Кловенбри. Первый выстрел. 4 страница

– И вам здрасте, господин генерал, – несмотря на почти бессонную ночь и скверное настроение, ван Роттенхерц нашел в себе силы улыбнуться и отбить выпад. – Неужели лично прибыли вершить скорый суд? А где же ваша расстрельная команда? Всегда мечтал, чтобы меня изрешетили гусары!

– О! Команда моя с нетерпением ожидает вас в «Растоптанном клевере», сударь! И имена у палачей самые известные – капрал ван Ром, майор де Шампань, капитан Коньякки и сержант Пиво!

Собеседники пожали друг другу руки и ухмыльнулись, Иоганн хлопнул гусара по плечу.

– Спасибо, друг, не ожидал, что за меня кто-то вступится.

– Поспешил, как только мне доложили. К счастью, у коменданта полно других дел, кроме твоей персоны, он слишком занят тем, чтобы ни одна взятка не миновала его при дележе награбленного. Что позволило тебя изъять ради государственного дела!

– Вот как, дела? И что же это за предлог такой?

– Не предлог – совсем нет, – голос лейтенанта посерьезнел, – повод самый настоящий. Будем ловить мертвого кирасира!

Ранним утром «Клевер» был тих и почти безмятежен, в братских объятьях храпели под столами пьяницы, меж ними, как тень, прибирая со столов, беззвучно скользила Сесилия, сопровождаемая лишь шорохом цветастой юбки, за баром, положив голову на скрещенные руки и крюк, посапывал Вилли, даже дымные ужасы, обитавшие под потолком, казалось, пребывали в благостном оцепенении.

Гусарский лейтенант и охотник на монстров без звания умостились все за тем же дальним столом, в углу, неподалеку от слюдяного окошка, за которым открывалась бледным пятном утренняя улица. Компанию собеседникам составляла бутылка торфяного виски, пара кружек и тарелка холодной баранины с соленьями.

– Не могу взять в толк, с чего тебе мешаться в это дело? Ваш комендант явно дал понять, что уничтожение нежити тут чуть ли не государственное преступление, – говорил Иоганн, отхлебывая из оловянной кружки терпкий напиток, сходящий по глотке обжигающе-теплой волной, бодрящей после промозглой камеры и наполняющей сердце надеждой.

– Во-первых, это рыбообразное не мой комендант. Мы тут для усиления, не уверен даже, что этот упырь имеет право мне приказывать. Во-вторых, после смерти инквизитора дело резко изменилось, слизняк ван Штросс теперь уже совсем не уверен, что дело можно просто игнорировать. В-третьих, пока капитан со второй частью полуэскадрона шатается по болотам, отлавливая остатки мятежников, я несу в городе ответственность за своих ребят как старший офицер, у нас пока небоевых потерь не было, и я хочу, чтобы так и оставалось.

Мимо прошла с корзиной свежего клевера Лия, направляясь к двери она почесала обломанным ногтем Дональда по подбородком, а охотнику, который почти инстинктивно вытянул шею, с завистью глядя на гусара, дала звонкий щелчок по носу, но удаляясь, подмигнула из-за плеча. Проводив изящно покачивающийся зад официантки, наверняка не такой смуглый, как ее лицо, ван Роттенхерц с некоторым напряжением вернулся обратно к разговору.

– Упырь, слизняк, рыбообразное – это вообще что, как будто в хаосе его обвиняешь! – ты похоже не слишком жалуешь алмарское начальство. Как вообще тиору удалось выбиться в офицеры элитной части?

Раздался скрип двери, выходя за порог, чтобы насыпать свежей зелени, официантка будто со страхом оглянулась на говоривших, но точно уловить взгляда не удалось, Лия уже покинула зал.

– Не задавай вопросов, ответ на которые слышать не хочешь, – произнес тиор очень медленно, растягивая слова, и продолжил вновь шутливым тоном. – Так ты в деле? Или все лавры за поимку монстра достанутся мне?

– Угу, лавры, – кивнул Иоганн, – лавровый венок на могилку и достойный надгробный камень «Он жил как воин и умер как дебил». Одному я тебе точно в это дерьмо влезть не позволю. В чем план?

