Книга третья. Об открытии Истинного Гомера

 

 

==341

 

==342

ВВЕДЕНИЕ

В предыдущей Книге мы показали, что Поэтическая Мудрость была Простонародной Мудростью народов Греции, сначала — Поэтов-Теологов, потом — Героических Поэтов; из этого неизбежно следует, что и Мудрость Гомера ничем не отличалась от этой Простонародной Мудрости; однако, поскольку Платон оставил нам глубоко укоренившееся мнение о том, что Гомер был вооружен будто бы возвышенной Тайной Мудростью545 (в чем за Платоном следовали на всех парусах и другие Философы, в первую очередь Плутарх546, написавший об этом целую книгу), постольку здесь мы, в частности, займемся исследованием того, был ли вообще Гомер Философом; по поводу такого сомнения также целую книгу написал Дионисий Лонгин, упомянутый Диогеном Лаэртским в "Жизнеописании Пиррона"547.

О ТАЙНОЙ МУДРОСТИ, приписывавшейся до сих пор Гомеру

Следует допустить только то, что допустить во всяком случае необходимо: Гомер должен был стоять на уровне совершенно простонародных чувств, а потому и простонародных нравов Греции, в его времена еще совершенно варварской, ибо такие простонародные чувства и такие простонародные нравы дают подлинный материал Поэтам. Поэтому следует также допустить то, о чем рассказывает сам Гомер: что Богов ценили по их силе; так, например, своею величайшею силой Юпитер хочет доказать (в Мифе о великой Цепи), что он — Царь людей и Богов, как мы отметили выше. На основе таких простонародных взглядов Гомер изображает, как вполне вероятное, что Диомед с помощью Минервы ранит Венеру и Марса; эта же Минерва в распре богов обнажает Венеру и ранит Марса, бросив в него камень: вот в какой мере Минерва народных верований была Богиней Философии! И как хорошо она пользуется оружием, достойным Мудрости Юпитера! Следует также допустить рассказ Гомера о бесчеловечном обычае делать отравленные стрелы

 

==343

 

Книга третья

(авторы, писавшие о Естественном Праве Народов, утверждают, что этого обычая нации придерживались всегда; однако он существовал также и среди в высшей степени варварских греческих народов, которым приписывалось распространение культуры в мире): поэтому Улисс отправляется в Эфиру за ядовитыми травами. Гомер рассказывает также об обычае оставлять непогребенными убитых в сражении врагов на съедение воронам и собакам; поэтому так трудно было несчастному Приаму выкупить труп Гектора у Ахилла, который в течение трех дней волочил обнаженный труп за своей колесницей вокруг стен Трои. Таким образом, если цель Поэзии — укрощать свирепость простонародья, и если учителя его — Поэты, то Гомер не был человеком мудрым в этом смысле, так как он не стал бы такими дикими чувствами и обычаями пробуждать в простонародье удивление, а тем самым услаждать его и посредством наслаждения еще больше укреплять эти обычаи и чувства. Он не был мудрым человеком, когда пробуждал в грубом простонародье удовольствие от ругани Богов, не говоря уже о Героях: так, например, в "Распре Богов" мы читаем, что Марс называет Минерву "песья муха"; Минерва наносит удар Диане; Ахилл и Агамемнон, первый — величайший из героев Греции, второй — Глава Греческого Союза, и оба — Цари, называют друг друга собаками, а так едва ли стали бы теперь говорить даже персонажи слуг в Комедиях. Но, Бог мой! какого другого названия, как не глупость, заслуживает мудрость Гомерова предводителя, Агамемнона? Он принужден был Ахиллом выполнить свой долг и вернуть Хрисеиду ее отцу Хрису, жрецу Аполлона, так как этот Бог за такое похищение наслал язву на греческое войско в виде жесточайшей чумы; и считая, что он здесь чем-то поступился, Агамемнон думает восстановить свою честь путем такой справедливости, которая вытекает из такой же мудрости: он несправедливо отнимает Брисеиду у Ахилла, носящего в себе судьбу Трои, и если бы разочарованный Ахилл ушел со своими людьми и своими кораблями, то что сделал бы Гектор с остатками Греков, спасшимися от чумы? Таков Гомер, которого до сих пор считали установителем греческого Благонравия, т. е. Цивилизации! А ведь с этого события начинается та нить, из которой он сплетает всю "Илиаду" с главными Персонажами в виде такого Предводителя и такого Героя, какими мы видели Ахилла в главе "О Героизме первых народов"! Таков Гомер, недосягаемый творец Поэтических Характеров, как мы покажем ниже, раз уже два самые великие из них

 

==344

 

О Тайной Мудрости, приписывавшейся Гомеру

столь мало подходят к нашей Человеческой Гражданской Природе! Однако они в высшей степени соответствуют героической Природе, как было сказано, щепетильной в вопросах чести. Что же можем мы сказать дальше о его Героях, которым настолько приятно вино, что в случае душевных огорчений они находят утешение только в том, что напиваются, и прежде всех других — мудрый Улисс? Такие утешения поистине достойны Философа!

Скалигер показал, что почти все сравнения Гомер берет из мира зверей или лесов; однако следует допустить, что это было необходимо Гомеру для того, чтобы сделать себя более понятным народу дикому и лесному; а так как ему это настолько удалось, что его сравнения несравненны, то они принадлежат, несомненно, уму невоспитанному и не просвещенному какой-либо Философией. Не могла также зародиться в душе очеловеченной и разжалобленной какойнибудь Философией та лютость и дикость стиля, с которым Гомер описывает столь многочисленные и разнообразные кровопролитные сражения, многочисленные и разнообразные способы странных и жестоких видов убийства, составляющих главным образом всю возвышенность "Илиады". Кроме того, то постоянство, которое основывается и закрепляется изучением Мудрости Философов, не могло изобрести столь легкомысленных Богов и Героев: одни из них при каждом доводе, приводящем противоположные соображения, успокаиваются и стихают, хотя только что были взволнованы и потрясены. Другие в пылу самого неистового гнева, вспоминая что-нибудь жалостливое, разражаются жесточайшими слезами. (Совершенно так же из времен вернувшегося варварства Италии, в конце которого выступил Данте, Тосканский Гомер, воспевавший только исторические факты, у нас есть сообщение, что Кола ди Риенцо548 — его Жизнеописание, как мы говорили выше, живо изображает такие же нравы, как нравы Героев Греции в рассказах Гомера — разливается в безудержных слезах при упоминании о несчастном положении Рима тех времен, когда он был подавлен могущественными, — и сам Кола ди Риенцо и те, кто с ним рассуждал на эту тему). Третьи, наоборот, мучимые величайшим горем, совершенно забывают свои несчастья, если им предстоит что-нибудь радостное, как, например, мудрому Улиссу — трапеза у Алкиноя, и целиком предаются веселью. Четвертые, совершенно тихие и спокойные, при невинном слове кого-нибудь другого, если оно приходится им не по нраву, так обижаются и впадают в

 

==345

 

Книга третья

такой слепой гнев, что угрожают сказавшему немедленной и ужасной смертью: таков Ахилл, принимающий в своем шатре Приама (который ночью, под руководством Меркурия, пришел к нему совершенно один через лагерь Греков, чтобы выкупить труп Гектора, как мы говорили об этом в другом месте) и допускающий его к своему столу; и из-за одного не понравившегося ему слова сожаления о столь доблестном сыне, которое непреднамеренно сорвалось с уст несчастнейшего отца, Ахилл забывает самые священные законы гостеприимства и отбрасывает оказанное ему доверие (ведь Приам пришел к нему совершенно один, так как полагался лишь на него одного); он ничуть не растроган многочисленными и тяжкими несчастиями этого Царя, состраданием к этому Отцу, почтением к этому старцу; он совершенно не задумывается об общей судьбе, которая больше всего другого может вызвать сочувствие, — наоборот, он впадает в животный гнев и угрожает раздробить Приаму голову. И в то же самое время он безбожно упрямится, не желая простить личную обиду, нанесенную ему Агамемноном (ведь если даже обида эта и очень серьезна, все же несправедливо было мстить за нее разорением своей родины и гибелью всей своей нации); и он, носящий в себе судьбу Трои, радуется тому, как погибают Греки, жестоко избиваемые Гектором; ни сострадание к родине, ни слава нации не побуждают его прийти к ним на помощь, и он приносит ее в конце концов только для того, чтобы утолить свое личное горе, когда Парис549 убил его любимого Патрокла. А об отнятой у него Брисеиде он продолжает беспокоиться даже после своей смерти, до тех пор пока несчастная и прекраснейшая царственная девушка Поликсена из разоренного дома еще недавно богатого и могущественного Приама, ставшая несчастной рабыней, не была принесена в жертву на его могиле и не напоила его жаждущий мщения прах последней каплей своей крови. Не говорим уже вовсе о том, что совершенно непонятно, как мог серьезный и привыкший мыслить Философ заниматься придумыванием тех многочисленных бабьих сказок для детей, которыми Гомер наполнил другую свою поэму — "Одиссею".

