Основные темы и проблемы экзистенциалистской философии. 35 страница

 

Способности, как и другие диспозициональные свойства, предупреждает Кении, не следует гипостазировать, превращать в подобие субстанций. Структура сознания формируется отношениями между способностями. Его главные способности - это способность суждения, волевая способность и интеллект, или способность понимания. С помощью интеллекта мы схватываем значение слов и предложений, которые мы применяем в суждении и волении. Понятие "диспозиция" обозначает середину пути между способностью и самим действием, между чистой потенциальностью и полной актуальностью, если использовать эти схоластические термины.

 

В основе многих философских теорий человеческой самости, пишет Кенни, лежит грамматическая ошибка - неверное понимание рефлексивного английского местоимения "self". Очень трудно дать объяснение логики упротребления этого слова (как и слова "я"). Оно не является указывающим выражением, как это зачастую представляется.

 

А вот картезианское "эго", утверждает английский философ, берет начало из смешения способности интеллекта с воображением. Отождествляя себя с содержанием своего сознания (которое на языке схоластов называется "фантасмами"), Декарт отождествлял себя со своим воображением, а не интеллектом. ""Самость" философов была изобретена отчасти для того чтобы быть носителем или наблюдателем этих секретных мыслей и страстей. Самопознание в соответствии с философией самости служит для контроля этой внутренней жизни".

 

В конце книги Кенни, как и Райл, рассматривает логику употребления понятия "знание". Знание, пишет он, есть способнось особого рода, а не состояние. Не всякое знание проявляется в поведении. Зная что либо, мы способны разнообразными путями модифицировать наше поведение в соответствие с поставленными целями. Обладание знанием категориально отличается от понятия "хранение информации" (в смысле теории коммуникации). Структура может хранить некоторую информацию, не имея никакого знания. Содержать информацию - значит быть в определенном состоянии, но не обладать диспозициональным свойством.

 

Кенни в целом удалось сохранить и подкрепить антисциентистскую установку Райла на разработку "логической географии" наших знаний о психических процессах. Он убежден, что именно концептуальный анализ того, как мы употребляем слова ментального словаря, способствует преодолению всевозможных заблуждений и недоразумений, которые появились в последние годы в связи с бурным развитием ряда научных дисциплин, связанных с объяснением процессов знания, понимания, памяти, принятия рациональных решений, моделирования интеллектуальной деятельности и проч. Причем это отнюдь не делает устаревшей длящуюся многие десятилетия полемику англоязычных философов с Декартовой моделью сознания и ее современными интерпретациями.

 

Философский анализ и метафизика.

Позитивное отношение к метафизической проблематике, сложившееся в аналитической философии еще в конце 50-х годов, продолжает оставаться характерным и для философии наших дней, о чем свидетельствуют хотя бы приведенные выше споры о сознании. Один из пионеров реабилитации метафизики Питер Стросон в последней книге "Анализ и метафизика" обобщает идеи, высказанные им в предыдущих произведениях и долее четко формулирует свою линию в рамках общего аналитического подхода. Он исходит из того, что философ-аналитик занимается собственно концептуальным анализом и не предлагает принципиально нового видения проблем, как это делали ведущие континентальные философы на протяжении XX в. Правда, отмечает Стросон, сложился и другой образ - аналитика как "терапевта", якобы лечащего различные интеллектуальные заболевания. Но это односторонний подход, не реализующий главную цель философского анализа. Ведь неполадки возникают лишь тогда, когда понятия отрываются от их действительного употребления. "Философ стремится разработать систематическое объяснение общей концептуальной структуры, которой, как показывает наша повседневная практика, мы неявно и бессознательно владеем". Таким образом, задача аналитика, как ее понимает Стросон, прежде всего конструктивна, а не разрушительна.

 

Подобно тому, как ранее Стросон отверг редукционную версию философского натурализма, он в "Анализе и метафизике" критически рассмотрел редукционную (атомистическую) модель анализа, до сих пор популярную среди англо-американских философов. Такая модель предполагает разложение чего-то сложного на элементарные составляющие и показ того, как эти элементы относятся к целому. Более же плодотворна, на взгляд английского философа, связующая (connective) модель анализа: она прослеживает связи в системе, а не сводит сложное к простому.

