«Видя счастье Шуня, зная о всеобщей любви к нему, мачеха люто возненавидела пасынка. Ей удалось настроить против него отца, человека недалекого и безвольного. Он смотрел супруге в рот и исполнял все ее желания и капризы. Но это не мешало Шуню относиться к отцу и его супруге с неизменной почтительностью, навещая их в положенные для этого дни. Он не забывал и о дарах. Жены Шуня ухаживали за свекровью и были с нею ласковы. Это лишь разжигало ее ненависть.
Орудием в руках мачехи стал злобный Сян. Его свела с ума небесная красота жен Шуня, и он решил убить брата, чтобы овладеть женами его. Мачеха поддержала Сяна в его коварных намерениях, Гу-Соу никогда ей не перечил. Так эта семейка была единодушной в стремлении погубить Шуня».
Силы неведения, животных инстинктов, эмоциональных страстей стремятся уничтожить то, что им противоположно – порядок, гармонию, знание. Сходный сюжет встречается в египетском мифе об Исиде и Осирисе, где ослиноголовый Сет убивает Осириса – своего брата и захватывает его трон. Сет – бог пустыни, ураганного ветра и бури, с глазами, налитыми кровью, – противоположен мудрому прекрасному Осирису – богу плодородия, принесшему людям знания и процветание.
«Гу-Соу как-то пригласил сына починить прохудившуюся кровлю амбара. Перед тем как отправиться к отцу, юноша заглянул к женам, чтобы они знали, куда он идет. Услышав о приглашении отца, красавицы переглянулись.
– Не ходи! – сказали они в один голос. – Тебя замыслили сжечь.
– Но могу ли я отказать тому, кто меня родил?! – возразил Шунь.
Тогда жены отправились к сундуку, где хранилось приданое, достали одеяние с вышитым пестрым шелком фениксом.
– Переоденься, повелитель, – сказали они Шуню. – И можешь идти.
Отец, мать и брат встретили Шуня ласково, лишь пожурили его за расточительность: ведь для грязной работы не годится нарядная одежда. Они сами принесли лестницу и установили ее так, что Шуню оставалось лишь подняться на крышу. Когда он срывал прогнившие доски, злодеи незаметно забрали лестницу, подвалили к стенам заранее припасенный хворост и бросили в него факел. Увидев высоко вздымающиеся языки пламени, Шунь заметался в поисках лестницы. Не найдя ее, он понял, что его хотят погубить. Видя смятение юноши, родичи хохотали:
– Тебе не спастись. Разве улетишь на небо.
Шунь, кажется, это понимал и сам. Во всяком случае, он поднял руки к небу и стал взывать о помощи. Внезапно тело его покрылось разноцветными перьями, руки превратились в крылья, уста – в петушиный клюв. Став фениксом, из зернышка которого родился, Шунь взлетел на небо. Но вскоре опустился неподалеку от пылающего амбара без своего одеяния, но в человеческом облике».
Кровля, крыша в китайской традиции, также как и во многих других, – символ неба, небесной сферы. Небо в Китае – высшее божество. Тронный зал в Запретном городе в Пекине имеет форму микрокосма. Квадратное основание символизирует землю, а круглый потолок, украшенный небесными драконами – символизирует небо. Трон императора, стоящий в центре, соединяет три мира – неба, земли и человечества (Эдвард Л. Шонесси. «Великая троица», «Китай. Земля небесного дракона»).
Починить кровлю – привести в порядок сознание, свое «небо».
Страсти – слепой отец – неведение, мачеха – злобствующая психея и Сян – разрушительная сила инстинктов поместили позитивное сознание в пламя огня. Но это не огонь знаний, просвещения и очищения, это темный огонь страстей, в котором могут погибнуть все положительные начала.
Жены – божественные качества души – облачают Шуня – развивающееся сознание в волшебные одежды, превращающие его в феникса. Шунь поднял руки к небу – духовной сфере и уподобился ей, превратившись в обитателя небесной сферы – крылатого феникса. Он взлетел на крыльях мудрости над пылающим огнем иллюзий.
