Кловенбри. Первый выстрел. 2 страница

– Насрать мне, как тебя зовут!

«И этот туда же».

– Какого хрена ты с этой гнилью в город тащишься? Документы есть? А разрешение на оружие? Ты кто такой? Тиорский пособник небось? Али колдун? Где такую жуть раздобыл, вона зубищи какие?

«Надеюсь, он не про Оливию», – лошадка была смирная, но совершенно не терпела критику.

– Эта жуть, господин капитан, была мною обезврежена всего несколько часов назад на Поле Костей, а везу я ее в город, кто-то должен мне заплатить за то, что эта тварь сейчас не гложет кости случайных путников где-нибудь на перекрестке. Сам я охотник на монстров, есть документы, даже церковная бумага, а о разрешении на оружие я впервые слышу. Между прочим – я алмар.

Иоганн старался разговаривать вежливо, мягко, растягивая фразы и отчетливо произнося слова, как с детьми или дебилами. Не помогло.

– Охотник, говоришь, с такой-то рожей, да еще с таким мечищей, монстров, гришь, ловишь, а про разрешение на оружие не слышал. А ну-ка, давай его ребята к полковнику. Пусть начальство разбирается, что за птица – может его нам и велено привести.

Драгуны были бойцами не ахти, то есть, конечно, против тиорских крестьян или даже ополченцев мятежников они представляли грозную силу, наверняка умели стрелять и сражаться в конном строю, но на эту четверку хватило бы и одного трупоеда, что болтался сейчас в виде головы у седла Оливии, а уж человек, срубивший эту голову, никакого страха перед мордоворотами в красном не испытывал. Но они были законом, и, как это ни прискорбно, Иоганн, уходя из монастыря, где воспитывался с малолетства тумаками, оскорблениями и зуботычинами, пообещал закон чтить. Пообещал самому себе, чтобы никогда больше не терпеть тумаков и зуботычин от этого самого «закона».

 

– Иоганн ван Роттенхерц, – голос говорившего был трескучим, он пытался казаться надменным, но сохранял какие-то наглые, неуверенные нотки, будто человека пытались сразу запугать.

Поименованный сидел на неудобном табурете без спинки, но с подлокотниками, заставлявшими держать руки слишком высоко. Кабинет, где происходил разговор, находился в военной комендатуре, которая, в свою очередь, временно занимала городской полицейский участок, совмещенный с тюрьмой. Просторный, но захламленный кабинет производил странное впечатление, пятна от снятых картин на стенах, криво висящие над узким окном занавески, блестящие, позолоченные часы с орнаментом на мифологическую тематику – все это было новым, оно пришло вместе трибуналом. От безымянного прошлого хозяина осталась добротная, потемневшая дубовая мебель с растительным орнаментом, которыми так славились тиорские столяры, истоптанный тысячей ног паркет, лишенный ковров, одинокие пыльные книги на полках за мутными стеклами, в углу старомодный глобус, расцвеченный драконами, китами и белыми пятнами. Кабинет будто отражал неустроенность, постигшую с приходом армии весь Шанкенни.

– И вам доброго вечера, господин комендант, – ответил охотник на монстров, не слишком сдерживая раздражения.