Гусар облегченно выдохнул, ему, похоже, и самому не улыбалось разбираться со зловещим кирасиром в одиночку.

– Ну, твой пример позволяет нам понять, что шататься по ночам и искать удачи в поле малоэффективно, – Дональд снова ухмыльнулся, увидев кислую и явно несогласную мину на лице собеседника. – Есть идея получше – давай обойдем убитых и места нападений, может, удастся найти свидетелей или вдруг обнаружим какую-то систему в действиях монстра. Она вообще бывает, система? Ты что-то знаешь о кирасирах?

– Черт, нет, – сокрушенно покачал головой Иоганн. – Можно сказать, моего наставника убили раньше, чем он успел мне о таком поведать. Я уже заметил, что в этом деле мне ужасно не хватает образования. В поведении этой твари есть что-то неправильное, но я не могу понять что. Эх, чертов Бертран, и надо ему было лезть на ту мантикору, мы же собирались добраться до мортрихтского университета, там такой монструм собран…

Сесилия вернулась в зал, она бросила несколько тревожных взглядов на собеседников, но когда охотник посмотрел в ответ, гордо вздернула нос и пошла в подсобку. У ван Роттенхерца сложилось впечатление, что девушка волнуется за обоих парней, решивших бороться с жуткой тварью, державшей в оцепенении целый город. Когда монстробой вновь повернулся к собеседнику, взгляд гусара снова был холодным и строгим, он поднял свою кружку.

– За тех, кого уже нет с нами волей судьбы и темным попущением!

Выпили не чокаясь. Похоже, каждому было о чем, вернее, о ком, вспомнить из прошлого.

Кровавый след кирасира тянулся по всему городу, шлейф ужаса, почти видимый, но неуловимый, лежал на грязных мостовых, алой изморозью оседал на стенах, осклизлой взвесью проникал за толстые ставни. Каждый квартал, улица, даже переулок будто звучал зловещим цокотом ускользающих копыт, краем черного плаща, воем мертвецов в водосточных трубах. Но для гусара и охотника мертвый латник оставался недосягаемым призраком с пустым лицом.

Летис Морран, полная, тучная, невысокая, недавно, как говорили соседи и завсегдатаи трактира «Битый перепел», стервозная и совершенно невыносимая. Теперь она была скромнее и разговорчивей – на ее глазах мертвый кирасир выволок из дома Шеймуса МакФулла и зарубил на пороге дома.

Первым допрос вел Иоганн:

– Как все происходило?

– Быстро, – в голосе девушки звучал ужас, – только и успела в подвал юркнуть. Слышала шаги, шпоры быстро-быстро звякали. И тяжело, аж пыль с потолка сыпалась. Потом крик, вой, то Шеймус, его волокли. Потом он заорал страшно, тишина, конь заржал и это… ускакал тот, в общем.

– А каков он был, МакФулл, с чего кирасир именно за ним пришел? – этот вопрос, задумавшись о чем-то своем, задал уже МакДабри.

– А мне почем знать? – девушка хотела встать в позу, но быстро смутилась под офицерским взглядом, привычным усмирять расшалившихся гусар. – Ну, нормальный он был. Властебоязненный.

– Властебоязненный? – усмехнулся лейтенант.

– Ну, это, в общем, всегда за императора, а как МакБард силу забрал, он за графа, а как, значит кайзерцы пришли, так он к ним сразу. Помню – письма из подпола достал и сразу к Штроссу. А потом еще хвалился, мол, на государственной службе, если где какая крамола, он сразу запишет и предъявит. Говорил – главное, мол, чтоб порядок был, не за деньги, мол, а за совесть. Если кто из клиентов или залетный кто шалил там, напивался невпопад, глупости говорил, Шеймус сразу в книжечку писал и ее в участок нес. А если день молчаливый получался, то он сам кого-нить напаивал, да и, значица, беседовал за жизнь, каверзно. Говорил – виски, он-де злодея завсегда на чистую воду вылавливает, а кто правый, тот и глупости не скажет. И еще, эта, цены низкие держал, по наказу полковничьему, чтоб ходили к нам бойчее.