 

Постижение значения теоретических понятий наук, указывает Стросон, предполагает владение дотеоретическими понятиями обыденной жизни, имеющими диспозициональный характер. "Отсюда наши понятия типов индивидуальных вещей, или субстанций, суть понятия с характерными диспозициями к действию или реагированию определенным образом при определенных видах обстоятельств". Структура, конституирующая каркас обыденного мышления и речи, состоит из общих, всепроникающих и несводимых к чему-то другому понятий-типов. То есть имеются такие структурные черты нашего опыта, которые существенно необходимы для понимания содержания этого опыта. Три плана описания базисной структуры будут включать общую теорию бытия (онтологию), общую теорию познания (эпистемологию) и общую теорию предложения, т.е. того, что может быть истинным или ложным (логика).

 

В эпистемологии, по Стросону, главный вопрос звучит так: как употребляющий понятия человек формирует свои убеждения относительно реальности? Базисное понятие истины служит связующим звеном между теорией познания и теорией лингвистического значения. Другое важное связующее звено - понятие понимания предложении, т. е. схватывания их "истинностных условий" (ситуаций, при которых они либо истинны, либо ложны).

 

Есть и множество онтологических вопросов, которые имеют отношение к основополагающим логическим понятиям. Так, согласно Стросону, первейшая цель аналитического исследования - связать понятия пространственности и временности с логическим понятием индивидуального объекта. Подобная связь - базисная черта нашей врожденной концептуальной структуры, Начиная со своих ранних произведений, английский философ подчеркивает, что пространственно-временные объекты ("партикулярности") являются в своей основе исходными объектами референции или субъектами предикации. Использующий понятия человек всегда осознает себя в мире в определенной точке пространства и в какой-то момент времени. Понятие о таком пространственно-временном опыте и есть, согласно Стросону, наиболее общая форма понятия чувственного восприятия.

 

Наш перцептуальный опыт насыщен понятиями, употребляемыми в суждениях об объективном мире. Одни и те же понятия необходимы для описания как опыта, так и внешнего мира. Концептуальная схема служит основой для приписывания пространственно-временным объектам (телам) чувственных качеств. Фундаментальный характер этих "индивидов" отражен в языке, ибо они являются исходными референтами существительных и производных от них фраз.

 

В психике любого рационального существа, полагает Стросон, связаны элементы верования, оценки (или желания) и интенционального действия. Обучение людей природе вещей в процессе опыта - это обучение возможности действовать с вещами. Связь когнитивного, концептуального и поведенческого обязательно имеет место в том или ином социальном контексте. Складывание у каждого из нас совокупности верований или индивидуальной картины мира есть результат нашей открытости и взаимодействия с миром, включающего и те "инструкции", которые мы получаем от других членов сообщества в процессе жизнедеятельности.

 

Стросон делает дастаточно радикальный для аналитиков вывод, заявляя, что британская эмпиристская традиция в философии, основанная на установках редукционизма, "атомизма" и феноменализма (теории "чистого опыта", "чувственных данных", "перцептов" и проч.) ошибочна. При этом он отвергает две крайние формы философствования: интернализм (классический эмпиризм) он называет "ментализм без поводьев", а экстернализм - "физикализмом без поводьев". Философия, по его мнению, должна опираться на понятие базисных индивидов, которым можно приписывать как материальные (М-предикаты), так и личностные предикаты (Р-предикаты).

 

В целом позиция Стросона в настоящее время складывается из следующих составляющих. Во-первых, речь ведется о наличии у людей врожденной концептуальной схемы, структурирующей весь наш опыт. При этом английского философа не интересуют вопросы, связанные с генезисом этой схемы или с ее физиологическим механизмом, которые он передает психологам и психофизиологам. Такая схема есть то, что делает возможным наш опыт (вариант кантианской трансцендентальной аргументации). Во-вторых, главными понятиями схемы являются базисные понятия материальных тел и личностей, с необходимостью находящихся в пространственно-временном измерении и служащих основой идентификации нами объектов разного рода и языковой референции. В-третьих, (квази) априористский и иннативистский подход сочетается у Стросона со стремлением учитывать деятельностную сторону бытия людей, их включенность в правилосообразную практику того или иного сообщества, комму никативно-интенциональные аспекты языка, придающие нашим словам и предложениям значение. В плане понимания различных сторон человеческой культуры и ее продуктов это открывает перспективу объяснения путей воплощения в культуре как ее универсальных и неизменных характеристик, так и конкретных проявлений культурных универсалий в рамках тех или иных "жизненных форм". Именно в таком плане можно говорить о связи последних вариантов стросоновской концепции философского анализа с более широкими вопросами культуры и мировоззрения.