Начальник военного трибунала граф ван Штросс сидел за огромным столом на возвышении в центре кабинета, спинка его кресла, гротескно-высокая, красовалась свежим гербом с имперским дралоком, стол, как и весь кабинет, был завален бумагами – доносами, образцами агитационных плакатов, списками изъятого имущества, указами, расстрельными списками и множеством другой судьбоносной для Бардлоу бумажной дряни. Еще работая на складе, Иоганн слышал, что полковник притащил с собой печатный станок, исправно выпускавший сейчас листовки, плакаты, патриотические газеты со свежими подборками поощренных тиоров – кого расстрелом, а кого наделом, за сотрудничество со следствием. Главный человек в Шанкенни не произвел на Иоганна особого впечатления: Гольдрих хоть и обладал присущими алмарам ростом и шириной плеч, выглядел обрюзгшим и малоподвижным, лицо имел породистое, но слишком розовое и румяное, испоганенное к тому же рытвинами оспин, а в темных глазах плескалась злоба, алчность, желание подавлять и властвовать. Столь мрачный взор, по мнению охотника на монстров, совершенно не шел подобной размазне. Мнения «задержанного» о собеседнике также не улучшал тот факт, что с задержания драгунами на дороге до самого разговора прошло не менее дня, за окнами отчетливо наблюдались вечерние сумерки, а день был проведен в тесной приемной, где на жестких стульях, под вооруженным присмотром сидели разные бедолаги: в чем-то провинившиеся тиоры, просители, возможные запуганные осведомители, жены, пришедшие просить о смягчении приговора мужу, крестьяне, пытавшиеся сохранить свою землю, владельцы закрытых властями общественных мест. А на мягких, просторных диванах располагались, всегда ненадолго, новые хозяева жизни в городе – ригельвандские перекупщики, представители благородных родов, получивших разрешение присоединить майораты мятежников, люди из банков, торговых компаний, промышленники, и все те, кто хотел успеть ущипнуть освийского пирога.

– Не сметь! – взревел раненным выхухолем главный судья трибунала. – Не сметь мне дерзить! Да ведомо ли тебе, несчастный, с кем ты говоришь?

– С кровожадным вампиром, присосавшимся к жилам этого несчастного города, - ответил охотник на монстров, удивив самого себя, на протяжении всех последних дней он неоднократно сталкивался с произволом, творившимся в городе и, столкнувшись с тем, кого считал виновником происходившего, не смог себя сдержать. Или не захотел.

Полковник был облачен в традиционный мундир армии кайзера – белый жюстокор с галунами по обшлагам, черные камзол, узкие брюки, ботфорты с загнутыми голенищами. На правом плече носил почетный позолоченный латный наплечник, на левом – массивный эполет с золотой бахромой, а «талию» перетянул белым офицерским кушаком с пышными кистями, под горлом, затянутым шелковым шейным платком, располагался массивный щиток горжета, а выше этого офицерского украшения владетель судеб Бардлоу сейчас сделался пунцово-красным. Перемены цвета лица собеседника позабавили Иоганна – ведь весь полк ван Штросса носил форму кроваво-красного цвета, по утверждению армейских чинов, призванную вселять ужас в сердца мятежников и обещать им кровавый и скорый конец. То есть, видимо, лицом полковник решил быть солидарен со своими солдатами, или решил продемонстрировать, что он не вампир.

– Сударь ван Роттенхерц, – процедил офицер натужно пытаясь сохранять спокойный, как ему казалось, зловещий тон, – известно ли вам, что мне позволено расстреливать без суда и следствия мятежников и их пособников?

– При наличии чрезвычайных обстоятельств, – завершил фразу Иоганн. – Как вам, наверное, сейчас жаль, что я не мятежник и не пособник, сдался добровольно, сопротивления не оказывал, что может подтвердить куча свидетелей, а убийство благородного алмара, хоть и опального, не останется без расследования. Скажите, полковник, у вас много врагов, желающих вас подсидеть?

– Довольно! – граф разъяренно грохнул по столу кулаком левой руки, облаченным в латную перчатку, скорее всего, снабжающую владельца магическими улучшениями. – Что вы делали на Поле Костей?! Эта территория находится под контролем армии кайзера!

– Да славится в веках его имя, – флегматично кивнул ван Роттенхерц. – Я выполнял свою работу – охотился.

– Хватит ерничать. – в некоторых талантах графу отказывать все же не стоило, он довольно быстро взял себя в руки, – вас поймали, когда вы ехали в город с головами мертвецов у седла.

– Именно так, – согласился «задержанный», – в противном случае эти мертвецы уже глодали бы косточки очередного разъезда армии кайзера, которая якобы взяла Поле Костей под контроль. Дело в том, мой дорогой полковник…

– Обращайтесь ко мне «ваше сиятельство»… – процедил офицер с явной угрозой, на этот раз его тон говорил: «Шутки кончились».