– Зачем вы об этом? – поинтересовался Иоганн, рассматривая стены трактира, убийство произошло не здесь, но место стоило проверить, нежить оставляла след и на душах погибших от ее руки. Стены были чисты, высоки и надежны, будто и не тиор держал «Перепела».

– Ну так, эта, мы за вас, за власть! Всегда, значит, были, а кирасир, видать праведность-то почуял, да не стерпел.

– Он часто бывал в церкви? – ван Роттенхерца более всего смущала невосприимчивость мертвого противника к атрибутам веры.

– Ну, так, каждый хоминич, да на заутрени, как полагается, даже место закрывал. Пьянчуг всех с собой звал, а кто не шел, о тех инквизитору писал. Опять же, иконы в дому, до сих пор наддверная лежит расколотая, когда ее мертвяк полоснул.

На Кленовой улице было пусто и тихо, стояли рогатки, с двух сторон ее охраняли солдатские заставы, а у многих домов, куда уже завозили вещи некоторых жильцов, дежурили охранники. Улица была чистой и довольно просторной, здесь был красивый камень мостовой, украшенный резьбой и печатями мастеров, а сами дома когда-то принадлежали купцам и тиорской знати.

– Ты что-нибудь видел? – спрашивал Иоганн.

Лакей был тощим и длинным, на шее у него багровел лишай, а руки мяли бархатный платок, беседовать с офицерами ему было не в новинку, а вот суровый охотник, о котором по городу шла дурная слава, напрягал.

– Видел, да немного, потом под подоконник нырнул, вот из того, крайнего дома, мы там с господином остановились, из окна я смотрел. Герр ван Цорбоф как раз вытаскивал из дома старикашку, а тут налетел тот, в черном, блестит доспехами, конь из под копыт искры мечет, и главы воют немузыкальное что-то, псалмы или гимны. Ну, мастер мой старикашку бросил и за шпагу, только куда шпагой-то против конного и с палашом, в общем, что дальше было, я не доглядел, боязно стало, - он покачал головой сокрушенно, - жуть взяла. А потом нашли уже тело, как с бойни, и шпагу сломанную.

– А что за старик? – поинтересовался Дональд. – Его тоже кирасир порешил?

– А, да нет, – чему-то нервно усмехнулся лакей, – этого мой мастер ножичком поучил, уже загибался, когда черный налетел.

– За что же старика? – удивился Иоганн, припоминая, что отдельно, в куче других тел на склад в ту ночь действительно привозили старика с распоротым животом.

– Да приказчик он был одной из тех семеек тиорских, за которыми худого не водилось. Дом не хотел продавать. Хозяева-то все либо от оспы полегли, либо далече были, а возиться времени не было – надо было скупить дома, пока ригельвандцы не прибыли и цены не накрутили, вот ван Цорбоф и работал – где кулаком, где пряником, а где и ножичком. Землица-то – она хозяина любит.

С каждым домом, с каждой посещенной улицей, с каждым очередным местом скорби, где порой на стенах оставались еще кровавые пятна, друзья узнавали все больше о делах кирасира и, невольно, о его жертвах. Свечник Августус оказался одним из зажиточных ремесленников, он поставлял свечи людям полковника и самому коменданту – такая милость была дарована бриглану за то, что он укрыл у себя в подвале большой отряд мятежников, а потом привел туда солдат. Ромаччи Медини – один из побочных сыновей многочисленного ригельвандского семейства оказался большой рыбой, он прибыл с людьми и охраной, сразу начал вербовать головорезов и прохиндеев города, отправлять их по тиорским фермам и владениям. Люди Медини выкупали землю у тех, кому трибунал уже подписал смертный приговор, и у тех, кто находился на особом счету среди подозрительных. Банк забирал себе земли за производство, а деньги чуть позже получал комендант и его люди, которые ловили «удачно распродашихся» беглецов на дорогах и полях, ведущих из горда.

