Страничка героической истории 3 страница

Большинство подписантов признало вину и раскаялось. Немногие упорствовали. Но о них сначала не знали, а потом забыли совсем.

 

ЧАС ДЕСЯТЫЙ

 

Война приближалась к концу. И решило начальство хотя бы одну крупную операцию провести по всем правилам военного искусства. Для учебника. Разведка засекла мощный аэродром противника. Охрана - несколько десятков истребителей и шесть зенитных батарей. Начальство решило поступить так. Одна эскадрилья выводит из строя взлетное поле. Другие две эскадрильи полка подавляют зенитные батареи. А другие два полка дивизии громят стоянки самолетов и склады бомб и горючего. Здравый смысл подсказывал иное, более простое решение. Пополнять самолеты, бомбы и горючее противнику все равно неоткуда. Надо с одного захода сразу разбомбить склады бомб и горючего и стоянки и удирать на бреющем. Потери будут минимальные. Взлетное поле и зенитные батареи можно будет и не трогать, они будут уже ни к чему. А это самая опасная часть работы. Но такой вариант не вошел бы в учебники.

По плану, самая опасная часть работы выпадала на долю первой эскадрильи. Если налет делать с рассветом, почти наверняка всех посшибают. Потери будут меньше, а эффект налета сильнее, если начать еще до рассвета. Но самолеты не приспособлены для полетов в темноте. И лишь один человек в полку был способен привести эскадрилью на цель. И этот человек сидел на губе. Сидел за драку в ожидании офицерского суда чести. Сам командир полка отправился на губу. Полетишь, спросил он. Полечу, сказал Человек. Если снимете губу и не будет суда. Не могу; сказал командир. Не положено. Но суд учтет полет в твою пользу. А снимать с губы на боевой вылет положено, спросил Человек. А если сшибут? О суде домой не сообщим, сказал командир. Бессмыслица, сказал Человек, Что Вам стоит отменить суд? Все равно ведь меня сшибут. Вы же ничего не теряете. Так чего же ты торгуешься, спросил командир. Как и Вы, из принципа, сказал Человек. А может, ты струсил, спросил командир. Вы допустили грубую ошибку, употребив это слово, сказал Человек.

Эскадрилья улетела без него, С рассветом. Когда ребята шли на аэродром, он сидел у караульного помещения. Сачкуешь, спросили ребята. Сачкую, сказал Человек. А мы при чем, спросили ребята. А кто тут вообще при чем, спросил Человек, Ребята ушли. И не вернулись. И было в этой истории что-то не поддающееся никакой оценке. Но неприятное. Жестокое. И несправедливое. Из принципа, подумал он. При чем тут вообще принципы? Принципиальность чужда этому обществу. Они его не поняли и не поймут. Принципиальных они быстро загоняют в безвыходные тупики и обрекают на страдания. Они просто не имеют в себе такого органа. В данном случае я чувствую себя обязанным чем-то ребятам, хотя я никому ничего не должен. Они обязаны были не допустить меня до такого положения. Но они об этом забыли. Надо избегать таких ситуаций, когда человек вынужден сам облекать их насилие в свои собственные нравственные принципы.

 

Видишь, небо пожаром объято.

Слышишь, там начинается бой.

Умирать улетают ребята.

Только ты остаешься живой.

Жизнь пройдет, пронесется на бреющем,

Будешь время, не деньги, сорить.

Молодой, пожилой и стареющий

Одну мысль про себя говорить.

Помнишь, небо пожаром объято?

Помнишь, тот твой пропущенный бой?

Помнишь, там погорели ребята?

Для чего ты остался живой?

 

Но ничего подобного на самом деле не было. Это был лишь бред в ночь перед боем. Перед рассветом на губу прибежал связной и махнул без слов рукой. Человек затянул ремень, надел шлемофон и пошел на КП. На обратном пути его сбили. Через несколько дней он добрался до полка. Где ордена, спросил Особняк. Где документы? Где стрелок? А пошел ты на..., ответил он. Ему было все равно. Он знал, что все равно посадят. Но время было трудное. Летчики были нужны. И его выпустили. И он опять летал. И не раз был бит и сбит.

 

Помнишь, как погибали ребята?

Для чего ты остался живой?

 

Ты начинаешь раскисать, сказал он себе. Хватит сентиментов!