 

 

Философский анализ: классика и современность.

Американский философ Берри Страуд в своих работах показывает, что в конце XX в. аналитическая философия в метафизических вопросах в основном возвращается к истокам. "Я полагаю - пишет Страуд, - что аналитическая философия сегодня во многих важных отношениях ближе к своим корням в первом десятилетии (или около того) нашего столетия, чем она была тридцать, сорок или даже пятьдесят лет назад". Сейчас уместно вспомнить, отмечает он, что Рассел, несмотря на в целом критическое отношение к традиционной метафизике, не отказывался от полного объяснения мира и достижения "изначальной метафизической истины". Анализ в его понимании означал открытие реальной логической формы вещей или же вскрытие формы фактов, которые делают истинньми наши утверждения. Философия в таком понимании тесно связана с наукой или во всяком случае трудно отличима от нее. Теперь философия, считает Страуд, разделяет подобное понимание. Но эта связь была восстановлена относительно недавно. Периоды господства идей Витгенштейна, логического позитивизма и лингвистической философии ослабили связь философии и науки.

 

Новейшая аналитическая философия, заявляет Страуд, безоговорочно является метафизической. Она уже не пытается избегать онтологических утверждений того, в чем мы убеждены. Современные философы последовательно противостоят пустой, чисто формальной философии. Для таких философов как, например, Уиллард Куайн смысл, интенсионал и пропозициональные установки всех видов уже не составляют часть реальности, они, по его словам, не являются научно респектабельными. Даже те, кто не согласен с Куайном во многих вопросах, придерживаются расселовского изначального проекта. Сейчас поиск реальной фермы за искусственными грамматическими структурами ограничен потребностями научной теории. Многое зависит от теории, которая лучше всего представляет и объясняет значения произносимых говорящими предложений. "Метафизикой, - свидетельствует Страуд, - снова со всей силой занимаются. Для Рассела искомой наукой была логика. Он осуществлял эксплицитные редукции, адекватность которых была лишь вопросом логики. Нынешние "аналитические" философы ищут такую общую теорию языка, которая наилучшим образом объяснит понимание нами всего, что мы говорим и думаем о мире в науке и за ее пределами".

 

 

Хилари Патнэм.

Хилари Патнэм - один из наиболее известных американских философов наших дней. Ученик Р. Карнапа и Г. Рейхенбаха, он с начала 60-х годов занял одно из ведущих мест в современной аналитической философии. Однако последующее развитие философских взглядов Патнэма шло в направлении, все более отрывающем его от логико-позитивистских "корней", и во многом оно отразило те драматические коллизии, которые переживает сегодня аналитическое направление.

 

Биография Патнэма не богата событиями и являет собой пример благополучной профессорской карьеры. Он родился в 1926 г. в семье известного переводчика. Учился в университете штата Пенсильвания, Гарварде и Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. В 1961 - 1965 гг. он - профессор Массачусетсского технологического института, а с 1965 г. и по настоящий день - Гарвардского университета. Патнэм - автор большого числа научных трудов', среди которых прежде всего следует упомянуть три тома его философских статей, озаглавленных "Математика, материя и метод" ("Mathematics, Matter and Method", 1975), "Сознание, язык и реальность" ("Mind, Language and Reality", 1975) и "Реализм и разум" ("Realism and Reason", 1983), а также книг "Разум, истина и история" ("Reason, Truth and History", 1981), "Репрезентация и реальность" ("Representation and Reality", 1989) и "Реализм с человеческим лицом" ("Realism with a Human Face", 1990). Патнэм создал несколько философских концепций; его отличает высокое мастерство в построении изощренных и сложных аргументов; у него прочная репутация энергичного участника современных философских дискуссий.

