Теория множественных набросков

В итоге Деннет приходит к модели «множественных набросков», в которой сознание есть перспектива от первого лица, о которой говорится с позиции третьего лица. Благодаря этому возможна работа с сознанием в позитивном смысле – любое переживание, квалиа, имеет при такой трактовке определенный физический коррелят – визуальное восприятие коррелирует с такими-то отделами мозга, речевая деятельность с такими-то. Любое углубление «внутрь» субъективных процессов перестает быть существенным – оно в любом случае будет недоступно перспективе третьего лица, потому что концептуально невозможно для восприятия с какой бы то ни было, отличной от данной, перспективы первого лица. То есть: если бы мы имели возможность делиться нашими субъективными переживаниями так, как мы их воспринимаем, то они бы перестали быть теми, что они есть. Суть квалиа в том, что они абсолютно индивидуальны. Мы можем сколько угодно рассказывать о том, как болит голова, однако никогда не сможем передать самого ощущения.

Таким образом, Деннет не лишает сознания существования, но говорит о том, что человеческое поведение может быть описано с перспективы третьего лица и абсолютно не будет нуждаться в привлечении квалиа. Далее, Деннет приступает именно к такого рода исследованию и описанию сознания, который я вкратце опишу.

Деннет приверженец эволюционного подхода и главной целью существования живого видит стремление сохранить жизнь. Для этих целей с течением времени и появились первые нервные системы – они позволяли оперативно реагировать на изменения в окружающей среде наилучшим образом. Таким образом травоядные могли избежать нападения хищников, а хищники могли как можно быстрее «опознать» в области обзора подходящую жертву. На помощь в этом пришла система распознавания и реакции на вертикально симметричные предметы. В общем и целом Деннет наглядно показывает, что наше восприятие времени и пространства не всегда совпадает с фактическими данными. В некоторых экспериментах люди ощущали два взаимодействия в обратном порядке, нежели они фактически производились.

Вот какой пример он приводит[7]: в одно и то же время человеку подается два сигнала о том, что до его руки дотронулись, но один исходит непосредственно из точки прикосновения – стимулируют руку, а другой сигнал поступает непосредственно в мозг и эмулирует прикосновение к другой точке тела. Оба сигнала посылаются одновременно, но что удивительно: сигнал от фактической стимуляции руки воспринимается как первый, в то время как сигнал, направленный прямо в мозг воспринимается через некоторое время. Следствие довольно странное, ведь по логике вещей, сигнал, поступивший в мозг, должен быть воспринят первым, так как все взаимодействия нервной системы происходят с одной скоростью, а значит сигналу из руки требуется дополнительное время, чтобы дойти до «системы распознавания». Однако происходит обратное и Деннет трактует это как доказательство того, что ментальные процессы замысленны не «непогрешимо точно» отражать реальность, но максимально прикладным способом. Фактически, сигнал из руки обладает большей важностью, так как связан с непосредственным контактом с миром, в то время как сигнал, направленный в мозг, имеет гораздо меньшую ценность из-за своей фантомности. То есть, несмотря на то, что сигнал из руки пришел фактически позже, тем не менее, он обладает большим приоритетом, а значит и в сознании должен проявиться вперед «фиктивного». Возражение о том, что мозг не может определить какой из сигналов «настоящий», а какой «фантомный» можно парировать тем, что при стимуляции руки информация в мозг попадает благодаря нейронам посредникам, а прямая стимуляция этого механизма лишена.

На этом примере Деннет выстраивает теорию сознания, которая принципиально отличается от картезианского «привидения в машине». Вполне возможно, что мозгу не необходимо существование «мыслящей субстанции», для того, чтобы функционировать так, как он функционирует. Представление о том, что где-то должно быть место, где «it all come together at an instant»[8] абсолютно чуждо Деннету. Такого места просто нет, потому что оно ненужно. Мозг в состоянии работать в многопоточном режиме, когда среди множества не зависящих друг от друга процессов восприятия работают параллельно, для удобства создавая картину «потока сознания».