 

ПОЛЕМИКА О СУДЬБЕ

 

Если бы Крикун в детстве ел досыта и спал на простынях, сказал Мыслитель он не стал бы заниматься всякой ерундой. Он стал бы крупным ученым. Крикун не мог стать ученым вообще, сказал Болтун, так как был для этого слишком умен и талантлив. Он сделал нечто большее, чем научное открытие. Он совершил историческую глупость. Какую, спросил Мыслитель. Не знаю, сказал Болтун. Мы этого, судя по всему, никогда не узнаем.

 

ЕДИНСТВО

 

Ты не любишь наш изм, сказал Кис, кидая похотливые взгляды под грязную и мятую юбку Жабы, из-под которой кокетливо торчала поролоновая комбинация. А изм все-таки есть воплощение чаяний. Чаяний идиотов, сказал Сотрудник. А если и не любит, так разве это преступление, сказал Мыслитель. Заткните этому кретину пасть Жабиной сиськой, сказал Супруга. Мальчик растерялся, решил переписать всех без разбора. И пусть потом сами разбираются. Сослуживец, обняв Претендента, затянул:

 

Коллективные умы

Дегенератов многих,

Это - хор глухонемых

И балет безногих.

 

Силен, бродяга, сказал Сотрудник. Какой талант гибнет. А Сослуживец, отбивая такт о череп Претендента, импровизировал без передыху:

 

Раньше первым был агент.

А теперь - антилигент.

Подождем еще немного,

Пошагают оба в ногу.

 

Захмелевший Мальчик впал в состояние откровенности и рвался кому-нибудь излить душу. На него не обращали внимания. Меня вчера вызывали, сказал он наконец Учителю. Туда! Ну и что, сказал Учитель. Предложили стать осведомителем, сказал Мальчик. Поздравляю, сказал Учитель. Ну а ты? Обещал подумать, сказал Мальчик. Учитель знал, что такая ситуация возникает лишь после того, как человек уже дал свое согласие, и совет он спрашивает для очистки совести. Его немного удивила лишь циничная простота проблемы. Все равно не отвертишься, сказал он. Верно, сказал Мальчик. И лучше, если у них будет наш человек, а не чужой. Чудак, подумал Учитель. Чужой - это сначала всегда свой. Но промолчал. На всякий случай лучше знать своих стукачей в лицо, решил он. Не будет же он буквально обо всем доносить! Свой все-таки! Но Учитель ошибался. Мальчик еще месяц назад написал обстоятельный отчет о деятельности группы Учителя, в которую он входил и был активным деятелем.

 

ДОНОС

 

Я не знаю ни одного человека из числа своих знакомых, о котором не говорили бы, что он - штатный сотрудник или стукач, сказал Болтун. Когда напечатали первую книгу Правдеца, то даже о нем говорили, что это сделано по заданию Органов. О Мазиле и говорить нечего. Девяносто процентов ибанских художников уверено, что он по меньшей мере полковник Органов. Иначе им нельзя понять, почему он до сих пор на свободе. Каковы причины этого явления? Их много. Начиная от пустяковых. Например - модный способ унизить человека. Зарекомендовать себя с определенной стороны. И кончая серьезными. Назову главные из них. Во-первых, навязываемая всем идеология, согласно которой у нас даже все оппозиционные акции совершаются с ведома Органов и под их контролем. Органы обо всем знают с самого начала. И если что-то произошло, то, значит, так нужно было. Это допустили с заранее намеченной целью и вовремя пресекли. Иначе было бы хуже.

Во-вторых, колоссально раздутые штаты Органов и их постоянных осведомителей. Их представители имеются во всех учреждениях. А стукачей приходится минимум один на десять взрослых. Плюс к тому все граждане регулярно выполняют функции стукачей, даже не подозревая зачастую этого и не видя в этом ничего предосудительного. Например, вызывают порядочного гражданина А и спрашивают, не замечал ли он чего-либо плохого за гражданином В. Гражданин А возмущен. Он бросается защищать В. И при этом выкладывает все, что ему известно о В.

Однако аппарат Органов и вся его грандиозная система осведомительства есть типичное и даже сверхтипичное ибанское учреждение. Отбираются туда наиболее социабельные индивиды, из которых вырастают обычные хапуги, лодыри, лгуны, карьеристы. Они работают хорошо только тогда, когда нужно напустить сотню таких сотрудников на одного беззащитного человечка. Тогда они проявляют чудеса идиотской изобретательности и сообразительности. Бездари, лодыри и лгуны, как правило, суть виртуозные выдумщики нелепостей. Так что грандиозный аппарат сыска, доноса и надзора еще не определяет сам по себе психологию стукомании ибанского общества.