– Дело в том, ваше сиятельство, – с трудом сдерживая поток насмешек, скопившийся в голове, продолжил Иоганн, – что ваш покорный слуга является охотником на монстров, рассадником которых очень скоро станет Кловенбри, с полного попустительства ответственных лиц. А я, образно говоря, выполнял свою работу, выслеживал мертвого кирасира. И попутно решил пару более мелких проблем, сорвал плоды войны, так сказать.

Единственной не тронутой картиной на стене осталось потемневшее изображение святого Брендана, взор тиорского святого был полон сурового осуждения. Мужчина с бородой цвета оружейной ржавчины опирался на толстое тележное колесо, говорят – он был первым, кто принес на Осв свет Единого, а в качестве благословенного символа круга использовал простое колесо, которое водрузил на ветви дуба там, где сейчас шумит главная площадь Дабенбри. Под взором старого подвижника Иоганну стало не по себе.

– То есть, вы хотите сказать, что уничтожали умертвий на печально известном Кловенбри, – в голосе полковника крылся подвох, но занятый нахлынувшими воспоминаниями охотник его не заметил.

«– Иоганн, подойди сюда, мой мальчик, – говорил когда-то очень давно, целую бездну времени назад седобородый старец, у которого на груди болталось отнюдь не колесо – золото, а голова была лысой и пятнистой как яйцо куропатки, – скажи мне, дружок, почему ты живешь в нашем монастыре?»

– Именно так, – рассеянно кивнул Иоганн, некстати заметив про себя, что тон настоятеля, тогда, давно, и графа сейчас был очень похож.

«– Дабы познать высшую благодать и усердно служить господу нашему, – отвечает нескладный, тощий мальчишка лет девяти».

– Кощунство! – торжествующе воздел указательный палец начальник трибунала. – Мерзость немертвой заразы послана на головы мятежных тиоров как одно из наказаний за их многочисленные грехи! Те, кто достоин, будут спасены доблестными войсками кайзера и нашей святой церковью! Остальные же в полной мере заслужили свое наказание! Что же это получается – вы идете против воли Императора?

«– Нет, нет, что ты, мой мальчик, – мальчик даже не успевает толком понять, что произошло и почему вдруг изо рта перешедшего на ор настоятеля, казавшегося таким добрым, брызжет слюна. – Потому, что ты дьявольское отродье, плод отсеченного побега, проклятое семя, ты – последний отрок чернокнижного заговорщика, в гордыне своей возжелавшего уничтожить нашу благословенную империю! С тьмою в сердце и ересью в душе, твой, – тощий палец с длинным ногтем больно тычет в грудь, – твой отец, Иоганн, восстал против всего, что дорого добрым людям…»

– Что за бред ты несешь? – охотник порывисто вскочил с кресла и повысил голос. – Твари, противные всему живому, мертвые тела твоих собственных солдат, они восстают к жизни, чтобы рвать плоть и пожирать души. Они – наказание? Это безумие. Что же, я должен оставить все как есть? Пусть нежить плодится, множится и уносит ни в чем не повинных людей в могилу?

«– Восстал и был брошен в пыль, ибо каждый, замысливший недоброе против Трона и хуже того – против Церкви, будет повержен! Твой отец был сожжен как еретик, мать твоя, уничтожена как опасная пособница его, тако же все, кто был близок к чернокнижнику пали от карающей длани церкви…»

– То есть ты признаешь, что посещал Поле Костей с целями, идущими в разрез воле Кайзера, противными велению Церкви, коей одной ведомо, когда спасать заблудшие души, а когда в назидание подвергать их наказанию, – тон полковника звучал торжествующе, на лице впервые за время разговора появилась надменная улыбка, улыбка ничем не лучше другой, той, из далекого прошлого, снисходительной.

«– Ты, мой мальчик, остался один. Ибо волею святой инквизиции за тобой не было обнаружено тяжкой вины. Но ты навсегда останешься ветвью гнилого древа, помни, что живешь лишь по доброте моей и соизволению. Никогда тебе не будет места среди мирян обычных, ибо ты запятнан тьмой, и все, что остается тебе – покаяние, истовое и постоянное, даст Единый – ты очистишься, – на лице настоятеля появилась мелкая, снисходительная улыбка, а голос вновь стал ласковым. – Вот почему ты живешь здесь, мой мальчик – нужно тебе научиться смирению и послушанию, дабы держать гордыню и зло в своей душе в жестокой узде. А я и братья-монахи взвалили на себя тяжкое бремя заботы о твоей потерянной душе. Ты никогда не станешь одним из благословенного стада. А это – чтобы лучше помнил.

