Как метафоры показывают ограниченность мифа субъективизма

Ядро объективистской традиции в философии возникает непосредствен­но из мифа объективизма: мир создан из отдельных объектов с ингерентными свойствами, причем объекты в каждый момент времени связаны между собой фиксированными отношениями. Мы же на основании язы­ковых данных (и особенно метафоры) утверждаем, что объективистская философия не в состоянии дать адекватное описание того, как человек понимает свой опыт, свое мышление и язык. Мы считаем, что адекватный подход к этим феноменам требует:

— интерпретации объектов исключительно в рамках взаимодействия человека с миром и в связи с мыслительными проекциями на мир;

— интерпретации свойств, скорее как интерактивных, чем внутренне присущих самим объектам;

— рассмотрения категорий, как опытных гештальтов, определяемых прототи­пом, а не как жестко фиксированных феноменов, описываемых теорией множеств.

Мы рассматриваем проблемы описания значения в естественном языке и способы понимания человеком своего языка и опыта, скорее, как эмпирическую область, чем как сферу априорных философских допуще­ний и аргументации. Мы выбрали метафору и способы ее понимания из возможных доказательств, которые можно привести при рассмотре­нии этих вопросов. Такой выбор был обусловлен следующими четырьмя причинами.

В объективистской традиции метафора вызывает в лучшем случае маргинальный интерес и полностью исключается из изучения семантики (объективного значения). Она рассматривается как случайный фактор при описании истинности.

Мы, однако, обнаружили, что метафора пронизывает не только язык, но и понятийную систему человека. Кажется совершенно необъяснимым, почему феномен, столь существенный для понятийной системы человека, не попадает в центр внимания при описании истинности и значения.

Мы убедились, что метафора — один из базовых механизмов пони­мания нашего опыта. Это не согласуется с объективистским подходом, согласно которому метафора при описании значения и истинности пред­ставляет только второстепенный интерес и в лучшем случае играет маргинальную роль в процессах понимания.

Мы обнаружили, что метафора может порождать новое значение, создавать сходство и тем самым определять новую реальность. Такому взгляду нет места в стандартной объективистской картине мира.

Объективистский подход к конвенциональной метафоре

Многие факты, которые мы обсуждали, уже давно известны в объекти­вистской традиции, но они интерпретировались совсем не так, как это делаем мы.

Понятия, основанные на конвенциональных метафорах, которые, как мы считаем, структурируют обыденную понятийную систему человека, с точки зрения сторонников объективизма, вообще не существуют. Они считают, что метафоры принадлежат только языку и никаких метафори­ческих концептов нет.

Слова и выражения, которые мы считаем примерами метафориче­ских концептов (например, digest 'переваривать' в I can't digest all those facts 'Я не могу переварить все эти факты'), последователи объективизма вообще не будут интерпретировать как примеры живой метафоры. Для них слово digest имеет два разных буквальных (объективных) значе­ния — digest] 'переваривать' для пищи и digestj 'переваривать' для идей. В таком подходе слово digest разделяется на два омонима — по аналогии с омонимами bank 'берег' и bank 'банк' (в примерах берег реки и банк, куда вы кладете свои деньги соответственно).

Последователь объективизма может допустить, что словосочетание digest an idea 'переваривать идею' было когда-то метафорой, но он будет утверждать, что теперь это уже совсем не метафора. Для него это «мертвая метафора», которая конвенциализировалась и получила, тем самым, собственное буквальное значение. Таким образом, с его точки зрения, есть два омонимичных слова digest.

Сторонник объективизма, возможно, признает, что слова digest j и digest2 имеют сходные значения и что это сходство — основа для исходной метафоры. С его точки зрения, это объясняет, почему одно и то же слово используется для выражения двух различных значений. Когда-то метафора была, а затем она превратилась в конвенциональную, умерла и стала застывшей, а старое метафорическое значение стало новым буквальным значением.

Объективист может установить, что сходство, на котором основыва­ется мертвая метафора, во многих случаях можно наблюдать и сейчас.

