Особая цель

 

Гелька и Янка шли из школы. Лениво брели и молчали.

Сентябрь кончался, но дни стояли по-прежнему теплые. Было совсем безветренно. Пушистые семена белоцвета висели в воздухе неподвижно. На пустырях цвели мелкие городские ромашки, и над ними летали поздние бабочки. Солнце еще грело сквозь рубашки плечи, но не силь­но — словно осторожно трогало на прощанье теплой ла­дошкой. У Гельки в такие дни было спокойное, тихое настроение. Даже тревога за Юрку почти угасала, и казалось, что скоро все объяснится и все будет хо­рошо…

Гелька сказал:

— Пойдем к реке, Янка…

— Зачем?— Янка оторвался от своих мыслей. Что это были за мысли, Гелька не знал. Но видимо, не такие спокойные, как Гелькины.

— Просто так,— сказал Гелька.

— Вода уже холодная…— Янка смотрел как-то оза­боченно.

— Да не купаться же. Посидим на обрыве. Вон какой хороший денек…

— Что? — Янка остановился. Не то испугался, не то сильно удивился. Или обиделся?

Гелька тоже испуганно остановился.

— С тобой что? Янка…

Янка сморщил лицо, тряхнул головой.

— Ты скажи… Ты что сейчас сказал?

Гелька ошеломленно пробормотал:

— А что такого… Сказал: хороший денек…

— Сейчас…— Янка опять поморщился. Уронил с плеча сумку, быстро сел на край каменного тротуара, обхватил колени, съежил плечи — на них горбились мягкие погон­чики школьной рубашки.

Гелька торопливо сел рядом. Тихое настроение про­пало, и опять пришла тревога — она стала такой при­вычной в дни августа и сентября. Гелька ничего не спросил. Он ждал, что скажет Янка.

Янка медленно посмотрел из-за поднятого плеча. Горь­ко прошептал:

— Теперь ясно, почему она кружилась…

— Что?

— Голова… Помнишь, как я стал бояться высоты?

— Ну… не так уж ты боялся. Это хоть с кем быва­ет,— осторожно сказал Гелька.— Это случайно.

Янка уткнулся носом в колени. Сказал опять шепотом:

— Не случайно… Это всегда так бывает перед тем, как начинаешь летать. Очень боишься высоты, и этот страх надо пересилить… Теперь-то я все вспомнил.

— Янка…

— Гелька, я не Янка.

Гелька, не показывая испуга, сказал очень бережно:

— Пойдем домой потихонечку. Ты, наверно, немного заболел. Тогда вечером продрогли на свалке…

— Гелька, я правда не Янка…

— А кто?

— Меня звали знаешь как? Да-ни-ил. Данила, Да-нилка… Данька… Мама звала Денек. Потом и все так звали…

— Ну, хорошо. Пойдем к маме…

— Да я не про эту маму. Той мамы нет…— тихо сказал Янка.

— Ну… смотри, Листик и Васька идут. Давай мы тебя домой проводим. А?

Янка быстро встал. Накинул на плечо белый ремень сумки. Отбросил назад волосы. И сделался какой-то непривычный: сразу подросший, строгий, незнакомый. Сказал негромко, но решительно:

— Лучше пойдем к тебе, Гелик. На крышу. Все вместе. Там никто не мешает, я про все расскажу.

 

Они проговорили до вечера.

В сентябре сумерки приходят рано. Они зябкие, осен­ние. Но у нагретого кожуха энергосборника на крыше было тепло.

Над головами зажглись первые звезды. Янка грустно сказал:

— Я с самого начала чувствовал, что Юрка уйдет. И что я должен ему помочь. Это была особая цель. Думаете, я тогда случайно вагон с искоркой разогнал? Я понимал, что так надо. Только не знал зачем. Все случилось раньше времени, потому что появился Глеб. Мы с ребятами не рассчитали… Ну кто мог подумать, что в Старогорске неизвестно откуда появится какой-то Глеб? Из-за него все и сорвалось…

— Может, все-таки не сорвалось? — робко спросил Листик. Они с Васькой почти все время молчали, но теперь Листик подал голос.

— Как же не сорвалось? — с беспощадной досадой сказал Янка.— Я должен был увести Юрку к отцу вот сейчас, в сентябре, когда все вспомню… Отец просил хотя бы узнать про Юрку, весточку от него принести, а все ветерки решили: это не выход. Решили, что надо вытащить Юрку туда вот такого, пока он не вырос, рвануть его на сорок лет вперед. Через все эти чертовы пространст­ва и временные поля, напролом… А я это дело прова­лил.