На вопрос о том, почему вообще существует «поток сознания», Деннет тоже дает, может быть не самый точный, но довольно убедительный ответ. Человек живет во времени, и за один момент способен выполнить одно действие. Если бы «потока сознания» не было, то каким образом осуществлялся бы выбор между той или иной реакцией на изменение в окружающем мире? В предельном случае мы бы пришли к идее «буриданова осла», когда два действия настолько равноценны, что выбрать из них не представляется возможным. «Поток сознания» в этом случае является палочкой-выручалочкой: даже при появлении абсолютно равноценных вариантов, мозг обрабатывает их таким способом, что той или иной вариант может быть выбран в силу того, что появился первым во времени. Здесь время понимается в психологическом смысле. Абсолютно неважно, были ли два фактических раздражителя одновременно повлиявшими на тело, важно то, что в субъективном опыте они появились в разные моменты времени.

Позиция Деннета довольно сильна, потому что даже сама возможность существования «многопоточного» сознания сомнительна. Даже если такая модель сознания возможна, то она бы проигрывала «потоку сознания» в процессе эволюции из-за скорости принятия решений, которые напрямую влияют на способность адаптации к изменившимся условиям. Это усиливает позицию Деннета на сознание как на логическое развитие живых организмов, благодаря которым они получают преимущество в процессе естественного отбора.

В силу этого, данности сознания не имеет смысла рассматривать как максимально точное отражение внешнего мира – достаточно того, что они позволяют реагировать на изменение среды быстро и продуктивно. А то, что при подобном функционировании могут появляться определенные парадоксы – несущественно и все это может рассматриваться как сопутствующие нейтральные признаки определенных мутаций.

Если же кто-то спросит – «так когда именно наши восприятия становятся осознанными?», то ответить на это можно так же, как и на вопрос «когда именно Британская Империя узнала о перемирии 1812 года?»[9]. Указать точную дату не представляется возможным, так как территория страны обширна, и об информированности о перемирии можно вести речь тогда, когда та или иная территория непосредственно узнают об этом. Иными словами – нет никакого «осознания». Когда определенные участки тела принимают руководства к действию (как конкретные города получают информацию о перемирии), тогда они начинают выполнять определенные действия.

Развивая свою теорию, Деннет рассматривает то, каким образом могла появиться такая сложная система реагирования на внешнюю среду. При появлении первых живых организмов они обладали фундаментальной способностью: реплицировать себя, создавая с одной стороны нечто новое, а с другой стороны – оставляя частичку собственной структуры. До этого момента никаких стремлений быть не могло и весь мир можно было описать как взаимодействия причин, которые вызывают следствия. Однако возможность самокопирования у первых живых организмов породило то, что можно назвать стремлениями. Для успешного копирования, живым организмам необходимо иметь благоприятные условия. Те организмы, которые способны влиять на изменения среды, будут копироваться успешнее, а значит вытеснят менее приспособленных собратьев в процессе эволюции.

Влиять, значит как минимум отделять благоприятные условия от неблагоприятных, то есть обладать некой системой распознавания в первую очередь того, что относится к самому живому организму, и все то, что относится к внешнему миру. Для реализации такого механизма необходимо взаимодействие сразу нескольких систем контроля поведения: передвижение должно быть согласовано с данными об окружении: «возможно ли двигаться в этом направлении, или что-то преграждает мне путь?» или «отлично, там больше тепла и света, а это то, что мне нужно, надо двигаться туда». Как пишет Деннет о Mother Nature – «Not “trying” to avoid them [side effects]»[10] - именно в связи с этим при сочетании разных перцептивных систем мы можем наблюдать появление побочных эффектов, которые не несут непосредственной пользы. Тем не менее в процессе эволюции нет никакой необходимости от них избавляться, надо просто иметь их ввиду.

С развитием системы распознавания возникает необходимость в ее усложнении: мало просто распознавать благоприятные условия, становится необходимым осуществлять анализ собственного поведения. На основании убеждения, что будущее так или иначе будет похоже на прошлое (утверждение, хотя и недоказуемое, но неизбежное) можно сказать, что именно путем переноса прошлого удачного опыта на возможный будущий опыт осуществляется усовершенствование системы реагирования на изменения в окружающей среде. Другим важным фактом является возможность адаптации к новым, неизвестным изменениям.

Если бы эволюция шла путем селекции максимально приспособленного организма к строго определенным условиям на уровне полного описания возможных стимулов и реакций, такая система была бы слишком негибкой – при достаточном изменении внешний условий организм был бы обречен на гибель. Другой способ организации системы реагирования – «гибкая» система с минимальным количеством базовых реакций, но с большим количеством элементарных связей между событиями, которые организовываются не раз и навсегда, а имеют возможность быть дополненными в условиях изменения обстановки. Но даже при таком положении вещей, утверждает Деннет, нет никакой необходимости в «едином центре управления»: «conflicts.. had to sort themselves out without any higher executive»[11]. Однако это не говорит о том, что связь между элементами управления не необходима – во избежание конфликтных действий появляется обратная связь между ними.

