В самый трудный, критический момент обороны на помощь поредевшим рядам защитников Тракторного пришла, как известно, ставшая легендарной 124-я отдельная стрелковая бригада полковника Горохова. Откуда она появилась на поле боя? И здесь, видимо, следует вернуться на восемь месяцев назад, к январским дням 1942 года, когда в заметённых снегами сёлах и деревеньках Белебеевского района Башкирии, буквально на голом месте, началось формирование прославленной бригады.
Создание отдельных стрелковых бригад было задумано, очевидно, в то время, когда под Москвой выявились трудности в преследовании немцев нашими недостаточно манёвренными стрелковыми дивизиями. От структуры дивизии бригада унаследовала объединение в своём составе частей и подразделений всех родов Сухопутных войск, а от полка – компактность, удобство беспромежуточного руководства боевыми действиями батальонов и дивизионов. Предельно сокращённый состав имели штабы и тыловые подразделения. Основными частями бригады являлись: четыре полнокровных стрелковых батальона, миномётный батальон, дивизионы 76-миллиметровых пушек, 120-миллиметровых миномётов, а также дивизион 45-миллиметровых пушек с ротой противотанковых ружей, роты разведчиков, автоматчиков и сапёров. Батальон связи оснащался достаточным количеством средств управления в бою. В зависимости от наличия материальных ресурсов бригада могла использовать конную тягу или автомобильный транспорт. Пожалуй, была найдена наиболее удачная в тех условиях организационная структура мобильного, надёжно управляемого стрелкового соединения для боёв на заснеженных полях, в лесистых районах запада и северо-запада страны.
На укомплектование частей 124-й стрелковой бригады предназначались хорошо обученные красноармейцы второго и третьего годов службы кадровых частей Дальнего Востока, а также новобранцы очередных призывных возрастов из военкоматов Казахстана и Башкирии. При формировании среди рядовых и сержантов насчитывалось не более четырнадцати процентов в возрасте старше тридцати пяти лет.
Костяком командного состава бригады были бывалые фронтовики. Командир бригады полковник Сергей Фёдорович Горохов, начальник штаба подполковник Павел Васильевич Черноус, начальник артиллерии майор Аркадий Маркович Моцак. Командиры почти всех стрелковых и артиллерийских частей были кадровыми офицерами. Они приобрели закалку в огне пограничных сражений, познали горечь отступления, боёв в окружениях, своими глазами видели повадки врага на оккупированной территории. Некоторые из фронтовиков приобрели опыт в первых наступательных операциях Красной Армии.
Из госпиталей, училищ, курсов направлялись в бригаду командиры рот, батарей, взводов. Комиссарами частей, инструкторами в политический отдел прибыли выпускники Военно-политической академии имени В.И. Ленина, краткосрочных военно-политических курсов, работники партийных и советских органов, призванные из запаса. Политбойцами на должности рядового и сержантского состава политуправление округа прислало 135 членов партии. До призыва они работали председателями колхозов, сельских Советов, руководили производственными участками на предприятиях.
Знание военного дела и у начальников, и у подчинённых – самое различное. Общим было неукротимое желание сколотить боеспособное соединение и поскорее влиться в действующую армию. Но легко сказать – сформировать заново войсковое соединение! Задачи по размещению частей формируемой бригады, обеспечению их призывным контингентом были возложены на Белебеевский РВК. Обеспечение 124-й бригады транспортом, строительными материалами, различным имуществом также во многом должно было осуществляться на местных ресурсах.
Но сам Белебей – глубинка Башкирии – небольшой провинциальный городок районного значения с населением 12 тысяч человек. К моменту начала формирования 124-й бригады в Белебее уже был организован и размещён эвакогоспиталь, который работал весь период войны. Здесь поселились Военно-политическая академия имени В.И. Ленина, Высшие курсы политсостава РККП. Находились авиационные склады, батальон охраны, мастерские по ремонту автомашин. Городок принял эвакуированные с запада семьи командного состава. В городе просто не было помещений, пригодных для размещения частей формируемой бригады.
…На железной дороге Куйбышев – Уфа есть незаметная станция. Её название связано с именем известного писателя девятнадцатого века.
Аксаково, январь 1942 года. Круглосуточно грохочут железнодорожные составы. Пассажирские останавливаются на несколько минут. Группками по три-пять человек сходят военные с неказистыми чемоданчиками или вещмешками. На перроне обычно встречает комендант штаба лейтенант Харин – подтянутый, подвижный, напористый офицер. Он сопровождает прибывших.
Одноэтажное приземистое здание в две просторные комнаты. В одной из них – рабочие места командира бригады и начальника штаба. Здесь же – уголок у военного комиссара бригады. На груди полковника Горохова новенький орден Красного Знамени. Полковник – ровесник века, ему пошёл сорок второй год. В армии – ещё с Гражданской войны. Окончил академию. Отечественная война для него началась с границы. Тогда он был начальником штаба стрелковой дивизии. Дивизия дралась упорно. Ей на некоторое время удалось выбить немцев из советского приграничного города Перемышль. А затем – жестокие оборонительные бои, отступление. Дивизию в числе первых во всей Красной Армии в июле 1941 года наградили боевым орденом. Тогда же был награждён и начальник штаба.
