которых не осталось никаких свидетельств. Сообщая об этом, Тацит выражает логичное сомнение в том, что сын Лаэрта вообще когда-либо путешествовал в Альпах или по берегам Рейна, но факт наличия надписей остается фактом [13].

К этим словам Тацита следует добавить свидетельство Цезаря, который после победы над жителями Гельвеции нашел в их лагере подробный перечень пришлого населения, включая воинов, женщин, детей и стариков. Интересно то, что он был написан по-гречески.

В другом месте «Комментариев» диктатор пишет, что во всех своих общественных и частных делах кельты пользовались греческими буквами. По необъяснимой причине друиды ничего не записывали — ни свои доктрины, ни ритуалы — и заставляли учеников учить их наизусть.

Это правило строго соблюдалось. Судя по этим сведениям, прежде чем оказаться под римским влиянием, кельтские народы привыкли к графическому изображению своих мыслей, и что самое интересное, их система резко отличалась от того, что нам оставили великие азиатские народы древности. У последних письменность предназначалась главным образом для жрецов и считалась чем-то вроде религиозной тайны, поэтому она с таким трудом проникала в обиход, и вплоть до эпохи Писистрата не записывались даже поэмы Гомера, хотя они и вызывали всеобщее восхищение. У кельтов против алфавита выступали священники, а в частной и государственной жизни он употреблялся, например, для того, чтобы обозначать достоинство денег. Одним словом, у кельтов письменность, лишенная всякой религиозной тайны, является светской наукой.

Но и Тацит, и Цезарь добавляют, что этот распространенный алфавит, по поводу существования которого в Германии уже нет никаких сомнений [14], был в ходу и на Апеннинах, и в Галлии, и в Гельвеции, и в нем нет ничего национального, т. е. он полностью заимствован у греков. Объясняя этот факт, ученые, которые склонны видеть повсюду только принесенные извне цивилизации, обращаются к массалиотам. Это их единственный аргумент, когда они не могут закрыть глаза на реальность — на факты, не укладывающиеся в наличие варварства в кельтских странах. Но их гипотеза не выдерживает никакой критики.

Если бы массалиоты могли воздействовать на идеи галльских народов до такой степени, чтобы распространить на них свой алфавит, тогда они тем более передали бы им соблазнительные формы своего оружия и своих орнаментов. И такая победа была бы убедительнее всего. Однако они в этом не преуспели. Когда народы Галлии решили копировать греческие деньги, ими двигал только прагматизм и очевидное преимущество денежной системы, но что касается искусств, у них это получалось неуклюже и грубо. Когда одна раса заимствует у другой алфавит, она берет у нее еще что-нибудь — религиозные воззрения, например; а друиды не желали и слышать о письменности. Между тем у кельтов письменность не несла в себе никакой догмы. Иногда, за неимением теологических доктрин, предметом заимствования может быть литература. Но следов этого мы не видим ни у одного писателя античности [15]. Наконец, каким образом этот распространенный алфавит, укоренившийся даже в нравах галльских народов, которые почти не имели контактов друг с другом, мог перейти от жителей Гельвеции к населению Кельтиберии? Если бы кельтам пришло в голову заимствовать у чужаков средство хранить память о фактах и событиях, они, конечно же, обратились бы к финикийцам. Итак, знаки, выгравированные на местных медалях, распространенных на полуострове, не имеют никакого отношения к ханаанскому или греческому алфавиту.

На этом закончим дискуссию о материальной идентичности двух алфавитов. И если это не доказано для кельтиберийцев, тогда нельзя этого утверждать в отношении большинства остальных кимрийских племен. Тем не менее, я не хочу сказать, что у них был один и тот же алфавит. Кстати, Моммсен насчитал до девяти различных алфавитов, которые он собрал на севере Италии и в Альпах. Он приводит следующий топографический перечень: Тоди, Прованс, Этрурия, Вале, Тироль, Стирия, Конжелиа-но, Верона, Падуя. У них идентичная система строения, хотя различия между ними вполне очевидны.