Последовала звонкая пощечина, плачущий ребенок упал, но быстро поднялся, не проронив ни слова.

– Что ж, славно, одним из нас ты не станешь, но сохранить остатки своей гнилой сути, пожалуй, сможешь.

Пробормотал настоятель и ушел».

– Я признаю, – охотник постарался взять себя в руки, загнать клокочущую ярость глубже в чугунные кладовые души, – что не занимался ничем противозаконным, запрещенным или неправильным. Охота на чудовищ – разрешенное занятие и у меня имеются все документы, удостоверяющие мое право заниматься этим ремеслом. Равно как документы, удостоверяющие мою личность. Нет и не может быть никаких законов или постановлений, запрещающих человеку делать его работу, тем более разрешенную как министерствами, так и архиепископом.

– Тут я закон, – уныло буркнул полковник, формальных доказательств его гневная тирада не имела, а «взять на испуг» не получилось, однако лицо Штросса быстро просветлело. – А есть ли какие-либо доказательства, что ты охотился на монстров? Свидетели, квитанции о выплате вознаграждения? Кто тебе заказывал убийство чудовищ?

– Я не… Я собирался, – замялся «задержанный», ставший внезапно «обвиняемым».

– Юлишь, ван Роттенхерц, знаю я ваш подлый род! Мой двоюродный дядя был одним из тех, кого обманул твой мерзостный предок. Боже правый, с кем я тут сюсюкаю, ты прямой наследник архиеретика Гуго ван Роттенхерца, заговорщика, демонолога, чернокнижника. И ты хочешь сказать мне, что просто охотишься на монстров? Подозрительно удачно ты оказался в сердце мятежа, возле поля страшной сечи, говорят – злодеи любят такие места.

– Что, какого… – охотник был готов вбить ван Штросса в пол, размазать по этому огроменному столу, утопить в чернилах, но он вспомнил, где он и кто, вновь черпая из скудного колодца терпения. – Я Иоганн ван Роттенхерц, сын своего отца лишь по крови, я не унаследовал ни его пороков, ни его злокозненных склонностей, тому порукой забота о моей пропащей душе со стороны братьев монастыря гвардинитов, кои суровой своей любовью позволили мне избегнуть путей наследственного порока, о чем я имею письменное уведомление от настоятеля.

Фраза не выглядела убедительной, тем паче – произнесенная, как заученная скороговорка.

– Ну, полно… Еретик, – Гольдрих самодовольно сложил руки на груди и посмотрел на «подсудимого» сверху вниз, – Признавайся – для каких колдовских целей тебе понадобились головы мертвецов?

Руки охотника на монстров сжались и разжались на подлокотниках табурета, он осознал, что все еще стоит. Окончательно успокоился и сел. После некоторой паузы Иоганн произнес:

– Я отказываюсь отвечать на эти вопросы.

– Ну, вот и славно! – полковник даже хлопнул в ладоши, ушибив правую о левую в перчатке, затем повысил голос и крикнул в сторону двери. – Охрана! Проводите господина ван Роттенхерца к инквизитору.

– Мы ж не звери, – последовала мерзкая, слащавая улыбка, очень знакомая. – Вас, мой друг, ждет полная процедура, более я над вами не властен, с радостью передаю это дело в компетентные руки церкви. Нашей милосердной матери.

«Интересно – я успею свернуть его дряблую шею до прихода конвоя?»