Основу этого явления образует общая система взаимного доноса, вырастающая из социальных основ общества как норма и привычная форма его бытия. Мы к этому привыкаем с детства, живем в этом ежедневно и даже не замечаем. А посмотрите, на нашу жизнь со стороны. Газеты, кино, журналы, романы, собрания, симпозиумы, заседания, разговоры, отчеты и т.п. Что это такое? Доносы. Доносы. Доносы. На себя. На соседа. На коллегу. На начальника. На подчиненного. То, что называют системой отчета и контроля, и есть официальная система доноса как форма нормальной жизни общества. Информация о ходе дел, о результатах работы и т.п. в этом занимает крайне ничтожное место. Результаты видны и без отчетов, бесед, докладов, сообщений и т.п. Все это делается как социальная, а не познавательная и управленческая акция. На каждого гражданина тем самым создается своего рода незримое (а во многих случаях и зримое) досье, которое в любое время может быть пущено в ход. Человек просвечивается насквозь по всем направлениям так, чтобы в нем не было тайны. И человек приучается не иметь тайны и избегать ее. А человек без тайны есть социальная штучка, и не более. Пустышка. Голая форма для функции.

Так что аппарат Органов не есть отклонение от норм нашей жизни. Он есть ее законное порождение и выражение. Не быть органов, общество так или иначе выполнило бы их функцию. Может быть, даже в еще более страшных формах. Например, завели бы свои камеры в каждом доме и учреждении. Органы даже немного лучше, чем породившее их тело, ибо они в какой-то мере профессиональны. И если бы не было никакой надобности ловить шпионов и врагов народа, если бы не действовал принцип, так хорошо в свое время выраженный Литератором:

 

Завсегда среди нас

Враг скрывается,

Так как классов война

Обостряется,

 

все равно сложились бы Органы в их теперешнем виде как подлинное выражение одной из существенных сторон ибанского образа жизни. И, кстати сказать, выражение все еще таинственной для Запада ибанской души.

 

БРАТ

 

Самый загадочный персонаж Ибанска - Брат, говорит Сослуживец. Не хочу ничего слышать про этого подонка, кричит взбешенный Мыслитель о своем друге. Они только что посмотрели выступление Брата по телевидению. Брат излагал новое прочтение темы Моцарта и Сальери, по которой Мыслитель считался крупнейшим специалистом. Как его выпустили, удивился Неврастеник. Такая одиозная фигура... Ничего особенного, говорит Социолог. После погрома Правдеца, Двурушника, Срамиздата и прочих надо создавать видимость того, что у нас интеллектуалы процветают. Теперь в ход пойдет Ибанка, Брат, Распашонка и прочее подобное. Даже Мазилу сейчас начнут публично поминать. Ничего загадочного в Брате нет, говорит Супруга. Обыкновенный стукач. А по-моему он штатный сотрудник, говорит Мальчик. Ерунда, говорит Сотрудник. Там таких трепачей не держат. Если он и стукач, то доброволец. А скорее всего у него другие функции. Какие? Те самые, какие он только что выполнял. Он провокатор, говорит Мыслитель. Очень может быть, говорит Супруга. Но он обаятельный и неглупый человек.

А между тем все они ошибались. Брат был действительно загадочной фигурой на арене ибанской истории этого периода. Он был воплощением широты, глубины, сложности и мятежности ибанской души. Он был загадочен, ибо был типичен. Гипертрофированно типичен. Он сам не знал, кто он и что он. Когда он, например, клялся Правдецу, что слухи о его причастности к Органам распускают сами Органы с целью расколоть и ослабить движение, он говорил правду, так как никто не поручал ему идти к Правдецу и выведывать, чем сейчас тот занимается. Но он говорил и неправду, так как по выходе от Правдеца побежал к своим друзьям из Органов и рассказал о новой потрясающей книжке которую сейчас пишет Правдец. Мы, ребята, говорил он с жаром, должны сделать все, чтобы книга была напечатана. Вы должны убедить Теоретика в том, что в ней нет ничего антиибанского. Я вам принесу почитать куски. Только под величайшим секретом. Правдец глубоко наш человек, сами увидите. Я за него ручаюсь. Даю слово иста, он не подведет.