При достаточно сложной организации уже мало просто реагировать на изменение во внешнем мире, существует потребность в автореференции, иными словами, мы должны не только знать какая информация поступает извне, но и обрабатывать внутреннее состояние системы. Таким образом выстраивается некоторая цепочка действий, которая несколько раз проходит одни и те же стадии, каждый раз спрашивая: «и что мне делать сейчас?». Деннет утверждает, что «.. hominid brain growth was essentially complete before the development of language»[12]. То есть такая автореферентная система развивается непосредственно перед появлением феномена речи. Это еще один аргумент в сторону физикалистской трактовки сознания. Несмотря на то, что наши мысли выражаются в языке и сам вопрос о том, что делать тоже может быть представлен только в виде слов, тем не менее его фундаментом выступает мозг как сложная физическая система.

Здесь мы подходим к расхожей аналогии сознания как компьютерной программы. Действительно, параллелей довольно много. Программное обеспечение абсолютно не заботит то, на каком фундаменте оно функционирует. Не принципиальны архитектура процессора и то, какими именно способами организовывается обработка элементарных данных. Софт является надстройкой, которая обеспечивает связь между компьютером и пользователем в виде, удобном для последнего. Так же сознание является «виртуальной машиной» мозга, которая обеспечивает наилучшее взаимодействие между внешним миром и живым организмом, без необходимости в какой бы то ни было субстанции.

Но! Эта аналогия, утверждает Деннет (и с чем я полностью согласен) не достаточно корректно трактуется: «von Neumann machines were called “giant electronic brains”, but they were, in fact, giant electronic minds»[13]. Различие здесь существенное. Brains употребляется в качестве физического базиса, то есть мозг как система нейронов, а Minds – то, что мы обозначаем как сознание. К сожалению, в русском языке нет более точного слова для максимально точного перевода, но разделение на brain/mind носит характер той разности перспектив, о которой я упоминал выше: brain есть структура, полностью открытая для исследования от третьего лица, и все сложности носят лишь технический характер, в то время как mind характеризует перспективу от первого лица саму по себе, которой по определению невозможно поделиться.

Фундаментальное отличие компьютерных систем от нейронных сетей заключается в том, что все процессы в них протекают последовательно. Это особенность архитектуры ЭВМ как таковых. В них разделяются модуль вычислений и модуль хранения данных (процессор и оперативная/постоянная память), что делает многопоточные вычисления возможными только как эмуляцию, тогда как на самом деле процессор производит одно вычисление за раз. Физический базис ЭВМ имеет много общего с нашими приватными состояниями. Это неудивительно, потому что фон Нейман сформулировал свои принципы построения ЭВМ именно с оглядкой на то, как работает наше сознание. А работа его представляется именно как «поток сознания», когда человек в качестве автономной единицы совершает любые действия последовательно и конструирует свое поведение исходя из этого соображения. В этом проявляется линейность восприятия времени на субъективном уровне, из которого и черпались принципы работы ЭВМ.

Однако Деннет обращает внимание на то, что процессы мозга носят хаотический характер – нет и не может быть никакого физически фундированного модуля вычислений. Так же, как не может быть никакого обособленного модуля хранения данных. Функции хранения данных и вычисления распределены по всей сети мозга и нет принципиальной разницы между теми или иными нейронами. Если в компьютерной системе данные хранятся в отдельных ячейках, доступ к которым процессор получает при необходимости, то в организме в роли таких данных являются устойчивые связи нейронов друг с другом. Невозможно локализовать данные (память) в отдельности от вычислительной способности. Однако в ЭВМ процессор и память линейно независимы друг от друга – если мы как угодно меняем процессор и его внутреннюю архитектуру, это абсолютно никак не влияет на хранимые данные, и наоборот – как бы не менялся носитель информации, это никоим образом не затрагивает вычисления процессора как таковые.