Конвой был в благостном расположении духа, на этот раз «ценного арестанта» сопровождали не угрюмые, неотесанные драгуны, а настоящие гусары, в распоряжение ван Штросса генералом был передан гусарский эскадрон, отлично показавший себя во время недавних городских боев с кавалерией мятежников, пытавшихся укрыться в Шанкенни. Тем более – у бойцов была подходящая форма, эскадрон щеголял красными доломанами с золотыми шнурами и такими же ментиками, красный цвет символизировал в данном случае ярость, с которой гусары бросались в бой, а черный камзол, чикчиры, рубахи и кивера обозначали непреклонность в борьбе, в общем – у врагов не оставалось шанса. Это касалось и ван Роттенхерца, охотник на монстров шел пешком, с четырех сторон, двое впереди, двое позади, его сопровождали усатые молодцы, к седлам которых были приторочены цепи, которыми связан был пленник. О побеге нечего было и думать, потому конвоиры, находившись в благостном настроении, передавали друг другу флягу с вином и подтрунивали над своей «дичью».

– Ничего страшного, парень! – говорил толстый Брунбар, позвякивая саблей. – У инквизитора счас дел невпроворот, дольше дня пытать не будет, а за день – много ли успеешь.

К сожалению, бывший воспитанник монахов знал, что за день умелый палач может успеть очень многое, а неумелый и подавно.

– Вот так вот, господа! – ухмылялся щеголь Родрик, бахрома эполетов которого имитировала обнаженных девиц. – Хочешь доброе дело сделать, прешься на монстров с тяжеленной железной оглоблей, а тебе за это не спасибо, а дыба!

Кавалерист похлопал рукой двуручный меч Иоганна, также притороченный к седлу, оружие везли к инквизитору вместе с арестантом – в качестве улик.

– Тише, сударь, – шипел тихоня Вильгельм, – беда бродит по улицам на кончиках чужих ушей.

– Да брось ты! Нас-то уж точно никто не тронет. Во-первых – капитан в обиду не даст, а во-вторых они слишком заняты тиорами… Кровожадные подонки, - неряшливо бросает рубака Румберг, недовольный «карательной командировкой».

Путь небольшого конвоя не так уж долог – от военной комендатуры на севере города до собора Бога-Творца на центральной площади. После смерти священника отец Бертран, служитель Бога-Защитника, чьим именем вершилась инквизиция, обосновался именно там. Ранее инквизитор работал подальше от трибунала и ненавистных светских властей – в церкви своего культа, что в трех милях от Шанкенни, но услышав о трагических происшествиях, перебрался, скрепя сердце, в город. Как это ни прискорбно, святой отец был единственным, кто вполне честно и достаточно хорошо мог заплатить охотнику на монстров за головы чудищ, ибо ситуация с Полем Костей его до крайности волновала, а штат был до смешного мал. Впрочем – этого ван Роттенхерц так и не узнал.

Вечер уже крепко вошел в свои права, заполнив тьмой и туманом улочки одержимого трибуналом города, гусарский конвой выехал на площадь с дальней от собора улочки, Румберг ободряюще отсалютовал расположившимся у рогаток фузилерам, а те лишь отмахнулись в ответ. На этот раз храм был ярко освещен, а на страже у ворот стояли бойцы гвардии Архиепископа – мрачные воины в кольчугах и старомодных шлемах-горшках, они были вооружены тяжелыми мушкетами, к которым были примкнуты штыки, способные дать фору алебарде. Мрак и туман будто отступали от святого места, к которому, похоже, вернулась часть поруганной святости. Даже резные лики святых будто немного подобрели.

И тут Иоганн впервые увидел Его. Всадник выскочил из ночной мглы, будто живое ее продолжение, волны тумана вились за его спиной, зыбкими крыльями продолжая плащ. Площадь накрыл душераздирающий вой, он лился из мертвых, навечно раззявленных глоток отрубленных голов, украшавших тяжелую крестовину штандарта, увитого цепями – одного из тех, что выпал из мертвых рук тиорского знаменосца на Поле Костей. Штандарт возвышался за спиной всадника в черненых доспехах и глухом кирасирском шлеме с личиной. Огромный вороной скакун на невероятной скорости нес своего темного седока к воротам храма. Глаза лошади горели алым пламенем, с губ падала желтая пена, а бег, казалось, был совершенно неостановим.