Еще больше смущения вызывал сам кирасир – монстр, как казалось Иоганну, обладал невероятной мощью, он без труда преодолевал святые места, не боялся клинков и пуль, разил без промаха и исчезал так, будто его и не было. Кирасира видели, когда он наносил удар, но уже через несколько улиц от места бойни никто не мог припомнить ни цокота копыт, ни шелеста плаща. Кирасир действовал с профессиональной точностью, обладая при этом нечеловеческой мощью и скоростью. Еще более пугающим было отсутствие признаков – город был полон тьмы, ван Роттенхерц не знал точно, какие растения и другие знаки соответствуют присутствию кирасира, но ни одно место убийства не отличал ни плющ, ни мрачные птицы вроде скворцов и воронов, ни особые заросли крапивы, терновника, шиповника. В городе и так было полно пустых и полупустых домов, пустырей, развалин, но при этом ничего, что могло бы навести на след нежити или ее логово. Вероятнее всего, кирасир все же прятался на Поле Костей, где и без него было изобильно темной силы смерти, которую наставник Иоганна называл некроэнергией, и мертвый латник там вполне мог пережидать день в груде тел или воронке от взрыва, не привлекая лишнего внимания.

Храм Бога-Творца стоял одинокий, будто осиротевший, в нем более не жил никто из отцов, способных верно приглядывать за божьим местом. После того как кирасир дважды посетил собор, тут не осталось никого из высшего духовенства, лишь несколько дьяконов да семнадцатилетний послушник Квентин, будто постаревший на несколько лет.

– Кирасир будто идет по пути грехов и пороков, – отметил ван Роттенхерц в беседе с юношей. – Я думаю, что святой отец являет собой исключение, его монстр убил из опасений, что тот нанесет ему вред, но все же, может, водилось за местным священником что-то нехорошее?

– Пенгрейв, его звали отец Пенгрейв, – неохотно заговорил юноша. – Он был святым, или почти святым, всегда добр, всегда внимателен. Честно говоря, я не понимаю, просто не могу понять. За что? Почему Единый не защитил его? Может ли он хоть кого-то тогда защитить? Инквизитор, тот хотя бы оборонялся, луч божественного света не причинил твари вреда, но он пытался. А отец Пенгрейв, он просто встал у дверей… Как тогда… Встал и ждал, пока тварь не пришпилила его, будто… будто жука на иглу, как поступает дьякон Суф со своей коллекцией.

– И что? Совсем безгрешным был твой отец? – насмешливо поинтересовался МакДабри.

Послушник лишь кивнул, в его глазах стояли слезы, а руки как зачарованные вцепились до белизны пальцев в небольшой медный символ святого круга на груди.

– И был он аки агнец, без злодейств и подлости за душой, – уже строже спросил офицер.

– Истинно так, – пролепетали дрожащие губы.

– Так ли?! – гусар вдруг рванулся вперед и прижал послушника к стене дома, затрещала материя балахона, юноша повис в воздухе, удерживаемый мощными руками рыжего тиора.

– Эй, – рука Иоганна осторожно, но крепко легла на плечо друга. – Оставь его, парень сказал, что знал.

– Нет, он явно врет, врет же! Недоговаривает, – скорее прорычал, чем сказал Дональд.

– Я не знаю о чем вы, прошу, именем Его, отпустите меня, не уподобьтесь злу! – на этот раз Квентин даже сумел повысить голос, придавая ему убедительности.

– Ладно, ладно, мелкий лгун, – сандалии послушника снова коснулись почвы. Кулаки лейтенанта разжались.

– Что на тебя нашло? – поинтересовался ван Роттенхерц у друга, когда они выходили через покореженную церковную калитку.

– Извини, приятель, похоже, я переобщался с алмарами-аристократами, ты же помнишь, как они ненавидят святош. Видимо, это передается через выпивку или треп, по воздуху, – отшутился тиор.

Оставалось еще одно место – где мертвяк напал на драгунский разъезд. Из свидетелей удалось найти только нищего, ночующего под перевернутой телегой. Оборванный старик, на вид около семидесяти, но, как объяснил Иоганну более просвещенный Дональд – на деле более молодой, не более пяти десятков, просто всю жизнь проведший на галерах или в батраках, был страшен. Зубы отсутствовали почти целиком, один глаз был закрыт бельмом, второй красен от выпивки или недосыпа, руки в рваных перчатках заросли грибком, а язвы, выступавшие на теле, страшно воняли.

– Мертвый кирасир, ты видел его?

– Хак фебя фейчас, – прошамкал нищий, принимая от охотника бутылку пива.