— Но ты же не виноват,— сказал Гелька.

— Какая разница, виноват я или нет? Юрка-то с отцом никогда не встретятся.

— А может, все-таки встретятся? — робко проговорил Листик.— Может, Юрик отца сам найдет?

Янка трахнул кулаком по энергосборнику и сказал почти со слезами:

— Ну как вы не понимаете? Он его не нашел. Раз он был с нами во время восстания. Теперь-то я знаю, что Музыкант — это Юрка… А восстание было за сорок лет до того, как на Планете появился Яр…

— Да как это может быть?— беспомощно спросил Гелька.— Юрка ушел от нас полтора месяца назад, А эскадер-«девятка» еще не построен… Так не бывает.

Он говорил это уже не первый раз.

— Значит, бывает…— уныло ответил Янка.— Значит, они замкнули время в кольцо.

— Эти… которые клоуны? — прошептал Листик и при­двинулся к Гельке.

— Ну да…

— А как это — в кольцо? Мы еще не проходили…

— Этого никто не проходил и никто не понимает,— со вздохом сказал Янка-Денек.— Но они замкнули. Вот и пошла карусель.

— Янка…— Гелька морщился, будто решал голово­ломку.— Но если ты вернешься… Когда ты вернешься туда, ты же можешь встретить Яра и объяснить, что Юрка стал ветерком. Что он теперь в Пустом Городе. Они же смогут увидеться. Ну… хоть ненадолго…

— Да не вернусь я туда,— устало проговорил Ян­ка.— Время-то в кольце. Меня принесет к самому началу, и все опять… Опять перестрелка Берегов, пароход тонет, на котором мама и я. Меня воздушной волной в воду… Потом лицей, восстание… Потом мы— ветерки, летаем, летаем столько лет. Наконец — поляна, Яр, я лечу сюда. Делаюсь совсем крошечный, живу в Приморске, потом здесь… И снова круг. И мне кажется, так было уже тысячу раз…

Прозвучало в тихом Янкином рассказе такое отчаяние, что Гелька передернул плечами и плотнее прижался к теплому кожуху.

Листик недоуменно спросил:

— А зачем делаться крошечным? Нельзя разве сразу?

— Сразу… нет, нельзя,— вздохнул Янка.— Если ве­терок хочет надолго превратиться в человека, он это может, но надо с самого начала. Будто бы только ро­дился.... Это совсем даже не плохо, я так и хотел. Хорошо ведь, когда ты снова настоящий и у тебя есть дом и родные…— Янка виновато улыбнулся.— Это называется идти в подкидыши. Другие ветерки тоже так делают. Некоторые…

— А почему не все? — шепотом спросил Гелька.

— Кое-кто не умеет. А многие боятся…

— Разве это опасно?

— Это не опасно… Ветеркам вообще ничего не опас­но. Только в конце очень тяжело… Ну, когда приходит время улетать. Когда знаешь, что надо прощаться на­всегда…

— А разве обязательно улетать? — спросил Ли­стик.

— Такой закон природы у нас. Если ты подкидыш и если исполняется тебе столько лет, сколько было раньше… ну, когда ты навеки сделался ветерком, тогда ты все вспоминаешь и тебя уносит обратно…

Гелька через силу проговорил:.

— А тебе… когда?

— Мне в день восстания было ровно двенадцать. А сейчас будет через неделю…

— А дома… ты расскажешь?

— Я маме и папе ничего не буду говорить… Может, они и не станут так горевать, они же знают, что я не родной, а приемный…

«Все равно будут»,— подумал Гелька.

— А дедушке я все рассказал. Он меня больше всех любил… любит.

— Когда же ты успел? — спросил Гелька.

— Сегодня. Когда ты обедал, а я сумку домой отно­сил.

«Обедал…» — горько усмехнулся про себя Гелька, вспомнив, как кусок не лез в горло, а тетя Вика сердито кудахтала рядом. И спросил:

— А он что… дедушка-то?

Янка лег на кровельный пластик, положил лицо на согнутые руки. Глухо ответил:

— Он такое сказал… Обнял меня и говорит: «Я это давно чувствовал… Ничего. Скоро я умру, а ты летай, мой ветерок. Пока не порвется кольцо…»

— Разве оно порвется? — быстро спросил Гелька.

— Когда? — печально отозвался Янка.— Кто его по­рвет?