Схватка у ворот закончилась раньше, чем гусары успели с матом повыхватывать сабли, поняв, что именно происходит. Один из гвардейцев упал, потеряв половину черепа вместе со шлемом, разрубленным тяжелым клеймором, второй среагировал и попытался выстрелить, но паника или жуткий вой сделали его руку нетвердой, и пуля прошла мимо. Страшный удар конских копыт повалил смелого воина на землю, а рука в черной латной перчатке добила вторым взмахом меча. Круп коня ударил в двери собора, на мгновение все заволокло дымом, а всадник уже скользнул внутрь.

Охотник на монстров опомнился первым, он рванулся в цепях и бросился к коню Брунбара, благо гусары нарушили строй, когда отвлеклись на мертвого кирасира. Уцепившись за ногу противника, Иоганн стащил толстяка с коня и перед тем, как его товарищи успели среагировать, обвил цепи, скреплявшие руки вокруг шеи гусара.

– Спокойно господа, придержите коней, вы же не хотите, чтобы ему свернуло шею, – от волнения голос сбивался на писк.

– Что ты творишь, черт подери? Нашел время! – вскричал Родрик.

– Именно, что нашел! Отцепите меня, скорее! Я должен остановить эту тварь. Ну же! Меч и ключи, остальное можете оставить себе.

– Черта лысого! – разозлился Румберг. – Если кто и достанет эту тварь, то я!

Гусар начал возиться с цепью, притороченной у его седла.

– Успокойтесь все, Иоганн, не загоняйте себя еще глубже в болото, где сидите, – попробовал увещевать Вильгельм.

– Поздно, судари мои, – Родрик взглянул на провал, оставшийся от ворот церкви. – Долго трепались.

Ван Роттенхерц отвлекся, в отчаянии наблюдая, как его вожделенная добыча уходит. Но кирасир не бежал, вход ему попытались преградить фузилеры, сбежавшиеся от рогаток – десять человек. Их офицер был неплох – раздался дружный залп с семи шагов, а затем бойцы бросились в атаку. Несколько пуль точно попали, но монстр не обратил на них внимания. Бросив в ножны обагренный по рукоять клеймор, кирасир вырвал из седельных кобур пистолеты, действуя так же, как сражался при жизни. Оба выстрела пришли точно в цель – один попал в лоб офицера, второй пришелся в грудь самого смелого солдата, уже занесшего штык для удара. Головы взвыли громче, мертвец потянул из чехлов вторую пару смертельных игрушек, нервы пехотинцев не выдержали и они бросились назад. Еще два выстрела и два трупа. Затем всадник бросился на убегающих, сбил и растоптал одного конем, по очереди прикончил еще двух и скрылся в перекрестке, оставив на мостовой окровавленные следы копыт. На все произошедшее ушло не более двадцати секунд. Иоганн был потрясен – если он превосходил в бойцовских навыках имперских солдат и даже монстров, то кирасир – высшая нежить, превосходил самого охотника на порядок.

«Как сражаться с такой тварью?! Чем побеждать, о преисподняя, ему было полностью плевать на храм!»

Руки, державшие цепи, ослабли, чем сумел воспользоваться силач Брунбар. Сильный удар головой в нос, затем локтем в солнечное сплетение, разворот, серия ударов по печени и ребрам. И вот, ван Роттенхерц вновь превратился из пленителя в пленника.

– Знай наших! – ухмыльнулся толстяк.

– Черт! Что ты наделал?! – расстроено взревел Румберг, намереваясь налететь на арестанта, раз уж не вышло на кирасира.

– Похоже, господа, он только что спас наши шкуры, – Заметил Вильгельм, рассматривая место бойни у собора.

– И что теперь с ним делать? Подозреваю – инквизитору не до него теперь, – поинтересовался Родрик.

– Инквизитору, думается мне, теперь ни до чего, – Вильгельм перевел взгляд на горящий храм.

– Значит, тащим его в тюрьму и вся недолга, – резюмировал Брунбар, с наслаждением пнув человека, угрожавшего его жизни, по ребрам.

