II. Становление древнеРусской государственности 3 страница

Образование Древнерусского государства также знаменует собой начало российской государственности. Еще сравнительно недавно эта мысль выглядела весьма банальной, однако в последние десятилетия появилось немало трудов, в которых доказывается прямо противоположное. Прежде всего, это относится к современной украинской историографии. Так автор работы «Свою Украину любите» Кононенко П. с полной серьезностью доказывает, что Киевская Русь к России не имеет ни малейшего отношения, что Украина как нация древнее России, а ее государственность возникла раньше. Кононенко с уверенностью заявляет, что Россия принадлежит Азии, тогда как Украина–Европе.[50] Такие попытки вполне понятны: не обладая пока прочным фундаментом собственной государственности, Украина (точнее, часть ее политической элиты) пытается найти его хотя бы в истории.

Однако очевидная, в общем-то, мысль о существовании множества истоков российской государственности, в том числе, действительно имеющих и азиатское происхождение, никоим образом не дает оснований для проведения какой-либо резкой разграничительной черты между Киевской Русью и Россией.

 

3. Начало христианизации Руси

Важнейшей чертой любой государственности является особая идеология, официально провозглашаемая и, как правило, поддерживаемая и охраняемая государством. В большинстве случаев, особенно на ранних этапах развития государств, такой идеологией становится та или иная форма религии. Однако она вовсе не обязательно остается неизменной на протяжении всего периода существования государства: с течением времени, по тем или иным причинам она может перестать его устраивать, в результате чего происходит смена государственной идеологии.

Подобное развитие событий характеризует и историю Древнерусского государства, где господствовавшее в момент его образования язычество в конце Х в. было сменено христианской (православной) религией. Естественно встает вопрос о том, почему и при каких обстоятельствах произошла эта смена. Очевидно, что, по крайней мере, часть ответа должна лежать в самой дохристианской религиозной системе восточных славян. Поэтому, прежде чем говорить о причинах перемены религии, следует кратко остановиться на основных чертах славянского язычества.

К VIII – IX вв. языческая религия восточных славян приобрела сравнительно развитые формы. Она достигла стадии политеизма (многобожия). Языческие боги имели общеславянский характер, хотя единой иерархической системы, по-видимому, еще не сложилось.[51] Культ поклонения предполагал жертвоприношения поставленным на холмах «идолам» – каменным или деревянным статуям богов. Руководство религиозными отправлениями осуществляли жрецы – волхвы, колдуны, кудесники. В то же время, отсутствуют специальные храмы для выполнения обрядов, а жреческие функции еще не выделились в самостоятельные.

Иными словами, хотя славянское язычество представляло собой сравнительно развитую систему, однако оно не достигло высших ступеней зрелости, характеризующихся выделением общих для всего народа главных богов, со своей сложившейся иерархией, складыванием особой церковной организации и жреческого сословия – т. е. теми условиями, которые, как правило, обеспечивали переход к монотеизму (единобожию).

Тем самым, переход Руси к новой религии начался тогда, когда реальные условия для ее восприятия большинством населения еще не сложились, и язычество все еще обладало существенным потенциалом дальнейшего развития. Поэтому вполне естественным выглядит стремление понять, почему при таких, казалось бы, неблагоприятных обстоятельствах процесс христианизации все-таки начинается.

Православные богословы со времен митрополита Илариона объясняли принятие христианства божественным вдохновением, снизошедшим на князя Владимира[52]. Впрочем, церковные историки, стремясь удревнить начало православия на Руси, нередко предлагают вести отсчет даже не с Владимира, а с Андрея Первозванного, который якобы осуществлял миссионерскую деятельность в славянских землях еще в I в. н. э.

В советской исторической науке ответ на вопрос о причинах перехода к новой религии вытекал из общеметодологического классового подхода. Переход к классовому строю, согласно этому объяснению, требовал такой религии, которая обосновывала бы власть господствовавшего класса. Поскольку язычество, как религия бесклассового общества, не могло решить эту задачу, оно было отброшено и заменено более подходящим для этих целей христианством, представлявшим из себя идеологическую санкцию господства и подчинения и средство утверждения эксплуатации непосредственных производителей классом феодалов.

Однако такое объяснение даже в категориях марксистского подхода выглядит не вполне удовлетворительным. Ведь в классовых, по меркам советской историографии древнегреческом, или древнеримском обществах существовавшее там язычество нисколько не мешало осуществлять власть над рабами. Более того, и само-то христианство возникло как религия низших слоев населения.