 

Две главные особенности отличают Патнэма-философа: широкий спектр философских и научных интересов и неустанный творческий поиск, в ходе которого он постоянно предлагает новые решения и не боится признать ошибочность своих прежних позиций. О многогранном характере творчества Патнэма говорит тот факт, что область его исследований включает философию и методологию науки, логику и гносеологию, философию языка и этику, философию сознания и метафизику. И хотя частая перемена Патнэмом своей позиции вызывает насмешку у его оппонентов, он отнюдь не следует за зигзагами современной моды, а скорее оказывается в числе тех, кто формирует "интеллектуальную программу нашего времени". Как отмечает известный немецкий исследователь современной философии Вольфганг Штегмюллер, "соединение разнообразных черт, столь удачное, сколь и исключительное, определило центральное место Патнэма в интеллектуальных дискуссиях современного англоязычного мира. Главной среди этих черт является его безошибочное чутье на то, что в необозримом многообразии современных дискуссий имеет подлинную ценность, чутье, которое сочетается у него со способностью в такой манере подойти к проблемам, что это неизменно обещает продвинуть нашу мысль в некотором новом направлении".

 

Если попытаться выделить в многообразии исследовательских интересов Патнэма некую связующую тему, то ею бесспорно будет проблема реализма. Именно стремление сформулировать позицию, которая, с одной стороны, сохраняла бы наши реалистические интуиции, а с другой - учитывала бы современный уровень философского осмысления ключевых проблем человеческого бытия и познания, служит главным импульсом, определяющим направление философских поисков Патнэма. О том, насколько труден этот поиск и насколько последователен Патнэм в своей решимости "провести корабль реализма" между сциллой догматизма и харибдой релятивизма, говорит то многообразие концепций, которые он выдвигал и отстаивал в разные периоды своего творчества: "научный реализм", "внутренний реализм", "реализм с маленькой буквы", "естественный реализм" и т.д.

 

В начале своего творческого пути Патнэм стоял на позициях научного реализма. "Научный реализм" - термин, вошедший в философский обиход в середине XX в., однако, не будучи связанным с какой-либо строго определенной и детально разработанной философской доктриной, он выражает общее представление о науке и научных теориях, которое было преобладающим в западной культуре с конца XVII столетия и которое по существу определяется признанием реального существования сущностей и объектов, постулируемых наукой. Объединение ряда философов под лозунгом научного реализма было реакцией на усиление в философии "инструменталистских" представлений о науке, которые нашли наиболее яркое выражение в идеях представителей "исторической школы" (Т. Куна, П. Фейерабенда и др.).

 

Научные реалисты, унаследовавшие от логического позитивизма кумулятивную модель развития научного знания, стали главными критиками тезиса о несоизмеримости научных теорий. В развернувшейся дискуссии главной заботой Патнэма было показать, что развитие науки, проявляющееся в смене научных теорий и парадигм, в уточнении и пересмотре научных истин, не противоречит тому, что наука дает нам реальную картину внутреннего строения мира. Вопрос о реальности постулируемых научными теориями сущностей рассматривался им в контексте обоснования инвариантности референции научных терминов и критики теории значения, восходящей к идеям Фреге и Рассела. В этом Патнэм был не одинок, и его семантические разработки вошли составной частью в выдвинутую рядом философов (С. Крипке, К. Доннеланом и др.) "новую теорию референции", которая стала важным событием в современной философии языка. Поскольку семантические исследования Патнэма касались главным образом терминов естественных видов, которые обозначают природные вещества, животных, растения и физические величины и составляют большинство научных терминов, то его концепция референции получила название теории естественных видов. Основная идея этой концепции состоит в том, что экстенсионал термина естественного вида (говоря нестрого, то множество объектов, к которым применим данный термин) определяется без помощи интенсионала (той информации об отличительных признаках объектов, к которым применим данный термин), т.е. мы включаем тот или иной объект в экстенсионал некоторого термина не потому, что его харатеристиками составляют интенсионал этого термина, а потому что он обладает той же внутренней природой, что и "парадигмальные" образцы обозначаемого им естественного вида, с которыми человек находился в "каузальном взаимодействии" и к которым применил данный термин в "церемонии первого именования".