Из ржавых клетей, раскачивающихся на ветру в центре площади, вожаки восстания пустыми глазницами наблюдали за местом бойни. Казалось, на лице МакБарда застыла гримаса издевательского хохота. Ветер выл в подворотнях, а туман наползал на мертвые тела, будто впитывая остатки тепла, еще не покинувшего свежих покойников.

Четырехлистный клевер.

Солнце медленно поднималось над Кловенбри, будто запутавшись в вязком киселе белесых небес, туман над полем рассеялся, стыдливо уступив место удушливой пороховой дымке. Сражение началось около семи часов утра, после непродолжительной артиллерийской дуэли, первыми завязали перестрелку рассыпные цепи егерей, бойцы обеих сторон умело использовали рельеф местности и не уступали друг другу в точности, быстро появились первые раненные, убитых долгое время не было. Настоящий бой закипел, когда сошлись пехотные линии, раскатились первые дружные залпы сотен вооруженных людей, сизое марево окутало полки, вступили в дело, попеременно сменяясь, кавалерийские эскадроны. Сцепился центр, подоспели фланги, схватка пошла всерьез.

Квентин О`Ганвер, не выказывая волнения, наблюдал, как вдалеке тиорские добровольцы насмерть сошлись с имперскими мушкетерами. Красноволосый, с легкомысленным выражением на симпатичном лице, совсем юный, он неспешно обдумывал план дальнейших действий, изучая диспозицию и выбирая удачный момент для атаки.

Квентин будто явился на это поле брани из совершенно другого мира, причудливое одеяние его включало в себя расшитый зеленой нитью и драгоценными камнями дублет, плащ цвета летней листвы, слегка дрожавший на ветру, узкие кожаные штаны, затянутые фигурными пуговицами и сапоги из кожи настоящего дракона. На руках были высокие краги из красноватой, поблескивающей кожи, а на пальцах перстни: с драгоценными камнями, из слоновой кости, из яшмы и потемневшего серебра. На груди висел затейливый малахитовый амулет в виде очень дотошно исполненной змеи. Глаза змеи горели синеватым пламенем.

Чуждое ощущение было верным – О`Ганвер был магом, большую часть своей жизни он провел далеко от Осва, его трагедий и мятежей. Квентин постигал мистическое могущество, обучаясь у магистра Щебня – одного из глав Гилемо Антарской Школы Земли. Но зов родины оказался сильнее, услышав от общих знакомых, что МакБард созывает знамена, юный и весьма даровитый маг поспешил на родину. Он отказался от многого – звания мага высокой ступени, шанса со временем принять пост своего наставника, продолжения обучения, своих исследований. Дед юноши когда-то сражался с имперской армией во времена прошлого мятежа, он был сварен заживо в котле с еще десятком вожаков восстания, в назидание. А тиору достаточно и меньшего повода для мести.

Молодой маг земли был одним из немногих, кто знал, что не погибнет на Поле Костей, и что еще более удивительно – он знал, что победа лежит именно в его руках. Такой уверенностью редко могли похвастаться даже полководцы великих армий.

На деле все было довольно просто – Квентин прекрасно представлял себе отлично налаженную систему магической поддержки армии кайзера. Каждая рота имела в своем составе двух боевых магов – способных создавать защитные поля и атакующие заклинания, обеспечивая поддержку командного состава и по необходимости перевес для атакующей линии на уязвимой точке строя противника. Такая система хорошо себя зарекомендовала, а значит, у генерала Штерна не было причин что-то менять. О`Ганвер же придумал, как перехитрить старика, побить имперцев их же оружием. Он собрал самых боеспособных магов мятежного войска и объединил их в отряд Четырехлистного клевера. Помимо символа удачи, такое название имело и другие основания.

Маги отряда были собраны с мира по нитке, но Осв не жаловался на недостаток патриотичных мистиков. Мэрибет Соллинс – темноволосая и улыбчивая, в старомодных рыцарских доспехах и белом плаще с родовым гербом командовала подразделением боевых магов, они были ударной силой отряда, готовой обрушить на головы врага громы и пламя. У Мэрибет была своя причина ненавидеть имперцев – всего год назад ее отца зарезали в столице, куда тот поехал подтверждать баронский титул, зарезали просто потому, что он тиор, четверо благородных алмаров.