В декабре 1941 года теоретически подготовленный, многоопытный полковник получил в Наркомате обороны задание подготовить для фронта стрелковое соединение новой организационной структуры. Прибыл, как и все, в простой солдатской шинели. Вещички в потёртом чемодане. Постель пристроили в углу крестьянского дома.
Создавать новое соединение в январе – апреле 1942 года пришлось абсолютно на пустом месте, без всякой материальной базы, да и к тому же — в лютую снежную зиму. Было решено штаб бригады разместить на станции Аксаково, а батальоны – в ближайших сёлах Белебеевского района. Кроме замечательных людей и желания не было ничего: ни казарм, ни посуды, ни полигонов, никакой учебно-материальной базы. Гарнизонам предстояло расквартироваться и вести боевую подготовку в десятке разбросанных по округе деревенек, засугробленных до уровня дымовых труб.
Жители тех мест с воинскими частями не соприкасались, очевидно, ещё со времени легендарного похода чапаевской дивизии на Колчака. Казалось, для формирования бригады избран малоподходящий район. Но так могло показаться только при поверхностном суждении, без учёта хранимого в народе таланта и навыка создавать потребные ему формирования так же споро, как он умел соорудить жильё, предприятие, школу.
Из госпиталей, из резерва воюющих фронтов на станцию Аксаково, где в школе кое-как приютился штаб 124-й ОКСБР, в течение января прибывали командиры и политработники для будущих батальонов и дивизионов бригады. Из Аксакова офицеры пешком или на попутных санях добирались в Знаменское, Шаровку, Максютово, Слакбаш, Утейку и совхоз имени М. Горького, а поездами – до станции Глуховской и в село Сергеевку. Военным предстояло в короткий срок, за 2-3 недели, подобрать и оборудовать жильё, столовые на 5 тысяч человек, а также изыскать помещения для сотен лошадей. На укомплектование бригады вот-вот должны были прибыть одновременно большой массой кадровые красноармейцы-дальневосточники, новобранцы из Казахстана и Башкирии, а в бригаде пока, как говорится, ни кола ни двора.
Прибывающих окружала природа, казавшаяся суровой и неприветливой: почти голая степь, изрезанная небольшими балками и оврагами, с небольшими кустарниками. Постоянные ветра при 30-40 градусах мороза; глубокий снег, заносивший хаты до самых крыш. Поэтому под жильё задействовались школьные здания, клубы, бывшие церкви, магазины, частные дома, отдельные колхозные постройки. Рылись даже землянки. Всё, что можно только было приспособить, ремонтировалось, осваивалось, благоустраивалось, чтобы была возможность жить и учиться – готовиться к будущим боям.
В снегах Башкирии
Итак, в январские морозные дни 1942 года в заметённых снегами сёлах и деревнях Белебеевского района Башкирии начала формироваться 124-я отдельная стрелковая бригада. И как всегда, на помощь военным пришло местное население.
Владимир Александрович Греков, будучи комиссаром бригады, особо отмечал в своих воспоминаниях: «Всюду, решительно в каждом селе, нас приняли и душевно встретили, как родных и близких. Причём патриотизм, отзывчивость проявлялись и у руководителей колхозов, совхозов, председателей сельских Советов, и у рядовых тружеников сёл Белебеевского района. Колхозы, совхозы, промысловые предприятия, учреждения района, где формировалась бригада, уже отдали фронту почти всё, без чего с горем пополам вели хозяйство. Однако гораздо раньше, чем появились дополнительные повестки, наряды военкоматов и постановления райсоветов, само население, партийные и советские организации, школы приравняли формирование бригады к своим многочисленным ударным заданиям. Делились всем, что имели сами... Перед нами раскрылось народное сердце населения Белебеевского района».
Но пока бригады ещё нет. Есть только номер, штаты, табеля и большие хлопоты. Комбриг – сколько может человек выдержать без сна – хлопочет: то в штабе, то в районном центре, то по деревням, где предстоит развернуть гарнизоны. Сергей Фёдорович Горохов – среднего роста, коренастый. С людьми разговаривает просто, легко увлекается. Увлечённость передаётся собеседникам. Любит шутку, острое словцо, от души смеётся. Замечено, его любимый литературный герой – Иван Кочубей из романа Аркадия Первенцева. О деле полковник говорит строго, внушительно, но не важничает. Заветная мечта Горохова – подготовить бригаду так, чтобы обязательно выиграть уже первый бой. Он считает, что это предопределит всю дальнейшую военную биографию его детища. Когда остаётся один – напряжённо думает, покусывает ногти, вздыхает. На людях всегда полон кипучей энергии, бодрости.