 

ПРОГРЕСС В ТЮРЕМНОМ ДЕЛЕ

 

Мне предложили заведовать кафедрой в Тюремной Академии, сказал Мыслитель. Где, удивился Болтун. Неужели такая существует? А как же, сказал Мыслитель. Что же ты думаешь, в обществе прогресс, и чтобы он не коснулся такой важной сферы его существования?! Тут прогресс, пожалуй, более значительный, чем в твоей науке. Теперь надзиратель - минимум со средним образованием. Коридорный - обязательно с высшим. Начальник блока кандидат наук, доцент. Начальник тюрьмы - доктор, профессор. И какие же факультеты в этой академии, спросил Мазила. Всякие, сказал Мыслитель. Им надо отдать должное, они использовали новейшие достижения науки и поступили весьма радикально. Например, у них такие факультеты уже во всю работают: идеологический, строительный, кибернетический, физкультурный, медицинский, экзекуционный, психологический... Сейчас мы, пожалуй, на первом месте в мире по этому делу. В Академии более тысячи иностранных слушателей. Прекрасно, сказал Болтун. Образованные тюремщики! Приходит такой на работу наниматься где-нибудь во Франции и Америке. Какое образование? Ибанская Тюремная Академия. Замечательно! Берем с двойным окладом! Ценные специалисты нам нужны! А что ты иронизируешь, говорит Мыслитель. Образование никогда никому не вредило. Кстати, они ведут большую научную работу. Читал в газетах, выбрали в академики А и В и дали премию А, С и Д? Так это сотрудники ИТА. Возможности у них большие. В частности, они установили, что нормы питания уголовников были несколько занижены, так что им питание будут улучшать. А нормы питания политических были несколько завышены. Будут снижать. Премию как раз за эти исследования дали. Ну и как, спросил Мазила, ты согласился? А почему бы нет, сказал Мыслитель. Народ там лучше, чем у нас. Без комплексов по крайней мере. Работа - не бей лежачего. В течение года квартиру дают. Оклад - за заведование, за звание (присваивают сразу звание), за выслугу. И всякие спецнадбавки. Свои закрытые магазины и буфеты. Уровень образования выше университетского. На идеологическом факультете, например, преподается в полном объеме социология, социальная психология, психоанализ, история религии. Два языка. Практика за границей. В конце концов, какое значение имеют названия? Это - первоклассное учебное заведение и научный центр. Я думаю, что реальный прогресс Ибанска вообще пойдет по этим линиям. Это только поначалу так, сказал Болтун. Пройдет немного времени, и превратится твоя ИТА в обычное ибанское учреждение закрытого типа и с привилегиями, т.е. в сборище хапуг, карьеристов, лодырей, халтурщиков, лгунов, насильников. А мне страшно от всего этого, сказал Неврастеник. Тюремное дело, поставленное на современную научную основу, - это перспектива! Зачем все это нужно, говорит Мазила. На уголовниках это все равно существенно не скажется. А политических не так уж много. Их можно давить и без науки. Мало ли что можно, сказал Мыслитель. Тюремщики тоже люди. Им тоже надо жить полноценной жизнью. Им тоже нужен свой спектакль на уровне всех достижений современной цивилизации. А заключенный им нужен как основа и материал для их деятельности. Как генералу нужен солдат. Воспитателю - воспитуемый. Шахтеру - уголь. Летчику - самолет. Без заключенного и работы с ним все грандиозное тюремное дело и возвышающееся над ним дело отправления правосудия теряет смысл. Кошмар, говорит Мазила. Как можно говорить такие вещи! А что тут особенного, сказал Мыслитель. Тут нет ни добра, ни зла. Ни любви. Ни ненависти. Тюремщик не имеет личностного отношения к заключенному. Это - поле, объект и продукт его профессиональной деятельности, а не личность. Личностные отношения возможны только между взаимно независимыми индивидами. Что это он так разговорился, сказал Мазила, когда Мыслитель внезапно ушел. Оправдывается, сказал Болтун. Себя уговаривает. Как ты думаешь, спросил Мазила, он согласится? Конечно, сказал Болтун. Раз построена теория, согласно которой Тюремная Академия прогрессивнее Университета (и в этом он, пожалуй, прав, если иметь в виду свободу преподавания), то не может же передовой мыслитель не последовать ей. Тем более это крайне выгодно во всех прочих отношениях. А репутация, сказал Мазила. Думаю, что самые рьяные его поклонницы будут приняты на работу в его Академию, сказал Болтун. Ну в этом-то как раз ничего особенного нет, сказал Неврастеник. А я разве говорю, что это - нечто особенное, сказал Болтун. Это - обычность.