Такие нравы, грубые, невоспитанные, свирепые, дикие, непостоянные, неразумные или неразумно-упрямые, легкомысленные и глупые, какими мы их показали в Книге II, в "Короллариях о Героической Природе", могут принадлежать только людям, по слабости ума — почти что детям, по силе воображения — как бы женщинам, по пылу страстей

 

==346

 

О Родине Гомера

— как бы самым неистовым юношам. Поэтому приходится отрицать у Гомера всякую Тайную Мудрость. Все рассмотренное здесь — материал, из которого начинают возникать сомнения, ставящие нас в необходимость произвести Исследование об Истинном Гомере.

О РОДИНЕ ГОМЕРА

Такова была предполагавшаяся до сих пор Тайная Мудрость Гомера. Теперь коснемся его Родины, о которой спорили почти все города Греции, причем не было недостатка и в таких мнениях, которые хотели сделать Гомера Итальянским Греком (над доказательством этого напрасно трудился Леоне Алаччи, "De Patria Homeri"). Но так как у нас нет, конечно. Писателя более древнего, чем Гомер (как это решительно утверждает Иосиф Флавий против Грамматика Апиона), и так как Писатели появились лишь через много лет после него, то мы принуждены при помощи нашей Метафизической Критики открыть истину и относительно века и относительно Родины Гомера, рассматривая его как Создателя Греческой Нации, каким его и считали до сих пор.

Гомер, автор "Одиссеи", происходил, несомненно, из западной Греции, и притом с юга. Это удостоверяет нам то золотое место550, где Алкиной, царь Феакийцев (ныне остров Корфу), предоставляет собирающемуся уезжать Улиссу хорошо оснащенный корабль своих подданных, которые, как он говорит, настолько опытные моряки, что они могли бы, если ему понадобится, довезти его до Эвбеи (ныне Негропонта): те, кому случайно пришлось ее увидеть, говорили, что она очень далека (как бы Ultima Thule греческого мира). Это место с очевидностью показывает, что Гомер, автор "Одиссеи", отличен от автора "Илиады", так как Эвбея не слишком далека от Трои11, которая находилась в Азии на берегу Геллеспонта, там, где у чрезвычайно узкого пролива ныне

а которая находилась на восточном берегу Босфора Фракийского, почему ее и называли "Землей Слепых": она была основана в очень неудачном месте, тогда как неподалеку противоположный берег, где находился Константинополь, чрезвычайно приятен. Кроме того, во времена Гомера Греки под Троей назывались Ахейцами (по ним была названа Ахайя), и так как впоследствии это название распространилось повсюду, то это значит, что там собралась в союзе ради этой войны вся Греция, как говорилось выше.— И несомненно и т. д.

 

==347

 

Книга третья

стоят две крепости: до сих пор они называются Дарданеллы и вплоть до наших дней сохраняют происхождение от слова "Дардания" — древняя область Трои.

И несомненно, у Сенеки561 мы читаем, что среди Греческих Грамматиков был знаменит вопрос о том, принадлежали ли "Илиада" и "Одиссея" одному и тому же Автору. Спор греческих городов за честь иметь Гомера своим гражданином происходит оттого, что почти каждый из них замечал в его Поэмах свои простонародные слова, способы выражения и диалектные особенности: сказанное здесь послужит нам для Открытия Истинного Гомера".

О ВЕКЕ ГОМЕРА

О Веке Гомера нам свидетельствуют следующие места из его Поэм. I. Ахилл на похоронах Патрокла показывает почти все те виды игр, которые впоследствии на Олимпийских играх устраивала самая культурная Греция. II. Были уже открыты Искусства Литья в низком рельефе и Резьбы по металлам, что помимо всего другого доказывает щит Ахилла, как мы видели выше; Живопись не была еще изобретена, так как Литейное искусство абстрагирует поверхности с некоторой выпуклостью, искусство Резьбы делает то же самое с некоторой углубленностью. Живопись же абстрагирует абсолютные поверхности, что представляет собою самую трудную работу ума: поэтому ни Гомер, ни Моисей не упоминают о вещах живописных — доказательство их Древности! III. Изысканность садов Алкиноя, величие его

а Совершенно аналогичное этому произошло и с Данте552. Совершая ошибку, какую делали также и мы, до сих пор полагали, что он собирал у всех народов Италии речения для своей "Комедии"; но для Данте не хватило бы и многих жизней, чтобы иметь наготове для каждого отдельного случая ту массу речений, из которых он компонует свою "Комедию". В действительности же дело происходило так: когда через триста лет Флорентийцы занялись разбором своего языка и когда они заметили у Данте множество таких речений, авторов которых они не могли найти во Флоренции, но видели, что они рассеяны по народам Италии (соответственно очень много таких речений еще живет среди нашего неаполитанского плебса, еще больше — в наших окрестностях, и чрезвычайно много — в наших провинциях), тогда они впали в указанную ошибку, не замечая того, что когда Данте пользовался этими речениями, они должны были существовать также и во Флоренции: ведь Данте должен был пользоваться языком, понятным всей Италии вообще.

 

==348

 

О Веке Гомера

дворца и великолепие его стола доказывают нам, что Греки восхищались уже пышностью и роскошью. IV. Финикияне уже привозили на греческие берега слоновую кость, пурпур, аравийские курения, которыми благоухает грот Венеры; кроме того, ткань, которая тоньше сухой оболочки соломины, вышитые одежды; одно из таких одеяний было среди подарков женихов Пенелопе: оно держалось на тонких и нежных приспособлениях в виде крючков, которые распускали складки в широких местах и суживали в узких553, — изобретение, достойное изнеженности наших времен! V. Колесница Приама, в которой он приезжает к Ахиллу, сделана из кедра; пещера Калипсо также полна благоуханиями: такого вкуса к чувственным наслаждениям не понимало римское представление об удовольствиях до тех пор, пока Римляне не стали безумно растрачивать свои имущества в роскоши при Неронах и Гелиогабалах. VI. Описываются чрезвычайно утонченные купания Цирцеи. VII. Слуги Женихов прекрасны, изящны и белокуры, — именно таких стремятся иметь приятности ради при наших современных нравах. VIII. Мужчины, как и женщины, заботятся о своих длинных волосах, за что Гектор и Диомед упрекают изнеженного Париса. IX. Гомер рассказывает, что его Герои всегда питаются жареным мясом; эта пища наиболее проста и непритязательна по сравнению со всякой другой, так как для ее приготовления не нужно ничего, кроме угля. Обычай употребления этой пищи сохранился впоследствии в жертвоприношениях: Римляне называли prosicia мясо жертвенных животных, зажаренное на алтарях, — потом его резали, чтобы раздать приглашенным; впоследствии его поджаривали, как и простое мясо, на вертеле; поэтому, когда Ахилл угощает Приама, он сам рассекает ягненка, — его поджаривает Патрокл564, — приготовляет стол и ставит на него хлеб в корзинах, так как Герои не устраивали пиров, которые не были бы в то же время жертвоприношениями, когда Герои являлись одновременно и Жрецами (у Латинян сохранилось слово epulae, т. е. пышные обеды, устраивавшиеся по большей части людьми значительными; и слово epulum — общественный пир для народа, и священная трапеза, за которой пировали Жрецы, называвшиеся Epulones555); поэтому Агамемнон сам закалывает двух ягнят и таким жертвоприношением освящает военный договор с Приамом; таким образом, тогда было величественной идеей то, что теперь нам кажется приличествующим мяснику! Позднее должно было появиться вареное мясо, для приготовления которого, кроме огня, необходимы также вода и котел, а вместе с тем и треножник