Начальник штаба бригады подполковник Павел Васильевич Черноус – кадровый военный с академическим образованием и большим опытом руководства штабом – перенёс все тяготы начального периода войны, чудом вырвался из немецкого окружения. Павел Васильевич – среднего роста, коренастый. Непокорная шевелюра слегка вьющихся волос. Густые брови. В глазах попеременно вспыхивают то разудалая весёлость, то искорки гнева. Иногда его голос с лёгкой хрипотцой повышается до крика. Подвижный. Работает много. Не терпится ему скорее всё поставить на своё место и приступить к обучению войска. А прежде всего – сколотить штаб бригады. Без штаба и войско – не войско. Как и заведено у начальников штабов, приходит на службу первым, уходит последним.
Приказ №1 по бригаде издан и подписан 3 января 1942 года, а днём рождения бригады считается 5 января. Любая бумага в штабе 124-й бригады в ту пору рождалась с превеликими трудами. В штабе не укомплектованы многие должности. Начальнику штаба, помимо всего прочего, необходимо регулярно доносить в штаб ЮжУрВО о ходе формирования. Есть пишущие машинки, но нет машинисток. Всё писалось от руки.
Дверь в комнату командования то и дело открывается. Представляются новички бригады. 6 января довелось и самому Грекову, комиссару бригады, впервые переступить порог этой комнаты. В личном деле комиссара указано, что он с отличием окончил академию. Будучи слушателем, был избран секретарём парткома академии. Ему досрочно (через «шпалу») присвоено звание старшего батальонного комиссара.
Владимир Александрович так описывал это первое знакомство: «Чувствую на себе испытующие взгляды командира, начальника штаба, начальника политотдела. По возрасту среди командования я самый молодой – исполнилось тридцать лет. Только что ускоренным порядком выпущен из Военно-политической академии имени В.И. Ленина... В боях участвовать мне ещё не довелось. Возраст, и это обстоятельство, полагаю, усиливало интерес присутствующих к выяснению вопроса: каким на деле окажется наш комиссар? Но встретили дружелюбно. Быстро, толково рассказали что к чему. И уже вместе продолжали напутствовать прибывших офицеров».
Допоздна не гаснет свет в штабе Горохова. Знакомится с людьми самых различных жизненных и фронтовых биографий. Что ни человек, то своя история.
Вот командир дивизиона тяжёлых миномётов Николай Васильевич Чурилов. С первых дней войны стойко сражался с врагом. Из окружения выходил во главе большой группы красноармейцев и сержантов различных частей. С боями прокладывали путь к своим. Партийный билет, надёжно упрятав, нёс при себе. С приходом Чурилова в дивизионе все сразу почувствовали энергию и твёрдую руку командира. Артиллеристы между собой удивлялись, как это у Николая Васильевича в любых переделках из дивизиона ничего не пропадало. В таких-то боях на Волге численность миномётов не уменьшалась, а даже возрастала.
Командиру бригады представляется стройный, симпатичный капитан. Это Александр Тимофеевич Карташов, командир истребительно-противотанкового дивизиона. В биографии тридцатипятилетнего капитана уже отмечалось участие в боях на «линии Маннергейма» и от западной границы до Ахтырки. Для него не существует понятий «не могу», «невозможно».
А вот худощавый, слегка сутуловатый лейтенант, у которого также, как у комбрига, на груди блестящий орден Красного Знамени. Вихрастый, белобрысый парнишка Саша Графчиков почти одновременно лишился отца и матери. Беспризорничал. Курсировал по Кавказу. Воспитывался в детских домах Кисловодска и Пятигорска. Приняли в комсомол, позже избрали секретарём ячейки. Вырос до мастера переплётного цеха. С 1939 года – в рядах партии. По состоянию здоровья в кадровые части не взяли.
В начале Великой Отечественной войны малость поучился на курсах «Выстрел» под Москвой. Получил звание лейтенанта. Под Наро-Фоминском осенью 1941 года командовал ротой. Когда полк дрался за деревни Назаровка и Смоленская, приказали командовать батальоном. Наступил долгожданный час – начался разгром немцев под Москвой. В авангарде стрелкового полка лихо действовал батальон лейтенанта Графчикова. На второй день наступления впереди показалась деревня. Снег густо падал крупными хлопьями. За сто метров ничего не видно. Разведчики доложили: со стороны Наро-Фоминска в деревню входит группа каких-то людей. Это была разведка 479-го немецкого пехотного полка. Голова колонны немцев двигалась за разведчиками. Разведчиков противника тихо ликвидировали. Комбат распорядился ручным пулемётчикам и автоматчикам занять чердаки ближайших домов. На дороге соорудили снежный бруствер. За ним установили два станковых пулемёта. Немецкую колонну подпустили метров на шестьдесят – восемьдесят. В тыл ей стремительно заходила 3-я стрелковая рота.
Возмездие врагу получилось внезапным и сокрушительным: колонна немцев была уничтожена и частично рассеяна. 3-я стрелковая рота пригнала в деревню немецкий обоз из семидесяти четырёх фургонов со всеми ездовыми. Комбата Графчикова за тот бой наградили орденом Красного Знамени. А в один из январских дней ему приказали передать командование батальоном лейтенанту Дьяченко, а самому прибыть к дивизионному начальству. В штабе знакомые офицеры подшучивали:
— Ну что, Саша, достукался. Вот отправят тебя в тыл, будешь знать, как вырываться вперёд.