В этом заключается фундаментальное отличие между ЭВМ и человеческим мозгом. Согласно видению Деннета, сознание есть побочный эффект работы параллельно организованной системы нейронов. Что в таком случае может дать компьютерная метафора, которая в своем основании имеет совершенно другую механику. Углубляясь чуть в сторону от темы – на мой взгляд это самая главная проблема для возможности создания сильного ИИ. Единственной отправной точкой в этом вопросе может быть только соотношение мозга и сознания человека, так как никаких других примеров не существует. А значит, даже если сильный ИИ возможен, то отнюдь не на основании правил фон Неймана, а на чем-то, что отражало бы фундаментальные свойства структуры нейронов.

Таким образом, Деннет приходит к теории «множественных набросков» и пытается показать, как наше сознание может иметь характер нейтрального элемента в функционировании человека. Представление о существовании некоего «я» не более чем иллюзия. Функционирование живого организма осуществляется путем взаимодействия «cobbled-together collection of specialist brain circuits»[14], что порождает множество разных моделей поведения. Деннет приводит сравнение с политическими силами в стране – все они стремятся наилучшим (на свой взгляд) способом управлять целым, но часто друг с другом не согласны. Любое действие является реализацией того или иного «специалиста в мозге», который и становится «ответственным за действие».

Если продолжить аналогию, решения того или иного «специалиста» будут анализироваться на основании произошедших последствий. Если они носят положительный характер, то «кредит доверия» к подобным решениям, а следовательно к «специалисту», будет повышаться. Здесь возможен вопрос: «а кто этот кредит доверия дает и как он выражается?». На самом деле никто не дает, а на физическом уровне это можно описать укреплением определенных нейронных связей, которые привели к выгодным решениям. Верно и обратное – если последствия решения носят неблагоприятный характер, то и нейронные связи ослабляются.

Согласно это гипотезе, в конкретный момент времени и при конкретных действиях, тот или иной мозговой процесс получает звание «виртуального капитана команды». И «капитан» он только лишь потому, что в данный момент времени осуществляет реализацию того или иного действия. В чем отличие такого подхода от идеи существования некоторого «я»? Дело в том, что при иллюзии «я»[15], когда оно всегда является совокупностью приоритетных задач, то сам вопрос «что такое я?» теряет свое содержание: я есть все то, что со мной сейчас происходит.

Еще одно важное дополнение – при таком взгляде на «я» вопрос о его целостности перестает быть релевантным. Для Деннета не существует априорного Трансцендентального Единства Апперцепции, о котором говорил И. Кант, так как никакой акт апперцепции (самосознание) нигде в мозге не локализован – это лишь упрощенная, более удобная форма функционирования системы распределенных вычислений. Как можно спрашивать о том, когда мы осознаем что бы то ни было, если технически никакого акта самосознания не происходит? Дело лишь в том, что те или иные мозговые процессы «руководят» поведением человека.

Эту проблематику Деннет рассматривает в контексте речевых актов, посвятив этому целую главу под названием «How words do things with us»[16]. Он последовательно разбирает две модели реализации речи. Одна из них получает название «бюрократия»[17], а вторая «пандемониум»[18]. Основное их отличие заключается в том, что первая модель подразумевает наличие «концептуализатора»[19], а во втором функция составления итоговых высказываний распределена между равноправными процессами, ни один из которых не обладает функциональным «преимуществом» или решающим правом голоса.

На первый взгляд кажется, что система бюрократического типа имеет большую вероятность и жизнеспособность – даже здравый смысл (который для Деннета немаловажен) подсказывает, что скорее всего итоговые словесные выражения обретают свою конкретную форму при посредничестве «чего-то». Иными словами, человек сначала осознает что он хочет сказать и только после этого подбирает нужные слова, чтобы они максимально корректно и точно отражали суть, которую он излагает. Один из подводных камней данной модели является тот факт, что Концептуализатор, кем бы он ни был, обладает неким «тайным знанием», которое позволяет ему переводить «язык мыслей» в вербальные предложения. Эти два «языка» по существу не могут быть сведены друг к другу, потому что внутренние процессы отражаются на уровне определенных взаимосвязей между разными отделами мозга, а вербальный язык отсылает не к ним, а к семантике самого вербального языка. Таким образом, задача Концептуализатора заключается в том, чтобы каким-то способом перевести состояния мозга в слова, то есть выбрать те, которые наиболее полно описывают то, что мозг желает сообщить во внешний мир.