Можно задаться вопросом, как могло оказаться, что Цезарь, хорошо знающий греческие произведения, ошибся в текстах из Гельвеции и увидел греческие буквы там, где их не было? А вот мой ответ: Цезарь, возможно, держал в руках эти манускрипты, но их содержание объяснил ему переводчик. По свидетельству очевидца, они были написаны греческими буквами, т. е. буквами, очень похожими на греческие, но язык был галльский. Завоевателя обмануло внешнее сходство, а поскольку он был уверен, что италийские и этрусские алфавиты происходят из греческого, он пришел к ошибочному выводу. Кстати, этому есть подтверждение: на недавно обнаруженных памятниках есть буквы, которые еще до римлян употреблялись салассами Прованса, кельтами Сен-Бернара, горцами Тессина и которые только отдаленно напоминают греческий алфавит.

Древнегреческий алфавит, который по мнению специалистов первым использовался арийцами-эллинами, состоял из 16 букв. Они действительно носят семитские названия и очень похожи на ханаанские и еврейские буквы, но нет никаких указаний на то, что и те и другие произошли из местного источника, а не были занесены с северо-востока первыми переселенцами белой расы. Вообще вопрос о происхождении алфавитов далеко не решен. Он тесно связан с этническими вопросами, а кроме того, осложнен одной априорной концепцией, появившейся в XVIII в. По мнению так называемых философов истории, письменность началась с рисунка, от рисунка перешла к символическому изображению, а на третьей стадии породила фонетические системы. По правде говоря, это стройная теория, и жаль, что она граничит с абсурдом. Фигуративные системы, например, у мексиканцев и египтян, с первых дней своего изобретения стали идеографическими, потому что, отражая форму дерева, плода или животного, требовалось выразить графически «материальную» идею, которая мотивировала изображение этих вещей. Таким образом, выпадает один из этапов перехода. Что касается третьего, он не представляется необходимым, поскольку ни мексиканцы, ни китайцы, ни египтяне не создали на базе своих иероглифов собственно говоря алфавита. Способ, который использовали два последних из названных народов для передачи имен собственных, служит убедительным доказательством того, что принцип, на котором строится их система воспроизведения языка, не в состоянии преодолеть невидимые препятствия. Поэтому идеографическая письменность обязательно должна быть символической, а с другой стороны, она не имеет никакого отношения к методу элементарного разложения и абстрактного представления звуков. Но можно ли также сказать, что фонетические алфавиты, которыми мы пользуемся, не происходят от забытых идеографических систем? Я понимаю, что сама постановка такого вопроса есть посягательство на узаконенные аксиомы. Обычно финикийский тип берут за парадигму, за источник всех фонетических систем письменности и строят соответствия между изображением и обозначением, а таковых при желании можно найти сколько угодно.

Кстати, последние исследования ассирийских алфавитов открыли новый графический метод, который, с какой бы стороны к нему ни подходить, никак нельзя связать с символическим изображением. Кроме того, можно назвать такие виды письменности, которые не являются ни идеографическими, ни фонетическими, ни силлабическими, а просто мнемоническими, где элементы не имеют иного значения, кроме того, какое им дал автор. Такова, например, «ленниленапская» система.

Итак, мы имеем 4 категории графических средств, употребляемых людьми для сохранения своих мыслей. Они совершенно разные по своему достоинству, что связано с особыми способностями их создателей комбинировать движения мысли и формулировать отношения между вещами. Их изучение может привести к интересным результатам и дать много информации и об обществах, которые их используют, и о расах, из которых состоят эти общества.

Однако вернемся к самому древнему греческому алфавиту. Греки писали то справа налево, то слева направо, и нынешний метод утвердился не сразу [16]. И в этом нет ничего необычного. Например, руны записаны разными способами: справа налево, слева направо, снизу вверх или по кругу.

16 букв греческого алфавита не передавали все звуки смешанного языка, в котором присутствовали местные, семитские и арийско-эллинские элементы. Эти буквы скорее могли удовлетворять потребности наречий Передней Азии. Но, возможно, еще лучше они подходили для наречия тех первых жителей страны, которых обычно называют «пеласгами» и которым я приписал кельтское или славянское происхождение. Достоверно одно: северные руны, которые Гримм не считает имеющими отношения к тевтонским диалектам, также состоят из 16 букв, а их недостаточно для передачи всех модуляций голоса у готов. Сравнивая руны со знаками, обнаруженными на арийских памятниках на Енисее, Гримм видит в них первоначальный тип. Он связывает с колыбелью белой расы истоки всех наших современных алфавитов. Я не сомневаюсь в том, что эта точка зрения в будущем станет исходной для изучения древней истории.