Но всё вышло необыкновенно. В тылу, на даче Комиссариата путей сообщения под Москвой, группу командиров-фронтовиков после бани переодели в новое обмундирование, полушубки, валенки, накормили сытным обедом, дали хорошенько отоспаться. Член Военного совета фронта вручил награды. В Наркомате обороны Графчикову приказали убыть в Южно-Уральский военный округ – в 124-ю стрелковую бригаду на должность командира отдельного стрелкового батальона…
Пройдёт шесть месяцев огненного 1942 года, и батальон капитана Графчикова врастёт в волжский берег, как скала, в центре боевого порядка осаждённой немцами группы полковника Горохова.
С костылём и предписанием явился в штаб бригады низкорослый, худенький лейтенант. Подполковник Черноус, оглядев новичка потеплевшими глазами, признал в нём фронтовика, проговорил:
— А-а-а, ещё прибыл один гренадёр. Видать, бывалый.
Степан Чупров в звании лейтенанта в июне 1941 года был назначен командиром пулемётного взвода. Начало войны, 22 июня, встретил на полустанке в одном километре от города Шяуляй. Впервые в своей жизни увидел и услышал войну. С утра 24 июня немецкие мотоциклисты с ходу пытались ворваться в Шяуляй. Не вышло. Пулемётный огонь взвода лейтенанта Чупрова разметал их тела по дороге. Подошли вражеская артиллерия и танки. Неподвижными от удивления и ужаса глазами лейтенант видел, как танки раздавили два его пулемётных расчёта. А дальше были отход через Западную Двину, бросок к Чудскому озеру, изнурительный марш через болота по западному берегу реки Нарва. И вдруг приказ: организовать оборону фронтом на восток. Попробуй разберись, что происходит. Оборонялись около месяца. Во взводе остались 14 человек и два пулёмета. В тылу всё ближе слышна канонада. Погиб командир роты. По цепи передано: ротой командует лейтенант Чупров. Лейтенант первым бросился в атаку и тут же почувствовал сильный тупой удар в правое бедро. Упал между своими и немцами. Сбоку с короткого расстояния бьёт вражеский пулемёт. Ещё две пули поразили лейтенанта в стопу и под колено. На счастье, наши пулемёты разделались с немецкими. К израненному лейтенанту подползли красноармейцы, перетянули жгутом ногу, доставили командира в медпункт. В госпитале упрятали лейтенанта в гипс до самой шеи.
Через полгода из госпиталя выписали, но признали негодным для службы ещё на двенадцать месяцев. Скандалил. Своего добился – направили в штаб Южно-Уральского военного округа. Костыль припрятал у входа в кабинет начальника отдела кадров. Так и оказался лейтенант Степан Чупров на станции Аксаково в штабе 124-й стрелковой бригады. По прибытии вступил в должность командира пулемётной роты. Правда, в роте в то время насчитывались всего два бойца. Они сноровисто сооружали в помещении школы трёхъярусные нары. Поторапливались. Со дня на день ожидалось прибытие пополнения. Вскоре пулемётчики получили двадцать четыре лошади с ездовыми. Лейтенант поехал по окрестным артелям за фуражом. Председатели верили лейтенанту и его костылю – под расписку в Фонд обороны выдавали овёс, сено. Лейтенант пробовал иногда обходиться без костыля. На морозном ветру его больнично-бледное лицо подкрашивал румянец. В глазах всегда печальная серьёзность и решимость. В пекле боёв на Волге имя Степан Чупров ещё не раз встретится историку Сталинградской битвы.
Комиссары
12 января оживлённой группой в штаб бригады вошли комиссары будущих батальонов и дивизионов. Все – в звании старших политруков. Из запаса были призваны Иван Ершов, Александр Туляков, Степан Угаров. Самому старшему – Степану Угарову – исполнилось тридцать восемь лет. Он уже по-стариковски немного ворчлив. Самокрутка прилепилась в уголке рта и постоянно двигается вместе с нижней губой. У Александра Тулякова приветливое, интеллигентное лицо. Обратишься к нему – он немного смутится. Говорит ясно, вдумчиво. Обычно спокоен. Скромно держится в сторонке. Иван Ершов в полушубке, с раскрытыми бортами у воротника, в сдвинутой набекрень шапке-ушанке. У него открытое, энергичное русское лицо, уже тронутое бороздками морщин. Белёсые, неповинующиеся волосы. Да и ничто в натуре Ершова непривычно к покорности. Весь его облик, как нельзя лучше, подходит для написания портрета сибирского партизана времён Гражданской войны. До июня 1941 года он работал директором свиноводческого совхоза в Ленинградской области.
Степенному, уравновешенному Николаю Глазунову предназначено стать комиссаром истребительно-противотанкового дивизиона. Спокойствие для истребителя танков – решающая черта характера. В скором времени они так притрутся друг к другу с командиром дивизиона капитаном Карташовым, что их сработанность будет ставиться в пример. Это особенно ценил полковник Горохов.