– Что он сделал? Как выглядел? Как все произошло?

– Да парубал иф фсеф ф капуфту. А на фид фтрафней моей ферфой жаны, а фта ефе той кофылой фыла. Как фыло? Налефел, фтрельнул, потом фобил феф, кто мог фолзать, фнес фолофу фтарфему и ускокал, фафкуда.

– Ясно, а кто-то еще видел, как все произошло?

– Все видели, – нищий вынул из-за щеки черствую краюху хлеба, которую, похоже, размачивал.

– Почему же тогда никто ничего не говорит? Мы опросили уже почти всю улицу.

– А ты оглядись.

Улица была одной из тех, где в приземистых домиках из грубого камня почти без окон и без труб жили бедные тиоры, ютясь в одной-двух комнатах семьями в десять-пятнадцать человек. Теперь, конечно, многим было просторней, но не легче. У стен лежал мусор, а немногочисленные булыжники мостовой утопали в грязи, ни фонарей, ни светлых окон на улице не было, что было хорошо видно, поскольку разговор происходил уже в сумерках.

– Как долго шел бой?

– Минут десять, – пожал плечами нищий. – Вернее, бой с минуту, а потом он их тупо тиранил. Одну голову в десять взмахов рубил.

– И никто не помог?

– А кому оно надо? Нам эти драгуны братья, сватья? Нихера. Моего последнего брата такие же на плантации уморили за кражу хлеба.

– Вот так молча все смотрели, как нежить убивает людей? Живых людей?

– А херли соваться, – нищий зашелся кровавым кашлем, затем надолго присосался к бутылке, – еще не известно, что будет. Побежишь в участок – а тебя так и прихватят, как мятежника или дезинформатора. А могут и того хуже – скажут, мол, улица на драгун и напала, засада, епт, и каждого десятого повесят, в назидание. Вон у офицера своего спроси.

Ван Роттенхерц беспомощно повернулся к МакДабри, тот сплюнул и вскочил в седло своей серой лошади.

– Поехали, навестим их начальника. С утра. Придется ехать через поле, в замок.

На глазах выраставший замок МакБардов выбивал из памяти приятные воспоминания вчерашнего вечера. Вчера была нехитрая закуска, бурные возлияния, грубые шутки Вилли и ласковые, чуть насмешливые улыбки Лии, сегодня же впереди был обугленный, черный остов, отдающий навстречу небесам столб черного дыма, вокруг которого мелькали крылья воронов, облюбовавших стены, увешанные страшными плодами войны – телами мятежников, на выставленных сквозь бойницы деревянных столбах. Последний оплот мятежного графа превратился в назидательную братскую могилу для остатков семьи тиорского вождя, гарнизона и немногочисленных слуг.

Замок высился на скале, он стоял, открытый ветрам, под стальной серостью небес, будто грудью вставая навстречу мира, имея за спиной крепкий древний камень. Исполненный все из того же темного базальта, замок был старомоден, он стремился вверх коническими крышами башен из металлической гонты, сейчас во многих местах оплавившейся и обвалившейся, а неприятелю являл то плоские, то округлые грубые стены, которые срастались с узкими пристройками служб, лишенных внешних входов, и массивным донжоном, на вершине которого до сих пор мелькали языки пламени. Темные стены от копоти и сажи стали антрацитовыми, а мощные ворота зияли разверстой пастью сожженного еретика с обломками зубьев металлической решетки, разбитой выстрелами имперский орудий.

Лошади с трудом взбирались на кручу узкой дороги, под крутым углом поднимавшейся к оплоту МакБарда, с правой стороны она упиралась в отвесный край скалы, слева же обрывалась в глубокую пропасть, чьи уступы под силу оседлать было лишь горным козлам. Животные, шедшие друг за другом, то и дело фыркали от наполнявшего воздух удушливого запаха пепла и нервно прядали ушами, когда доводилось проходить мимо очередного мертвеца в кафтане имперской армии или тиорском килте, каковых еще немало, застывших в посмертной битве, лежало на горном пути.

– Тут еще кто-то живет? – удивленно поинтересовался ван Роттенхерц, он внимательно приглядывался к каждому мертвецу, рассчитывая увидеть некропоражение и облегченно вздыхая про себя, каждый раз не замечая такового.