Раздался скрежет. Это по ребристому пластику съехал на твердом заду с гребня крыши Васька. До сих пор он сидел выше всех и не говорил ни слова. Теперь он включил фиолетовые глаза и сказал:

— А почему бы и нет?

— Что? — хмуро спросил Гелька.

— Почему бы его не порвать? Это кольцо.

— Васька, ты, конечно, умный,— печально сказал Гелька.— Но ты еще… ты мало в физике разбираешься. Это не простое кольцо, а время. Где оно, как ты за него схватишься?

— За него и не надо,— металлическим голосом от­ветил Васька. Таким голосом он говорил, когда каприз­ничал или хвастался.— Должна быть модель.

Янка быстро поднялся.

— Что?

Васька встал и включил на верхушке энергосборника лампочку. Засунул резиновые ладони в тесные кармашки матросского костюмчика.

— Физику я знаю теперь в пятьсот раз лучше вас,— небрежно сообщил он.— Позавчера я прочитал семитомник доктора физических наук Лаптева, а вчера «Общую теорию пространства» профессора Окаямы…— Он про­шелся вокруг кожуха. Штаны его от езды по крыше были сзади изодраны в клочья. Но это Ваську ничуть не смущало.— Я долго вас тут слушал,— заявил он.— Я специально выключил блок чувствительности, чтобы не переживать вместе с вами. Когда все расстраиваются и хнычут, хоть один кто-то должен оставаться с ясной головой.

— Перестань топать,— попросил Гелька.— Говори толком.

— Говорю толком. Эти существа, название которых точно не определено,— «клоуны», «манекены», «люди, ко­торые велят»,— они не могут работать без модели. Им нужна была искорка, чтобы работать с галактикой. Это модель. Без нее у них пока ничего не получается. Они замкнули время, это у них получилось. Значит, где-то замкнули модель, кольцо. Разомкнётся кольцо модели — разомкнется время.

— Где она, эта модель? В каком космосе ее най­дешь?..— сказал Янка.

— Думать надо,— ответил Васька с ноткой самодо­вольства.

— Ты думал? — быстро спросил Гелька.

— Думал. Поезд, который идет на станцию Мост.

 

Сначала все молчали. Потом Листик удивленно спросил:

— Какой мост?

— Подожди, Огонек,— сказал Гелька.

Они стояли на крыше тесной кучкой, Васька— посе­редине. Он был теплый, как походная печка.

— Этот поезд идет через три пространства,— медленно проговорил Янка.— А может быть, и больше… И всегда в одну сторону… Да, это кольцо.

— Разве он не идет обратно, когда приходит на станцию Мост?— спросил Гелька.

Янка помотал головой:

— Нет станции Мост. Никто ее не видел.

— Есть,— важно сказал Васька.— Только она растя­нута по всему кольцу. Вся рельсовая дорога — это станция Мост. Дело не в поезде, а в самом рельсовом пути. Он и есть кольцо.

— Значит, что?— Янка-Денек выпрямился по-боево­му. И Гельке показалось, что где-то заиграла музыка «Восстание».— Будем рвать рельсы?

— Где? — спросил Гелька.

Васька сказал:

— Станция растянута, но Мост все-таки есть.

— Ой…— прошептал Листик-Огонек.— Это, значит, тот, где свалка?

 

 

Первый раз они увидели Мост в августе. Был вечер с яркой круглой луной. Пришло уже время от­правляться домой — до этого они долго лазили среди старых автомашин, сломанных холодильников, стереови-зоров, ржавых труб и батарей отопления. Нашли много интересных непонятных штук и разных деталей для Вась­ки, который еще не был готов. Листик сильно расцарапал руку, и Гелька сказал, что надо зайти к старухам: промыть и перевязать. Они, конечно, будут ворчать, но ничего не поделаешь.

Старухи жили в жестяных кибитках на краю свалки. Жили тесно, в пыли и ржавчине, поэтому их, наверно, и звали ржавыми ведьмами. А может, и потому, что они вправду были немного колдуньи.

Высокая седая ведьма с замотанным горлом — Эль­вира Галактионовна — в самом деле заворчала на ребят. Но ворчала недолго. Смазала чем-то холодным и шипучим царапины Листика, и они тут же затянулись. Потом она сердито сунула Листику, Янке и Гельке по горсти слип­шихся леденцов и прохрипела:

— Теперь, молодые люди, гуляйте-ка домой. У нас тута свои дела, неча на наши старушечьи забавы глядеть. Полнолуние нонче, бабки танцевать будут, так что оревуар…

— Спасибо, до свиданья,— по очереди сказали все трое. Но когда вышли из ведьминого жилища, Гелька прошептал:

— Посмотрим?