 

БРАТ

 

Когда Брат уговаривал Правдеца написать письмо Заведующему с просьбой о помощи, он был искренен. Когда же он говорил при этом, что Заведующий неплохо отзывался о Правдеце, он врал. Когда он говорил Мазиле, что пришел к нему от имени Органов, он врал. Когда же Мазила гнал его вон, называя самозванцем, а он в ответ кричал, что они выбросят Мазилу вон и не дадут ему вывезти ни одной работы, он был искренен. И не искренен, так как бежал к друзьям из Органов и умолял спасти ибанскую культуру, так как Мазила уезжает. Мазила глубоко наш человек, говорил он убежденно. Я за него ручаюсь. Он не подведет, даю слово иста. А в докладной записке для Теоретика он писал, что известность Мазилы на Западе имеет скорее политический характер, так как художников таких на Западе пруд пруди.

Когда нужно было спрятать оригиналы коллективных писем, Брат взялся это сделать. Он спрятал их в старом диване своего школьного приятеля. И когда того стали днем и ночью беспокоить какие-то темные личности с целью сфотографировать письма или сделать из них выписки и он взмолился, чтобы Брат их забрал, Брат был искренне потрясен неблагодарностью ибанского народа. Эх ты, ибанский народ, говорил он, размазывая по небритой роже пьяные слезы. Тебе в кои веки дали возможность послужить делу освобождения народа, а ты... Ладно, черт с тобой! Выброси это дерьмо. Оно давно никому не нужно. Вот подлец, сказал Приятель. Но Брат не обиделся и взял у Приятеля в долг до получки. Ему плюй в глаза, а ему все божья роса, говорил потом Приятель. Какие сволочи у нас люди, говорил Брат потом Лидеру. Я оставил ему на одну ночь, а он снес их в Органы. Кстати, что это за мудак был у тебя, спросил он Крикуна, с которым столкнулся в дверях. По-моему, типичный стукач. Говорят, стукач, сказал Лидер. Но это даже забавно. Делать такое дело руками самых Органов! Коньяк? Виски? Можно, сказал Брат. Вообще-то мне надо на Ибанку. Худсовет. Хотя, эти говнюки могут и подождать. Все равно они без меня ничего не сделают.

Брат считался одним из духовных вождей передовой ибанской Интеллигенции этого периода и имел известность на Западе. И потому он до всего имел дело, везде был вхож и приглашаем.

Жуткая мразь, говорил о нем Болтун. Типичный ибанец, вывернутый наизнанку.

 

ЧАС ДЕСЯТЫЙ

 

Не пойму, чего ты хочешь, говорит Инженер. Тебе двадцать три года всего, а ты уже капитан. Куча орденов. Парень ты способный. Впереди блестящая карьера. Что тебе еще нужно? Давай, обсудим дело спокойно, говорит Крикун. Я боевой летчик, а кого назначили командиром эскадрильи? Он же не воевал. И по званию ниже меня. А я лишь заместитель. Пока. Возьми комэска второй. Он майор. Вылетов в два раза меньше, чем у меня. Орденов больше. К Герою представили. За что? Я стал капитаном и получил кое-какие награды потому, что был нужен в самое трудное время. Теперь я не нужен. Никакой карьеры у меня нет и не будет. В Академию, как тебе известно, послали не меня. Я бы сдал экзамены элементарно. А он провалился. Но его оставили на подготовительный. Нет, дорогой мой оптимист, у меня тут перспектив никаких нет и не будет. Стоит им взглянуть на меня и стоит мне открыть рот, как они сразу видят, что я - не наш человек. Чутье! А там, думаешь, лучше будет, говорит Инженер. Хочешь верь, хочешь нет, говорит Крикун, но для меня проблемы, лучше или хуже, нет. Мне надо многое обдумать и пересмотреть. Поэтому мне нужна не только внешняя, но и внутренняя независимость. И надо быть в самом центре. Там хоть какая-то жизнь. Напряжение. Устремленность. И материал для размышления. А тут - пьянки, бабы, карты, служба. Потом, может быть, семья, благополучие, карьера. Нормальная скромная жизнь, говорит Инженер. Меня это не устраивает, говорит Крикун. Шах. И, кажется, мат. Хочешь еще одну? Нет, говорит Инженер. С тобой неинтересно играть. Я чувствую, что играю сильнее тебя, но почему-то все время проигрываю.