– Живет? – невесело ухмыльнулся МакДабри, казалось, даже его извечное жизнелюбие поколебало открывшееся зрелище. – Люди обычно живут там, где тепло, светло, чисто и не голодно. Из чего можно заключить, что в Шанкенни не живут, а выживают. Тут же, мой, друг, только работают. Горстка цепных псов ван Штросса рыщет по подвалам замка в поисках забившихся обитателей и остатков тощей казны мятежников, каковые гордо именуют «знаменитым кладом МакБарда». Какая, однако, глупость – сначала подпалить это местечко, а потом начать обыскивать.

– Замок сожгли имперцы?

– Похоже на них, но, может, и остатки людей гарнизона, чтобы не отдавать ничего ценного врагу, кто знает.

Всадники проехали широкую, прокопченную, изъеденную бороздами ядер секцию ворот и оказались во внутреннем дворе. МакДабри успокаивающе кивнул группе злых и усталых солдат, было поднявшихся им навстречу от рогаток, и, спрыгнув со своей серой лошадки, направился прямо к стоявшему у входа в донжон алмарскому офицеру.

– Доброго утра, майор, – поздоровался гусар с начальником группы имперских мародеров, обшаривавших руины.

Офицер был невысок, довольно широк в плечах, он вобрал все самые грубые черты, присущие алмарскому народу – тяжеловесную челюсть, мощные надбровные дуги, широкий, тощий рот, огромные кулаки и объемное пузо. Богатый майорский мундир был прикрыт кожаным плащом с пелериной, чтобы защитить красное сукно и золотые галуны от грязи бывшего поля боя, на руках офицер носил толстые краги с нашитыми металлическими пластинами, а на голове – драгунский шлем с металлическим гребнем и потемневшим алым султаном.

– И тебе привет, лейтенант, что – еще не стал капитаном? Старину ван Ольша еще не прикончили освийские оборванцы на болотах?

Голос майора был трескучим и громогласным, будто гомон шестифунтовой полевой пушки, под стать прочему облику.

– Думаю, вы бы узнали об этом раньше меня, – ухмыльнулся МакДабри, он был рад видеть, что майор в замке, похоже истосковался по общению с другими офицерами и был вполне рад его видеть. – Позвольте представить – Иоганн ван Роттенхерц, охотник на монстров, он сопутствует мне в небольшом расследовании, каковое потребовало вашего совета.

– Ван Роттенхерц, да? Тот самый еретик, который попил столько крови у полковника?

– Он упоминал обо мне? – вступил в диалог Иоганн. – Что-то хорошее?

– Конечно! Говорил – такой упертый сукин сын вполне мог бы составить конкуренцию старику ван Штерну!

– Сочту это за комплимент.

Майор снова обратил взор водянистых серых глаз на гусарского лейтенанта.

– Ну, так, по какому делу вы приперлись аж в зловещее гнездо мятежа?

– Мы пытаемся поймать мертвого кирасира, он прикончил одного из ваших офицеров. Я подумал – такой человек, как майор ван Грекофф не оставит дело без расследования.

Тем временем калитка донжона отворилась, и за дверь вышел невысокий, худощавый человек с волосами цвета корабельной бронзы и оцепеневшим взглядом. На вид тиор – он был одет скромно, а вязаный колпак на голове говорил о мещанском происхождении, правое ухо отсутствовало, а на подбородке росла массивная бородавка. Щетинистое лицо, жилистые пальцы, несколько сизых татуировок выдавали в человеке бывшего уголовника.

– Я все проверил и пересказал писцу, если и остались тайники, майор, то никто из графской прислуги о них не…

Человек запнулся, наконец узрев присутствие лишних ушей, он встретился взглядом с МакДабри и заметно вздрогнул.

– Привет, Кенни, – поздоровался лейтенант. – А мы-то гадали, куда ты делся вчера вечером, скучновато было без твоего трюка с куренком без головы. Ты, оказывается, не простой жестянщик.

Тиор лишь жалко ухмыльнулся уголками обкусанных губ.