Иллезар Нантенни – скромный юноша в простом сером балахоне, с железными ключами и кусками золотой породы на поясе был магом металла. Парень не хотел быть магом, он пытался поступить в семинарию Бога-Защитника, но там лишь посмеялись над освийским выскочкой. Зато в шваркарасской Гильдии нашлось место для перспективного ученика. О бегстве из последней парень до сих пор сожалел, но собирался вернуться, как только поможет победить карателей, возглавляя подразделение магов-защитников.

Дуглас МакГош был объявлен в империи еретиком, эксперименты с созданием новых видов магических созданий, в которые седобородый старец вложил тридцать лет своей жизни, посчитали опасными, его лишили лицензии за некомпетентность и собирались передать инквизиции. Суровый и неразговорчивый маг изменений, каких единицы в Гольвадии, готовился теперь обрушить своих чудовищ на железные когорты врага, глава отряда призывателей научил своих созданий разгрызать железо с той же легкостью, что и плоть. А ведь когда-то он просто пытался вывести разумных зайцев.

Доброй и сострадательной абатиссе Мириам Виллансби было глубоко противно любое насилие, да и в предках у нее не было никого, за кого стоило мстить. Ее монастырь был не на Осве, большую часть жизни эта сорокалетняя женщина провела в колониях, возглавляя сестринский госпиталь и изучая магию жизни, в дополнение к своим силам веры. Но звание настоятельницы показалось губернатору слишком высоким для тиорки, женщину банально подсидели и ей, лишенной всего, пришлось уехать к родственникам на родину. Она пришла в армию МакБарда вслед за братом, убитым еще в Дабенбри. Теперь Мириам пыталась хоть как-то уменьшить потери тиоров, возглавляя подразделение магов-целителей.

Так, по плану Квентина, четыре лепестка его клевера превратились в непобедимую силу, с которой он намеревался прорвать фронт, ударить на штаб и захватить самого генерала, махом закончив сражение. О`Ганвер не собирался умирать, не для этого он бросил все, не о том пелось в песнях его любимой родины и наверняка не такой финал готовила ему судьба, сделав одним из самых могущественных тиорских магов. Потому командир Четырехлистного клевера был спокоен и лишь ожидал подходящего момента для триумфальной атаки.

Долгая ночь в тюрьме

Когда-то на месте тюрьмы располагалась лишь глубокая, заполненная гнилой водой и паразитами яма, в которую бросали пленников и нарушителей порядка по приказу суровых вождей свободных тиорских кланов, населявших Бардлоу. Позже на месте ямы, углубив ее и превратив в цепь зловещих карцеров из дерева и грубого камня, выходивших на шаткую площадку подземной галереи, возникло каменное здание. Приземистая и неказистая, исполненная в прагматической неприхотливости черного базальта, тюрьма первых МакБардов служила оплотом надежности графского правосудия для жителей провинции и вечным неприятным напоминанием ворам, головорезам и ненадежным должникам о том, что станет с ними, если они осмелятся нарушить честные законы зеленой земли. С приходом на остров имперской власти, наместник кайзера в этой части Осва посчитал тюрьму как нельзя более подходящим местом для напоминания когда-то свободному народу о том, как опасно спорить с высочайшими повелениями правителя под знаменем дралока. Несколько веков назад к тюрьме пристроили новые помещения, в стиле имперской тяжеловесной готики – арсенал, казармы полиции, конюшню стражей закона, столовую и еще несколько зданий из того же сумрачного темного камня, украшенного снаружи строгой резьбой, а внутри – портретами природного вожака алмаров, восседавшего на троне в далеком Аастрихте, и штандартами с гербами наместника и подразделений, осуществлявших надзор над неблагонадежными землями. Суть не изменилась – тюрьма осталась тюрьмой, а вместе с тюремщиками теперь в ней расположились и те, кто доставлял под невысокие своды залов каменного мешка счастливчиков или неудачников (как посмотреть), которым предстояло вкусить полную чашу алмарской справедливости, не умерев при задержании.