Теория демографического перехода игнорирует страновые статистические вариации в демографии, усредняя показатели под заданную трендовую величину. Между тем, даже среди стран Западной Европы коэффициентный показатель рождаемости различается почти в два раза (в Германии – 8,6‰, в Ирландии – 15,7‰). Причем амплитуда различий за последнее десятилетие только возросла. Еще более существенные различия в динамике репродуктивности населения обнаруживаются при целостном рассмотрении демографии в когорте стран «золотого миллиарда». Казалось, все они прошли этап демографического перехода, а потому общий коэффициент рождаемости в них не должен проявлять существенной вариативности. Однако статистика свидетельствует об обратном.
Так, в Израиле рождаемость почти в 2,5 раза выше, чем в Германии. При этом за последнее десятилетие репродуктивность германского населения падала, а израильского - возрастала. Если суммарный коэффициент рождаемости в европейских странах не обеспечивает простого воспроизводства, то в США он превышает условную величину – 2 ребенка на одну женщину. Тенденция репродуктивного угасания прослеживается далеко не во всех экономически развитых странах современного мира. Рост общего коэффициента рождаемости, если брать за точку отсчета середину 1990-х гг., фиксируется в настоящее время в Болгарии, Ирландии, Испании, Италии, Латвии, Франции, Чехия, Эстонии, Израиле, Казахстане, Аргентине, Бразилии и др[13] (рис. 1.1.9).
Рис.1.1.9. Динамика роста рождаемости в странах репродуктивного подъема (на 1000 чел.)
Тезис теории демографического перехода о несовместимости интенсивной репродуктивности с высоким уровнем продолжительности жизни опровергается современной статистикой ряда стран. Например, первенствующая в Европе по показателю рождаемости Ирландия, в полтора раза опережающая по общему коэффициенту рождаемости Россию, находится по критерию продолжительности жизни населения на одном уровне с другими европейскими странами (77,7 лет), опережая, в частности, благополучную по западным меркам Данию. Израиль, при весьма высоком уровне рождаемости (21,7‰), превосходящем более чем в 2 раза российские показатели рождаемости имеет продолжительность жизни в 79,7 лет, опережая в этом отношении и США (77,4 лет), Германию (78,7 лет) и Великобританию (78,4 лет). Более 70 лет составляет продолжительность жизни в таких высокорепродуктивных странах современного мира как Иран, Филиппины, Алжир и др. Интенсивная рождаемость латиноамериканских стран не стала каким либо препятствием для достижения в ряде из них продолжительности жизни на уровне мировых лидеров. Чили и вовсе обгоняет по этому показателю Соединенные Штаты Америки (77,9 лет в среднем у чилийцев против 77,4 лет в среднем у американцев.)[14]
Высокий уровень развития в экономическом и технологическом отношениях выходит в настоящее время за географические рамки Европы и Северной Америки. Однако сторонники теории демографического перехода по-прежнему оперируют европейско-североамериканским (иногда с распространением его на Японию, Австралию и Новую Зеландию) масштабом модернизации. Между тем многие из динамично развивающихся государств Азии и Латинской Америки сумели сочетать инновационный путь индустриального (а в иных случаях и постиндустриального развития) с высокой репродуктивностью. Освященная традицией католической церкви активная репродуктивность населения фиксируется фактически во всех странах Латинской Америки. На рубеже тысячелетий суммарный коэффициент рождаемости составлял в Чили – 2,15 детей на одну женщину, в Бразилии – 2,28, в Аргентине – 2,62, в Мексике – 2,75. Для сравнения в России он находился в то же время на отметке – 1,21, а в наиболее репродуктивной из всех европейских стран Ирландии – 1,88.
Хотя для большинства «тихоокеанских экономических тигров» характерна тенденция перехода к малодетности, но и среди них вариативность демографических показателей весьма значительна. Так, если в Сингапуре суммарный коэффициент рождаемости имел к концу столетия показатель 1,5, то в Индонезии – 2,58 новорожденных на одну женщину.