Другой причиной нередко называют стремление укрепить власть киевского князя и единство Древнерусского государства. Попыткой задержать расползание «сверхсоюза» объясняет принятие христианства и И.Я. Фроянов, однако в отличие от большинства историков, рассматривающих крещение как свидетельство прогресса в развитии Древней Руси, он видит в этих событиях отражение консервативных тенденций: христианство, по его мнению, вводилось в интересах племенной полянской верхушки, стремившейся к сохранению старых, родоплеменных порядков, означавших, одновременно и сохранение ее господства в восточнославянском мире.[53]

По-видимому, реальные причины смены религии можно понять лишь в том случае, если рассматривать религию не просто как веру в сверхъестественное, а как – и это главное – форму мировоззрения. Каждая религия пытается по-своему объяснить человеку окружающий мир, научить его ориентироваться в нем с помощью предоставления необходимого набора правил и норм, обеспечивающего эту ориентацию. Если изменяется мир вокруг человека, то возникает и потребность изменить способ его объяснения.

Применяя этот подход к нашему случаю, можно определить язычество как систему взглядов на мир человека в его неразрывной связи с природой, где он и себя рассматривает как часть этой природы. Но по мере развития человек становится все более независимым от нее, для него все более важным становится объяснение его связей с себе подобными, понимание себя самого и окружающего его общества. Именно такое объяснение и дают мировые религии (христианство, ислам, буддизм и др.), в центре которых как раз и стоит человек (богочеловек).

Первые признаки несоответствия религиозной языческой идеологии новым реалиям возникают еще в начале Х в., когда среди русских появляются первые христиане, однако само замена язычества именно православием не была так уж фатально неизбежна. Перед русскими князьями оказались весьма широкие возможности выбора, как минимум из четырех мировых религий: ислам (исповедовавшийся Волжской Болгарии), иудаизм (Хазарский каганат), католичество (Священная Римская империя) и православие (Византия).[54] Кочевническо-скотоводческии традиции восточных народов, периферийное (с точки зрения основных устремлений киевских князей) положение Волжской Болгарии и давние враждебные отношения с хазарами, делавшие малоприемлемым восприятие их религиозных систем, во многом предопределили выбор в пользу христианства. Что касается разновидностей последнего, то здесь чаша весов достаточно легко склонялась на сторону православия, более знакомого верхушке древнерусского общества. Однако главной причиной, окончательно определившей выбор, явилась, по-видимому, особая система взаимоотношений церкви и государства в православии, признававшая приоритет светской власти перед духовной (при сохранении, в то же время довольно широкой автономии церкви). Важным являлось и то обстоятельство, что ослабевшая Византийская империя не могла претендовать на установление той или иной формы зависимости Руси от нее в случае принятия православия при ее содействии.[55]

Впрочем, при всех очевидных, казалось бы, предпосылках смены религии, процесс христианизации оказался весьма длительным, прошедшим несколько этапов. Начальный его этап относится примерно к первой половине Х в., когда основной массой христиан на Руси оказались древнерусские купцы, торговавшие с Византией. Их крещение часто имело сугубо прагматический характер, объясняясь стремлением обеспечить себе более благоприятные условия торговой деятельности на территории Византии. Отсюда, сохранение, наряду с исполнением христианских обрядов, языческих верований («двоеверие»).

Однако постепенно число адептов новой веры на Руси росло, свидетельством чего становится крещение одного из высших лиц Древнерусского государства – княгини Ольги.[56] К тому же, успехи православия на Руси вызвали явное недовольство среди наиболее приверженной традициям части дружинников (особенно в правление Святослава), в результате чего возникает противоборство язычников и христиан в 50-х – первой половине 80-х гг. Х в. Одним из средств укрепить позиции язычества обычно считают попытку князя Владимира в 980 г. создать в Киеве пантеон языческих «кумиров», рассматриваемых, как правило, в качестве главных племенных богов.[57]

По-видимому, попытка не оправдала надежд, что заставило князя перейти к интенсивной христианизации Руси (хотя, судя по тону изложения летописного рассказа о крещении Владимира, это не слишком отвечало его личным желаниям). В результате довольно сложной интриги, сопряженной как с оказанием помощи византийским императорам, так и с военными действиями против них и женитьбой на их сестре, Владимир крестился. Летопись относит все эти события к 988 г.[58]

Этот акт крещения вопреки собственным желаниям является несомненным свидетельством нового отношения древнерусских князей к своим обязанностям. Из некогда завоевателей, «находников», временщиков они превращаются в государственных деятелей, озабоченных интересами этого государства, рассматриваемого как свое собственное владение. Тем самым, крещение Руси стало не только особым третьим этапом в развитии процесса христианизации, но и одновременно важнейшей вехой в становлении российской государственности.