 

БРАТИЯ

 

Что такое Братия в ибанской общественной жизни, вам точно так же хорошо известно, говорит Клеветник. Но я все же остановлюсь на этом вопросе несколько дольше обычного, ибо это - ключевой вопрос для понимания всей видимой жизни ибанского общества.

Определение того, что такое Братия, излишне и невозможно. Здесь нужно просто описание этого явления и его функционирования, подобно тому, как это делается в отношении нервной системы человека. Братия есть эмпирическая реальность ибанского общества, имеющая определенное строение и функционирование. Я хочу обратить ваше внимание лишь на некоторые ее признаки, имеющие первостепенное значение с точки зрения анализа переживаемой нами эпохи.

Братия в ибанском обществе есть суть государственной власти, ядро всякой власти и объединение всех форм власти в единую систему власти. Это социальная власть как таковая или власть в ее чисто социальной функции. И чтобы понять ибанскую государственность, надо понять суть Братии. Тут надо отбросить свои симпатии и антипатии и быть объективным. Иначе неизбежны заблуждения. Лучше даже немного апологетики, чем тенденциозное отрицание. Я думаю, что в оценке роли Братии ее апологеты ближе к истине, чем ее враги. В Ибанске на самом деле, а не только в демагогии и пропаганде. Братия есть единственная сила, способная сохранить порядок в обществе, в какой-то мере ограничить буйство социальных сил и обеспечить некоторый прогресс. Не самая мощная, а единственная. И не считаться с этим фактором нельзя. Несерьезно. Между прочим замечу, что массовые репрессии периода Хозяина произошли в какой-то мере потому, что определенные силы в стране сумели поставить себя над Братией и подчинить ее своей воле.

Братия состоит из людей. Потому исходный вопрос в ее понимании вопрос о ее членстве. Надо признать как бесспорный факт, что членство Братии есть дело добровольное. Зачем вступают люди в Братию, ясно всем: главным образом - из корыстных и карьеристических соображений. Но делается это добровольно. Быть членом Братии - желанная цель многих. Но не все удостаиваются этого блага. Об этом ниже. Есть случаи, когда люди вынуждены вступать в Братию по условиям работы. Например, безбратийным почти невозможно работать в области многих гуманитарных наук. Но это не отменяет принципа добровольности. Люди добровольно выбирают себе эти сферы деятельности, как правило, зная заранее, что им придется добиваться принятия в члены Братии. Руководители учреждений, как правило, являются членами Братии. Они добровольно рвутся в руководители и вступают для этого в Братию. Тот, кто говорит, что он был вынужден вступить в Братию, помимо воли, тот лицемерит.

Возможны и имеют место случаи, когда люди, вступая в Братию, не верят в ее идеалы, в чистоту ее морали и поведения, презирают Братийную дисциплину, демагогию, собрания и т.д. Таких очень много. Но это не играет никакой роли, раз люди формально ведут себя так, как должны вести себя искренние члены. Братии. Главное - фактическое поведение. Ничего безнравственного в этом нет, ибо нет никакой возможности обнаружить, что человек лишь прикидывается, не является искренним в отношении программы, идеологии, демагогии и т.д. Братии. Если такие случаи обнаруживаются (они - исключительная редкость), человека исключают из Братии, и все. Неискренность при вступлении в Братию не отвергает принципа добровольности, а подтверждает его. Это тем более делается согласно собственному расчету и решению индивида.

Добровольность членства Братии есть основа всей ибанской государственности. Объяснить, как на базе полной добровольности вырастает самая полная и оголтелая принудительность власти, - вот задача для любителей решать житейские парадоксы. Насилие есть равнодействующая свободных воль индивидов, а не злой умысел тиранов. Тираны такие же пешки в руках добровольно вырастающей власти, как и их жертвы. Неограниченная власть тиранов есть иллюзия, рождаемая ситуацией всевластия жертв власти.