Технологически неразвитая страна вряд ли смогла быть обладателем ядерного оружия. В этой связи большой интерес может представлять статистика репродуктивности в Индии и Пакистане. Суммарный коэффициент рождаемости в индийском обществе находился к указанной хронологической отметке на уровне 3,3 новорожденных, а в пакистанском – 5,03.[15]
Постулаты теории демографического перехода в еще большей степени опровергаются фактом репродуктивной активности населения ближневосточных нефтедолларовых государств. Высокий жизненный уровень резидентов сочетается там с рекордными для современного мира показателями рождаемости.[16]
Увеличение продолжительности жизни на Западе не компенсирует его репродуктивного угасания. Темпоральная асинхронность этих процессов особенно наглядно проявляется при сопоставлении западных популяционных показателей с демографической динамикой других цивилизаций. Так согласно сценарному прогнозу на наступившее столетие к 2125 г. количество христиан в мире не перешагнет барьера двух миллиардов, тогда как мусульман достигнет шести миллиардов человек. «За три века, - прогнозирует французский демограф Ж. Буржуа – Пиша, - ситуация окажется перевернутой. Если в 1800 году в мире было 20 мусульман на 80 христиан, то теперь их станет 84 на 30».[17]
Переход к условиям городской жизни, утверждают сторонники теории демографического перехода, объективно предопределяет установление современного, характеризуемого малодетностью типа естественного воспроизводства населения. Однако история демографии дает многочисленные примеры, когда репродуктивность имела тренды снижения в доурбанизационную эпоху (пример - репродуктивное угасание в Древнеримской империи) и, наоборот, сохраняла высокие (а зачастую и возрастающие) показатели в урбанизационных сообществах. Следовательно урбанизация сама по себе не является фактором репродуктивного угасания. Можно лишь с определенной долей условности говорить о городской жилищной инфраструктуре, как сдерживающем многодетность обстоятельстве. Да и оно относится преимущественно к раннеиндустриальной стадии развития города.
Преобладание горожан в структуре российского населения было достигнуто еще в 1950-е гг. После этого демографическая история России пережила периоды и репродуктивных упадков, и подъемов. Возрастание доли городского населения не коррелировало, таким образом, с динамикой рождаемости. В 1980-е гг. коэффициент урбанизации в России установился на уровне 73%. До настоящего времени он оставался постоянным. Однако за этот период при стабильных урбанизационных показателях кривая рождаемости, по меньшей мере, трижды сменила направленность (рост второй половины 1980-х, снижение 1990-х, тенденция нового подъема 2000-х гг.).[18]
Современная Россия далеко не самая урбанизированная страна в мире. Общемировой коэффициент урбанизации – 66% лишь несущественно уступает российскому показателю. Существует широкая группа более урбанизированных, чем Россия стран, репродуктивная активность населения которых имеет по отношению к ней кратное превосходство. Так высокая степень урбанизации Латинской Америки не стала основанием для разрушения традиционного, отличаемого многодетностью типа естественного воспроизводства. Причем урбанизационные процессы завершились там довольно давно и потому возможные ссылки на имеющийся по отношению к ним лаг во времени демографического перехода не будут выглядеть убедительно.
Действительно, репродуктивность у сельских жителей, как правило, (хотя не всегда и не везде) несколько выше, чем у городских. Однако нигде эти различия не носят характера принципиального демографического разрыва между городом и деревней. Популяционная динамика в городских и сельских локалитетах осуществляется в одном направлении (пусть иногда и в разных скоростных режимах). Случаев разновекторной для города и деревни динамики естественного воспроизводства не обнаружено. Это доказывает, что фактор урбанизации не является для современного демографического развития абсолютным. В настоящее время в РФ средний размер семьи в городском населенном пункте составляет 2,7 человек, а в сельском – 2,8 человек. Незначительная величина различий между ними отражает ту реальную роль, которую урбанизация играет в структуре причин естественного воспроизводства.[19]
Демографический феномен Латинской Америки особенно наглядно ниспровергает стереотипы модернизационного подхода в демографии. Многие из них, несмотря на заметное преобладание в структуре их населения городских жителей, и в настоящее время сохраняют довольно высокую репродуктивность. Даже самая урбанизированная страна региона Аргентина, превосходящая по долевому представительству горожан соответствующие российские показатели (83 % аргентинцев проживает в городах), традиционно имеет сравнительно высокий коэффициент рождаемости – по данным на 2003 г. – 17,5‰ (т.е. более чем в два раза больше, чем в Германии). Сходная демографическая ситуация наблюдается и в современном индустриально-убанизированном Уругвае. При проживании более двух третей населения в городах, мексиканские и перуанские женщины рожали в среднем по данным на начало 1980-х гг. более пяти детей. Согласно статистике на 1995 г., общий коэффициент рождаемости в Мексике составлял 30,4 ‰ - один из самых высоких показателей в мире. При этом уровень смертности – 4,8‰ был ниже, чем в любой из североамериканских или европейских стран. Очевидно, что благоприятная демографическая ситуация у латиноамериканцев определяется отнюдь не экономическими факторами, коррелируя в большей степени с высоким статусом католической церкви.[20]
Многодетность еще в первой половине XX в. являлась отличительной особенностью семей европейских католиков из стран с повышенной клерикальной составляющей (Италии, Испании, Португалии). Их репродуктивная ориентированность снижалась прямо пропорционально снижению роли Церкви в общественной жизни. Показательно, что лидером по показателю рождаемости в Европе является в настоящее время именно Ирландия, сохранившая положение одного из оплотов европейского католицизма. [21]