 

==349

 

Книга третья

(вареным мясом Вергилий заставляет питаться своих Героев; они у него также жарят мясо на вертеле). В конце концов появилась приправленная пища, для которой помимо всего сказанного необходима также и приправа. Вернемся теперь к героическим трапезам Гомера. Хотя самая изысканная пища греческих Героев, по его рассказам, — это мука с сыром и медом, все же он пользуется двумя сравнениями из рыболовства; а Улисс, притворившись бедняком и прося милостыни у одного из Женихов, говорит ему, что Боги гостеприимным Царям, т. е. милосердным к бедным пришельцам, даруют рыбообильные моря, так как рыба придает особенную изысканность трапезам. X. Наконец, — и это для нас особенно важно, — Гомер, кажется, появился в такие времена, когда в Греции уже пало Героическое Право и начала процветать народная Свобода, так как Герои заключают браки с чужестранками, а незаконные дети принимают участие в наследовании царств; так и должно было происходить: ведь задолго до этого времени Геркулес, окрашенный кровью безобразного кентавра Несса, впал в неистовый гнев и умер, т. е., как это было разъяснено в Книге II, Героическое Право кончилось.

Итак, если мы только не захотим совершенно отрицать по поводу Века Гомера всех этих свидетельств, собранных из различных мест его же собственных Поэм (и больше не из "Илиады", а из "Одиссеи", которую, по мнению Дионисия Лонгина, Гомер написал уже в старческом возрасте), то мы присоединимся к мнению тех, которые помещают Гомера через много лет после Троянской Войны, т. е. через промежуток времени в четыреста шестьдесят лет, примерно во времена Нумы. И все же мы думаем, что доставляем им удовольствие, если не помещаем Гомера во времена еще более к нам близкие, так как говорят, что Псамметих уже после Нумы открыл Египет Грекам, которые (на основании бесчисленных мест из "Одиссеи") уже задолго до этого открыли в своей Греции торговлю с Финикиянами, и греческие народы уже не меньше наслаждались ею, чем финикийскими товарами, как и теперь Европейцы наслаждаются товарами из Индии. Таким образом, со всем этим согласуются два следующие обстоятельства: Гомер не видел Египта, но он очень много рассказывает и о Египте, и о Ливии, и о Финикии, и об Азии, и особенно об Италии и Сицилии — по сообщениям, какие Греки получали от Финикиян.

Однако, мы не видим, чтобы эти многочисленные стороны утонченных нравов хорошо согласовались с многочисленными

 

К оглавлению

==350

 

О Поэтическо-Героической силе Гомера

проявлениями свирепости и дикости, которые Гомер в то же самое время приписывает своим Героям, в особенности в "Илиаде". Таким образом, ne placidis coeant immitia556; кажется, что эти Поэмы разрабатывались и были завершены в течение долгого времени и многими руками. Итак, вследствие сказанного здесь возрастают те сомнения о Родине и о веке мнимого Гомера, которые понуждают нас к Исследованию об Истинном Гомере.

О НЕДОСТИЖИМОЙ ПОЭТИЧЕСКО-ГЕРОИЧЕСКОЙ СИЛЕ ГОМЕРА

Отсутствие какой бы то ни было Философии у Гомера, как мы показали выше, а также сделанные нами открытия относительно его родины и века заставляют нас сильно подозревать, не был ли он вообще человеком совершенно простонародным; это же подтверждает нам следующее замечание Горация в "Ars Poetica": Гораций говорит, что безнадежно трудно после Гомера изобрести совсем новые характеры, т. е. Персонажи Трагедий, почему он и советует Поэтам брать их из Поэм Гомера557. Теперь сопоставим эту безнадежную трудность со следующей: Персонажи Новой Комедии как раз выдуманы совершенно наново, и даже по одному афинскому закону Новая Комедия могла появляться на театрах только с новоизобретенными характерами; и Греки так счастливо преуспели в этом, что Латиняне, несмотря на всю свою гордость, отчаялись соревноваться с ними, говоря, по сообщению Фабия Квинтилиана: cum Graecis de Comoedia non contendimus558.

К этой Горациевой трудности прибавим мы более пространно также и две следующие. Одна из них такова: как это оказалось возможным, что Гомер, появившийся раньше, был неподражаемым Героическим Поэтом, тогда как Трагедия, появившаяся позже, имела столь грубые начатки, как каждый знает и как более подробно мы увидим это здесь ниже? Вторая — каким образом Гомер, появившийся раньше всех Философий и всех Поэтических и Критических Искусств, оказывается самым возвышенным из всех самых возвышенных Поэтов, — какими являются Поэты Героические, — тогда как после, когда уже были открыты и Философии, и Поэтические и Критические Искусства, не было ни одного поэта, который мог бы даже отдаленно сравняться с ним?

 

==351

 

Книга третья

Но все же, оставив в стороне эти две наши трудности, одна лишь трудность, указанная Горацием, в сопоставлении с тем, что мы сказали о Новой Комедии, должна была бы принудить Патрицци, Скалигера, Кастельветро и других видных учителей Поэтики исследовать причину такого отличия Гомера от других позднейших поэтов.

Эта причина может быть найдена только в том происхождении Поэзии, которое мы открыли выше в книге "О Поэтической Мудрости", и следовательно, в открытии Поэтических Характеров, единственно заключающих в себе всю сущность этой Поэзии. Ведь Новая Комедия показывает портреты современных нам человеческих нравов; над такими нравами размышляла Сократическая Философия, а потому на основании ее общих максим о Человеческой Морали Греческие Поэты могли (они были глубоко учены в этой философии, например Менандр, по сравнению с которым Латиняне называли Теренция "полу-Менандром"), могли, говорю я, изобретать некоторые блестящие образцы вымышленных людей, блеск и сияние которых может разбудить народ, так как он настолько же восприимчив к сильным примерам, насколько неспособен научиться на рациональных максимах. Древняя Комедия брала истинных субъектов и выводила их такими, какими они были: так, например, злобный Аристофан вывел на сцене добрейшего Сократа и тем уничтожил его. Трагедия же выводит на сцену ненависть, презрение, гнев, героическую месть — следствия возвышенной природы; из них естественно вытекают страсти, язык и действия, носящие характер свирепости, суровости, жестокости, одетые удивлением; и все это в высшей степени согласовано одно с другим и единообразно в своих субъектах. Такую работу Греки могли произвести только в свои Героические времена, в конце которых должен был появиться Гомер. Это доказывается следующим положением Метафизической Критики: Мифы, которые при своем возникновении были вполне точными и сообразными, дошли до Гомера искаженными и испорченными, что можно было наблюдать во всей разобранной выше книге "О Поэтической Мудрости'111; все эти Мифы первоначально были истинными историями, а (приведем два примера: один из них — это Улисс, горящим бревном выжигающий глаз Полифема559; другой — нельзя себе представить ничего еще более непристойного — это Женихи, исключительно цари, наводняющие царский дворец Улисса, на глазах Телемаха пожирающие его имущество в кутежах и оскорбляющие стыдливость Пенелопы860).