 

Научный реализм Патнэма опирался на корреспондентную теорию истины, однако размышления над природой отношения соответствия (выступавшего для Патнэма прежде всего как отношение знака к обозначаемому) и над теми проблемами, с которыми сталкивается корреспондентная теория истины, заставили его резко пересмотреть свою прежнюю позицию, в которой он теперь обнаружил отголоски "деревенского материализма XIX века". Вместе с другими философами (А. Файном, Б. ван Фраассеном, М. Даммитом и др.) Патнэм в середине 70-х годов включился в мощное наступление на научный реализм под лозунгом его "метафизичности", "догматичности", "наивности" и т.д. Его критика метафизического реализма служит одним из наиболее ярких примеров этого наступления, которое главным образом велось против трактовки истины как соответствия реальности. Именно метафизический реализм становится для Патнэма виновником всех неразрешимых проблем и антиномий в философии. Но если для многих философов "развенчание" идеи соответствия оказалось поводом для принятия антиреалистической позиции, то Патнэм попытался сформулировать вариант реализма без корреспондентной теории истины. Так родилась концепция внутреннего реализма, в которой истина была истолкована как рациональная приемлемость при. идеальных эпистемических условиях.

 

В этой новой концепции реализма Патнэм попытался разрушить те "дихотомии", которые, по его мнению, как оковы, сдерживают мышление философов и обычных людей и включают противопоставление объективизма и субъективизма в понимании истины, антитезу "фактценность", трактовку рациональности или как некоторого вечного и неизменного Органона, или как набора норм и правил, специфичного для каждой отдельной культуры. В новом понимании Патнэмом реализма нашли преломление идеи многих современных философов, размышляющих над проблемой истины (прежде всего М. Даммита и Н. Гудмена), однако своими главными идейными предшественниками Патнэм считает Канта и Витгенштейна. Канту, по его мнению, принадлежит честь создания той "интерналистской философской перспективы", в рамках которой была сформулирована концепция внутреннего реализма, а в трудах Витгенштейна Патнэм черпает идеи для многих своих аргументов. Однако, как впоследствии признал сам Патнэм, концепция внутреннего реализма довольно непоследовательно соединяла в себе элементы реализма и идеализма. Некоторые положения этой концепции говорили о ее близости когерентной теории истины, другие же свидетельствовали о множестве точек соприкосновения с корреспондентной теорией истины.

 

После долгих поисков Патнэм в начале 90-х годов предложил новое решение - концепцию естественного реализма, сочетающую в себе непосредственный реализм в понимании восприятия и трактовку истины "в духе" позднего Витгенштейна. К этому решению Патнэма главным образом подвели его исследования в области философии сознания, которые приобрели для него особую актуальность в 80-е годы. Вопрос об отношении между сознанием и мозгом всегда составлял важный предмет изучения для Патнэма. В начале 60-х годов он предложил, параллельно с несколькими другими философами, новый подход к решению психофизической проблемы, который получил название "функционализм".

 

Функционализм представляет собой вариант так называемой теории тождества (identity theory), которая в настоящее время стала преобладающей методологией в философии сознания и когнитивной науке и согласно которой наши ощущения и восприятия тождественны определенным состояниям мозга. В отличие от физикалистского варианта теории тождества функционализм отождествляет ментальные состояния не с физическими, а с "функциональными" состояниями мозга. При таком подходе мозг понимается как очень сложная система, которая, помимо физических свойств, обладает свойствами более высокого уровня - так называемыми функциональными свойствами. Функционализм предполагает прямую аналогию между мозгом и "цифровым компьютером": "наша психология должна быть описана как программное обеспечение этого компьютера - как его "функциональная организация"3. В первом варианте функционального подхода Патнэм предложил использовать для описания функциональных состояний мозга формализмы теории машин Тьюринга. В дальнейшем он разработал и другие варианты, но все они оказались неудовлетворительными для описания ментальных состояний в функциональных терминах.

 

"Крах" функционального подхода к проблеме сознания заставил Патнэма задуматься над теми общими допущениями, которые лежали в основе этого подхода, и поставил перед ним задачу поиска иной "парадигмы" для исследования отношения между сознанием и мозгом. Эти поиски, вплетенные в контекст его размышлений о реализме, изменили как его представление о самом реализме, так и понимание им проблемы сознания.

 

Главное в новом подходе Патнэма к проблеме реализма - это перенесение рассмотрения вопроса о реализме в контекст размышлений о природе восприятия и сознания, т.е. возвращение к тому, как этот вопрос обсуждался в начале века У. Джемсом, американскими неореалистами, Дж. Муром и др. Патнэм приходит к выводу, что все неудачи современной философии сознания и когнитивной науки объясняются тем, что они опираются на ошибочное "картезианское" представление о ментальном как некотором "посреднике" между нашими когнитивными способностями и объектами внешнего мира. Критику Патнэмом картезианского взгляда на природу ментального следует признать одним из проявлении тех тенденции, которые имеют сильное влияние в современной аналитической философии.