Встает закономерный вопрос: с помощью каких процессов это возможно? Очевидно, что для того, чтобы осуществить перевод такого рода, Концептуализатору необходимо знать взаимосвязь между словами и состояниями мозга. То есть, еще до всякого возможного перевода он должен «уметь говорить» на этом языке. Но каким образом данные подобного типа могут быть представлены в мозге? К Концептуализатору с необходимостью предъявляется требование – он долен быть элементом мозга, то есть обладать той или иной физической структурой, доступной для наблюдения со стороны третьего лица. Но как физическая структура может быть носителем языковых правил и смыслов, если она оперирует лишь с данными мозга? В таком случае для Концептуализатора появится необходимость во внутреннем Концептуализаторе, который бы осуществлял перевод собственных физических состояний в язык. В свою очередь для этого потребуется еще один виток цепочки и так можно продолжать до бесконечности. Либо, мы можем признать, что Концептуализатор особенным способом связан с «миром смыслов», который невозможно описать физическими характеристиками. Данный вариант приводит к возобновлению представления о «привидении» в машине, то есть противоречит своим предпосылкам о том, что Концептуализатор является и описывается в физикалистически.

Модель Пандемониума рассматривает речевые высказывания под другим углом. Принимая во внимание эволюционной процесс мозга как системы реагирования с автореферентностью, его задачей является бесконечное «спрашивание» об окружающем мире, своеобразный эпистемологический голод, который необходимо утолить. Никакой необходимости в Концептуализаторе не существует, а всю речь можно рассмотреть как параллельную работу многих процессов, которые тем или иным образом реагируют на «вопрошание» о внешнем мире. «What if the word-demons are, in parallel, the questioners/contestants, and the content-demons are the answerers/judges?»[20]. Таким образом мы получаем систему, в которой речи не придается характеристик смысла/значения, а все слова рассматриваются как устойчивые связи между нейронами, которые развивались с течением времени по мере приобретения опыта и развития каждого конкретного индивида.

Тогда механику появления предложений можно концептуально описать как хаотическую борьбу отдельных «демонов». Задача каждого – оказать достаточное влияние на систему в целом, чтобы быть высказанным. Таким образом предложения появляются в режиме он-лайн и не ссылаются на то, о чем мы хотели бы сказать. Словесное высказывание есть полностью самостоятельный акт, который состоит из тех или иных слов потому, что они проявили достаточно усилий в конкуренции с другими словами-синонимами (в данном контексте с такими «демонами», которые имеют похожую структуру и происхождение).

Данное предположение имеет важное гносеологическое следствие. Мы избавляемся от дихотомии «я подумал/я высказал». Нет никакого разрыва, потому что высказанное человеком является самой адекватной формой реакции на тот или иной вопрос. Если бы существовал более точный ответ на вопрос, заданный человеку, то он бы высказал его в силу того, что он механически «сильнее» соперников. В таком случае скептический вопрос «что на самом деле хотел сказать субъект?» теряет свое значение, потому что спрашиваемый сказал именно то, что он сказал, нет и не может быть никакого «на самом деле». Подход приобретает феноменологический характер, тем самым давая возможность работать с анализом речи. Однако не стоит забывать о специфике «гетерофеноменологического» метода Деннета – речевые высказывания нельзя вырывать из их окружения и специфики внешней обстановки, ведь они есть итоговая реакция субъекта на внешний мир, который невозможно адекватно отразить лишь поставленным вопросом.

Таким образом, мы видим, что модель Пандемониума достаточно хорошо интерпретирует речь как феномен, лишенный каких-то метафизических оснований, для ее объяснения абсолютно ненужно использовать такие понятия как «смысл» и «понимание» в их абстрактном определении. Понимание и смысл являются для Деннета удобными моделями описания и анализа речи как социокультурного явления.

Рассмотрев таким образом речь – один из самых проблемных феноменов человеческого поведения, Деннет приступает к исследованию нашего пространственного восприятия, взгляды на которые с точки зрения «народной психологии»[21] обладают определенной противоречивостью. Для начала он рассматривает эксперимент с мысленным «поворотом» фигур[22].

Суть эксперимента заключается в том, что нам показывается изображение с двумя геометрическими фигурами и ставится вопрос: «это две разные фигуры, или одна и та же, но отображенная с разных сторон?». Если ответом служит «это одна и та же фигура», то задается следующий: «а как вы определили, что это одна и та же фигура?». Типичный ответ на этот вопрос: «я повернул одно из изображений в своей голове [23] и наложил из друг на друга». На первый взгляд кажется, что мы вновь приходим к идее «привидения в машине» - а как иначе, если мы имеем возможность работать с пространственным координатами «виртуально», то есть имеем возможность анализировать визуальный ряд благодаря внутреннему созерцанию [24]?