 

==352

 

О Позтическо-Героической силе Гомера

постепенно изменявшимися и портившимися, и в конце концов дошедшими до Гомера в таком испорченном виде. Поэтому Гомера следует поместить в третий век Героических Поэтов: первый век изобрел эти мифы как истинные рассказы, — таково первоначальное и собственное значение слова ри8о^, которое сами Греки определяли как "истинный рассказ"; во второй век Поэты изменили и испортили Мифы; наконец, третий век, век Гомера, эти испорченные Мифы получил.

Но вернемся к нашей теме. По причине, указанной нами для такого явления, Аристотель в "Поэтике"561 говорит, что поэтическую ложь изобрел один лишь Гомер: ведь его поэтические характеры, несравнимые в своем возвышенном единстве (чему удивляется Гораций), были фантастическими родовыми понятиями, как мы их определили выше в "Поэтической Метафизике"; с этими поэтическими характерами греческие народы связывали все разнообразные частности, относящиеся к каждому из этих родовых понятий. Например, с Ахиллом, главным персонажем "Илиады", они связывали все свойства Героической Доблести и все чувства и нравы, вытекающие из таких свойств его природы, а именно: обидчивость, щепетильность, склонность к гневу, непримиримость, буйство, которое все свое право полагает в силе, — именно такие свойства собрал Гораций для описания характера Ахилла; а с Улиссом, главным персонажем "Одиссеи", они связывали все свойства Героической Мудрости, т. е. предусмотрительность, терпеливость, притворство, двуличность, склонность к обману, всегдашнюю защиту точного значения слов при безразличии к действиям, чтобы другие сами впадали в ошибки и сами себя обманывали. И обоим этим характерам они приписывали действия, подобающие каждому из этих двух поэтических родов, особенно шумные, которые могли бы побудить и заставить еще глупых и вялых Греков заметить их и относить их к двум поэтическим родам. Поскольку два такие характера создавала вся Нация, постольку они не могли быть созданы иначе, как естественно целостными; в этой целостности, соответствующей здравому смыслу целой Нации, и заключается целостность гармонии, т. е. красоты и прелести Мифа. А так как они были созданы чрезвычайно сильной способностью воображения, то они не могли быть созданы иначе, как возвышенными. От этого остались в Поэзии два следующие вечные свойства: одно из них заключается в том, что поэтически-возвышенное всегда должно быть едино с народным; второе — в том, что

 

==353

 

Книга третья

те народы, которые первоначально сами выработали эти героические характеры, теперь обращают внимание на человеческие нравы только по поводу шумных характеров, являющихся самыми блестящими образцами.

ФИЛОСОФСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

для Открытия Истинного Гомера

С таким положением дел следует сопоставить следующие Философские доказательства. I. Во-первых, то, о чем мы говорили выше в Аксиомах582: что люди естественно склонны сохранять воспоминания о тех порядках и тех законах, которые удерживают их в обществе. II. Ту истину, которую понял Лодовико Кастельветро: что сначала должна зародиться История, а потом — Поэзия (так как История — это простое изъяснение истины, а Поэзия — кроме того, еще и подражание); Кастельветро, человек чрезвычайно остроумный, не умел воспользоваться этой истиной для открытия истинных Оснований Поэзии путем сопоставления ее со следующим философским доказательством, которое мы здесь выставляем в качестве. III. Поскольку Поэты несомненно существовали прежде простонародных Историков, постольку первая История должна была быть Поэтической. IV. Мифы при своем возникновении были истинными и строгими рассказами (поэтому р08ос — "сказание" — определяли как "истинный рассказ", о чем мы многократно говорили выше); они зарождались первоначально по большей части грубыми, а потому позже становились несоответствующими, затем они изменялись и вследствие этогЪ становились неправдоподобными, потом — темными, а отсюда и соблазнительными, и, наконец, невероятными: таковы семь Источников трудности Мифов, которые легко можно встретить во всей II Книге563. V. И, как было показано в той же Книге, такими искаженными и испорченными дошли эти Мифы до Гомера^ VI. Поэтические характеры, в которых заключается вся сущность Мифов, возникли из потребности природы, неспособной абстрагировать формы и свойства от предметов; следовательно

а Мы доказали всей Поэтической Мудростью, и прежде всего двумя отмеченными немногим выше мифами (о горящем бревне Улисса, которым он ослепляет Полифема, и о Женихах Пенелопы), насколько испорченными эти мифы дошли до Гомера.

 

==354

 

Философские доказательства

, они были способом мышления для целых народов, поставленных перед такой природной потребностью, а это происходило во времена их наибольшего варварства; неизменное свойство этих мифов — всегда расширять частные идеи: об этом у нас есть прекрасное место из "Этики" Аристотеля, где он говорит, что люди недалекие из каждой частности делают максиму564; в этих словах должна заключаться причина того, почему человеческое сознание, — а оно бесконечно, — будучи стеснено сильными чувствами, может проявить свою почти что божественную природу только в том, чтобы расширять посредством фантазии такие частности; поэтому же, может быть, у греческих, а равно и у латинских Поэтов образы как Богов, так и Героев всегда превосходили размеры человека; а во времена вернувшегося варварства живописные изображения, в особенности Бога-Отца, Иисуса Христа, Девы Марии, были чрезмерно велики. VII. Так как у варваров отсутствует рефлексия, которая при плохом пользовании ею становится матерью лжи, то первые Латинские Героические Поэты воспевали истинные Истории, т. е. Римские войны; и во времена вернувшегося варварства вследствие такой его природы тогдашние Латинские Поэты не воспевали ничего другого, кроме Историй: таковы Гунтерус, Гульельмо Пульезе и др.; и авторы Романсов тех времен думали, что пишут истинные Истории; поэтому же Боярдо и Ариосто, появившиеся в просвещенные Философией времена, заимствовали персонажи своих Поэм из Истории Турпина, архиепископа Парижского. Под влиянием той же самой природы варварства, которое из-за недостатка рефлексии неспособно выдумывать, почему оно и было естественно искренним, откровенным, правдивым, благородным и великодушным, — под влиянием всего этого сам Данте, хоть он и был очень сведущ в самой высокой Тайной Науке, выводит в своей "Комедии" Истинные Лица и Истинные Деяния умерших. Поэтому он и назвал свою Поэму "Комедией", — ибо такова была Древняя Комедия Греков, которая, как мы выше сказали, выводила на сцену действительно существовавшие лица. В этом Данте был похож на Гомера "Илиады", которую Дионисий Лонгин называет целиком Драматической, т. е. репрезентативной, тогда как "Одиссея" целиком повествовательна565. Также и Франческо Петрарка, несмотря на свою необыкновенную ученость, все же по-латыни воспевал Вторую Пуническую Войну, а "Триумфы" его, написанные по-тоскански и носящие героический оттенок, — это всего только Собрание Историй. И здесь

 

==355

 

Книга третья

зарождается блестящее доказательство того, что первые Мифы были Историями: ведь Сатира говорила плохое о лицах не только живых, но даже наиболее известных. Трагедия избирала в качестве своего предмета Персонажи Поэтической Истории, Древняя Комедия выводила на сцену знаменитые живые Персонажи, Новая Комедия, зародившаяся во времена наиболее развитой рефлексии, в конце концов изобретала Персонажи совершенно наново; совершенно так же на итальянском языке Новая Комедия воскресла только тогда, когда начался поразительно ученый шестнадцатый Век. Ни у Греков, ни у Латинян никогда не был изобретен наново такой персонаж, который стал бы главным субъектом трагедии. Вкус простонародья серьезно подтверждает нам это тем, что он не желает Музыкальных Драм с трагическими сюжетами, если они не заимствованы из Истории; и в то же время он принимает вымышленные сюжеты Комедий, так как они носят характер личный, а потому и неизвестный, и простонародье легко верит их истинности. VIII. Если такими были Поэтические Характеры, то их поэтические. аллегории необходимо и единообразно должны были заключать в себе исторические значения из первых времен Греции, как это было доказано выше всей Поэтической Мудростью. IX. Такие Истории должны были естественно сохраняться в воспоминаниях Общины народов — согласно первому только что упомянутому философскому доказательству: как бы Дети наций, народы должны были обладать поразительно сильной памятью. И это — не без божественной предусмотрительности, так как до времен Гомера и даже некоторое время после него не были еще изобретены Простонародные Письмена, как мы это многократно слышали выше от Иосифа Флавия против Апиона. При такой человеческой необходимости народы, которые почти целиком были телом и почти совершенно лишены были рефлексии, обладали чрезвычайно живыми чувствами для ощущения частностей, сильной фантазией для восприятия и расширения последних, острым умом для сведения их к соответствующим фантастическим родам и крепкой памятью для их удержания: эти способности, правда, принадлежат сознанию, но все они корнями своими уходят в тело и от тела берут свою силу. Поэтому память — то же самое, что фантазия, почему она и называется memoria у Латинян; так, например, у Теренция мы находим memorabile в смысле вещи, которую можно вообразить себе; Латиняне обычно говорили comminisci вместо "выдумать", что характерно для фантазии, — отсюда commentum,