«Не дожидаясь, когда Шунь удалится, злодеи стали шушукаться, как крысы в подполье.
– Не надо было его пускать в одежде, на которой вышита птица! – скороговоркой произнесла мачеха.
– Да! Да! – прогудел Сян. – Он нас обманул. Теперь мы попросим его почистить колодец и проследим, чтобы на нем была рабочая одежда.
Гу-соу кивал одобрительно головой, когда же Сян замолк, отец вызвался сам пойти к Шуню, чтобы заманить его и погубить.
Стуча палкой, он в тот же день отправился к сыну. Извинившись за случившееся и заверив, что подобное не повторится, старец попросил сына почистить колодец, ибо в доме нет мужа, кто мог бы это сделать: ведь под Сяном оборвется любая веревка.
– Будь спокоен, отец! – произнес Шунь с почтением. – Я выполню твою волю.
Утром жены достали из сундука одеяние с вышитым на нем драконом и посоветовали супругу надеть его как исподнее, а рабочую одежду поверх него.
Выполнив это, Шунь простился с женами и отправился в родительский дом. Видя, что на Шуне рабочая одежда, злодеи мигом сбегали за канатом и, прикрепив его, опустили в колодец, так что Шуню оставалось лишь взять лопату и спуститься. Но не успел он добраться до воды, как сверху обрушились камни. Шунь, однако, успел скинуть рабочую одежду и превратиться в дракона, точно такого, какой был вышит на его одеянии. Дракон бросился в воду и поплыл по подземному морю к другому колодцу.
Между тем родичи продолжали сверху заваливать колодец камнями и глиной. Засыпав его до уровня земли, все, кроме Сяна, отошли, он же стал втаптывать землю всей своей тяжестью, так что вскоре уже нельзя было различить и места, где был колодец».
Почистить колодец. Колодец, наполненный чистой водой – символ чистых вод души и подсознательных вод, питающих сознание. Воды колодца загрязнены деятельностью страстей – мачехи, Сяна и Гу-Соу. Воды колодца находятся ниже линии горизонта и олицетворяют непроявленное будущее, которое своей настоящей деятельностью мачеха, Сян и Гу-Соу оскверняют, что и проявится потом для них, как результат пословицы: «не плюй в колодец».
Только чистое зоркое сознание – Шунь может очистить колодец души, колодец будущего.
Дракон
«Во вступительной части Ицзин («Книга перемен»), в качестве организующего образа используется небесный дракон: сначала скрывающийся в глубине вод за горизонтом, дракон затем появляется на полях, перед тем как внезапно прыгнуть ввысь и полететь по летнему небу.
Движение небесного дракона имеет множество различных значений: некоторые современные ученые рассматривают его как простую ссылку на созвездие Дракона в китайской системе звездного неба, тогда как большинство традиционно предпочитает видеть в нем символ императора или правителя, или же, в конце концов, просто добродетельную личность.
Голубой дракон был не просто мифическим животным. Он виден в ночном небе в виде созвездия. В те времена, когда систематизировались китайские мифы, созвездие Дракона появлялось в небе начиная с марта. Возможно, поэтому Дракона стали ассоциировать с весной и востоком» (Эдвард Л. Шонесси. «Китай. Земля небесного дракона»).
Дракон появляется из-за горизонта, ниже линии которого находится непроявленное будущее, и взлетает на небо – символ прошлого, ставшего явным, и вновь скрывается за горизонтом. Дракон объединяет прошлое и будущее, замыкая круг законов цикличности. Дракон символ трансформации и знаний, принесенных светом восходящего солнца. Дракон символ добродетельного начала в человеке.