Вслед за крещением князя было проведено крещение Руси, где мирным (Киев), а где и насильственным (Новгород) путем. В результате, православие стало официальной государственной религией Древней Руси, т.е. обладающей преимуществом перед другими религиями на ее территории, поддерживаемой и защищаемой государством,. Актом крещения, таким образом, завершился третий этап христианизации Руси.

Однако процесс христианизации на этом не закончился, он растянулся еще на несколько веков – вплоть до XIII – XIV вв., когда основная масса населения действительно приняла новую веру. Одновременно, это был не только период распространения православия среди населения и превращения его в господствующую религию Российского государства, но и существенный этап в становлении здесь мощной и крайне влиятельной организации – Русской православной церкви. В течение Х – XII вв. церковь сумела установить свой идеологический контроль над Русью, создав весьма разветвленную структуру, во главе с киевским митрополитом и подчинявшимися ему епископами. По всей стране стали быстро расти монастыри.

После принятия христианства в качестве государственной религии на Руси складывается церковная организация. Формируется духовенство, делящееся на «черное» (монашеское) и «белое» (приходское). Организационными центрами церкви стали епархии и монастыри. Церковь получила право на приобретение земель, населенных деревень, на осуществление суда по специально выделенной юрисдикции (все дела в отношении «церковных людей», дела о преступлениях против нравственности, брачно-семейные вопросы).

Значение принятия христианства на Руси большинство историков оценивает чрезвычайно высоко, прежде всего, в плане воздействия на развитие древнерусской культуры: письменность, школы, архитектура, живопись, летописание – все испытало на себе влияние православия. При этом важно подчеркнуть, что становление новой культуры шло не путем слома старой – языческой, а в виде процесса их слияния, взаимопроникновения. Языческо-православный (русско-византийский) синтез и породил ту неповторимую древнерусскую культуру, достижения которой остаются непреходящими ценностями российской истории.

Впрочем, ряд историков, порой, не без убедительности, доказывает определенную преждевременность крещения Руси, обращая внимание на недостаточную готовность значительной части славянского населения к восприятию норм христианской морали. Например, по мнению И.Я. Фроянова, «с точки зрения поступательного развития Руси введение христианства в конце X столетия являлось в некотором роде опережением событий, забеганием вперед. Не имея под собой твердой социальной почвы и ближайшей политической перспективы, оно скользило по поверхности древнерусского общества и значительно позднее (в XIV – XV веках, когда завершилось формирование классов) превратилось в орудие классового господства, а также в рычаг объединения русских земель вокруг Москвы».[59]

По-видимому, можно согласиться с этим утверждением в той его части, что православие не сразу обрело прочную почву на Руси в виде проникновения в народную среду, однако и при этой оговорке, нет сомнений, что крещение Руси стало заметнейшей вехой в становлении российского государства, создав один из важнейших атрибутов государственности вообще.

 

4. Удельный период на Руси (XII – XIII вв. [60])

Со второй половины XI в. на Руси начинаются новые процессы, характеризующиеся, в первую очередь, распадом пусть и весьма непрочного, но, в целом, единого до сих пор государства на отдельные, фактически, самостоятельные земли.

Советская историческая наука в течение долгого времени объясняла причины раздробления нарастанием классовой борьбы крестьян против эксплуататоров-феодалов, что вынуждало последних держать необходимые для подавления восстаний военные дружины на местах. В результате заметно повышалась независимость и авторитет руководителей этих сил – местных князей. Другой причиной – уже экономического порядка – называлось господство натурального (замкнутого) хозяйства[61], не создававшего условий для экономического единства страны. Среди внешнеполитических факторов, как правило называлось исчезновение торгового пути «из варяг в греки», объединявшего вокруг себя славянские племена и ослабление Киевского княжества в результате половецких набегов.