Они еще никогда не видели, как танцуют ржавые ведьмы, только слышали об этом от робота Еремы, Васькиного отца.

Прячась за грудами лома, они пробрались к «танце­вальной площадке». Это был пустырь на южном краю свалки. Он зарос татарником и белоцветом. Там и тут среди сорняков торчали бочки из-под смазки и бен­зина.

Ребята притаились. Ведьмы ковыляли к бочкам. По­долы широких цыганских юбок цеплялись за татарник и белоцвет. Под луной тускло искрились пластмассовые бусы. Ведьм было шестеро. Каждая, подойдя к бочке, замирала, странно вытягивалась, потом, будто ее под­брасывали снизу, подлетала и вскакивала на круглое железное дно. Бочка отвечала гулким ударом.

— Что это они? — прошептал маленький Листик. Он был на свалке первый раз и немного боялся.

Гелька тихо ответил:

— Не бойся… Ничего такого, они же ведьмы.

…Никто не знал, откуда ржавые ведьмы взялись и зачем живут на свете. Ходили слухи, что давным-давно на месте свалки был цыганский табор и старухи остались здесь с тех незапамятных времен. Была также сказка, что когда-то свалкой правил, как король, тощий ржавый старик— то ли колдун, то ли сумасшедший. Он говорил, что со временем весь мир превратится в свалку ржавого железа и ему, старику, придет пора править этим миром. А ведьмы станут ржавыми придворными дамами… Рас­сказы эти, скорее всего, были сплошные фантазии…

«А может быть, старик был из тех?» — подумал Гелька, прячась за мятой автомобильной дверцей. Ему тоже стало жутковато. Но тут же он вспомнил, что старухи никогда не делали зла мальчишкам (если не считать ворчанья)…

Старухи замерли на бочках. На фоне лунного неба они казались статуями из заброшенного парка. Вдруг одна ударила каблуком. Ей ответила другая. За ними топнули сразу несколько. Еще, еще… Удары каблуков по гудящему железу перешли в рассыпчатый грохот, но тут же в гро­хоте пробился четкий ритм. Рубленая мелодия какого-то быстрого и дерзкого танца. Ведьмы запрокидывали разлохмаченные головы, угловато выбрасывали руки, лома­лись в талии, юбки метались вокруг них, а железный ритм гремел над пустырем…

— Во рубят,— прошептал Янка.— На три четверти…

Танец ржавых ведьм гулко стучал, рокотал и рассы­пался под зеленым лунным небом. Постепенно он стал казаться не таким громким. Зато узор его ритма сделался сложнее, красивее. Сквозь гулкие удары пробивалась россыпь мелких тактов, они переплетались, обгоняя друг друга… Потом в танец проник посторонний, пришедший издалека гул.

Это был нарастающий шум поезда. Старого поезда, какие до сих пор бегают на дачных линиях. Они мчатся по рельсам с деревянными шпалами и гремят колесами на стыках. Откуда он мог взяться? Поблизости не было рельсовых путей.

Гелька, Янка и Листик запереглядывались. В это время за пустырем, в сотне метров от пляшущих ведьм, возник в светлом от луны воздухе черный мост. Громадный, похожий на великанские ворота. Это был мост без начала и без конца. Его края терялись, таяли в воздухе — неясные и размытые. И вот на одном таком краю возникла голова поезда — допотопный локомотив с прожектором впереди и клочкастым шлейфом дыма над топкой. Паровоз вы­скочил на мост из ничего и потянул из этого ничего черные вагоны — с площадками сзади и спереди, с неяркой це­почкой оконных огоньков…

Это был не мираж. В земле отдался дробный гул колес, прилетел запах угольной гари.

А танец ржавых ведьм гудел и рокотал, будто ничего не случилось.

…Взрослые, когда сталкиваются с непонятным, порою пугаются и делают вид, что ничего не произошло. Ничего, мол, такого нет. Нет — вот и все. Гелька, Янка и Листик так не могли. На следующий вечер они устроили засаду на южном краю пустыря, в зарослях бурьяна и «бабкиных бус». И опять плясали ржавые ведьмы, и опять возник мост. На этот раз совсем рядом с ребя­тами.

— Бежим! — скомандовал Гелька, хотя было страшно. И они помчались к мосту, и, как всегда, сухие ягоды «бабкиных бус» хлестко лупили их по ногам.