==356

 

Философские доказательства

т. е. выдумка". С другой стороны, "фантазия" по-итальянски значит также и ingegno ("гений", "ум"): так, во времена вернувшегося варварства говорили uomo fantastico — "человек с фантазией" вместо uomo d'ingegno — "умный" или "талантливый человек"; таким был Кола ди Риенцо, по словам современного автора, написавшего его "Жизнь". Таким образом, нужно различать следующие три вида: память, поскольку она сохраняет вещи, фантазию, поскольку она изменяет вещи и подражает им, ум, поскольку он переворачивает их и располагает в некотором соответствии и порядке; поэтому Поэты-Теологи называли Память матерью Муз. X. Следовательно, Поэты должны были быть первыми Историками Наций; именно здесь Кастельветро не сумел воспользоваться своими собственными словами для того, чтобы открыть истинные Основания Поэзии: и он и все другие, размышлявшие на эту тему, начиная с Аристотеля и Платона, могли легко заметить, что у всех Языческих Историй — мифические начала, как мы предположили в Аксиомах и доказали в книге "О Поэтической Мудрости". XI. Смысл Поэзии доказывает, что никому невозможно стать одинаково возвышенным Поэтом и Метафизиком: ведь Метафизика абстрагирует сознание от чувств, а Поэтическая Способность должна погрузить все сознание в чувства; Метафизика возвышается до универсалий, а Поэтическая Способность должна углубиться в частности. XII. В силу выставленной выше Аксиомы567: в каждой Способности может преуспеть при помощи техники тот, кто не склонен к ней по природе, но в Поэзии совершенно невозможно тому, кто не склонен по природе, преуспеть при помощи техники, — в силу этого Искусства Поэтики и Искусства Критики служат только для того, чтобы воспитать талант, но не могут сделать его великим, так как утонченность — это малая добродетель, а величие по самой своей природе пренебрегает всем малым: великий разрушительный поток не может не нести с собою мутную воду и не переворачивать камни и стволы своим стремительным течением; поэтому так называемые "низкие вещи" столь часто встречаются у Гомера. XIII. Но из этого не следует, что Гомер перестает быть Отцом и Царем всех возвышенных Поэтов. XIV. Так как мы слышали

а с другой стороны, meinoria значит также и "ум" у того же Теренция: там, где Парменону нужна Мисида для того, чтобы устроить ловушку, он говорит ей: Nunc, Mysis, mihi opus est tua exprompta memoria566.

 

5- 48

 

==357

 

 

Книга третья

, что Аристотель считает недостижимой ложь Гомера; и совершенно также Гораций считает неподражаемыми его характеры. XV. Гомер возвышен, как никто, в поэтических сентенциях (как мы показали в "Короллариях о Героической Природе", в Книге II), которые должны быть представлениями об истинных страстях или же силою огненной фантазии должны быть созданы такими, чтобы мы чувствовали их истинность; для этого они должны быть индивидуализированы в тех, кто их чувствует; поэтому мы и определили выше, что житейские максимы, поскольку они всеобщи, являются сентенциями Философов, а рефлексия о страстях принадлежит ложным и холодным Поэтам. XVI. Поэтические сравнения с вещами дикими и лесными, как мы выше отметили, совершенно несравненны у Гомера. XVII. Свирепость Гомеровых битв и смертей, как мы видели выше, составляет все поразительное величие "Илиады". XVIII. Однако такие сентенции, такие сравнения, такие описания, как мы доказали выше, не могли быть естественными у спокойного, образованного и кроткого Философа. XIX. Нравы Гомеровых Героев — это нравы детей — по легкомыслию ума, женщин — по силе фантазии, неистовых юношей — по пламенному кипению гнева, как это было показано выше: следовательно, невозможно было Философу выдумать их с такою естественностью и так удачно. XX. Глупости и несообразности (как это было здесь выше доказано) являются следствием бессилия выразить себя при крайней бедности языка, когда греческие народы вырабатывали еще свой язык в период его становления. XXI. Даже если бы у Гомера и были самые возвышенные мистерии Тайной Мудрости (чего на самом деле нет, как мы доказали в книге "О Поэтической Мудрости"), то все же так, как они звучат, они не могли быть представлениями ума ясного, придерживающегося порядка, и серьезного, какой подобает Философу. XXII. Поэтическая Речь, как мы видели выше в Книге II, в главе "О Происхождении Языков", была речью посредством подобий, образов, сравнений, порожденной бедностью родовых и видовых понятий, которые необходимы для правильного определения вещей: следовательно, эта речь была порождена природной необходимостью, общей для целых народов. XXIII. Вследствие природной необходимости (как уже было сказано в Книге II) первые нации говорили героическим стихом; также и здесь следует удивляться Провидению: в то время, когда еще не были изобретены буквы Простонародного Письма, нации говорили в стихах, которые метрами и ритмами

 

==358

 

Филологические доказательства

помогают памяти наиболее легко сохранить их Семейную и Гражданскую Историю..XXIV. Такие Мифы, такие сентенции, такие нравы, такой язык, такие стихи назывались героическими; они процветали в те времена, в которые История собрала нам Героев (как это было полностью показано выше в Книге "О Поэтической Мудрости"). ХХУ. Итак, все вышеперечисленное было свойственно целым народам, и следовательно, оно было общим для каждого отдельного человека в этих народах'1. XXVJ. Однако, так как из этой природы вытекали все перечисленные выше свойства, которые сделали Гомера величайшим из Поэтов, то мы отрицали, что Гомер был Философом. XXVII. Кроме того, мы доказали выше, в Книге "О Поэтической Мудрости", что смысл Тайной Мудрости был вложен в Гомеровы Мифы Философами, появившимися позднее. XXVIII. Но так как Тайная Мудрость может принадлежать лишь немногим отдельным людям, то гармония поэтических героических характеров (в чем заключается вся сущность Героических Мифов) не может быть теперь достигнута людьми, как бы они ни были сведущи в Философии и в Искусствах Поэтики и Критики; именно ради этой гармонии Аристотель прославляет Гомера, как недостижимого в своей лжи; то же самое говорит Гораций, признавая неподражаемость его характеров.

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

для Открытия Истинного Гомера

К этим многочисленным Философским Доказательствам, полученным, по большей части, при помощи Метафизической Критики основателей языческих наций (в число последних следует включить и Гомера, так как у нас во всяком случае нет более древнего по сравнению с ним светского писателя, как это решительно утверждает Иосиф Флавий), теперь присоединяются следующие Филологические Доказательства. I. Все Древние Светские Истории имеют мифические начала. II. Варварские народы, замкнутые от всех других наций мира, например Древние Германцы и Американцы, сохраняли в стихах начала своей Истории, — соответственно тому, что мы видели выше. III. Человеческую историю начали писать Поэты. IV. Как и во времена вернувшегося варварства Латинские Поэты писали Историю. V. Манетон

а обратно тому. Тайная мудрость, свойственная отдельным людям, не может быть общей для целых народов.

