Да и что можно было бы придумать для ее оправдания, чтобы они могли

повторить это и ослабить удар ужасающего презрения гостиных?

Ведь даже вымолвить такое признание - и то было бы ужасно; а написать!

"Есть вещи, которых не пишут!" - вскричал Наполеон, узнав о капитуляции при

Байлене. И ведь как раз Жюльен и рассказал ей об этой фразе, точно он

Заранее хотел преподать ей урок.

Но все это еще были пустяки; мучительные опасения Матильды проистекали

Из других причин. Невзирая на то, какое ужасное впечатление могло все это

Произвести на общество, какой несмываемый позор и презрение грозили ей, -

Ибо она оскорбляла свою касту, - Матильда решилась написать человеку совсем

Иной породы, нежели все эти Круазенуа, де Люзы, Келюсы.

Глубина, непостижимость натуры Жюльена могли испугать даже при самых

Обычных отношениях с ним. А она собиралась сделать его своим возлюбленным,

Быть может, своим властелином.

"Кто знает, какие у него появятся притязания, если я когда-нибудь

окажусь в его власти? Ну что ж, мне придется тогда сказать себе, как

говорила Медея: "Средь всех опасностей что ж ныне мне осталось? - Я - я

сама!"

"У Жюльена нет никакого уважения к благородству крови, - думала она. -

Хуже того, может быть, он даже вовсе и не влюблен в меня!"

В эти мучительные минуты ужасных сомнений ее стали преследовать мысли о

женской гордости. "Все должно быть необычно в судьбе такой девушки, как я!"

- вскричала однажды разгневанная Матильда. И тогда гордость, которая была

Взлелеяна в ней с колыбели, восстала против добродетели. В эту минуту отъезд

Жюльена внезапно ускорил ход событий. (Такие натуры, к счастью, весьма

Редки.)

Вечером, уже совсем поздно, Жюльену пришло в голову схитрить: он

Распорядился отнести свой дорожный сундук в швейцарскую и поручил это лакею,

который ухаживал за горничной м-ль де Ла-Моль. "Может быть, эта хитрость ни

К чему и не поведет, - сказал он себе, - но если она удастся, Матильда

подумает, что я уехал". И он уснул, очень довольный своей проделкой.

Матильда не сомкнула глаз.

На другой день Жюльен спозаранку ушел из дому, никем не замеченный, но

Вернулся, когда еще не было восьми часов.

Едва он вошел в библиотеку, как в дверях появилась м-ль де Ла-Моль. Он

Передал ей свой ответ. Он подумал, что ему следовало бы что-то сказать ей -

Более удобный момент трудно было бы и выбрать, - но м-ль де Ла-Моль не

Пожелала его слушать и исчезла. Жюльен был в восторге, ибо он не знал, что

Ей сказать.

"Если только все это не шутка, которую они затеяли сообща с графом

Норбером, ясно как день, что именно мои невозмутимо холодные взгляды, они-то

И зажгли эту диковинную любовь, которую эта знатная девица вздумала питать

Ко мне. Я оказался бы непозволительно глуп, если бы когда-нибудь позволил

себе увлечься всерьез этой долговязой белобрысой куклой". Это умозаключение

Привело к тому, что он почувствовал себя таким холодным и расчетливым, каким

Никогда в жизни не был.

"В сражении, которое сейчас готовится, - продолжал он, - ее дворянская

Гордость будет своего рода пригорком - военной позицией между мной и ею. Вот

По нему-то и надо бить. Я преглупо поступил, оставшись в Париже. Эта оттяжка

С отъездом унижает меня, ставит меня в невыгодное положение, если, конечно,

это не что иное, как комедия. А чем бы я рисковал, если бы уехал? Вышло бы,

Что и я насмеялся над ними, в случае если они насмехаются надо мной. А если

Она действительно сколько-нибудь интересуется мной, то ее интерес ко мне

только вырос бы от этого во сто раз".

Письмо м-ль де Ла-Моль до такой степени приятно польстило тщеславию

Жюльена, что хоть он и посмеивался, не решаясь поверить тому, что произошло,

Но ему и в голову не пришло серьезно подумать, как уместен был бы его

Отъезд.

Он был чрезвычайно чувствителен к своим промахам, - это была

Злосчастная черта его характера. На этот раз он до такой степени огорчился,