Однако не все так просто. При более детально рассмотрении выясняется, что наше визуальное восприятие сильно ограничено. Например, задача поворота фигуры на 90 градусов становится невыполнимой, если сама фигура не имеет четкой формы[25]. Еще одним примером являются аналитические задачи, которые включают в себя не только «поворот и наложение», но и моделирование конкретных количественных параметров[26].

Тезис Деннета заключается в следующем: наше визуальное восприятие является отражением работы перцептивной системы. Возможности визуализации напрямую зависят от того, как визуальное восприятие используется. Если бы мы обладали внутренним созерцанием, существующим независимо от работы мозга, или хотя бы с возможностью непосредственно влиять на поведение, то едва ли появился бы повод восхищаться художниками. Каждый из нас может быть уверен, что видит тот или иной предмет «ясно и отчетливо». Например, стоящую перед ним розу. Однако если дать человеку, который не занимается рисованием, в руки карандаш и попросить нарисовать эту розу, то результат будет мало похож на первообраз. Для того, чтобы нарисовать тот или иной предмет, визуального представления недостаточно. Необходим так же механизм, благодаря которому трехмерный объект проецируется на плоскость листа бумаги. Именно на этом этапе внутреннее созерцание становится противоречивым. Какими функциями оно обладает, если не помогает в решении такой простой, на первый взгляд, задачи?

Совсем по другому мы можем воспринимать внутреннее созерцание, если обозначить его как способ распознавания и представления паттернов, отвечающих за пространственные манипуляции. Мозг художника обладает большим количеством таких паттернов, что позволяет ему (художнику) рисовать розы и представлять более сложные визуальные конструкции, нежели мозг математика. Одно из главных и существенных отличий при такой трактовке состоит в том, что наши способности визуализации не могут обладать возможностями шире, чем наш мозг позволяет обрабатывать с использованием визуальных паттернов.

Пример с задачей на «визуальное вычисление»[27] показательный. Ответ на вопрос предполагает непосредственное моделирование, которое включает анализ определенных характеристик. В отличие от простых примеров с «поворотом» фигур, условия «вычислительной» задачи легко и просто решаются математическим путем, составлением простого чертежа и проведением прямой линии. Однако механика решения основывается на математических действиях, которые в геометрическом виде выглядят нагляднее. Тем не менее, решение задачи предполагает не «сравнение» двух фигур на совпадение или нет, а является проблематической задачей – ответ на нее не бинарный (совпадает/нет), а задается диапазоном значений (луч может падать вот под таким диапазоном углов), из которых необходимо выбрать те, что удовлетворяют условиям. Очевидно, что для подобного рода решений мозг задействует не области, связанные с визуальным восприятием, а области, связанные с математическими операциями.

Однако эти области мозга работают в совершенно другом русле и задействуют паттерны, которые никаким образом не связаны с визуализацией, в следствие чего решить задачу способом внутреннего созерцания не представляется концептуально возможным. В самом сильном случае, когда паттерны вычислений человека имеют достаточное качество, он сможет дать ответ на эту задачу без использования бумажки и ручки, однако если его спросить как он решил эту задачу, то, исходя из данной концепции, он ответит, что «просто знает решение». Ему нет необходимости представлять как луч проходит через фигуру во внутреннем созерцании, его мозг вычислил ответ пользуясь нужным для этого инструментом, соответственно визуализация этого процесса излишняя.

Другими примерами могут служить арифметические действия – у нас есть наглядный способ счета на бумаге, а некоторые простые операции мы способны проводить «в уме». Однако они не являются предметами нашего внутреннего созерцания. Эти операции производятся без оглядки на умножение или сложение в столбик, когда мы на бумаге графически отмечаем суммирование разных разрядов. Производя сложение «в уме» мы тоже складываем числа по разрядам, но это совсем не похоже на столбики и не имеет пространственных характеристик. При сложении 36+98 мы сначала складываем единицы и запоминаем, что в сумме получится 14. Потом мы складываем десятки, получаем 12 и помним, что должны прибавить 1 из разряда единиц. В конце мы «собираем разряды вместе» и получаем итоговое число 134.