В штабе бригады комиссары не задерживались. Стрелковый батальон Ивана Ершова развёртывался в совхозе имени Горького, в девяти километрах от штаба бригады. В ту пору личный состав батальона состоял из трёх красноармейцев и военфельдшера Брагина. Вот эта группа первооткрывателей во главе с комиссаром пешочком и тронулась к совхозу. Очень пригодились комиссару Ершову его навыки хозяйственника и знание совхозных возможностей. Быстро перезнакомился с руководителями совхоза, прикинул, где можно оборудовать казарму с четырёхъярусными нарами, кухню, столовую. Через неделю получил тринадцать ездовых и двадцать шесть лошадей. Приступил к валке и распиловке леса для нар. Как-то ловчее других Ершов частью раздобыл, а частью смастерил красноармейскими руками сани для вывозки леса и доставки продуктов. Кормил, обогревал не только красноармейцев. Душевно входил в нужды начальной школы совхоза, помогал чем мог. Навсегда завоевал расположение рабочих и солдаток совхоза. Недаром из школы посылали комиссару письма даже в ту пору, когда он со своим полком воевал на Дунае.
Связисты
31 декабря 1941 года курсантам Сталинградского училища связи, сдавшим экзамен на радиста 3-го класса, было присвоено звание младших лейтенантов, и выпускники были направлены в формируемые в тылу новые части. Сталинградские лейтенанты город знали немного. Во время учёбы курсантам бывать в нём почти не доводилось. Занятия ежедневно продолжались по 12 часов. В начале октября стали строить железную дорогу вдоль Волги через Спартановку и Рынок. Затем её прокладывали на левом берегу до Владимировки. Курсанты-связисты учились и строили эту железную дорогу в октябре, ноябре и декабре 1941 года. Получали с утра сухой паёк и работали по 10-12 часов. Не прекращалось строительство и в ноябрьские праздники. В декабрьскую стужу курсанты ночью отдыхали по три-четыре часа в полуземлянках. В каждую набивалось столько человек, что стояли, вплотную прижавшись друг к другу. Было так тесно, что не удавалось даже свободно дышать. Зато было тепло, и мальчишки с курсантскими знаками различий часа за 3-4 приходили в себя и снова принимались за работу.
И вот группа выпускников училища связи, проделав долгий путь, прибыла из Сталинграда в далёкую Башкирию, на станцию Аксаково. С самого начала разговора все дружно запросились в стрелковые батальоны. Полковник Черноус насупился: что за самодеятельность?! Но отчитать прибывших не спешил, вероятно, хотел побеседовать более обстоятельно, понять, что это за люди, чем живут, что повидали.
«Мы были очень молоды, – вспоминал ветеран 124-й бригады А.И. Щеглов. – Мне только исполнилось 19 лет. Нам казалось, что туго затянутые в комсоставовские гимнастёрки, залихватски козыряя и звучно щёлкая каблуками перед начальством, мы выглядели этакими армейскими щёголями. А на самом деле тщедушные фигурки в офицерской форме (по случаю войны сильно упрощённой и обеднённой) несли на себе налёт элементарного мальчишества. Мы ещё очень нуждались в отцовском тёплом слове и некотором попечительстве старших наставников».
Щеглов вспоминал, что в комнату вошли слегка полноватый полковник с орденом Красного Знамени на груди и молодцевато подтянутый старший батальонный комиссар. Это были командир бригады и военный комиссар. «Полковник Черноус доложил им о нашей группе, – писал ветеран. – Полковник поинтересовался:
— С каким настроением к нам прибыли?
— Да вот все в стрелковые батальоны просятся, – сообщил за нас Черноус.
— Молодцы. Хороший настрой. Ты что ж, Павел Васильевич, вроде недоволен?
— А штабу бригады кто ж связь обеспечивать должен?
Комиссар ожёг нас острым взглядом цыганских глаз и задорно рассмеялся.
— Давай, Павел Васильевич, оценим их порыв. Комбриг правильно говорит: молодцы, раз хотят воевать на передовой. А куда направить – тебе решать. Они же военное училище окончили, армейский порядок знают: куда штаб распределит – туда и пойдут, так ведь, а? Орлы-молодцы? – обратился комиссар к нам, и мы дружно гаркнули:
— Так точно!»
К исходу второй декады января бригада имела около половины установленной численности командного и политического состава. Задерживалось поступление рядовых и сержантов. Военкоматы Башкирии первыми направили бригаде пополнение – башкир, чувашей, татар, украинцев. Впоследствии, когда укомплектование закончилось, оказалось, что одну пятую часть воинов бригады составляют посланцы Башкирии.
Вместе с командирами, политработниками, а также вскоре прибывшими коммунистами-политбойцами башкирское пополнение в короткий срок выполнило большой объём хозяйственных, строительных работ по подготовке к размещению пяти тысяч человек личного состава бригады. Призывники башкирских военкоматов по своему почину раздобывали топоры, пилы, лопаты, кухонную посуду, столы, стулья, письменные принадлежности и многое иное нехитрое, но каждодневно необходимое имущество.
