Нырнув под арку, я очутился в проходном дворе, обсаженном по периметру несносными по весне тополями, где под сенью величественного кряжистого дуба вытянулось затонувшим «Титаником» оно, студенческое общежитие, выкрашенное в ядовито-жёлтый цвет, с выбитыми во многих местах стёклами окон-бойниц, раздолбанными дверями – ощущение, что я поспел в аккурат к празднику по случаю выдержанной длительной осады крепости, хотя в обозримой близости враги замечены не были.
Внутреннее убранство напоминало о поспешной эвакуации студенческой братии перед нашествием абитуры: хлам, накопившийся за год, разбросан тут и сям, во всех комнатах – форменный некомплект, спинки кроватей громоздились в баррикады, тумбочки «зевали» сорванными дверцами, общие кухни и туалеты дышали смрадом выгребных ям – и всё это «великолепие» было припорошено листопадом уже ненужных конспектов, курсовых и прочего бумажного творчества.
С большим трудом по затёртым номерным табличкам отыскал на третьем этаже искомую угловую комнатёнку, где уже разместились сельдями в бочке десять соискателей на высокое звание студента ВУЗа – в основном, это были дембеля, скоропалительно посчитавшие своё поступление почти решённым вопросом, а потому они, потряхивая позументами и застоявшимся достоинством, предавались похотливым увеселениям, надсаживая волнением и ужасом моё чистое юношеское сердце, когда я среди ночи вынужден был просыпаться от разнузданных групповых оргий бывших защитничков Отечества!..
Хамские попытки обратить меня в их веру под лошадиное улюлюканье развратной компашки мною категорически отвергались – так что остатки ночей приходилось досыпать на скамейках под сенью дворового дуба, благо ночи, по теплоте под стать южным, располагали к философским размышлениям о греховной слабости человеческой плоти, созерцанию звёздной бездны, такой яркой и красивой, что тут же забывалась грязь суеты сует от прикосновения с вечным…
Видимо, вняв моим мольбам в ночное небо, Господь вскоре ослобонил меня, к радости великой, от присутствия чуждых по духу «товарищей», срезав всех на первых же экзаменах – к последнему я остался один в просторной после их разъезда комнате. Даже не верилось, что я сумел стойким оловянным солдатиком пройти через канализационные трубы взрослой жизни и остаться чистым, умеющим искренне радоваться встающему из-за крыш солнышку, залетевшему случайно на огонёк в распахнутую балконную дверь большущему махаону, ночному шуму неугомонного города и мечтать, мечтать, мечтать!..
Вечерами, для удобства потушив свет, часами сидел, за неимением телевизора, у открытого окна, из которого, как на ладони, виднелся ярко освещённый операционный блок третьей горбольницы: люди в масках, белых халатах колдовали над столом, блестели, мелькая, инструменты, мерно шумела наркозная аппаратура – за всем этим чувствовалась завораживающая мощь уверенных в себе профессионалов, занятых архиважным делом! А я всё больше укреплялся в желании приобщиться когда-нибудь к их благородному труду, встать вровень с ними, спасая чужие жизни – сии мысли легли в основу моего сочинения на вольную тему, оценённого на «отлично» экзаменационной комиссией, вследствие чего мечта стать студентом обрела, наконец-то, реальные черты, что подтвердилось на волнительном зачислении, после которого, дабы отдохнуть от трудов умственных, мы, счастливые, дождливым августовским утром оставили город, общежитие, скворечники квартир и потянулись в веренице автобусов на лоно природы, где нас ждали богатый урожай, первые впечатления сокурсников друг от друга, первые чувства промеж грядок в ботве, страдальческие спевки под гитару о несбывшейся любви и прочая дребедень осенних мотивов…
Я в свежекупленных телогрейке и сапогах, которых ещё не коснулась деревенская грязь, во все глаза глядел сквозь запотевшее окошко и дождливый туман на милую в этот момент общагу, наново переживая перипетии уже прошлой абитуриентской жизни и надеясь, что счастливые студенческие годы под её крышей не омрачат зародившееся сейчас щемящее чувство.