В соответствии с объективистским подходом, исходная метафора — это феномен, относящийся к говорящему: к тому, как он использует язык, и, следовательно, к «значению говорящего», а не к буквальному объективному значению. Она должна порождаться по общей формуле «значения для говорящего», примененной к данному случаю (здесь глагол digest относится только к пище):

Произнося предложение S (S = I can't digest all those facts) в его буквальном объективном значении М (М = Я не могу превратить эти идеи химическими и мускульными действиями в пищеварительном тракте в такую форму, которую мое тело может воспринять), говорящий намеревается передать слушателю значение для говорящего М' (М' = Я не могу превратить эти идеи ментальными действиями в такую форму, которую мой разум может воспринять).

Возможность такого объективистского описания поддерживается, во-первых, истинностью значения М', относящегося к миру идей, ко­торое имеет в виду говорящий. Это значение должно быть объективно данным и иметь объективные условия истинности. Другими словами, благодаря свойствам, внутренне присущим разуму и миру идей, сле­дующие утверждения, относящиеся к этим феноменам, должны быть объективно истинными:

Благодаря своим ингерентным свойствам, идеи должны быть сущностями, имеющими форму, допускать преобразования и поглощаться разумом.

Благодаря своим ингерентным свойствам, разум должен быть сущностью, способной производить ментальные действия, трансформировать идеи и по­глощать их.

Во-вторых, метафора должна изначально основываться на уже су­ществующем сходстве между М и М'; т. е. у разума и пищеварительного тракта должны быть общие ингерентные свойства, также как и у идей и пищи.

Резюмируем: описание мертвой метафоры digest предполагает сле­дующее:

Слово digest изначально относится к концепту пищи.

Как «живая» метафора слово digest было помещено в уже существующее объективное значение, относящееся к области идей, на основе уже суще­ствующего объективного сходства между пищей и идеями.

В конце концов метафора «умерла», и метафорическое выражение digest an idea стало конвенциональным. Глагол digest, таким образом, получил второе буквальное значение, реализующееся в М'. Эта процедура считает­ся в объективистском подходе типичным способом поиска слов для уже существующих значений, у которых нет означающего для их регулярного выражения. Все подобные случаи должны рассматриваться как омонимы. В общем, стороннику объективизма придется трактовать все наши данные по конвенциональным метафорам либо с позицией омонимии (обычно в слабой версии), либо с позиции абстракции. Обе позиции зависят от наличия уже существующих черт сходства, основанных на ингерентных свойствах.

В чем проблема объективистского подхода

Как мы только что видели, объективистское описание конвенциональной метафоры требует принятия либо теории абстракции, либо теории омо­нимии. Кроме того, объективистский подход к конвенциональным и неконвенциональным метафорам основывается на уже существующем ингерентном сходстве. Мы уже представили в деталях аргументацию против обеих позиций. Эти аргументы для нас особенно важны. Они показы­вают не только неадекватность объективистского подхода к метафоре, но и ошибочность исходных посылок всей объективистской программы. Для того, чтобы понять, в чем именно заключается неадекватность объ­ективистского подхода к метафоре, воспроизведем основные положения нашей критики теорий абстракции, омонимии и сходства в том виде, в котором они рассматриваются в объективистском описании конвенцио­нальной метафоры.

Позиция сходства

При обсуждении метафоры ИДЕИ — ЭТО ПИЩА было показано, что, хотя метафоры основаны на чертах сходства, само сходство нельзя рассматри­вать как ингерентную характеристику, так как оно основывается на других метафорах, в частности, ум - это вместилище, идеи - это объек­ты и на метафорах канала связи. Выражение идеи — это объекты представляет собой проекцию статуса автономной сущности на менталь­ные феномены, осуществленную при помощи онтологической метафоры. Метафора УМ — это вместилище — это проекция статуса сущности, имеющей ориентацию ВНУТРИ—СНАРУЖИ, на когнитивную способность человека. Это не ингерентные объективные свойства идей и ума. Это ин­терактивные свойства, и они отражают то, как мы постигаем ментальные явления с помощью метафоры.