Облачиться в одежды дракона, значит, стать силой трансформации, отождествиться с гармонией законов прошлого и будущего, нырнув из прошлого в будущее и вновь появившись на поверхности настоящего, как ныряет в воды колодца Шунь. Приверженцы школы фэн-шуй «Форма» изучали ландшафты, формы холмов и ручьев, чтобы определить подземные потоки, которые, по их утверждению, являлись венами дракона. (Эдвард Л. Шонесси. «Фэн-шуй», «Китай. Земля небесного дракона»). Стать драконом – значит, стать добродетелями, пронизывающими небесное пространство и земное.
О ритуально вышитой одежде, несущей символическое значение, можно судить, исходя из ритуалов, в которых ее использовали. Так, шелковый халат даосского жреца, участвующего в ритуале «Цзяо», украшен рисунками облаков на желтом фоне и изображениями драконов – символов небесных сил. «Пышная церемония цзяо представляет собой кульминацию ритуальной даосской практики в Китае. Датируемая частично пятым веком н. э., цзяо известна своими красивыми одеяниями, искусно выполненными запрестольными образами, мощной музыкой. Обычно цзяо проводится во время зимнего солнцестояния, когда созидательная сила Ян, как считается, находится в стадии обновления.
На священном месте жрец измеряет шагами мир в миниатюре. В ходе церемонии энергии космоса реализуются в теле верховного жреца. Даосская идея о возвращении к истокам для достижения обновления является центральной во всей церемонии: цель жреца заключается в том, чтобы обеспечить повторным наполнением силами света, жизнью, благословением, ростом и Ян все общество, как живых, так и мертвых.
Цзяо выполняется в честь «Трех достойнейших», далеких и абстрактных существ, которые являются высшими богами даосизма: Почтенный небожитель исконного начала, чистейшее воплощение изначальной ци; Почтенный небожитель, господин Дао, посредник между исконным началом и богами; Почтенный небожитель Лао-цзы, ученик и посланец первых двух» (Дженнифер Олдстоун-Мур. «Следуя путем Дао». «Китай. Земля небесного дракона»).
Одежда, расшитая небесными символами, переносит человека, его сознание в небесный мир, мир духовный, где царят чистейшие воплощения исконных начал, откуда он может черпать мудрость, силу и истину и проводить в мир земной.
«После этого все, оживленно беседуя, двинулись к дому Шуня.
– Можете взять землю, скот и дом, – бубнил Сян. – Мне нужны лишь цитра, лук и жены, ибо…
– Но без одеяния и украшений, – вставила мать Сяна. – Тебе их не носить, да и твоим женам богатство теперь ни к чему. Они станут рабынями, и я сама прослежу, чтобы они не ленились.
Войдя в дом, злодеи объявили о том, что Шунь погиб, а они вступают во владение всем его имуществом. Мачеха кинулась к сундуку и, раскрыв его, стала выбрасывать содержимое на пол. Отец, стуча палкой по половицам, ходил по горницам и ощупывал вещи. Сян же сорвал со стены цитру, сел на постель Шуня и, ударив по струнам, приказал женам раздеться и плясать. Слуха у Сяна не было. О таких людях, как он, говорят, что им наступил на ухо слон. Не успели женщины скинуть свои одежды, как в дом вступил Шунь.
Считая созидательное сознание мертвым, хаотичные силы разума, эмоций и инстинктов заполняют собой дом – сознание целиком. Сян не имеет слуха, фальшиво играет на цитре, так как это неорганизованная, необузданная инстинктивная сила, не обладающая знанием гармонии и ритма.
– Дорогие гости! Я вас не ждал в доме! – сказал он окаменевшим от ужаса злодеям. – А вы, жены, подайте моим родителям и брату угощение.
Родичи не захотели садиться за стол и, пятясь, как раки, покинули дом. Но, возбужденные богатствами Шуня и красотою его жен, злодеи вскоре опомнились и стали вновь размышлять, как наверняка погубить сына и брата.
– Я думаю, – сказала мачеха первой, – что у Шуня под рабочей одеждой было вышитое одеяние. Когда я разбирала сундук, я видела, что таких одеяний множество. Поэтому Шуня надо отравить.