 

»

 

==359

 

 

Книга третья

, верховный египетский первосвященник, возвел древнейшую Египетскую Историю, написанную иероглифами, к возвышенной Естественной Теологии. VI. А в книге "О Поэтической Мудрости" мы доказали, что то же самое сделали Греческие Философы с древнейшей Историей Греции, рассказанной посредством Мифов. VII. Поэтому выше, в книге "О Поэтической Мудрости", мы должны были придерживаться пути, совершенно противоположного тому, каким шел Манетон, и вместо мистических значений восстановить в Мифах их прирожденные исторические значения; а те естественность и легкость, без насилия, ухищрений и искажений, с которыми нам удалось это сделать, доказывают подлинность содержащихся в Мифах Исторических Аллегорий. VIII. Серьезным доказательством этому является следующее: Страбон568 в одном золотом месте утверждает, что еще до Геродота и даже до Гекатэя Милетского вся История Народов Греции была написана их Поэтами. IX. И мы в Книге II доказали, что первые Писатели Наций, как Древних, так и Современных, были Поэтами. X. Есть два золотых места в "Одиссее"569, где, желая похвалить кого-нибудь за хороший рассказ истории, говорят, что он рассказал ее, как Музыкант и как Певец: этими последними были, несомненно, Гомеровы Рапсоды, т. е. люди из простонародья, которые в отрывках сохраняли на память книги Поэм Гомера. XI. Гомер не записал ни одной из своих Поэм, как это уже много раз решительно утверждал нам Иосиф Флавий Еврей против Апиона, греческого Грамматика. XII. Рапсоды по частям (один — одно, другой — другое) распевали книги Гомера на ярмарках и праздниках в городах Греции. XIII. По самому происхождению от двух слов, из которых образовалось слово "Рапсоды"570, последние были "сшивателями песен"; но собирали они эти песни не где-нибудь у других, а среди своих же народов; некоторые доказывают, что слово бцлрос; произошло от бцои — simul и eivsw — connectere, почему оно и значит "поручитель", так как связывает вместе кредитора и должника; насколько такое понимание происхождения этого слова отдаленно и натянуто, настолько оно удобно и характерно для обозначения нашего Гомера ("Opiipoe), который был связывателем, или составителем, Мифов. XIV. Писистратиды, Афинские тираны", разделили

а обосновались в Афинах при помощи характерного искусства: они приручили дикие нации изучением культуры; это же подметил Тацит

 

К оглавлению

==360

 

Филологические доказательства

и распределили (или велели разделить и распределить) Поэмы Гомера на "Илиаду" и "Одиссею"; отсюда понятно, какой путаной кучей вещей они должны были быть до этого, если и теперь можно наблюдать бесконечное различие стилей между первой и второй Поэмами Гомера. XV. Те же Писистратиды установили, что отныне и впредь Рапсоды должны распевать эти Поэмы на Панафинейских Празднествах, как об этом пишет Цицерон "de Natura Deorum" и Элиан, в чем ему следовал Шеффер. XVI. Но Писистратиды были изгнаны из Афин немногим раньше, чем Тарквинии из Рима; таким образом, если отнести Гомера ко временам Нумы, как мы доказали выше, то все же должен был пройти долгий век, в течение которого Рапсоды сохраняли на память Поэмы Гомера. Такое Предание подрывает всякое доверие к другому Преданию, будто Аристарх еще до времен Писистратидов произвел такое очищение, разделение и распределение Гомеровых Поэм, так как этого нельзя было сделать без Простонародного Письма, и тогда не было бы больше нужды в Рапсодах, распевавших эти Поэмы по частям и на память. XVII. Таким образом, Гесиода, оставившего свои произведения написанными, следует поместить после Писистратидов, поскольку у нас нет свидетельств того, что Рапсоды сохраняли его, как и Гомера, в памяти, и Хронологи с совершенно напрасным прилежанием помещали его на тридцать лет раньше Гомера, если только Гомеровские Рапсоды не были теми самыми Киклическими Поэтами, которые сохраняли всю Мифологическую Историю Греков, начиная с Богов и до возвращения Одиссея на Итаку. Эти Поэты, названные так от слова хйхХое — "круг", могли быть только людьми простыми, распевавшими мифы простонародью, собирающемуся в круг по праздничным дням. Может быть, именно этот круг подразумевал Гораций, говоря в "Ars poetica ": vilem patulumque orbem872; Дасье также был совершенно не удовлетворен Комментаторами Горация, которые переводили это место как "длинные эпизоды". Причина его неудовлетворенности, может быть, заключается в следующем: ведь не обязательно, чтобы длинный эпизод был в то же время и низким (vilis); таковы, например, описания наслаждений Ринальдо и Армиды в волшебном саду или рассуждение старого пастуха, адресованное к Герминии; хоть эти эпизоды

в следующем изречении из "Жизнеописания Агриколы": последний ввел то же самое в Англии: et humanitas vocabatur, quae pars servitutis erat57!.

 

==361

 

Книга третья

и длинны, все же они не низки, так как первый приукрашен, а второй тонок и нежен, и оба они благородны. Гораций, указав Трагическим Поэтам, что они должны брать свои сюжеты из Поэм Гомера, предвидит следующую трудность: если поэты будут заимствовать все мифы у Гомера, то вообще больше не будет Поэтов; поэтому Гораций отвечает им, что Эпические Мифы Гомера станут подлинными Трагическими Мифами, если Поэты будут руководствоваться следующими тремя указаниями: во-первых, если они не будут применять длинных парафраз (так, мы постоянно видим, что когда люди читают "Неистового Роланда", или "Влюбленного Роланда", или еще какой-нибудь роман в стихах широким кругам не работающих в праздничный день простолюдинов, то они декламируют каждую строфу, многословно объясняя ее им в прозе); во-вторых, если они не будут верными переводчиками; третье и последнее, наконец, указание заключается в том, что поэты не должны быть рабскими подражателями. Если же они будут следовать тем нравам, которые Гомер приписывает своим Героям, то они из этих самых нравов смогут вывести соответственно другие чувства, другие речи, другие поступки, и таким образом вокруг тех же сюжетов возникнут другие Поэты, подобные Гомеру. В той же "Ars poetica" Гораций называет Киклического поэта уличным и ярмарочным поэтом. Мы читаем, что их обычно называли Kux^ioi и 'EyxuxXiol, а Сборник их назывался КйхАос 'Етпхбс, КихХш "Етгд, Поициа 'EyxDxXiov, a иногда и без прибавления — просто kvk^oq (по наблюдению Герарда Лангбена в его Предисловии-к Дионисию Лонгину). Таким образом, оказывается возможным, что Гесиод, у которого собраны все Мифы о Богах, мог существовать до Гомера573. XVIII. По той же причине то же самое следует сказать о Гиппократе'1: он оставил большие произведения написанными, но уже не стихами, а прозой, почему они, естественно, не могли сохраняться на память; поэтому его следует поместить примерно во времена Геродота. XIX. В силу всего этого Фоссиус слишком легковерно полагал, что опроверг Иосифа Флавия тремя Героическими Надписями — Амфитриона, Гиппокоона и Лаомедонта: все они — обман, аналогичный обману фальсификаторов медалей; Мартин Скоок

а и все же мы считаем, что доставляем ему удовлетворение, так как для нации важнее написать свою Историю, чем книги по Медицине: так. Римляне очень поздно получили врачей, а блистательные нации, например Турки, и до сих пор живут без профессоров этого искусства.