– Расследования не было, – снова привлек внимание гусара алмарский офицер. – Я пытался что-то узнать, да все без пользы, рассчитывали, что дело сумеет раскрыть инквизиция…

– Теперь уж тщетно, – заметил Иоганн.

– Истинно так, – согласился майор, – мне уже доложили, что случилось с бедным святым отцом. Я же, в свою очередь, посылал пару толковых ребят что-нибудь разведать, они даже сломали пару челюстей и пальцев, само собой, только неблагонадежным освийцам, но ничего. Кирасир вынырнул из тумана, нанес удар, поглумился над трупами и был таков. Ни следа, ни ниточки.

– Что ж, жаль, и на том спасибо, будем искать дальше, – Дональд флегматично смотрел, как трясущийся под его взглядом Кенни снова скрылся в глубинах донжона, почти неслышно затворив за собой тяжелую дверь.

Проследив взгляд собеседника, майор взял МакДабри под локоть и отвел в сторону.

– На пару слов.

Гусар кивнул охотнику за головами.

– Располагайся, осмотри пока достопримечательности, вдруг тут кто-то надумывает очнуться.

Ван Роттенхерц кивнул и пошел по кругу, осматривая непрезентабельный, засыпанный пеплом и птичьим пометом внутренний двор.

Последнее что он услышал из диалога офицеров было:

– Этот человек, Кенни Грош О`Сулли, он очень важен для нас, для меня и для полковника, его связи и сведения…

Минут через десять МакДабри нашел Иоганна на внешней стене, где имелся открытый участок галереи и артгнездо с разбитой пушкой. Охотник на монстров, не мигая, смотрел вверх, на внутреннюю стену донжона, где виднелись широкие окна хозяйских покоев.

– Интереснейший человек этот майор, такой же пьянь и рвань, как тиоры, простой как ботинок, но хитрости невообразимой. Эй, что с тобой? – начавший говорить с вечными веселыми нотками в голосе, Дональд осекся и проследил взгляд товарища.

На длинной рее, закрепленной меж кованых прутьев небольшого балкончика, почти под самой крышей центральной башни покачивалось тело. Прекрасное когда-то лицо было лишено глаз, губы и щеки проклеваны птицами, тонкие руки и ноги обуглены, покрыты остатками волдырей, бело-зеленое платье шло бурыми пятнами, оно было изорвано, из-под подола и дыры в районе живота свисали усохшие, покрытые мухами внутренности, обгоревшие волосы висели паклей, слипшейся от крови.

– Так нельзя, – пробормотал охотник. – Так просто нельзя.

– Наверное, одна из дочерей старины Барди. У него их две было. Что сказать, – беззаботно заметил гусар, не впечатленный зрелищем, – он знал, на что шел.

– А они знали?

– Черт, Иоганн, это не цветочное королевство, ты сам сюда приперся, карательные операции всегда кровавы, при штурме полегло немало народа, уже решившего, что битва позади, все были озверевшими в тот день.

Долгим, задумчивым и строгим взглядом, охотник на монстров посмотрел в глаза друга, тиор смутился и отвел взор.

– Ну что еще? Я что ли за них должен извиняться, – в голосе кавалериста действительно звучал стыд.

– Этот труп висит тут не со дня штурма, – произнес ван Роттенхерц глухо. – Позже, почти свежий.

Он развернулся и пошел прочь, к Росинке, оставшийся позади МакДабри бросил еще один взгляд на мертвую, до скрипа сжал зубы и, выхватив пистоль, выстрелил по веревке, шедшей от реи к шее погибшей. С сухим треском веревка лопнула, и тело рухнуло вниз.

– Эй! Ты чего творишь? – удивленно поинтересовался со двора майор.

– Извини, Рубольд, я промахнулся, метил в ворону – эта тварь утащила мою золотую пуговицу.

 

От замка ехали молча, каждому было о чем подумать. Разговорились ближе к Шанкенни, когда зелень трав, освобожденных от мертвых плодов, и дневное солнце немного растопили тяжелый дух пепельного замка и вселили в сердце надежду на продолжение жизни.