То же верно и для концептов ВРЕМЯ и ЛЮБОВЬ. Мы понимаем такие предложения, как The time for action has arrived 'Пришло время действовать' и We need to budget our time 'Нам необходимо планировать свое время', соответственно в терминах метафор ВРЕМЯ — ЭТО ДВИЖУ­ЩИЙСЯ ОБЪЕКТ и ВРЕМЯ — ЭТО ДЕНЬГИ. Но в объективистском описании таких метафор не будет. Слова arrive и budget будут в этих предложе­ниях мертвыми метафорами, т. е. омонимами, исторически возникшими из когда-то живых метафор. Эти когда-то живые метафоры основывались на ингерентном сходстве между временем и движущимися объектами, с одной стороны, и временем и деньгами — с другой. Однако, как уже было показано, такое сходство не ингерентное: оно само по себе создано посредством онтологических метафор.

Еще более сложно описать с помощью ингерентного сходства вы­ражения, включающие концепт ЛЮБОВЬ, например This relationship isn't going anywhere 'Эти отношения никуда не ведут', There was a magnetism between us 'Нас тянуло друг к другу магнитом' и This relationship is dying 'Эти отношения умирают'. Концепт ЛЮБОВЬ не определен четко в терминах ингерентных свойств. Наша культура дает нам стандартные способы осмысления опыта любви с помощью таких конвенциональных метафор, как любовь — это путешествие, любовь — это физическая СИЛА и т.п., и наш язык это отражает. Но в рамках объективистского подхода (основанного либо на идее мертвой метафоры, либо на омони­мии в слабом смысле, либо на абстракции) концепт ЛЮБОВЬ должен быть достаточно хорошо определен в терминах ингерентных характери­стик, чтобы можно было установить ингерентное сходство между ним и путешествиями, электромагнитными и гравитационными явлениями, больными людьми и т. п. Здесь сторонникам объективизма приходится не только отстаивать свои убеждения, что у любви есть ингерентные свойства, сходные с ингерентными свойствами путешествий, электромаг­нитных явлений и больных людей; им приходится также утверждать, что любовь достаточно четко определена в терминах этих ингерентных свойств для того, чтобы черты сходства вообще существовали.

Короче говоря, все обычные объективистские описания обсуждае­мых феноменов (мертвая метафора, омонимия или абстракция) зави­сят от уже существующих черт сходства, основанных на ингерентных свойствах. Вообще говоря, черты сходства действительно существуют, но они никак не могут основываться на ингерентных свойствах. Черты сходства возникают как результат функционирования концептуальных метафор, и в силу этого они могут рассматриваться, скорее, как интерак­тивные характеристики, чем как свойства, внутренне присущие вещам. Но признание существования интерактивных характеристик несовмести­мо с основной посылкой объективистской философии. Это равносильно отказу от мифа объективизма.

О чем умалчивают сторонники объективизма («Это не наше дело!»)

Единственная возможная альтернатива для сторонников объективизма — это отказаться от любого описания любых взаимоотношений между смыс­лами слова digest, связанными с ПИЩЕЙ и ИДЕЯМИ, в терминах сходства (включая отказ от утверждения, что здесь вообще когда-либо была ме­тафора) и обратиться к позиции омонимии в сильном смысле. С точки зрения сильной омонимии, существует одно слово digest с двумя совер­шенно разными и несвязанными значениями — такими же различными, как два значения слова punt ('удар ногой по мячу' и 'открытая плоскодонная лодка с прямыми углами'). Как было показано (см. главу 18), позиция омонимии в сильном смысле не в состоянии объяснить:

— внутреннюю системность;

— внешнюю системность;

— возможность расширения используемой части метафоры;

— использование опыта взаимодействия с конкретными объектами для струк­турирования опыта, относящегося к абстрактной сфере;

— черты сходства между идеями и пищей, основанные на метафорической концептуализации идей в терминах пищи, которые мы действительно обна­руживаем между двумя смыслами глагола digest.