– Да! Да! Отравить! – радостно подхватил Сян. – Как мы сразу не догадались? Тогда бы нам не пришлось засыпать колодец и рыть новый. У нас бы остался амбар. Я сам отправлюсь к Шуню и, извинившись перед ним, приглашу его на пир.
Придя домой, мачеха занялась приготовлением яда, заставив мужа толочь в ступе какие-то куски и крупинки. Наутро Сян отправился к Шуню, чтобы пригласить его в гости.
Едва Сян покинул дом Шуня, как он обратился к женам:
– Что же теперь мне надеть? – спросил он. – Я уверен, что они не думают мириться со мною, а намерены меня погубить.
– Иди в чем хочешь! – ответили жены. – Пей и насыщайся! Только намажься вот этим.
Они вручили супругу деревянную коробочку с каким-то зельем. Шунь разделся и стал втирать зелье в руки, ноги, лицо, грудь и живот. Спину же ему натерли жены. После этого Шунь облачился в чистое белое одеяние, расчесал волосы и, насвистывая, отправился к родичам.
Его ожидал стол, накрытый яствами, и радостные лица. Усадив Шуня на почетное место, злодеи стали потчевать гостя. Шунь ел и пил за обе щеки. Хозяева ему не уступали, так что вскоре стали расхваливать свое вино заплетающимися языками, а у Шуня, как говорят, не было ни в одном двухзрачковом глазу. Наевшись и напившись, он вежливо поблагодарил хозяев, уже валявшихся в бесчувствии на полу, и как ни в чем не бывало отправился домой.
Иллюзорные проявления – мачеха, отец и брат пытались погубить созидательное сознание в огне страстей, завалить своими «кармическими хвостами» – т. е. результатом отрицательных деяний на дне колодца – на дне души.
Отравленная пища
Теперь эти негативные начала стремятся отравить сознание иллюзорной пищей. На вид пиршественный стол прекрасен, но содержит яд хаотичных эмоций – мачехи, яд невежественного разума – отца и яд разрушительных сил инстинктов.
Волшебная мазь
Шунь натерся волшебной противоиллюзорной мазью, данной женами – мудрыми качествами психеи, мазью, нейтрализующей яд. Это мудрость, выношенная сферой души, которая отталкивает все иллюзорное, ядовитое и растворяет хаос, не давая ему овладеть силами души и сознания.
«За всеми приключениями шурина наблюдали сыновья Яо, передавая о виденном Яо. Правитель решил, что Шунь может быть его наследником. Но, будучи человеком осторожным, все же решил сам устроить зятю испытание. Он предложил ему отправиться в глухомань, населенную зверями и призраками, и, пройдя через нее, вернуться к утру.
Когда стемнело, Шунь направился в Лес ужасов, который еще никому не удавалось перейти. Во мгле сверкали зрачки Шуня, и звери в ужасе бежали, змеи, шипя, отползали в сторону, духи прятались под землю. К утру Шунь вернулся во дворец живым и невредимым».
Яо – высшее начало в сознании, соединяющее все три мира, помещает Шуня – растущее молодое сознание, но уже окрепшее в столкновениях с иллюзиями, во тьму леса, где можно заблудиться, в сферу неведения и страха, порождающих чудовищ разума и чувств.
– Сын мой! – обратился Яо к зятю. – Я убедился, что ты достоин быть наследником. Но ты еще не подготовлен к высоким обязанностям. Поэтому назначаю тебя младшим чиновником. Ты должен будешь подняться к трону по лестнице власти, с которой срывалось множество моих слуг.