– Черт, чего только в жизни не бывает. Чертов Кенни О`Сулли! Жестянщик, полдня работает, полдня пьет, либо у нас в «Клевере», либо еще в какой дыре, вечно в долг просил, типа последнее пропивал. Оказалось – первый осведомитель ван Штросса, над всеми остальными верховодит, майор чуть ли не на коленях меня просил никому не говорить, что видел его в замке. Теперь придется за этим обсоском присматривать, еще, может, и от Вилли отмазывать. Чудеса.

– Чудеса, – сухо согласился Иоганн.

Дружба и молодость быстро перемалывают любое недопонимание, долго грустить, когда занят делом, не получается. Добравшись до «Растоптанного клевера», друзья уже успели отойти от мрачного макбардовского замка и, завалившись за свой стол, обложившись (за счет МакДабри) бутылками и закусками, среди вечернего кутежа, пьяных выходок, смеха и гортанного завывания волынок, продумывали дальнейшие шаги.

– Что если нанять ловких мальчишек в разных районах и если где чего услышат, чтобы рвали за нами, сюда, по крышам? А мы уж на лошадей и будь он хоть дьявол, от меня не уйдет, а там и ты с Росинкой прихромаешь.

– Не пойдет, – отвечал ван Роттенхерц на фразу товарища, – долго, да и жалко парней в такое втравливать. А может, на живца его ловить?

– А хрен его знает, что он ищет – вроде и есть какая-то система, но если он подонков всяких ловит, то тут живцов не напасешься. Этого добра в городе хватает.

– Тоже верно. Может, тогда попробуем его сегодня ночью накрыть?

– Попробуем, – сокрушенно покивал Дональд, – да не сегодня. Мне сегодня дежурить в ночную, с патрулями. А так – глядишь, ночью, может, мы на него и наткнемся, я тогда к тебе одного из своих пошлю, а до прихода уж как-нибудь попридержим гниду.

– Добро. Но все же пожелаю тебе тихого дежурства.

Когда Дональд ушел, Иоганн от нечего делать присел за стойку бара и принялся рассказывать Вилли свои «охотничьи» истории. Ветеран не остался внакладе и хриплым басом поведал юноше о своих приключениях на Экваторе, да так, что у монстробоя порой на загривке волосы вставали дыбом, а трактирщик сразу начал выглядеть много солидней.

Дональд появился ближе к обеду. Гусар был чем-то возбужден и полон нездоровой энергии. Он вытащил Иоганна с захламленного внутреннего двора таверны, где тот тренировался со своим дюжим двуручником и, тут же усадив за стол, не дожидаясь пока Сесилия, чем-то обеспокоенная, принесет бутылки и завтрак, начал рассказывать.

– Ох, вот и дельце было! Почти поймали в этот раз!

– Поймали?! Так чего за мной не послал?

– Да смысла не было, вот же гнусная тварь! Три квартала его гнали, а потом как в воду канул. Ну и бойня была, аж тошнит.

– Ты не части, расскажи что было-то?

– Да замахнулся этот монстр в этот раз, просто не поверишь.

Новый набег Мертвого кирасира оказался еще более страшным и опустошительным, чем все прочие, включая атаку собора с инквизитором. На этот целью проклятого палаша мертвеца в черных одеждах стал ни много ни мало барон ван Дрек, распорядитель и ответственный представитель одного из немногочисленных (можно сосчитать по пальцам двух рук) имперских герцогов. Барон прибыл скупать лены, феоды и маноры тиорской знати, с документом, лично подписанным самим Императором, с казной и богатой охраной. Можно сказать – барон и его патрон были одними из тех, ради кого столь упорно работал карательный корпус генерала ван Штерна и в частности команда ван Штросса, он представлял самые загребущие, хищные и жадные сливки имперского общества. С бароном прибыла личная охрана, которой мог бы позавидовать и сам полковник. Десяток отборных головорезов из герцогской гвардии, они полегли на ступенях особняка Гилом, который снимал барон, боевой маг, которого кирасир задушил его собственной цепью, наконец – два гаркалльских тигрина, наемники высшего сорта, один еще был жив и сжимал в лапе обрывок черного, шелкового плаща, когда его нашли возле обезглавленного и изрубленного в куски тела нанимателя.

«Тьма! Сама тьма! Так быстр! Тьма...» – твердил тигрин, он умер за несколько минут до прихода доктора.