Когда мы складываем числа с большим количеством разрядов, то проблема не в том, что мы не можем их «представить» как бы мы складывали их в столбик, а мы не можем запомнить и удерживать в голове промежуточные значения, которые, однако, не являются нам во внутреннем созерцании, а носят исключительно внепространственный характер. Любое число в нашей голове удерживается как число – ни больше, ни меньше. Его невозможно охарактеризовать иными характеристиками вроде положения в пространстве и цвета или чего бы то ни было. Возможным фундаментом «мысли о числе» может являться та связь нейронов, которая участвует во множестве, ответственных за арифметические действия в нашем мозгу. Таким образом те «вычислительные» области мозга имеют общие связи и тем самым в нашем субъективном опыте характеризуются как «числа». Самое характерное, что мы можем сказать о числах, что точно не перепутаем их с чем-то иным, потому что при распознавании числа активизируются определенные нейронные связи. Если они не активизируются, то никакой «мысли о числах» появиться не может.

Деннет подводит нас к тому факту, что любые наши мысли и переживания с необходимостью задействуют те или иные нейронные связи, то есть отражаются на физическом состоянии системы. Это следствие находит отражение в теории психологии Д. Карнеги: «thinking is easier to create than to control. When you talk to yourself, you don’t have to believe yourself in order for reactions to set in»[28]. Любые мысленные переживания приводят к изменением в работе мозга, а работа мозга ведет к изменению внутренних переживаний. В данном случае абсолютно неважно каким механическим способом мы меняем мысли – очевидность заключается в том, что этой способностью мы обладаем. Улыбка может быть вызвана нашим желанием растянуть губы, а следствием такого положения губ будет активизация цепочки нейронных взаимодействий, которые подадут сигнал организму: «я улыбаюсь». Организм, получивший такую информацию о собственном состоянии будет «осведомлен» об этой улыбке. Последствия этой осведомленности будут выражены в изменении поведения, а так же настроения.

Далее, Деннет вновь возвращается к речи и рассматривает формирование уже состоявшихся высказываний. Для рассмотрения он приводит пример, когда человек говорит «моя кошка хочет есть», а кошка в этот момент стоит рядом с ее миской для еды и смотрит на говорящего. Высказывание о том, что коша голодна не является только лишь отражением нашего убеждения или только лишь желания кошки поесть. Деннет называет такие выражения «ментальными состояниями второго порядка»[29].

В отличие от любых других ментальных состояний, они основываются не на данных о внешнем мире, а на наших убеждениях, связанных с внешним миром. Желание кошки недоступны нашему субъективному состоянию, однако мы можем сделать вывод о том, что она обладает теми или иными приватными состояниями на основе ее поведения. В таком случае наши высказывания основаны в первую очередь на наших убеждениях о внешнем мире. Однако в повседневной жизни мы не осознаем этого факта, а убеждены в том, что кошка голодна, потому что она ведет себя определенным образом.

Важность этой мысли в том, что, хотя наши суждения о внешнем мире зачастую обусловлены нашими собственными убеждениями, мы не придаем этому значения и уверены, что мы анализируем и работаем с непосредственными событиями внешнего мира. Наши ментальные состояния второго порядка фактически работают, однако нами самими не осознаются в процессе того, когда мы делаем высказывание на них основанное. Однако, несмотря на их неосознанность (или бессознательность), они, тем не менее, обладают влиянием на наше поведение и реакции. Когда на нас падает ветка дерева, мы немедленно реагируем и стараемся увернуться, потому что мы осведомлены о законе гравитации, и том, что ветка имеет массу и при столкновении с нами причинит нам боль. Однако мы можем рассмотреть эту цепочку убеждений только в ретроспективе. В момент же, когда мы непосредственно руководствуемся этими убеждениями они лежат вне уровня осознания.

Факт наличия бессознательных процессов, непосредственно влияющих на поведение, открывает новое проблематическое поле для исследований: возможны ли такие существа, которые бы осуществляли свое поведение только благодаря таким бессознательным реакциям? Проблема максимально актуальная, потому что это та же самая Трудная проблема сознания, но рассматривается она под другим углом. Мы не спрашиваем «почему работа мозга сопровождается приватными состояниями», а задаем иной вопрос: «возможно ли существование таких существ, полностью похожих на нас, но только чтобы все их поведение происходило «в темноте»?». Вот мы и подобрались к проблеме философских зомби.