Опоры моста были сложены из бугристых глыб — че­шуйки слюды в граните искрились от луны. Гелька по­трогал камень. Гранит был влажный и холодный. В ще­ли между глыбами были вбиты ржавые скобы — они лесенкой уходили вверх, к огороженному тонкими пери­лами полотну. Высота была большущая— метров тридцать. И на этой высоте с нарастающим и угасающим гулом снова прошел поезд.

— Еще одна загадка Старогорска,— сумрачно сказал Гелька.— Что-то они мне уже надоели.

А ведьмы плясали.

Прошло полминуты, и мост исчез— мгновенно, без колыхания воздуха, без единого звука. Прямо тут, рядом, только что был и сгинул. И казалось невероятным, что он сию минуту поднимался над головами — громадный, проч­ный…

…На следующий день Гелька спросил Эльвиру Галактионовну. Небрежно так спросил, будто о пустяке:

— А что это за мост появляется по вечерам? Да еще с поездом…

— Подглядывали, небось за нами?— неласково отозвалась Эльвира.

— Да нет. Просто, когда шли со свалки, посмотрели назад, а там мост…

— Подглядывали, подглядывали! — сказала другая ведьма— толстая и довольно добродушная Таисья.— Всё им знать охота… Да и пущай. Мост как мост, мы и са­ми не поймем, зачем… Как большая луна, да как мы пляшем, он и выскакивает не поймешь откудова. Ну и ладно, нам-то что…

— Может, какое-то явление резонанса? — прошептал Гельке Янка.

— Чего-чего? — подозрительно спросила Эльви­ра.— А ну, брысь отсюда…

 

Разорвать кольцо— это значит разрушить Мост. Это они понимали. И они верили, что, если кольцо порвется, Юрка найдет отца, Янка-Денек не будет больше сгорать в пожаре крепости, отыщется Глеб, встретятся друзья, рассыплются или сбегут куда-нибудь «клоуны» и «мане­кены». И наверно, случится еще много хорошего. Что именно — пока неясно, да и неважно. Главное — взорвать Мост.

Но чем?

— Чтобы такую махину грохнуть, атомная бомба нуж­на,— безнадежно сказал Гелька.

Васька снисходительно разъяснил:

— Не надо грохать махину. Главное, чтобы лопнули рельсы. И бомба нужна совсем небольшая.

Все хмыкнули — невесело и сердито. Листик сказал Ваське:

— Их что, в «Детском мире» продают?

— Это предоставьте мне,— солидно ответил Васька.

 

Назавтра, после школы, Васька притащил во двор к Гельке шар величиной с небольшой арбуз. Шар был покрыт косматой ржавчиной и весил, наверно, не меньше двух пудов. Васькины дюралевые ножки гнулись и под­ламывались, когда он, откинувшись назад, тащил эту тяжесть. У будки Дуплекса Васька уронил шар в траву. Земля ухнула, будка подскочила. Старый Дуплекс вы­брался из будки, обнюхал незнакомую вещь и лизнул Ваську в брюхо с клеймом «Промнефтегаза». Он любил роботенка.

Гелька подозрительно спросил:

— Это что за грузило?

— Им стреляли из пушки,— сообщил Васька.— В ста­рые времена, когда еще нас не было и даже папы Еремы…

— И ты хочешь им рельсы рвануть! — понял Гель­ка.— Балда же ты, Васька, хоть и с искоркой. Это же не бомба, а ядро без начинки.

Васька не ответил. Всем своим видом презирая Гельку, он счистил с ядра ржавчину. Взял пластиковую миску Дуплекса, начисто вытер ее остатками изодранной мат­роски. Бухнул в миску ядро.

— Зачем? — спросил Гелька.

— Жернов,— сухо сообщил Васька.— Собери семена белоцвета.

— Зачем?

— Меньше спрашивай, больше делай,— приказал Васька. Но смилостивился и объяснил: — Из них будет взрывчатый состав.

— Сколько мегатонн? — печально поинтересовался Гелька. Было ясно, что в голове у Васьки замкнулись контакты.

— Не умничай,— сказал Васька.— Я у ржавых бабок стащил и прочитал старинную книгу. Там рецепты. В се­менах белоцвета взрывчатая сила земли.