Однако вышеназванные причины не слишком удачно объясняют распад Руси. Во-первых, у нас почти нет данных о каких-либо крупных массовых социальных выступлениях XI – XII вв. (за исключением известий о событиях в Суздальской земле в 1024 г. и 1071 г., или в Киеве в 1068 г., где волнения весьма сложно определить как классовые), а во-вторых, натуральный характер хозяйства, будучи характерен как для удельной, так и для единой Руси, сам по себе ничего не объясняет.

Сегодня нередко к обоснованиям причин распада, предлагавшимся советской историографией, правда, несколько модернизированным[62], добавляют представления ее предшественников, видевших главную причину в ошибочном решении Ярослава Мудрого разделить земли Киевского государства между своими сыновьями, принятом в условиях становления запутанной системы наследования власти, т.н. лествичной системы.

Эта система базировалась на постепенно сложившемся представлении князей рода Рюриковичей о Руси как об их коллективном владении, где каждый друг другу «брат» – равный и обладающий правами на занятие главного Киевского стола. Первенство принадлежало старшему в роду, которого, традиционно, называли «отцом», хотя он не всегда был действительно старшим. В соответствии с этой системой после смерти князя ему наследовал старший сын, потом – второй, третий, и т.д., потом – по очереди дети старшего, дети второго…. Если князь умирал и не успевал сесть на великий стол, его дети лишались этого права. Изначально князья переезжали из города в город на освободившееся после смерти старших места, передавая свои княжества более молодым в роду.

Однако принцип старшинства уже со второго поколении Ярославичей все труднее становилось воплотить в жизнь, поскольку в условиях многочисленности княжеского потомства возникали трудности с определением того, кто же старший, что должно лежать в его основе: возраст или степень и уровень родства? Отсутствие ясности приводило к многочисленным конфликтам между старшими по годам племянниками, детьми старшего брата и младшими по возрасту их дядями?

Неспособность разрешить эту проблему на «юридическом» уровне привела к формированию, по сути дела, договорной системы в распределении княжеских столов, где главную роль играло не столько право, сколько политический авторитет и военная сила того или иного князя. А поскольку соотношение сил постоянно менялось то неизбежны были регулярные споры и «усобицы».

С другой стороны, очевидно, что сама эта система не являлась изобретением XII века, она сложилась с момента образования самого государства. Однако, несмотря на существование конфликтов между князьями (при вокняжении Владимира в 977-980 гг., Ярослава в 1015-1019 гг.), Русь сохраняла единство.

По-видимому, ответить на вопрос о причинах распада невозможно без понимания того, на каких основаниях держалось единство государства и как со временем эти основания изменялись.

Древняя Русь была единой, прежде всего, благодаря общности стремления к совершению походов на Византию, дававших значительные военные трофеи и дань. Однако уже к концу Х в. выгода в виде добычи и дани стала заметно уступать по значимости выгодам, получаемым от развития обычной торговли. Это стало возможным, во-первых, благодаря заключению торговых соглашений с Византийской империей, а во-вторых, в связи с увеличением богатств в руках князя (от имени которого, собственно, и торговали русские купцы), вызванным ростом сбора дани-налога в результате стабилизации отношений внутри государства. Таким образом, необходимость совершения военных походов на Византию практически отпала, что привело не только к их полному прекращению, но и к установлению союзнических отношений.

Удалось стабилизировать и отношения со «степью». Уже Святослав разгромил хазар, Владимир и Ярослав фактически покончили с печенегами и лишь пришедшие им на смену половцы продолжали беспокоить Русь своими набегами. Однако вопреки традиционным представлениям (во многом сформированными под воздействием талантливого изображения одного из эпизодов русско-половецких конфликтов – неудачного похода князя Игоря – в знаменитом «Слове о полку Игореве») возможности половцев были весьма невелики, поэтому не было необходимости в объединения войск всего Древнерусского государства для противоборства с ними. Причем, даже те, сравнительно небольшие русские дружины, которые действовали против половцев, нанесли им столь внушительные удары, что к концу XII – началу XIII вв. половцы оказались в вассальной зависимости от Руси (точнее, от южнорусских князей).

Что касается внутренних функций, то они действительно с б о льшим успехом могли быть выполнены в рамках отдельных, сравнительно небольших территорий. Усложнение общественной жизни, нарастающий процесс «социализации» общественной жизни требовало не редких появлений судьи-арбитра из центра, а каждодневного регулирования и управления. Местные интересы все более захватывают сидящих в отдельных землях князей, которые начинают отождествлять их со своими собственными интересами – тем самым, происходит переход государственности на новый локальный уровень.