К встрече новобранцев в гарнизонах готовились военные и колхозники. В селе Максютово в пять часов утра светятся почти все окна. Топятся бани, поспевает горячий завтрак, вкусно пахнет свежеиспечённый хлеб. Колхозницы старательно утюжат новое красноармейское обмундирование, бельё и даже портянки. Невесёлые думы женщин всегда с мужьями, сыновьями на далёких фронтах беспощадной войны. Жёны и матери солдатские, они и для незнакомых солдат трудятся так же охотно, как и для близких своих. По всему видно, не задержатся в тылу эти пареньки, пойдут на подмогу тем, кому так тяжко, холодно и, может быть, голодно на фронте.
Ранним морозным утром следующего дня для солдат уже началась учебно-боевая страда. По воспоминаниям Семёна Плотникова, в отдельном батальоне связи, как и в других частях бригады, упорная учёба проходила с 6 утра до 11 часов ночи. «Командиры давали, а бойцы усваивали за один день столько, на что в мирное время уходили недели», – отмечал С. Плотников в своих записках.
Передвигаться вне дорог по завьюженным полям и сопкам Башкирского Предуралья – дело не простое. Стань на гребень уплотнённого придорожного сугроба – и рукой до телефонных проводов почти достанешь. А провалился – из-за воротника снег выгребай. Выход один – овладевать лыжами. Тренировки, походы, кроссы стали обязательным видом полевой выучки и физической закалки молодых воинов.
Всякому знакомому с военным делом известно, как необходимы для обучения бойца, подразделения учебное оружие, уставы, наставления, приборы, наглядные пособия. Но ничего этого в начале формирования бригада не имела. Обходились даже без винтовок. Всё вооружение состояло из офицерских пистолетов. Упускалось драгоценное для обучения время. Ведь в любой момент бригаду могут послать на фронт. За неделю вооружат и, может статься, необученными бросят в бой. Положение казалось безвыходным. Выход нашёлся: выручила солдатская смекалка.
У одного, другого командира появлялись деревянные макеты ручных гранат. Трещотками имитировали пулемётный огонь. А вскоре это самодеятельное начинание приобрело организованный, планомерный характер. В стрелковых частях для отработки приёмов действий с винтовкой, автоматом, пулемётом на каждого бойца или расчёт по образу и подобию настоящего оружия смастерили деревянные макеты надлежащего веса и формы. И вот с таковской учебной оснасткой, да с юношеским задором, да с громким «ура!» «наступали», «оборонялись», «контратаковали» новобранческие отделения, взводы и роты.
Дело поставлено было солидно у артиллеристов и миномётчиков. Из самых твёрдых пород дерева – дуба и лиственницы – плотники и столяры выстругали в натуральную величину миномётные стволы, опорные плиты, двуноги-лафеты. Всё это отполировали и выкрасили. Правда, деревянные «миномёты» были полегче настоящих. Это огорчало командиров. Они не забывали напоминать, что всамделишный ствол и опорная плита миномёта весят по шесть пудов. Занятия проводились на местности, изобилующей оврагами, холмами. Действовали в условиях бездорожья по глубокому снегу. Тут и деревянные миномёты не казались слишком лёгкими.
В разгар всех этих хлопотных дел бригаду посетил в феврале заместитель наркома обороны по формированию Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов. Извещение о скором приезде товарища Ворошилова подняло комиссара бригады на исходе ночи. Третий час ныряют в ухабах санки с невозмутимым кандринским возницей. На просьбы поторапливаться пожилой башкир откликается по-стариковски мудро: «Себя береги, коня береги – скоро, скоро дома будем». В валенках, полушубке торопится комиссар к вагону маршала. На перроне никого лишнего. В коридоре вагона полковник советует прибывшему стереть с лица тёмные полосы. Видимо, от крашеного тулупа. Беседа К.Е. Ворошилова с руководством бригады близилась к концу. Как вспоминал В.А. Греков, «с ходу на мою долю достался вопрос: чем занимаются политбойцы бригады?
Не чуя беды, докладываю: валят, распиловывают лес, готовят жилые и учебные помещения к прибытию основной массы красноармейцев. На лице маршала такой ответ вызвал удивление и гнев. Но, видимо, Ворошилов сдержался. Стал по-отечески терпеливо корить:
— Голова садовая, пойми, разве для того собирали коммунистов из нескольких районов, чтобы вы с комбригом в лесорубов их превращали? Военному делу научите этих золотых людей. Тогда в боях они, как цемент, будут скреплять ряды молодых красноармейцев! Вот придут красноармейцы-дальневосточники, навалятся и мигом наготовят тёса, соорудят себе землянки, нары, столы, скамейки. А политбойцов – не сметь отрывать от военной подготовки».
«Дальневосточная, даёшь отпор!..»
Февраль 1942 года был на исходе. Наконец тревоги, сомнения развеялись. Рано утром прибывает эшелон дальневосточников. В штабе бригады, в частях – всюду оживлённость, возбуждение. Дождались. Прибывает та сила, которая окончательно определит боевые возможности формируемых частей. Поглядишь на прибывших – залюбуешься: один к одному! Каждый второй – комсомолец. Не беда, что шинельки измызганы, ушанки заношены. В каждом угадывается кадровый, расторопный, сметливый солдат. На поздравление с прибытием ответили так, что голуби стаями заметались над ближними дворами.