И стал Шунь чиновником. Эта деятельность вскоре принесла ему прозвище Безупречный, ибо он не допускал никаких промахов. Своими четырьмя зрачками он легко различал обман и недобросовестность. Он видел людей насквозь. Поэтому, не дождавшись, пока Шунь поднимется до вершины лестницы власти, Яо передал ему бразды правления. Первым делом Шунь отправился на колеснице, запряженной драконами, в родную деревню. Мачеха уже умерла. С отцом Шунь примирился. Старец к тому времени понял, какого благодетельного сына он имел. Раскаялся и Сян. Видя искренность его раскаяния, Шунь назначил Сяна князем в области, где было много слонов».
Поднимаясь по лестнице совершенства, Шунь – молодые, победившие мрак силы сознания сменяют на троне разума уставшее старое мудрое сознание. Шунь достигает мудрости Яо и по сути становится им, вдохнув в управляющее сознание новые силы.
Шунь едет в родную деревню – осматривает свое детское сознание, из которого он вырос, отправляясь на колеснице, запряженной драконами – на крыльях небесной мудрости. Сила побед Шуня над иллюзиями дает результат – источник заблуждений – мачеха – умирает. Слепой отец Шуня, не руководимый отрицательными проявлениями эмоциональной сферы, следует теперь за зрящим сознанием. Разрушительная сила инстинктов – Сян, руководимый и направляемый организующей силой мудрого сознания – Шуня, служит созиданию и управляет всеми слонами – неорганизованными силами человека.
Шунь обладает даром видения внутреннего и внешнего, и его ясность и зоркость помогает осветить сферу тени, источник иллюзий, прогоняя змей заблуждений со своего пути.
«Став Сыном Неба, Шунь прежде всего занялся преобразованием музыки, и не только потому, что ее любил. Будучи чиновником, Шунь убедился, что ни один вор и мздоимец не любит музыки, если не считать мелодии, издаваемой золотом и серебром. Музыка, как считал Шунь, может лучше исправить нравы, чем самые суровые законы. К пятнадцатиструнным гуслям Шунь добавил еще десять струн. Он сочинил мелодию «девяти призывов» для флейты и губного органчика. Стоило зазвучать этим призывам, как в Поднебесной наступало веселье и с неба прилетали к Шуню фениксы, под покровительством которых он находился. Музыка была любимым занятием Сына Неба до конца его лет.
Шунь умер, осматривая южные земли в пустоши Цанху. Печальная весть облетела всю Поднебесную империю. Вдовы Шуня, разделявшие все горести удивительной жизни этого смертного, тотчас поспешили к месту кончины. Глаза их были застланы слезами, и они не видели ничего вокруг. Горькие слезы падали на стволы бамбука, проедая их. С тех пор на юге появился бамбук, который называют бамбуком духов реки Сян.
Останки Шуня положили в глиняный саркофаг. Когда его опустили в могилу, с неба послышалось «девять призывов», но не радость они вызвали, а слезы. Люди не видели, как к пустоши Цанху полетела стая фениксов. Они роняли на землю разноцветные перья, и там, где падало перо, будущей весной вырос великолепный цветок. Каждой весной в местности Цанху люди видели огромного слона. Он тащил борону, вспахивая пустошь. Другие слоны наблюдали за его работой, одобрительно помахивая хоботами. С тех пор в Поднебесной слоны не вытаптывали посевов и не ломали домов.
Опустевший трон Поднебесной занял Юй, тот, который усмирил потоп».
«Девять призывов» призывают фениксов с неба, являющихся символом мудрости, способной перерождать и трансформировать сознание, даровать ему крылья знаний. Какую культуру бы мы ни рассматривали, везде встречается символ девятки. В скандинавской мифологии это древо Иггдрасиль, имеющее девять веток. Еврейское древо Сефирот имеет девять веток – сфер. В русских сказках это тридевятое царство. В Древнем Египте девятки – эннеады богов, а также девять небес загробного мира.