Конечно, философ или лингвист — сторонник объективизма — может признать, что не в состоянии адекватно описать такие системные свой­ства, черты сходства и способы понимания менее конкретного на основе более конкретного. Совершенно не обязательно, что это его волнует. В конце концов он мог бы сказать, что объяснение всего этого не его дело. Это относится к компетенции психолога, нейропсихолога, фило­лога или кого-нибудь еще. Такое решение хорошо вписывается в тра­дицию разделения «смысла» и «значения» в духе Фреге и в традицию противопоставления «абстрактных семантических систем» и «психоло­гических и социологических факторов» в духе Льюиса. Можно было бы также утверждать, что теория омонимии отвечает целям объективизма: установить условия объективной истинности для языковых выражений и объяснить буквальное объективное значение в терминах этих условий. Сторонники объективизма полагают, что это можно сделать независимо для двух смыслов глагола digest, не объясняя феномены системности, сходства, понимания и т.д. При таком подходе к задачам объективизма использование глагола digest с конвенциональной метафорой предусмат­ривает только омонимы и не включает никаких метафор — ни живых, ни мертвых. Единственные метафоры, которые признаются в объек­тивизме, — это неконвенциональные метафоры (например, Your ideas are made of cheap stucco 'Твои идеи сделаны из дешевой штукатур­ки' или Love is a collaborative work of art 'Любовь — это совместное произведение искусства'). Последователи объективизма интерпретируют неконвенциональные метафоры указанного типа как значение говоря­щего, а не буквальное объективное значение предложения. Тем самым, возникающие в связи с этим вопросы истинности и значения долж­ны рассматриваться в рамках приведенного выше описания значения говорящего.

Короче говоря, единственный внутренне последовательный подход к конвенциональной метафоре в объективизме состоит в том, что во­просы, которые нас интересовали в первую очередь — свойства кон­венциональных метафор и то, как они используются в понимании — просто выводятся из сферы компетенции исследователя. Последователи объективизма упорно отстаивают ту точку зрения, что никакие факты, связанные с конвенциональной метафорой, не будут иметь какого-либо значения для объективистской программы и для того, что составляет их систему взглядов.

Такие сторонники объективизма могут даже признавать, что наши исследования метафоры справедливо указывают на необходимость учета интерактивных характеристик и эмпирических гешталътов для объяс­нения того, как человеческие существа понимают свой опыт посредством метафоры. Но даже признавая это, они могут игнорировать все, что мы сделали, исходя из следующих оснований: они скажут, что сторонники эмпиризма интересуются только тем, как человеческие существа в рамках присущих им ограничений понимают реальность, а последователи объек­тивизма интересуются не тем, как люди понимают нечто как истинное, а, скорее, тем, что значит быть действительно истинным.

Этот ответ в духе объективизма хорошо отражает фундаменталь­ное различие между объективизмом и эмпиризмом. Его суть сводится к подтверждению того, что в центре внимания объективизма стоят «абсо­лютная истинность» и «объективное значение», абсолютно не зависимые от функционирования человека в мире и от понимания. Мы же, напро­тив, придерживаемся той точки зрения, что нет никаких причин считать, что существует какая-то абсолютная истина или объективное значение. Мы утверждаем, что описание истинности и значения прямо связано с жизнью человека в мире и с тем, как люди понимают этот мир. По срав­нению со сторонниками объективизма мы просто находимся в другой философской вселенной.

Объективистской философии чуждо человеческое

Даже находясь в одной философской вселенной с некоторыми сторонни­ками объективизма, мы полностью расходимся с теми из них, кто считает, что в рамках объективизма возможен адекватный подход к человеческому пониманию, к понятийной системе человека и к естественному языку. Мы подробно показали, как конвенциональная метафора пронизывает чело­веческий язык и понятийную систему человека, и доказали, что метафора представляет собой основной инструмент человеческого понимания. Мы привели доказательства в пользу того, что адекватное описание понима­ния требует учета интерактивных характеристик и опытных гештальтов. Так как все объективистские описания основываются на ингерентных свойствах и большинство из них требует теоретико-множественной ин­терпретации категоризации, им не удается дать адекватное описание того, как люди концептуализуют мир.

Объективистские модели вне объективистской философии

Классическая математика входит в объективистскую вселенную. В ней есть четко разграниченные сущности, например, числа. У математических сущностей есть ингерентные свойства, например, три — нечетное число. И между этими сущностями есть фиксированные взаимоотношения, на­пример, девять — это три в квадрате. Развитие математической логики связано с попытками найти основания для классической математики. Формальная семантика развивалась таким же образом. Модели, исполь­зуемые в формальной семантике, — это примеры того, что мы называем «объективистскими моделями», моделями, адекватно описывающими те вселенные дискурса, где есть четко различимые сущности с ингерентными свойствами и сущности связаны между собой фиксированными взаимоотношениями.