Таким образом, к концу XI в. выявилось очевидное исчезновение значительной части общих, объединяющих всех воедино интересов, которые ранее сравнительно прочно цементировали государство. Других же связующих нитей, скажем, экономических (здесь, как раз, и стоит вспомнить о натуральном характере хозяйства), просто не существовало. Поэтому-то Русь, потеряв большую часть тех нитей, что ее связывали, распалась.

Впрочем, распад не был абсолютен. Наряду с этой центробежной тенденцией сохранялись и центростремительные. Они выражались, в частности, в сохранении престижности титула великого киевского князя (хотя реальной объединяющей роли он уже не играл). К тому же, князьям время от времени оказывалось необходимо собраться на свои междукняжеские съезды («снемы») для обсуждения возникающих общих проблем.[63] Наконец, нельзя сбрасывать со счетов объединительные начала, вносимые в жизнь древнерусского общества все более укрепляющей здесь свои позиции православной церковью.

И все же основной тенденцией несомненно являлась центробежная. Главный принцип, определяющий основы такого порядка, раскрывается в летописном сообщении о междукняжеском съезде в Любече в 1097 г.: «каждо да держит вотчину свою».

Государственность Руси при этом, конечно, не исчезла, просто возникла новая двухуровневая организация власти: общерусская, с одной стороны, и локальная, земельная – с другой. Верхний уровень, представленный великим киевским князем и съездами, постепенно терял свое значение, но оставался необходимым, пусть и не очень надежным, звеном разрешения общих политических проблем межкняжеских отношений.

С начала XX в., в первую очередь, благодаря работам Н.П. Павлова-Сильванского[64] такую организацию взаимодействия князей стали определять как разновидность системы феодального сюзерените­та-вассалитета аналогичной западноевропейской. Последующая советская марксистская историография внесла существенные поправки в представление о российском феодализме (см. главу 4), но как бы то ни было характеристика удельного периода как феодального вне зависимости от общеметодологических подходов и понимания его сущности у большинства современных исследователей совпадает.

Состоя в разноуровневой системе взаимодействия как вертикальных, так и горизонтальных межкняжеских взаимодействий, князья рассматривали себя как единое целое (даже если были весьма недовольны своим положением внутри этого целого и конфликтовали с ним). И как бы ни была сильна центробежная тенденция следы этого единства, продолжали существовать, сохраняя в себе зерна будущего объединения.

Впрочем, именно будущего, и весьма отдаленного, поскольку главным уровнем все очевиднее становится земельный, основанный теперь на тесной взаимосвязи власти с населением «волости», на возрастающей потребности населения в выполнении властью ее регулирующих функций.

Соответственно этому, произошли изменения и в структурах власти.

В историографии, порой, наличествует представление о существовании в этот период на земельном уровне двух основных типов организации власти – «республиканского» и «монархического», – которые если и не противоположны, то, по крайней мере, весьма далеки друг от друга.

В действительности, однако, по-видимому, следует говорить о трех типах, при этом, вовсе не «разделенных между собой каменной стеной». Ведь если взглянуть на каждую из них, то обнаружим, что важнейшие их элементы одни и те же: вече, князь, бояре. Но вот соотношение этих элементов в политических системах различных русских земель весьма отличается.

Скажем, в северо-западных землях, как правило, относимых к числу так называемых «феодальных республик», ведущую роль играло вече, контролируемое боярами, в то время как князь исполнял лишь функции военачальника и гаранта судебной системы (с ним заключался договор, невыполнение которого грозило ему изгнанием). (более подробно см. Главу 6)

Северо-восточные и юго-восточные княжества, напротив, сохранили в основном традиционную, характерную для предшествующего периода систему организации власти, в которой ведущие позиции занимал князь с его советниками-боярами, тогда как вече лишь на время могло приобретать заметное влияние на власть (как правило, стихийно, снизу, как выражение недовольства князем, либо в случае конфликта между князем и боярами).

И, наконец, в Юго-Западной Руси мы видим весьма заметную роль боярства, которое стремилось руководить как князем, так и вече. Впрочем, последняя система является наиболее нестабильной, постоянно тяготея либо к княжескому, либо вечевому началу.