Миф о Шуне повествует о девяти призывах. Девять – символ бесконечности, полноты и завершенности, так как далее цифры повторяются (см. «Символика чисел в сказках»). Шунь достиг вершин мудрости, победив хаос, поднявшись по лестнице преображения от сферы неведения к небесам знаний, где царствуют фениксы и небесные драконы. Девять призывов – музыка полноты пройденного пути сознания от неведения к знанию, к гармонии и истине. Изначально Шунь родился и рос в крестьянской семье, крестьянском доме. Постепенно миф повествует о том, как растущее сознание, развиваясь, покидает родительский дом невежества, где царят иллюзорные представления, и строит собственный дом познания, и, в конце концов, достигает вершин познания – обретая трон во дворце. Это путь от крестьянского дома – невежественного сознания в неограниченный, соединяющий Небо и Землю дворец мудрости. Такой же путь совершает Емеля в русской сказке – от темной избы до дворца царя. Подобный путь проходят братья Бата и Ануп в египетской сказке – от крестьянского дома и быта до дворца фараона.
Этот миф повествует о пути человека к преображению, о красоте плодов, принесенных при жизни, и их благоухании после смерти – рождающиеся весной цветы от перьев феникса, о том организованном плодотворном начале, которое каждую весну – т. е каждый новый цикл вспахивает поле для создания новых плодов. Это мудрое правление в самом себе и распространение плодов мудрости в мире.
Песнь о Гайавате (Генри Лонгфелло)
«Песнь о Гайавате», – говорит Лонгфелло, – это индейская Эдда, если я могу так назвать ее. Я написал ее на основании легенд, господствующих среди североамериканских индейцев. В них говорится о человеке чудесного происхождения, который был послан к ним расчистить их реки, леса и рыболовные места и научить народы мирным искусствам. У разных племен он был известен под разными именами: Michabon, Chiabo, Manabozo, Tarenaywagon, Hiawatha, что значит – пророк, учитель. В это старое предание я вплел и другие интересные индейские легенды…Действие поэмы происходит в стране оджибуэев, на южном берегу Верхнего озера, между Живописными Скалами и Великими Песками» (Перевод Ивана Бунина. 1898 г.).
«Подлинная ирокезская легенда о Гайавате, – пишет Дон Бирлайн в книге «Параллельная мифология», – не имеет ничего общего с историями, содержащимися в книге Лонгфелло «Песнь о Гайавате». Лонгфелло изображает Гайавату как героя алгонкинов, а не ирокезов. Действие «Песни о Гайавате» происходит в районе Верхнего Озера», тогда как настоящая родина Гайаваты, согласно ирокезам, – центр и запад штата Нью-Йорк. Мифы, пересказанные Лонгфелло, в действительности были легендами об алгонкинском божестве Мичабо».
Мы рассматриваем мифы, собранные Лонгфелло, не с точки зрения исторической точности и племенной принадлежности, а как отражение внутреннего микрокосма человека, стремящегося наделить смыслом свою вселенную.
Первая глава повествует о Владыке Жизни, сотворившем мир, о его обращении к индейским народам с призывом к миру.
…Закурил Владыка Жизни
Трубку Мира, созывая
Все народы к совещанью.
…
Гитчи Манито, всесильный,
Сотворивший все народы,
Поглядел на них с участьем,
С отчей жалостью, с любовью,—
Поглядел на гнев их лютый,
Как на злобу малолетних,
Как на ссору в детских играх…
Погрузитесь в эту реку,
Смойте краски боевые,
Смойте с пальцев пятна крови;
Закопайте в землю луки,
Трубки сделайте из камня,
Тростников для них нарвите,
Ярко перьями украсьте,
Закурите Трубку Мира
И живите впредь, как братья!»
«Большинство индейцев, – пишет в своей книге «Индейцы Великих равнин» Юрий Котенко, – верило в особую магическую силу, разлитую в мироздании. Алгонкины называли ее маниту, ирокезы – оренда, сиу – вакан. Это слово выражало и представления индейцев о высшем существе, управляющем миром…»
«Шел ли индеец в военный поход или мирно предавался радостям жизни в родном жилище, он никогда не забывал о трубке – самом почитаемом культовом предмете. Дым от нее считался лучшей жертвой Великой Тайне, и, посылая его небу, земле и четырем сторонам света, индеец молился о благоденствии своем и всех близких… Пока у индейца есть трубка – ему можно рассчитывать на помощь высших сил, и он всегда имеет шанс быть услышанным Великой Тайной» (Юрий Котенко. «Индейские амулеты»).