 

Таким образом, творческий поиск Патиэма обрисовывает общее состояние современного философского реализма, показывая, с какими проблемами он сталкивается и какие предложены решения, в чем достоинства и недостатки различных подходов, какие направления исследования оказались безрезультатными, а какие - обещают быть плодотворными.

 

Прагматизм Ричарда Рорти.

Профессор университета Вирджинии Ричард Рорти (род. 1931), ведущий представитель американского деконструктивизма, принадлежит к числу наиболее ярких и независимых философских мыслителей конца XX в. Широкую популярность ему принесли сочинения второй половины 70-80-х годов ("Философия и зеркало природы", 1979; "Последствия прагматизма", 1982; "Случайность, ирония и солидарность", 1989), в которых Рорти выступил как активный поборник релятивистских принципов прагматизма, направленных против сциентизма аналитической философии, с одной стороны, и "метафизики" - с другой'. Философско-критическая концепция Рорти, представленная в "Последствиях прагматизма", получила дальнейшее развитие в статьях 80-90-х годов, собранных в двухтомнике его "Философских сочинений" (1991), многие из которых переведены на русский язык.

 

Пафос философских исследований Рорти главным образом критический. В широком плане его критика направлена против признания философии теоретической основой и ядром современной культуры, против закрепления за философией статуса фундаментальной, законодательной дисциплины, будто бы обладающей "привилегированным доступом к реальности", С точки зрения Рорти, философия не может претендовать на ведущую роль в современной культуре, так как ее "инструментарий" (категориальный аппарат и возможности, которые он предоставляет) не более совершенен и удобен для образовательных целей, чем аппарат других "жанров" культуры, таких как поэзия или литературная критика. Деканоппзация философии как общетеоретической науки совпадает у Рорти с "реабилитацией" литературы, истории, этнографии, других гуманитарных дисциплин, традиционно (в "теоретически-ориентированных" обществах) считавшихся второстепенными или недостаточно строгими. Одновременно в постфилософской культуре размываются жесткие границы между научными и ненаучными дискурсами, строгими и нестрогими формами познания - размываются до полного исчезновения. Эти общие идеи были впервые изложены Рорти в приобретшей скандальную известность книге "Философия и зеркало природы", после выхода в свет которой за автором прочно закрепилась репутация "революционного нигилиста" и "бунтаря".

 

Внутри самой философии предметом рортиаиской критики является теоретико-познавательная (эпистемологическая) традиция, которая, по мнению американского философа, ведет от Платона через Декарта и Канта к современной аналитической школе. Согласно Рорти, эта традиция состоит в стремлении найти обоснование нашего знания или наших верований в каких-то незыблемых принципах и началах, вроде идей Платона, априорных категорий рассудка (Кант), независимых объектов (реалисты), "чувственных данных" (логические позитивисты), свойств нашего языка (аналитические философы). Эпистемологическая традиция допускает, что познанию всегда предшествует самостоятельная, независимая от человеческого мышления реальность, точным и адекватным отображением которой призвана служить философия. Утверждается, что философское или научное познание, репрезентирующее (воспроизводящее) объективную реальность, должно быть методически строго выверенным и неопровержимым (т.е., по Дьюи, внеисторически "достоверным"). Рорти видит свою задачу в том, чтобы радикальным образом деконструировать и преодолеть это традиционное, восходящее к Декарту и Локку представление о философии как дисциплине, обеспечивающей точную репрезентацию бытия, - "зеркале" природы, объективного мира. Познание, с его точки зрения, не отражает реальность (от англ. to copy), а только взаимодействует, справляется с ней (от англ. to cope) - взаимодействует на манер инструмента с податливым материалом. Понимание означает "извлечение пользы" и умение "справляться с событием", это способ держать ситуацию под контролем. Если идея контекстуально уместна и работоспособна - она истинна. Отвергая корреспондентную теорию истины (истина соответствует реальности) как "реалистическую догму", Рорти предлагает заменить эту якобы изжившую себя эпистемологическую доктрину постпозитивистской концепцией "согласованности" (когерентности) как соответствия утверждения принципам и требованиям той или иной языковой игры, действующей в том или ином конкретно-историческом сообществе индивидов.