Второй принцип членства Братии - принцип отборности. В Братию идут добровольно, но не все в нее принимаются. В нее отбираются по строго определенным принципам. Этот отбор и определяет то направление, в котором будут суммироваться добрые воли отдельных индивидов их совокупной власти. Однажды сложившись, система отбора лиц в члены Братии воспроизводится в стабильном виде изо дня в день, из года в год, испытывая незначительные изменения в связи с общими изменениями состава населения страны.

Надо признать, далее, как факт, что в Братию отбираются далеко не худшие граждане. Возьмите среднее ибанское учреждение и посмотрите, что из себя представляет, его братийная организация. Конечно, в силу массовости Братии и общих условий жизни многие члены Братии оказываются жуликами, развратниками, пьяницами, взяточниками и т.п. Это неизбежно. Но в относительных величинах уровень преступных и аморальных явлений, обнаруживаемых официально, в братийной среде ниже, чем в среде небратийного населения. Я не хочу этим сказать, что в Братию отбираются только хорошие люди. Оценки такого рода тут вообще неуместны. В Братию отбираются индивиды, являющиеся лучшими гражданами с точки зрения официальных критериев оценки ибанского общества. Эти индивиды должны быть психически нормальны, иметь минимум политической образованности (читать газеты и запоминать их содержание), соблюдать нормы бытовой морали, соблюдать нормы трудовой дисциплины, быть социально активными (выполнять общественную работу) и т.п. Мы даем этим качествам другие названия: карьеризм, стяжательство, беспринципность и т.п. Но эти слова двусмысленны. Они имеют социологический и морализаторский смысл. В социологическом смысле, например, карьеризм есть нормальное и здоровое явление. В морализаторском - это есть нечто иное. Это делание карьеры морально предосудительными методами.

Короче говоря, в Братию отбираются граждане, обладающие четко выраженными качествами социального индивида, формально они удовлетворяют всем требованиям морали, права и дела. К ним не придерешься. А так называемая фактическая сторона официально не существует. Ее нельзя разоблачить. В разоблачении ее никто, кроме отдельных правдоборцев и оппозиционеров, не заинтересован.

 

ПРОБЛЕМА ЭМИГРАЦИИ

 

После нескольких лет бессмысленной волокиты уехал за границу Двурушник. Насовсем, Не понимаю, почему ты этому придаешь такое значение, говорит Почвоед. Это же единичный случай. И что ты ни говори, это - предательство по отношению к своему народу. Бросить свой народ в беде... Дело не в количестве, говорит Учитель. Проблема эмиграции есть лакмусовая бумажка нашего общества. Дело в том, как мы на нее реагируем. А реагируем мы омерзительно. Человек двадцатого века имеет право выбирать себе место жительства по своим желаниям и возможностям. Ничего преступного и аморального в этом нет. Преступно и аморально препятствовать этому. Возьми нашу внутреннюю жизнь. Сколько народу с окраин бежит поближе к центру и в центр. А это тоже эмиграция по отношению к тем районам, откуда бегут. Мы же с этим смирились как с нормой. II о какой беде ты говоришь? Странно это слышать от государственного деятеля. А если уж ты так печешься о народном благе, так оно немыслимо без соблюдения элементарных прав человека, в том числе - права выбирать место жительства. Это пустые абстракции, говорит Почвоед. Я знаю, к чему на практике приведет реализация таких лозунгов. Утечка мозгов и творческих потенций... Мозги Двурушника тут никому не нужны, говорит Учитель. Его от всего отстранили и изолировали независимо от этой злополучной книги и еще до нее. Кстати, в книге ничего антиибанского нет. Скорее наоборот. На эту тему мы с тобой вряд ли договоримся, сказал Почвоед. Это принципиально.

Любопытно, думал Учитель. Начинают работать глубинные основы мировоззрения. Было время, когда они отошли на задний план и казались пустяковыми. А размежевание происходит (и это - несомненный факт) не по проблемам, которые еще недавно выглядели очень острыми и политичными, а по малоприметным проблемам, на которые раньше вообще не обращали внимания. Проблема эмиграции выросла в социальную проблему лишь в последние два-три года. И превратилась фактически в проблему приятия или неприятия самих основ нашей жизни. Что бы там ни говорили желающие удрать, они бегут от изма как такового. Это факт. И это чувствуют наши вожди. Размежевание происходит не по массовым проблемам, а по индикаторным, касающимся очень немногих личностей, но зато глубоко.