Командирам заметно, что дальневосточники разочарованы разгрузкой эшелона на малюсенькой станции, в глубоком тылу. А они-то мечтали о фронте, о действующей армии. Стараются успокоить пополнение, растолковать: мол, скоро будут и фронт, и действующая армия. Повеселели, узнав, что их командирами будут люди с фронтовым опытом.
Впереди в колонне бойцов настраивалась песня. Как боевой клич, слышались слова припева: «Дальневосточная, Краснознамённая, даёшь отпор…» Как только заявились в гарнизоны старослужащие красноармейцы, пошли гулять шутки-прибаутки по адресу деревянных «винтовок», «автоматов» и «пушек». Бывало, и полагается серьёзность соблюсти, так иное изобретение солдатского словотворчества до слёз рассмешит. Однако ж шутки шутками, но сколачивать части и подразделения полагалось всерьёз и поскорее. Должную настройку в занятия вносили командиры-фронтовики. Их пояснения, вводные, оценки выслушивались с глубочайшим вниманием, команды выполнялись с полным старанием.
Зима в Башкирии лютует полтораста с лишним суток. Её сроки истекали. Наведывались оттепели. В штабе полковника Горохова не мешкали. Стремились побольше сделать до наступления весеннего буйства природы. Управились с обучением одиночного бойца действиям в обороне и наступлении, броску в атаку, самоокапыванию и маскировке. Довольно твёрдо изучили материальную часть оружия. Стрелки и ручные пулемётчики отстреляли по два упражнения. Артиллеристы и миномётчики подготовили орудийных номеров, разведчиков. Батареи наловчились выбирать, оборудовать огневые позиции, готовить данные для открытия огня.
Когда во взводах, ротах и батареях появились признаки сколоченности, в нарастающем темпе пошли учения стрелковых батальонов, усиленных артиллеристами, миномётчиками, истребителями танков. В том непрерывном воинском труде был добыт монолитный сплав из фронтового опыта командиров, кадровой солдатской хватки дальневосточников, дополнительной молодёжной увлечённости новобранцев. Да, почти все люди были на своих местах. Но по-прежнему они без пушек, миномётов, пулемётов, автоматов. В артиллерийском дивизионе по-детски радовались получению четырёх тракторов. А сколько разговоров возникало в батальоне связи с поступлением первой радиостанции! Миномётный батальон старшего лейтенанта Калошина заполучил настоящую материальную часть. Калошину приказали поучаствовать на учениях поочередно с каждым стрелковым батальоном. Пусть пехота своими глазами поглядит, руками пощупает боевое оружие. Хуже горькой редьки надоела ей древесная имитация.
Многочасовые учебные дни, выходы в поле днём и ночью, в любую погоду сильно утомляли людей. Но и усталые, они всегда нетерпеливо припадали к сводке Совинформбюро или карандашной записи «Последних известий». И ох как не просто было утолить эту постоянную жажду узнать: что нового на фронтах? Магистральная железная дорога рядом. Сами видели – крепчает, гуще становится поток эшелонов с воинскими грузами на запад. Всё реже приходили скорбные поезда с эвакуированными на восток людьми, тронутыми ржавчиной станками, остовами недостроенных паровозов. А вот сводки Совинформбюро как-то настораживают. А так хочется, чтобы врага гнали безостановочно, сполна отплатили ему за страдания тех печальных женщин и ребят, что в товарных вагонах долго-долго пробивались к Уралу.
В ротах, батареях нарастал подъём общественной жизни. Откликаясь на пожелания актива, политотдел бригады провёл последовательно три смотра стенных газет и боевых листков. Эти обыденные рукописные издания радовали политической устремлённостью, красноармейской даровитостью, пониманием солдатского долга. Командир, начальник политотдела бригады были по-настоящему чуткими людьми. К Международному женскому дню того военного года они приурочили смотр красноармейской художественной самодеятельности.
Железнодорожный клубик заполнили скромно одетые солдатки, эвакуированные матери солдатских детей. Кое-где виднелся яркий платок или шарфик беззаботной щебетуньи-старшеклассницы. Литературная инсценировка, революционные, походные, народные песни раздвинули стены тесного помещения до границ необъятной Родины, до огненных линий фронта. И плакали женщины потому, что боль одиночества переплеталась с ярче вспыхнувшей надеждой на лучшее. Гвоздём программы стало выступление лейтенанта Фомина из роты автоматчиков. Собой невидный, стеснительный, внешне почти мальчик, он задушевно исполнял лирические песни. Вот полилась мелодия чуть грустной, незамысловатой песни «Синенький скромный платочек…» Видно, людей переполняла потребность забыться, стряхнуть тяжесть неотступных забот. Зал аплодировал, кричал, требовал повторить. Окончательно утвердилась праздничная беззаботность, когда Фомин легко, игриво пошёл выписывать затейливые коленца русских плясок. Подарок полковника Горохова и батальонного комиссара Тихонова к Международному женскому дню вполне удался. Они же наградили роту автоматчиков новеньким баяном, а лейтенанта Фомина – денежной премией.