 

==362

 

Филологические доказательства

присоединяется к Иосифу против Фоссиуса. XX. К этому мы прибавим, что Гомер нигде не упоминает о греческих народных буквах; он говорит, что письмо, написанное Претом Эврию, чтобы погубить Беллерофонта, как мы отметили выше, было написано знаками — отциата. XXI. Аристарх исправил Поэмы Гомера, и все же в них осталось такое разнообразие диалектов, столько языковых несообразностей, что все они должны считаться разнообразными идиомами народов Греции (не говоря уже о многочисленных вольностях в размере). XXII. Родина Гомера неизвестна, как было отмечено выше. XXIII. Почти все народы Греции хотели иметь его своим гражданином, как мы это также видели выше. XXIV. Выше были приведены весьма правдоподобные предположения, что Гомер "Одиссеи" происходил из югозападной Греции, а Гомер "Илиады" — из северо-восточной. XXV. Неизвестен также и его век. XXVI. Мнения по этому поводу столь многочисленны и настолько различны, что расходятся на четыреста лет, так что одно из этих крайних мнений помещает Гомера во времена Троянской Войны, другое — во времена Нумы. XXVII. Дионисий Лонгин574, не будучи в силах отрицать большое различие в стиле двух Поэм Гомера, говорит, что он юношей сложил "Илиаду", а старцем — "Одиссею". Но как можно знать на самом деле такие частности, если неизвестны два самых важных в Истории обстоятельства: во-первых — время, и во-вторых — место? Но как раз эти обстоятельства Лонгин оставил для нас во мраке, говоря о величайшем светоче Греции! XXVIII. Это должно подорвать всякое доверие к Геродоту или к другому автору (кем бы он ни был) "Жизнеописания Гомера", где рассказано так много прекрасных и разнообразных мелочей, что они заполняют целый том; а в том "Жизнеописании", которое написал Плутарх, последний, как философ, говорит о Гомере чрезвычайно сдержанно. XXIX. Может быть, Лонгин потому высказал свое предположение, что Гомер описывает в "Илиаде" гнев и гордость Ахилла, свойственные юношам, а в "Одиссее" он рассказывает о двуличии и предусмотрительности Улисса, что соответствует нравам старцев. XXX. Существует также Предание, что Гомер был слепым, и что от слепоты он получил свое имя, которое на ионийском языке значит "слепец". XXXI. И сам Гомер рассказывает о слепых Поэтах, поющих за трапезой Великих людей: например, слепец поет за трапезой, устроенной Алкиноем для Улисса, а другой слепец поет за столом Женихов. XXXII. Таково свойство человеческой

 

==363

 

Книга третья

природы, что слепые обладают особенно сильной памятью. XXXIII. Наконец, существует также Предание, что Гомер был беден и что он ходил по ярмаркам Греции, распевая свои собственные Поэмы.

ОТКРЫТИЕ ИСТИННОГО ГОМЕРА

Итак, все это, и рассмотренное нами, и рассказанное другими по поводу Гомера и его Поэм,— причем мы ничего не выбирали и ничего не добавляли, хотя и рассуждали обо всем посредством того метода, который ныне свойствен нашей Науке575 (читая первое издание "Новой Науки", многие чрезвычайно острые умы и люди, выдающиеся по учености и эрудиции, стали сомневаться, действительно ли Гомер, каким его до сих пор считали, — настоящий), — все это, говорю я, вынуждает нас утверждать, что с Гомером произошло совершенно то же, что и с Троянской Войной: хотя она и составила знаменитую эпоху в Истории, все же наиболее осторожные Критики считают, что ее вообще никогда не было. И, конечно, если бы нам не осталось как от Троянской Войны, так и от Гомера таких определенных и великих следов, какими являются две его Поэмы, то, учитывая все указанные трудности, пришлось бы сказать, что Гомер — это Воображаемый Поэт, а не отдельный естественный человек. Однако эти большие и разнообразные трудности вместе с дошедшими до нас Поэмами Гомера вынуждают нас, как будто, утверждать лишь половину, а именно: что Гомер существовал лишь в Идее, т. е. как Героический Характер греческих людей, поскольку они в песнях рассказывали свою историю.

НЕСУРАЗНОСТИ И НЕПРАВДОПОДОБИЯ

у предполагавшегося до сих пор Гомера становятся у открытого здесь Гомера и подобающими и необходимыми

Благодаря нашему Открытию все вещи и все рассказы, несуразные и неправдоподобные у предполагавшегося до сих пор Гомера, становятся у открытого здесь Гомера вполне подобающими и необходимыми. И прежде всего два самых главных обстоятельства, оставшиеся нам неопределенными от самого Гомера, побуждают нас сказать, что:

==364

 

 

Открытие Истинного Гомера

I. Потому так спорили греческие народы о его родине и потому почти все они так хотели сделать его своим гражданином, что сами греческие народы и были этим Гомером. II. Потому так расходятся мнения о его веке, начиная с Троянской Войны и до времен Нумы, т. е. на четыреста лет, что он действительно жил в устах и в памяти этих греческих народов. III. Слепота и IV. Бедность Гомера'1 относились к Рапсодам; так как последние были слепы (почему каждый из них и назывался Гомером), то они обладали исключительной памятью; и так как они были бедны, то они поддерживали свою жизнь тем, что ходили петь Поэмы Гомера по городам Греции; они сами были авторами этих поэм, так как составляли часть тех народов, которые вложили в эти поэмы свою Историю. V. Таким образом, Гомер юношей сложил "Илиаду", когда Греция была еще юна и, следовательно, когда она пылала возвышенными страстями — гордостью, гневом, местью; эти страсти не выносят притворства и любят благородство, почему Греция и обожала Ахилла, героя Силы. Старцем же Гомер сложил "Одиссею", когда Греция уже до некоторой степени охладила души рефлексией (а рефлексия — мать хитрости), почему тогда Греция и удивлялась Улиссу, герою Мудрости. Таким образом, во времена юного Гомера народам Греции нравились грубость, брань, свирепость, дикость, жестокость; во времена старого Гомера они уже наслаждались роскошью Алкиноя, прелестями Калипсо, удовольствиями Цирцеи, пением Сирен, времяпровождением Женихов и не только искушением, но и упорным преследованием таких чистых женщин, как Пенелопа. Отнести все эти нравы к одному и тому же времени выше нам представлялось невозможным. Эта трудность так поразила божественного Платона, что ради ее решения он говорит, будто Гомер наперед предвидел такие отвратительные, изнеженные и распутные нравы. Но тем самым он делает Гомера Глупым Установителем Греческой Цивилизации, так как, даже порицая эти испорченные и вредоносные нравы, все же он учит им, ускоряя тем самым естественный ход вещей человеческих с целью еще больше продвинуть Греков к испорченности, тогда как на самом деле такие нравы должны были появиться лишь много времени спустя после того, как уже образовались Греческие нации. VI. Таким образом, доказано, что Гомер, автор "Илиады", на много

а (соответственно первоначальному способу говорить посредством героических характеров).

 

==365

 

Книга третья

веков предшествовал Гомеру, автору "Одиссеи". VII. Доказано, что первый, воспевший Троянскую Войну, которая происходила в его стране, был родом из северо-восточной Греции, а второй, воспевавший Улисса, царство которого лежало в юго-западной Греции, происходил отсюда. VIII. Итак, Гомер, затерявшийся среди многочисленных народов Греции, оказывается оправданным от всего того, в чем его обвиняли Критики, в частности от обвинений в IX. низких сентенциях, X. грубых нравах, XI. незрелых сравнениях, XII. идиомах, XIII. метрических вольностях, XIV. неизменном разнообразии диалектов, XV. и в том, что он делает из людей Богов и из Богов — людей.