Гелька вдруг вспомнил: возьмешь созревшую коро­бочку белоцвета, согреешь в кулаке, и она— чпок!— лопается там. И мягкая упругая сила сама расталкивает пальцы. Разожмешь их— и на ладони целый ком белого пуха. Маленькое облако. Оно растет, шевелится, от него начинают отрываться летучие семена, окруженные, как лучами, невесомыми волосками.

Гелька обрадованно и пристыженно кинулся к забору, где белоцвета было полным-полно и семена еще не все облетели. Прибежали Янка и Листик. Узнали, в чём дело, начали помогать.

Васька ворочал в миске ядро, оно истирало семена в светлую пыль. Дуплекс, наклонив голову, наблюдал за работой. Иногда он чихал от мелкого пуха, который летал над самодельной мельницей.

Васька показал ржавый наперсток. Объяснил, что это мерка на один заряд. Предки ржавых ведьм рвали такими зарядами толстые цепи, когда убегали из пещеры же­лезного дракона.

— То цепи, а то кольцо. Надо пять зарядов,— серьезно сказал Янка.

— С чего ты взял? — обиделся Васька.

— Знаю. Они боятся цифры «пять».

— Тогда тащите еще семян.

К вечеру мука из белоцвета была готова. Ее замесили на соке из «бабкиных бус». Васька сказал, что так полагается по рецепту. Давить сок из сухих ягод бы­ло делом каторжным. Но ядро помогло справиться и с этим.

«Все-таки это лучше, чем замешивать на крови»,— подумал Гелька, вспомнив искорку.

Было уже поздно, тетя Вика занудно кричала из окна, что пора ужинать.

Пахнувшую травяным соком кашицу вмазали в шаш­ки. Это были обыкновенные шашки для игры. Пустые. Перевернешь — и она как чашечка. Но само их название напоминало старинные рассказы про войну: там были толовые шашки для взрыва мостов.

Васька сказал, что смесь должна сохнуть трое суток.

— А полнолуние не кончится? — встревожился Гелька.

— Успеем,— сказал Янка. И вздохнул. У него оста­валось пять дней.

 

 

Эти последние дни с Янкой показались Гель­ке длинными-длинными.

Ветерок Денек, если глядеть со стороны, был прежним Янкой. Даже в школу ходил как обычно. На переменах гонял с одноклассниками мячик во дворе, рисовал в классе стенгазету, отвечал на уроках. И никто, кроме Гельки и Янкиного деда, не знал, какая у него, у Янки, в душе печаль. Даже Листик и Васька этого толком не понимали. Для Листика все это, наверно, было похоже на игру, а Васька предусмотрительно отключил блок чув­ствительности…

Погода все еще стояла теплая и тихая, и в этой тишине таилась особая замедленность, растянутость времени. Те­перь каждая встреча с Янкой была для Гельки событием. Каждый шаг имел особый смысл. Каждый разговор делался большим куском жизни.

Впрочем, потом Гельке казалось, что разговор в эти дни был один, только тянулся долго-долго.

…После уроков Гелька, смущаясь, даже мучаясь, попросил:

— Янка, сыграй «Восстание»…

«Ты ведь понимаешь, что потом его мне никто не сыграет»,— добавил он мысленно. И Янка понял.

— Только не дома,— сказал он.— А то дедушка еще сильнее загорюет…

Янка прихватил скрипку, и они ушли за станцию, на пустырь с рельсовым тупиком, где еще недавно стоял вагон «Курятник» и где под бетонным блоком были зарыты обломки робота Еремы. От «Курятника» теперь не оста­лось и следа, вагон разобрали по приказу начальника станции.

Янка встал между рельсов и заиграл. И Гельке снова показалось, что вокруг Янки носит разноцветные листья быстрый ветер…

Янка опустил смычок и слабо улыбнулся:

— Я боялся, что разучусь… Нет, это навсегда, на­верно.

Гелька отцепил от воротника бронзовую ящерку.

— Янка, вот… Будешь улетать, держи крепче. Пусть будет тебе на память. И как талисман.

Янка вскинул глаза.

— Талисман?

— Ну… это мне так просто в голову пришло. Папа эту ящерку на бетоне отпечатал, там, на скважине. Как будто заклинание сделал: пускай бетон прочный, а ящерка все равно пробьется… Может, и мы еще пробьемся друг к другу. Возьми.

— Хорошо. Только не сейчас, Гелька. Потом, когда уж совсем… полечу.

— Янка… А как это — лететь туда? Долго?

Янка-Денек тихо сказал:

— Это не поймешь, долго ли. Просто серая пустота, без времени… Только страшно…

— Почему? Ты же говорил, что ветеркам ничего не опасно.