Но реальный мир не объективистская вселенная. Особенно далеки от объективизма те стороны реального мира, которые связаны с челове­ческими существами: человеческий опыт, социальные институты, язык человека, понятийная система индивидуума. Быть «настоящим объекти­вистом» означает утверждать, что есть объективистская модель, которая точно соответствует миру как он есть. Мы только что доказали, что объ­ективистская философия эмпирически неверна, так как ее объяснения языка, истинности и понятийной системы человека неудовлетворитель­ны. На основе этого мы сделали вывод, что объективистская философия не дает адекватного основания для гуманитарных наук. Несмотря на это, многие исключительно проницательные математики, логики, лингвисты, психологи и специалисты в области программирования создавали объ­ективистские модели для гуманитарных наук. Означает ли это, что вся их работа бесполезна и что объективистским моделям вообще нет места в сфере наук о человеке?

Мы далеки от таких утверждений. Мы считаем, что объективистские модели как математические сущности не обязательно должны привязы­ваться к объективистской философии. Можно считать, что объективист­ские модели имеют определенные — и достаточно важные — функции в гуманитарных науках, но при этом не принимать объективистскую посылку о существовании объективистской модели, которая полностью и точно соответствует миру как он есть. Но если мы отвергаем эту посылку, то что остается для объективистских моделей?

Прежде чем отвечать на этот вопрос, необходимо рассмотреть неко­торые свойства онтологических и структурных метафор:

Онтологические метафоры относятся к наиболее важным инструментам, ко­торые использует человек для понимания своего опыта. У каждой структур­ной метафоры есть ее составная часть — внутренне совместимый (consistent) набор онтологических метафор. Использование набора онтологических ме­тафор для понимания данной ситуации приводит к тому, что структура сущ­ности распространяется на эту ситуацию. Например, метафора ЛЮБОВЬ — ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ налагает на концепт ЛЮБВИ структуру сущности, включающую начало, место назначения, путь, длину пути и т. п.

Компоненты каждой отдельной структурной метафоры внутренне совмести­мы. Тем самым метафора налагает внутренне совместимую структуру компо­нентов на структурируемый ею концепт. Например, метафора СПОР — ЭТО ВОЙНА налагает внутренне совместимую структуру компонентов понятия ВОЙНЫ на концепт СПОРА. Когда мы понимаем любовь в терминах метафо­ры ЛЮБОВЬ.— ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ, мы налагаем внутренне совместимую структуру элементов концепта ПУТЕШЕСТВИЯ на понятие ЛЮБВИ.

Хотя различные метафоры, используемые по отношению к одному и тому же понятию, в общем случае не совместимы друг с другом, можно найти набор метафор, которые действительно совместимы друг с другом. Назовем их наборами совместимых метафор.

Так как части каждой отдельной метафоры внутренне совместимы, любой набор совместимых метафор позволяет понимать ситуацию в терминах структуры хорошо определенных сущностей, причем отношения между сущностями также совместимы.

В объективистской модели можно представить то, как набор совместимых метафор налагает структуру сущности с набором отношений между сущно­стями на метафорически осмысляемый концепт. В такой модели сущности формируются под влиянием онтологических метафор, а отношения между сущностями возникают на основе внутренних отношений между частями структурных метафор.

Обобщая, можно сказать, что попытка структурировать ситуацию на осно­ве набора совместимых метафор отчасти напоминает попытку структу­рировать эту ситуацию в терминах объективистской модели. Выводятся из рассмотрения опытная основа метафоры и то, что она скрывает.

Здесь возникает естественный вопрос, действительно ли мышление человека и его деятельность основывается на наборе совместимых ме­тафор. В особых случаях это так и происходит — ср. создание научных теорий, скажем, в биологии, психологии или лингвистике. Формаль­ные научные теории представляют собой попытки расширения набора онтологических и структурных метафор с сохранением их внутренней совместимости. Однако, кроме чисто теоретических рассуждений, возни­кает ощущение, что люди во многих ситуациях действительно пытаются думать и действовать в рамках набора совместимых метафор. Эти случаи можно квалифицировать как попытку человека применить объективист­ские модели к своему опыту.