Эти Мифы Дионисий Лонгин решается поддерживать только при помощи подпорок в виде философических аллегорий, т. е., иными словами, эти Мифы в таком виде, как они звучали, распеваемые Грекам, не могли доставить Гомеру славу Основателя Греческой Цивилизации; таким образом, с Гомером снова возникает та же самая трудность, которую выше, в "Примечаниях к Хронологической Таблице", мы выставили против Орфея, называемого Основателем Греческой Культуры. Все перечисленное выше было свойственно самим греческим народам, в частности последнее: когда основывались эти народы, как нам доказала это Естественная Теогония, Греки были благочестивыми, религиозными, чистыми, сильными, справедливыми и великодушными, и такими же они создавали Богов; позднее, через много лет, когда затемнились Мифы и испортились нравы (как это подробно было рассмотрено в Книге "О Поэтической Мудрости"), тогда Греки по себе стали считать развратными и Богов (соответственно той выставленной выше Аксиоме576, что люди естественно связывают темные или сомнительные законы со своими страстями или пользой): ведь они боялись, как бы Боги, столь противоположные им по нравам, не оказались столь же противоположными и их молитвам, — как об этом говорилось в другом месте. XVI. И даже больше того, Гомеру по праву принадлежат те две огромные привилегии, которые на самом деле составляют одну: что только Гомер умел изобретать, как говорит Аристотель, поэтическую ложь и, как говорит Гораций, поэтические характеры; поэтому Гораций провозглашает, что сам он — не Поэт, ибо он или не может или не умеет найти то, что он называет colores operum577, — это значит то же, что и поэтическая ложь, о которой говорит Аристотель: у Плавта мы читаем obtinere colorem5771"8 в смысле "так говорить

 

==366

 

Открытие Истинного Гомера

ложь, чтобы она со всех точек зрения имела вид истины", а таким и должен быть хороший Миф.

Кроме этих Привилегий, Гомеру подобают и все другие, данные ему другими учителями Поэтического Искусства: что Гомер несравним XVII. в своих диких и лесных сравнениях, XVIII. в своих грубых и свирепых описаниях битв и смертей, XIX. в своих сентенциях, насыщенных возвышенными страстями, XX. в своем языке, преисполненном наглядности и блеска. Все это было характерно для Героического Века Греков, во время которого и благодаря которому Гомер был несравнимым Поэтом, ибо в век крепкой памяти, сильного воображения и возвышенного ума он вовсе не был Философом. XXI. Поэтому ни Философии, ни Поэтические и Критические Искусства, появившиеся позже, не могли создать такого Поэта, который хотя бы отчасти мог сравняться с Гомером. А вот что имеет еще большее значение: он во всяком случае заслужил три следующие данные ему бессмертные похвалы: XXII. Во-первых, что он был установителем Греческой Цивилизации; XXIII. Во-вторых, что он был Отцом всех других Поэтов; XXIV. В-третьих, что он был Источником всех Греческих философий. Ни одна из этих похвал не могла быть воздана тому Гомеру, каким его до сих пор считали. Ни первая — потому, что он появился через тысячу восемьсот лет после Девкалиона и Пирры, когда посредством браков начала основываться Греческая Цивилизация, как это было доказано на протяжении всей книги "О Поэтической Мудрости". Ни вторая, так как, несомненно, до Гомера процветали такие Поэты-Теологи, как Орфей, Амфион, Лин, Мусей и другие; среди них Хронологи поместили Гесиода и заставили его на тридцать лет опередить Гомера; другие Героические Поэты также были до Гомера, как утверждает Цицерон в "Бруте"; их перечисляет Евсевий в "Евангелическом приготовлении": это — Филаммон, Фамирид, Демодок, Эпименид, Аристей и другие. Ни, наконец, третья, ибо, как мы подробно и полностью доказали в Книге "О Поэтической Мудрости", Философы не находили в Гомеровых Мифах своей Философии, а вкладывали ее в них; однако сама эта Поэтическая Мудрость" своими Мифами дала

а заключала в своих мифах, как в зародыше, возвышенные истины, над которыми впоследствии размышляли Философы. — Поэмы Гомера и т. д.

 

==367

 

Книга третья

повод Философам размышлять о самых высоких истинах, а также удобный способ для выражения их (соответственно тому, что мы обещали вначале и показали во всей Книге II).

ПОЭМЫ ГОМЕРА

оказываются двумя великими Сокровищницами Естественного Права Народов Греции

Но прежде всего благодаря натему Открытию прибавляется еще одна блистательнейшая хвала Гомеру, — XXV. что он был первым Историком, дошедшим до нас из всего Язычества, XXVI. поэтому отныне и впредь его Поэмам должно быть оказано самое высокое доверие, так как они являются двумя великими Сокровищницами обычаев Древнейшей Греции. Таким образом, с Поэмами Гомера произошло то же самое, что и с Законами XII Таблиц: ведь как последние (поскольку их считали Законами, данными Солоном Афинянам и от них перешедшими к Римлянам) скрывали от нас до сих пор Историю Естественного Права Героических Народов Лациума, так и Гомеровы Поэмы, считавшиеся творением отдельного человека, величайшего и редкостного Поэта, скрывали от нас до сих пор Историю Естественного Права Народов Греции'.

а Итак, если во всей этой книге среди объяснений и причин, данных нам Философией благодаря нашему новому критическому Искусству, и авторитетов, которыми помогала нам Филология, читатель мысленно учтет, что как доводы, так и авторитеты направляют его к Открытию Истинного Гомера, то, конечно, он не почувствует никакого основания не согласиться с ним. Таким образом, если он поразмыслит над этим, то заметит, что отсюда вытекают три важные следствия. Вопервых, что как соображения, так и авторитеты были им получены чистым сознанием, лишенным всякой страсти самолюбия. Во-вторых, что он очнулся при Открытии Истинного Гомера и отбросил то, что предлагали ему память, напоминавшая совсем о другом, и фантазия, которая представляла совершенно иное. В-третьих, что ни соображения Философов, приводивших в своих рассуждениях столь разнообразные вещи, ни авторитеты Филологов, сообщавших множество обычных вещей, не имели для него никакой ценности по отношению к Гомеру, каким он вспоминал его и представлял себе. Следовательно, ему была необходима наша Наука для Открытия Истинного Гомера. Благодаря этому Открытию успокоились жестокие бури многочисленных трудностей, бушевавшие в Теории Поэзии из-за Гомера; тяжкие обвинения, сделанные Гомеру Критиками, опровергнуты; редкостные, наивысшие и бессмертные хвалы, которые раньше как будто совершенно не принадлежали Гомеру, возвращены ему; и, наконец, причины истинности многочисленных и упорных Преданий, дошедших до нас, а также и те обстоятельства, почему они дошли до нас под столь безобразным покровом лжи, дружественно мирятся и согласуются.

 

==368

 

Открытие Истинного Гомера РАЦИОНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Драматических и Лирических Поэтов

Выше мы уже показали, что до Гомера прошло три века Поэтов: во-первых — век Поэтов-Теологов, когда сами Герои были поэтами и когда они пели Мифы, истинные и строгие; во-вторых — век Героических Поэтов, которые изменили и исказили Мифы; в-третьих — век Гомера, который получил Мифы измененными и искаженными. Теперь та же самая Метафизическая Критика, направленная на Историю самой темной Древности (иными словами — объяснение идей, естественно порождаемых древнейшими Нациями), может нам прояснить и сделать различимой Историю Драматических и Лирических Поэтов, о чем слишком темно и неясно писали Филологи. Последние, например, помещают среди Лириков Ариона из Метимны578, древнейшего поэта Героических Времен; они говорят, будто Арион изобрел Дифирамб, а вместе с тем и Хор, будто он ввел Сатиров, поющих стихи, и будто дифирамб был хор, исполнявший во время хоровода стихи, восхвалявшие Вакха. Филологи говорят, что во времена Лирики процветали знаменитые Трагики; а Диоген Лаэртский утверждает, что первая Трагедия была представлена одним Хором. Филологи говорят, что Эсхил был первым Трагическим Поэтом, а Павсаний рассказывает, что он от Вакха получил приказание писать трагедию. Обратное тому Гораций повествует в том месте "Ars poetica", где он говорит о Трагедии, начиная с Сатиры, что Феспис первый ввел Сатиру на повозках во время сбора винограда, что позднее появился Софокл, которого Полемон называет "Гомером Трагиков", и что, в конце концов, завершил Трагедию Еврипид, которого Аристотель называет трауцс&татое579. Филологи говорят также, что в пределах того же самого века появился Аристофан, изобретатель Древней Комедии, открывший путь для Новой Комедии, т. е. тот путь, которым впоследствии шел Менандр (одна из комедий Аристофана, озаглавленная "Облака", погубила Сократа). Кроме того, од