— Да я не про опасность. Боюсь, что опять окажусь в самом начале. Опять война, восстание, и опять я ни­чего не помню… Если бы вернуться прямо на поляну, к нашим! Полететь бы в Пустой Город, отыскать Юрку, привести к отцу. Пускай хоть на несколько минут.

Оба понимали, что это возможно, если только порвется кольцо.

Ну и что же? Оно порвется! Очень скоро! Недаром же в тайнике под будкой Дуплекса набирает силу волшебный состав из непокорной травы белоцвета…

А пока они шли по рельсам, и Гелька держал ящерку на ладони, а Янка гладил ее мизинцем. Он сказал:

— В крепости, где был Морской лицей, водились ящерки-каменки. У одного мальчика даже была ручная…

— Разве их можно приручить?

— У него получилось. Он был добрый… Немножко на тебя похожий, только поменьше.

— Он тоже стал ветерком?

— Нет, он хотел, но не успел.

— А что с ним сделалось?

— Я не знаю, Гелька. В том огне трудно было все запомнить. Наверно, Юрка отослал его с другими ребя­тами из крепости.

— А почему он отослал ребят?

— Юрка сразу понял, что мы долго не продержимся. Главное было — освободить тех четверых. А потом ухо­дить. Поэтому он велел остаться только ветеркам.

— А тех четверых освободили?

— Да, они успели уйти. А мы уже не успели. По­явились эти … Мы говорим: «Пропустите нас, и мы уйдем без боя». А они наступают… А ведь с нами были не только ветерки.

— А кто еще?

— Многие. Те, кому достались карабины, не хотели их отдавать и не ушли, когда было время. Ни один. Сказали: «Если надо, будем драться…»

— А что с ними стало? — прошептал Гелька.

Янка промолчал. Гелька спросил:

— Янка… Денек! А как стать ветерком? Ну, не на­всегда, а так, чтобы летать?

Янка-Денек медленно шагал по сгнившим шпалам, цеплял сандалетами головки осенних ромашек, что росли между рельсов.

— Секрет, что ли? — тихо спросил Гелька.

— Не секрет… Надо, во-первых, перейти или пере­плыть Реку. Во-вторых, надо знать заклинание. Оно на­писано на черной плите, на Башне Ветров. Есть такая башня в Пустом Городе. А потом, когда будет реши­тельный момент, надо преодолеть страх и прыгнуть с высоты…

Гелька вспомнил, как в прошлом году они с Юркой ныряли со вздыбленной кормы старого лихтера.

— У меня, наверно, получится…— прошептал он.— А реку я уже два раза переплывал.

— Гелька!— встревоженно сказал Янка.— Это ведь не та река. И ты не знаешь заклинания.

— Разве ты мне его не скажешь?

— Я… конечно, я скажу…

И он сказал вполголоса пять слов — таких простых и легких, что Гелька даже засмеялся:

— И это все?

— Да. Но, Гелька… По-моему, каждый должен про­читать их сам. Там, на башне… И там же переплыть Реку…

— Разве она шире нашей?

— Да нет, не шире…

— Тогда какая разница?

— Не знаю… Гелька, ты все-таки не рискуй.

— Ладно…— рассеянно отозвался Гелька. А для себя кое-что прочно решил. Пускай только закончится эта история с Мостом.

 

Они все рассчитали до секунды.

Мост появлялся каждый вечер, когда светила полная луна и рокотал над пустырем железный танец. В двадцать один час двадцать три минуты Мост вырастал из воз­духа — громадный и черный,— а еще через две минуты по нему проскакивал поезд. Потом пробегали еще пятьдесят две секунды — и Мост пропадал. Терялся где-то в других пространствах и временах. Наверно, в тех, где по зам­кнутому кольцу мчалась жизнь Юрки, Глеба, скадермена Ярослава Родина, ветерков. Жизнь целой Планеты. И может быть, еще многих планет…

За две минуты забраться по скобам на тридцатимет­ровый мост— это можно. Две секунды на метр. Главное, не бояться. Потом, когда промчится поезд, надо прило­жить к рельсу волшебные шашки, завернутые в невол­шебную фольгу. К одной из шашек будет подключен длинный провод электровзрывателя (взрыватель должен смастерить Васька). Затем быстро-быстро спуститься, залечь в рытвине и включить батарейку.

Поезд будет уже далеко, те, кто едут в нем, не пострадают.