Следуя путем Гримма, Кеферштайн проницательно заявляет, что в рунах отсутствуют некоторые буквы, основные в готских диалектах. Исходя из этого наблюдения он заключает, что руны — это портрет алфавитов, которыми пользовались кельты. Рунические знаки в таком случае фазу находят аналог у народа той же расы: это очень древний ирландский алфавит, называемый «bobelot» или «beluisnon». Как и древние прототипы, он состоит только из 16 букв и поразительно напоминает руны.

Не следует забывать, что система всех этих типов письменности абсолютно такая же, как в древнегреческом, и что общность их форм никогда не переставала существовать. Италийские алфавиты — умбрийский, эвганейский, мессалийский и этрусские алфавиты, близкие к греческому по форме, восходят к очень раннему периоду и несмотря на различия отличаются общим сходством. Они имеют буквы, в которых нет ничего эллинского, и таким образом обладают своим национальным лицом. Все они, кроме этрусского, являются кельтскими, как мы увидим ниже.

Памятники, которые сохранили их для нас, большей частью предшествуют вторжению эллинов на италийский полуостров. Поэтому можно сказать, что эти европейские алфавиты, родственные друг другу, родственные греческому, не сформировались по типу последнего. Они, как и греческий, имеют более древнее происхождение. Как и кровь белых рас, они берут исток в первобытных поселениях этих рас в глубине Верхней Азии. Как и народы, которые пользовались ими, они совершенно самобытны и совершенно свободны от имитации греческого алфавита на европейской территории; наконец, кельтские народы не заимствовали свою социальную культуру, религию и свою кровь у греков и также не обязаны им своими графическими системами [17].

Больше всего поражает утилитарное использование выраженной на письме мысли. Мы не встречали ничего подобного у «женских» обществ, достигших определенного уровня цивилизации. В данном случае мы имеем дело с людьми, которые обладают более «сухой» рассудочностью и подчиняются приземленным потребностям.

Кельтские народы были, конечно, воинственными, но не в такой степени, как это обычно считается. Их воинская слава опирается на несколько удачных походов на соседние народы. Однако это были редкие случаи, а в течение долгих веков кельтские государства жили с соседями в мире. Дело в том, что их социальная организация сама нуждалась в отдыхе для своего развития. Главным образом они были земледельцами, промышленниками и коммерсантами. Иногда им случалось, как впрочем всем нациям на земле, вести с кем-нибудь войну. Чаще всего они пасли свои огромные стада коров и свиней на просторных полянах среди дубовых лесов, покрывающих страну. Они не имели равных в копчении и засолке мяса, а их окорока были известны даже в Греции. Задолго до прихода римлян они торговали на италийском полуострове и на рынках Марселя льняными тканями и кожами. Кроме того, они торговали солью, рабами, евнухами, охотничьими собаками; они считались признанными мастерами в каретном деле. Одним словом, кимрийцы, как я уже говорил, входят в категорию прагматических народов, т. е. относятся к «мужскому» типу. С воинской точки зрения, они превосходят иберийцев, но не в смысле умственных упражнений. Роскошь у них сводилась к утилитарным вещам: красивое оружие, добротная одежда, хорошие лошади. Кстати, последнее увлечение доходило у них до страсти, и они приобретали дорогих скакунов из заморских земель.

Однако при всем этом у них, очевидно, была и литература, поскольку существовали и барды, и песни. В этих песнях излагаются знания, приобретенные их расой, и хранятся космогонические, теологические и исторические традиции. Современная критика не располагает исследованиями этих письменных произведений, восходящих к эпохе национального самосознания. Но в общей сокровищнице у германских народов есть особое место для кельтов. Произведения в прозе и в стихах, написанные на местных диалектах, есть у ирландцев, горцев северной Шотландии и у бретонцев Арморики.

Специалисты внимательно изучают эти произведения народной музы, и иногда им попадаются следы кимрийцев. К сожалению, не все они относятся к далекой античности. Самое позднее их можно датировать V в., поэтому нам трудно судить о кельтской литературе предримской эпохи, когда и дух, и политика этого народа были независимы. Кроме того, надо отметить, что хотя подлинность сочинений галльских, армориканских, ирландских или гэльских бардов не вызывает сомнений, поражает их сходство с римскими и германскими сочинениями того же периода. Это бросается в глаза при самом поверхностном сравнении: идентичны и ход мысли, и материальные формы поэзии. Тот же вкус к загадочному, к сентенциозности, пророческой непонятности, аллитерации и причудливому соединению фактов. Эти характерные черты можно отнести к раннему влиянию, которое оказал нарождавшийся германский мир на кельтский гений. Все свидетельствует о том, что в области морали арийцы-германцы намного превосходили кимрийцев. Но, принимая эту исходную точку зрения, можно допустить, что литературные формы и обычаи, ставшие к тому времени общими, могли войти в обиход кельтов в результате военных походов в V в.