Накал общественной активности нарастал по мере цементирования партийных, комсомольских организаций. К маю на сотню бойцов приходилось шесть коммунистов и двадцать шесть комсомольцев. Это была та сила, в которой бригада нуждалась не меньше, чем в технике и вооружении.
Бригада сложилась не только организационно. Она становилась спаянной по строю духовной жизни, по степени ответственности отдельного лица перед коллективом. В центре Кразнознаменки работал спиртзавод. Командирам и политработникам он приносил немало хлопот. Из-за бездорожья там произошло затоваривание. Отвези попутным транспортом бочки до станции – благодарные виноделы отпустят ведро спирта. Да и народ в селе жил богато – жирный башкирский чернозём обеспечивал достаток. В каждом доме полно съестных припасов и, конечно, есть спирт. В каждом доме либо взрослые девчата, либо молодухи-солдатки. Плюс к ним в селе много эвакуированных, большинство, конечно, женщины. Одним словом, попробуй удержись от соблазна, тем более что завтра, быть может, на фронт.
Однажды всех офицеров собрали в сельский клуб. На сцене собравшиеся увидели Горохова и Грекова. Туда же вызвали трёх офицеров. Им был учинён сильнейший разнос за столь шумные разгульные вечеринки, что это стало известно в Аксакове. В своей речи комиссар напомнил о том, как тяжело на фронтах и тем, кто здесь, в тылу, отдаёт все силы борьбе с врагом. После этого собрания дисциплина и у артиллеристов, и у пехотинцев заметно окрепла. Считалось постыдным свинством напиться на глазах у солдатских детей и стариков – не позволяла моральная воздержанность народа.
Но истинная оценка всему происшедшему выяснилась позже. Поступок офицеров давал право, и даже требовал, отдать их под суд военного трибунала. Комбриг и комиссар рискнули взять «гуляк», что называется, на поруки. Позже, в боях в Сталинграде, провинившиеся офицеры личной храбростью смыли пятно, заслужили высокие правительственные награды и уважение товарищей.
Доверие – это целая линия, которую Греков и Горохов сообща проводили в воспитательной работе с кадрами. Время было тяжёлое, враг стоял в полутора – двухстах километрах от Москвы. Тысячи людей выбирались с оккупированных территорий, из окружения, бежали из плена. Все они горели желанием снова быть в рядах защитников Родины. А как определить: кому из них можно верить, а кому – нет?
Комбриг и комиссар делали ставку на веру в людей и не ошибались. Офицер стрелкового батальона Фёдор Фёдорович Илларионов несколько месяцев скитался по тылам врага, переодетый в гражданскую одежду. Сослуживцам не было известно, в каком звании он был в начале войны. Но в бригаду прибыл младшим лейтенантом, а ему доверили командовать ротой. В Сталинграде его рота была в центре обороны стрелкового батальона. Не раз случалось, что именно на его роте всё и держалось. Дрогни, струсь Илларионов – и не удержаться бы всему батальону. Второй «кубик» (лейтенант) Илларионов восстановил через несколько месяцев, а по итогам сталинградских боёв был награждён орденом Красного Знамени.
Или начхим стрелкового батальона Фёдор Горбань. Спокойный, рассудительный, несколько медлительный, очень честный белорус. Он рассказывал, как от самой границы пытался выйти из окружения, но смог это сделать где-то уже недалеко от Москвы. Этот мягкий, душевный человек перенёс очень много горя и страданий. Должность не требовала быть на передовой – но не совесть воина. В бою он действовал смело, уверенно и всегда толково. Погиб от случайной бомбы ночного бомбардировщика.
Подошло время – состоялось бригадное собрание партийного актива. Потом прошла первая партийная конференция. Комиссару и начальнику политического отдела собрание актива и партконференция, кроме понятной радости, принесли дополнительные переживания. При разных, обычно критических обстоятельствах некоторые из коммунистов, назначенных в бригаду, свои партийные документы уничтожили, когда пробивались из окружения немецко-фашистских войск. В их числе оказались и кое-кто из руководящих офицеров бригады. Из достоверных источников поступали подтверждения о принадлежности к партии всех, на кого посылались запросы. Но как установить истинную причину уничтожения партийного билета? Ведь потеряй любой коммунист партийный документ, скажем, в трамвае, партийная организация обязательно строго накажет. А тут – преднамеренное уничтожение документов в боевой обстановке.
Оставалось одно – не торопиться, изучать людей по работе и поведению. Нечего говорить о душевном состоянии тех, кто оказался в столь неопределённом положении. Однажды кто-то из особистов жестоким, неумным упрёком довёл Павла Васильевича Черноуса до сердечного приступа. И всё-таки было решено: коммунисты, утратившие документы, могут участвовать в партийных делах. Ведь партия доверила им создать бригаду и вести её в бой.