— Но спускаться надо очень быстро,— сказал Гель­ка.— А то Мост пропадет — и привет…

— Не пропадет, я успею,— насупленно сказал Янка.

— А почему ты? — осторожно спросил Гелька.

— А кто?

— Я думал, что на Мост полезу я…

— Нет уж, можно лучше я? — сказал Янка ласково и очень настойчиво.— Ну пожалуйста. Ладно?

— Янка… Ты же говорил, что голова кружится…

— Теперь я не боюсь, это прошло. Ну и еще… Раз не вышло с Юркой, я должен взорвать Мост. Понимаешь, Гелька, это моя особая цель.

Гелька вздохнул с тайной радостью. Было ему стыдно за эту радость, и все же он почувствовал облегчение. Карабкаться на Мост он отчаянно боялся. Это ведь не на крышу…

Они вдвоем разговаривали на краю свалки за сутки до взрыва. Уже появился и пропал Мост, и танец ведьм затихал над пустырем. Луна была ужасно яркая.

— Ты не бойся, я обязательно успею,— повторил Ян­ка.— Я ведь могу даже и не спускаться.

— Как это? — испугался Гелька.

— А зачем? Все равно улетать. Так даже будет лучше. Без долгих прощаний.

Янка медленно посмотрел на Гельку глазами, в ко­торых горели две маленьких луны. И Гелька опять по­чувствовал, что все эти дни для Янки — затянувшееся прощание.

— Нет, ты все-таки спустись,— попросил Гелька.— Пожалуйста.— И подумал, что, если порвется кольцо, Янке, может быть, и не придется улетать.

— Ну хорошо…— покорно сказал Янка.

Они двинулись к дому. Был еле заметный теплый ветерок, и семена белоцвета тихо плыли в лунном воздухе. Они казались живыми и осторожно трогали щеки.

— Завтра в школу не пойду,— сказал Янка и улыб­нулся.— Все равно отругать уже не успеют.

— Я тоже,— отозвался Гелька.

— Тебе-то влетит.

— Подумаешь… Зато с тобой…

— Нет, ты иди,— тихонько попросил Янка.— Пони­маешь, мне хочется с дедом побыть.

— Янка… ты извини. Я дурак такой.

— Ну что ты!.. Гелька, ты потом к деду заходи иногда, ладно?

— Ладно, Янка… А родители знают?

— Нет. Дед потом скажет.

— Сегодня директорша опять про Юрку спрашивала. Тетка его вернулась из Нейска, говорит, его там нет…

— Ох, Гелька, теперь тебя возьмут в оборот!

— А я сам все расскажу. Рванем кольцо, тогда рас­скажу. А что такого? Мы же ни в чем не виноваты… Янка!

— Что?

— Ты завтра утром напиши что-нибудь, ладно?

— Обязательно.

 

Ни один ученый не смог бы изобрести такую момен­тальную почту!

Гелька что-нибудь писал на обороте Глебовых ли­стов — и это письмо тут же появлялось у Янки. Писал Янка — и сию секунду читал это Гелька. У них стало обычным делом так переписываться. Правда, потом спох­ватились: бумагу надо беречь. Стали писать мельче, экономнее, уже не баловались рисунками. Каждый вечер они вешали на гвоздик у кровати листы с одинаковым номером, чистой изнанкой наружу. Утром смотришь — вдруг начинают бежать по бумаге торопливые строчки: «Гелька, привет! О Юрке ничего не слыхать? Я его сейчас видел во сне. И Глеба… Гелька, прихвати в школу элементы для вычислителя, у меня сели. И ручку для Васьки, а то он растерял свои, и Алешкины, и мои…»

Такие письма были в прежние дни. А что напишет Янка сейчас?

С этой мыслью Гелька открыл глаза. Было еще рано. Утро за окном начиналось бледное, серенькое. Гелька поежился. В открытое окошко тянуло холодом. Настоящая осень пришла?

Лист четко белел на узорчатых обоях. Он был чистый. Гелька натянул до носа одеяло и невесело ждал, ког­да на листе появятся слова. Появятся же, Янка обе­щал…

И вот потянулась цепочка букв. Гелька сел. Темно-красные строчки бежали коряво, торопливо:

«Гелька, прощай! Мы не успеем повидаться. Я улетаю, я чувствую. Это раньше, чем я ждал. Наверно, те два кусочка жизни, которые мы отдали искоркам, меня так сильно торопят. Не осталось ни минуты. Гелька, порви…»

Гелька всхлипнул и рванулся к столу за фломасте­ром.