Для индейцев, как и для других народов древности, окружающий мир был живым, поэтому и отношение к нему было священным. У современного человека зачастую отсутствует трепетное отношение к природе, т. к. он видит в ней лишь мертвую материю и выступает по отношению к ней как потребитель. Народы древности ощущали общий пульс жизни мира, себя и природы, частью которой они себя осознавали. Также и все действия были исполнены особого значения. Если в современном мире трубки курят ради получения удовольствия, индейцы воскуряли трубку как акт молитвы, способ общения с высшим миром и достижения этого мира. Если в современном мире одежда стала по большей части украшением человека, то для индейца одежда имела сакральное значение, служила оберегом и молитвой, заповедями. Бахрома, спускающаяся с кожаных одежд индейцев, вшитая во швы – это солнечные лучи, служившие оберегом. Орлиные перья головного убора – это символ солнца и его лучей, а отдельное перо – человек (Юрий Котенко). У египтян лен был символом солнечных лучей, поэтому, надевая льняные одежды, они облачались в свет, который оберегал и охранял человека. Золотые царские диадемы в виде кобры – это Иарет – дочь солнечного бога Ра, духовная энергия, оживляющая мир. Парики – это тростники папируса, из которых лик человека рождается подобно восходящему солнцу. У древних славян нить, из которой ткали одежду, спускалась из высшего небесного мира и была символом деждевой влаги, чистоты и солнечных лучей, таким образом, славяне облачались в свет и чистоту. Не случайно цвет рубахи был белым. «Орнамент головных уборов представляет и небесную, солярную символику, идею мирового древа. Головные уборы, естественно, были связаны с солнцем…чаще всего присутствовали солярные знаки, к которым птица имела самое прямое отношение» (Е.В. Политковская. Как одевались в Москве и ее окрестностях в XVI–XVIII веках. М., «Наука», 2005).
Мэджекивис, отец Гайаваты, был сначала человеком, но, победив Великого медведя, стал владыкой ветров.
…Треснул череп под ударом.
Так убит был Мише-Моква,
Так погиб Медведь Великий,
Страх и ужас всех народов.
«Слава, слава, Мэджекивис! —
Восклицал народ в восторге.
Слава, слава, Мэджекивис!
Пусть отныне и вовеки
Ветром Запада он будет,
Властелином над ветрами!»
И могучий Мэджекивис
Стал владыкой над ветрами.
Ветер Западный оставил
Он себе, другие отдал
Детям: Вебону – Восточный,
Шавондази – теплый Южный,
А Полночный Ветер дикий
Злому дал Кабибонокке.
Победить медведя – «страх и ужас всех народов», значит, победить агрессивную, неуправляемую, разрушительную силу, подчинить ее воле организующего сознания. Медведь – архетип земной силы. Ожерелья из когтей медведя считались талисманом, придающим его обладателю силу и отвагу (Юрий Котенко. Индейские амулеты. Техника – молодежи, № 8, 1996 г.) Мэджекивис снял с Великого медведя Священный Вампум – ожерелье, т. е. он присвоил себе его священную силу.
Победив и подчинив земную силу, Мэджекивис как бы отрывается от земли, становится свободным от тяжести материи.
Стать ветром — обитателем небесной сферы, значит, подняться сознанием от материального, более тяжелого состояния к духовному, более тонкому. Аналогично этому Геракл, прежде чем принести яблоки вечной молодости и после этого последнего подвига стать бессмертным, должен победить Антея – сына земли, т. е. победить в себе земное, тяжелое, невежественное, чтобы обрести свободу и жить на небесах – в сфере бессмертной истины.