Становление такой 3-звенной системы власти в локальных государственных образования означало важный этап в формировании государственного аппарата. Если в рамках Киевской Руси «огосударствлению» подверглись первые два элемента племенной потестарной (властной) структуры – князь и дружина, то удельный период принес с собой и превращение веча в орган государственной власти.

Наиболее устойчивые позиции в рамках Древней Руси в XII в. занимали Новгородская земля и Владимиро-Суздальское княжество. Но, если Новгород никогда не претендовал на ведущие роли в политической жизни Руси, лишь отстаивая свою автономию, то владимирские князья (Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский) весьма активно вели борьбу с другими князьями как за отдельные территории, так и за получение главенствующих позиций (если не вообще верховенство) среди других русских земель. Однако постепенно процесс распада захватывает и Владимирское княжество, которое, как и другие, начинает погружаться в пучину усобиц.

Вообще междукняжеские усобицы являются едва ли не главной темой летописных рассказов и произведений литературы XII – XIII вв., что нередко создает искаженное представление о них как о главной черте удельного периода, рисуя образ постепенного упадка Руси, становящейся беззащитной жертвой любого мало-мальски сильного противника. Порой складывается впечатление фатальной неизбежности гибели Древнерусского государства.

На деле влияние усобиц на развитие Древней Руси явно преувеличено. Удельный период не только не был временем упадка, но, напротив, означал расцвет Древнерусского государства и, прежде всего, в сфере экономики и культуры. Конечно, усобицы ослабляли единство, а значит и возможность совместного отпора крупному противнику, однако в обозримом пространстве такого врага у Руси в этот период не существовало.

Распад Древнерусского государства, таким образом, выглядит естественным этапом в развитии древнерусской государственности в целом, отвечающим изменившимся задачам государства, в соответствии с которыми формировались более развитые государственные структуры, закладывающие основы возникновения независимого от государства общества, влияющего на государственную политику.[65]

Быть может, лишь в начале XIII в., когда дробление зашло слишком далеко, подобная система начала обнаруживать первые признаки понижения эффективности, проявления начальной стадии кризиса российской государственности, нарастание потребности в дальнейших переменах в своем развитии. Однако разрешение нарастающих проблем самостоятельно, изнутри оказалось невозможным, поскольку в процесс исторической эволюции России извне был привнесен новый фактор, определивший последующее движение страны на несколько веков вперед.

 

5. Социально-экономическое развитие Древней Руси (VIII – XIII вв.).

Формирование Древнерусского государства шло рука об руку с существенными переменами в развитии социально-экономического уклада жизни населения. Однако характер, темпы и направленность этих перемен вызывают существенные споры среди исследователей.[66]

Дискуссионность вполне естественна: во-первых, в нашем распоряжении крайне мало источников, характеризующих социально-экономические отношения (если политическая борьба хотя бы частично получила освещение в летописях, то вопросы хозяйственной жизни редко привлекали внимание их авторов), а во-вторых, важную роль играет переходный характер эпохи, в связи с чем большинство происходящих процессов не имеет законченных и устоявшихся форм, они несут на себе печать как архаичных следов уходящего, так и элементов нового, нарождающегося.

Впрочем, состояние развития производительных сил больших разногласий не вызывает. Большинство исследователей сходится на том, что их характеризует медленный темп развития и примитивность, как техническая, так и технологическая.

Советская историография еще к концу 30-х гг. преодолела мнение предшественников (В.О. Ключевский, Н.А. Рожков) о преимущественно промысловом характере производственных занятий населения Древней Руси[67], и весьма аргументировано обосновала идею о земледелии как о его главном занятии. При всей несомненно проявившейся тогда переоценке уровня развитости и роли земледельческих занятий в древнерусской экономике этот вывод стал важным импульсом к изучению сферы аграрных отношений, что позволило создать достаточно целостную картину сельскохозяйственной деятельности в Древней Руси.

Историки, изучавшие земледельческую отрасль, основой ее называют пашенное земледелие с паровой системой и двупольным (а к концу периода в ряде земель – и трехпольным) севооборотом. Именно в переходе от подсеки и перелога к пашне, обработка которой была доступна малым семьям, многие видят главный фактор окончательного распада родоплеменных отношений и становления соседской (территориальной) общины.

Не могло не испытать на себе последствий перемен в земледелии и тесно связанное с ним скотоводство. Правда, изменения связаны не столько с характером собственно скотоводческого занятия, сколько с использованием скота. Прежде всего, это относится превращению лошади из «мясного» и «верхового» животного в рабочий скот.