Есть очевидная причина, почему люди пытаются осмыслять жиз­ненные ситуации в терминах объективистской модели, т. е. на основе набора совместимых метафор. Причина эта просто состоит в том, что при прочих равных мы стараемся делать такие выводы из ситуации, которые не будут противоречить друг другу. Тем самым становится возможным получить неконфликтующие ожидания и предположения, относящиеся к сфере поведения. А это удобно — и даже очень — иметь внутренне не­противоречивый взгляд на мир, четко фиксированный набор ожиданий и никаких конфликтов с тем, что необходимо сделать. Объективист­ские модели очень привлекательны для большинства людей, склонных к рассуждению.

Мы не хотим умалять эту привлекательность. Она так же притяга­тельна, как и стремление к поиску и обнаружению связности в жизни или в некотором множестве жизненных ситуаций. Для выживания ис­ключительно важно иметь основу для ожиданий и действий. Но одно дело использовать какую-то объективистскую модель в некоторых огра­ниченных ситуациях и действовать на основе этой модели — возможно, даже успешно; и совсем другое — делать вывод, что эта модель является точным отражением действительности. Есть хорошее объяснение тому факту, что в понятийной системе человека одному концепту может сопо­ставляться несколько несовместимых метафор. Это обусловлено тем, что нет одной метафоры, которая подходила бы для всех ситуаций. Каждая метафора дает понимание одного аспекта концепта и скрывает остальные. Действовать только в терминах набора совместимых метафор означает упускать из виду многие стороны реальности. Успешное функциониро­вание в повседневной жизни, похоже, требует от человека постоянной смены метафор. Использование многих метафор, несовместимых друг с другом, оказывается необходимым, если нужно понять все особенности нашей повседневной жизни.

Очевидная польза изучения формальных объективистских моделей в гуманитарных науках заключается в том, что они отчасти позволяют понимать способность человека мыслить и функционировать в терминах набора совместимых метафор. Это обычная деятельность, очень важная для понимания. Исследование таких моделей позволяет также увидеть, почему использование требования совместимости может оказаться оши­бочным, а также понять, что любой набор совместимых метафор скрывает бесконечно много аспектов реальности — то, что может быть высвечено только другими метафорами, несовместимыми с первыми.

Очевидная ограниченность формальных моделей заключается в том, что, насколько можно судить, они не позволяют включить в модель эмпирическую основу метафоры, а потому не дают никакой возможности объяснить, как метафорические концепты используются в понимании опыта человеком. Из этого непосредственно следует вопрос: сможет ли компьютер когда-нибудь понять то, что понимают люди? Наш ответ «нет» просто потому, что понимание требует опыта, а у компьютеров нет тел, и у них нет опыта, присущего человеку.

Однако несмотря на это, изучение компьютерных моделей может рассказать нам многое об интеллектуальных способностях человека, осо­бенно в тех областях, где люди мыслят и действуют частично на основе объективистских моделей. Кроме того, современные формальные систе­мы, используемые в теории программирования, дают надежду на возмож­ность разработки специальных методов представления набора несовме­стимых метафор. Это, возможно, приведет к пониманию того, как люди мыслят и действуют на основе согласованных, но несовместимых метафо­рических концептов. Судя по всему, ограничения формального подхода находятся в области опытных основ понятийной системы человека.

Основные выводы

Наш общий вывод заключается в том, что объективистская программа не может дать удовлетворительного объяснения процессам человеческого понимания и любым связанным с ними феноменам. К таким феноменам относятся:

— понятийная система человека и природа человеческого мышления;

— язык человека и коммуникация;

— гуманитарные науки, особенно психология, антропология, социология и лингвистика;

— моральные и эстетические ценности;

— научное понимание с помощью понятийной системы, присущей человеку;

— все то, что в основаниях математики базируется на человеческом понимании.

Представляется, что основные составляющие эмпирического подхода к пониманию — интерактивные характеристики, опытные гештальты и метафорические концепты — необходимы для любого адекватного исследования этих человеческих феноменов.