Кимрийцы четырех первых столетий христианства растеряли многое из того, что имели. Римское влияние исключительно сильно изменило их интеллектуальную жизнь, лишило ее самобытности, так же как и кровь большинства этих народов.

В Галлии мы наблюдаем иную картину. Сочинения оватов исчезли почти бесследно. С ними не произошло того, что произошло с сочинениями этрусков, которые, несмотря на то, что древние сабиняне считали их язык варварским, сохранили и свое значение, и свое достоинство благодаря вкладу в историю. С ними вынуждены считаться и историки, и антиквары, их переводят и включают, пусть даже с изменениями, в сокровищницу древней литературы. Галлии в этом отношении не повезло. Ее народы покорно отказались от своего прошлого и быстро научились презирать его: они всеми средствами старались сделаться латинянами. Жаль, что в памяти народа не сохранились древние песни — тот фонд, который был кельтским, но с литературной точки зрения перестал быть таковым, потому что выжил лишь благодаря отказу от своих форм. Поэтому, начиная с римской эпохи, кельтские народы Галлии, Германии, Гельвеции, Рэтии утратили древний дух и сохранили в себе только некоторые традиции, оставшиеся в новой этнической среде в той мере, в какой оставалась кимрийская кровь, и сыгравшие свою роль в том смысле, что новые поколения однажды вспомнили дух галльской расы.

Итак, континентальные кельты оказались на обочине истории задолго до появления германцев, и нам остается посмотреть, что сохранилось у кельтов Британских островов и Ирландии от интеллектуального богатства их семейства и что они смогли передать своей армориканской колонии.

Цезарь считает аборигенов «большого острова» очень невежественными. Но еще более невежественными и грубыми были ирландцы. Вообще эти земли назывались священными, и местные святилища высоко почитались друидами. Но иератическая наука и светская наука — это разные вещи. Ниже я объясню, почему я считаю, что теология британцев издавна утратила свои достоинства. Что касается светских наук, они мало культивировались: не потому, что эти островитяне жили в лесах в хижинах из веток, не потому, что их грубые нравы разрешали людоедство, но потому, что их исконные традиции имеют очень мало самобытного. У них очевидно преобладание классических идей. Этот факт бросается в глаза, и в нем нет ничего латинского. Эти идеи имеют христианскую форму в германо-романском духе. Добросовестный наблюдатель не может не признать, что набожные сеноби-ты VI в. если и не сочиняли сами, то много способствовали сочинениям даже языческого характера. Во всех их книгах рядом с Цезарем и его воинами встречаются библейские истории: Магог и сыновья Иафета, фараоны и земля Египетская, отражение современных событий: саксонцы, величие Константинополя, могущество Атиллы. Я не хочу этим сказать, что в их литературе вообще нет следов древнего прошлого, но вся эта литература по своим формам и по своему фонду относится к эпохе, когда на этих землях жили уже не только местные племена, когда их раса перестала быть чисто кельтской, когда христианство и германская мощь завоевывали все больше позиций и подчиняли себе самых ярых противников.

Все это доказывает, что народы, говорившие с начала христианской эры на кельтских диалектах, уже давно утратили самобытность. Это также доказывает, что если германский гений с самого начала обогатился кимрийс-ким элементом, то именно благодаря ему, благодаря его влиянию на гэльские, гальские и бретонские народы, к V в. сформировалась литература, которая с тех пор имеет право называться современной. Она является продуктом многих течений, т. е. не оригинальной. Я не буду вслед за филологами повторять, что кельты Англии на заре феодальной эпохи имели песни и романы, обошедшие всю Европу, напротив, я хочу сказать, что, подобно ирландским монахам, скальды были блестящими теологами и обладали поистине прозелитской энергией, чуждой эгоистичным привычкам галльских племен, а их поэты, испытывавшие