Книга вторая г

J

VI. Итак, по-твоему, предвидение событий, ко­торые подвластны только случаю, это и есть диви-¹ нация.

(15) Можно ли иметь какое-то предчувствие о предстоящих событиях, если в настоящем нет ни­каких оснований, чтобы им произойти? Ведь что "имеют в виду, когда говорят, что нечто произошло случайно, по случайности, произвольно? Только то, что произошло, случилось нечто такое, что могло бы, пожалуй, произойти, случиться по-иному. Так каким же образом можно предчувствовать и предсказать то, что неожиданно состоялось по слепому случаю и не­постоянству судьбы?

(16) Путем умозаключений врач предвидит обо­стрение болезни, полководец — возможность заса­ды, кормчий — приближение бури. Однако и эти лю­ди, хотя и делают свои выводы всегда на определен­ных основаниях, часто ошибаются. Так и земледелец,

глядя на цветущую маслину, не без основания счита­ет, что увидит на ней плоды. Но ведь и он иногда оши­бается.

Но если ошибаются те, которые предсказывают не иначе, как исходя из соображений возможности данного события, имея на то определенные основа­ния, то что следует думать о предсказаниях, которые даются людьми, гадающими по внутренностям жи­вотных, или по птицам, или по чудесам, или по ора­кулам, или по снам? Сейчас речь не о том, что все эти знамения: выемка в печени, карканье ворона, полет орла, перемещение звезды, выкрики прорицателя в экстазе, жребий, сновидения — никакого значе­ния не имеют. Я скажу в свое время о каждом из этих знамений в отдельности, а сейчас о всех вообще. (17) Кто может предвидеть, что в будущем произой­дет нечто такое, чему i ict никакой причины, никако­го признака, почему оно должно произойти? Те, ко­торые наблюдают и рассчитывают передвижения небесных светил, предсказывают за много лет затме­ния Солнца и Луны, они предсказывают то, что долж­но совершиться по естественной необходимости. Эти люди, наблюдая поразительное постоянство в передвижении Луны, сделали вывод, что когда она, гонимая из области Солнца, входит в тень Земли, имеющую вид темного конуса, то при этом должно произойти затмение Луны. А когда та же Луна ока­зывается между Солнцем и Землей и как раз напро­тив Солнца, то она отнимает у нас часть его света. Они предсказывают также, когда пройдет через то или иное созвездие та или иная планета, когда про­изойдет восход или заход того или иного созвездия. И ты знаешь, на чем основаны предсказывания этих людей.

VII. (18) Но чем руководствуются те, которые предсказывают, что нам предстоит найти клад или получить наследство? Или в какой природе вещей заключены основания этих событий? Если эти и по­добного рода события следуют из природы вещей, то почему мы должны считать, что они произошли случайно, по счастливой случайности?

Нет ничего более противного разуму и постоян­ству [природы], чем случайность. Мне кажется, что и сам Бог не может знать того, что произойдет слу­чайно и произвольно. Ибо если знает, то это опреде­ленно произойдет, а если определенно произойдет, то не случайно.

(19) Но, скажешь, есть же случайность! Да, есть,,но случайное никак невозможно предвидеть. Или, ес­ли ты отрицаешь случайность, если скажешь, что все, что происходит и что произойдет в будущем, фаталь­но определено от вечности, тогда измени свое опре­деление дивинации, которая, по твоим словам, есть предвидение случайного. Если ничто не может со­стояться, случиться, произойти, не будучи опреде­ленным от вечности, если о любом событии досто­верно установлено, что оно произойдет, и притом в определенное время, то как оно может считаться случайностью? А если нет случайности, то где место дивинации, о которой ты сказал, что это предвиде­ние случайных событий?

Впрочем, ты действительно говорил, что все, что происходит и что произойдет, находится во власти судьбы. В самом этом названии «судьба» (fatum) столько суеверия и бабьих басен! Однако стоики об этой «судьбе» наговорили очень много, и я об этом тоже скажу в другом месте. Сейчас в этом нет необ­ходимости.

VIII. (20) Если все решает судьба, то какой мне прок от дивинации? Ведь то, что предскажет прори­цатель, безусловно должно сбыться. Так что я не знаю, как это получилось, что нашего приятеля Дейо-тара орел вернул с полпути. Скажешь, если бы не вер­нулся, то он должен был заночевать в том помеще­нии, которое в следующую ночь рухнуло, и, следова­тельно, его бы задавило обломками. Но если такова была судьба, то Дейотар никак не мог бы избежать смерти. А если не было суждено, то он и не должен был погибнуть.

Какая же помощь от дивинации? Какой толк от вытягивания жребия, от гадания по внутренностям животных или другого прорицания? Если такова бьь

ла судьба, чтобы два римских флота в Первой Пуни­ческой войне погибли, один от бури, другой — раз­битый карфагенянами, то даже если бы консулы Л. Юний и П. Клавдий получили от священных кур самые благоприятные предзнаменования, флоты все равно должны были погибнуть. А если, подчинив­шись ауспициям, можно было избежать гибели фло­тов, тогда, значит, судьба к их гибели не имеет ника­кого отношения. По-вашему, все зависит от судьбы. Тогда нет никакой дивинации.

(21) Коль скоро такова была судьба, чтобы во Второй Пунической войне римское войско погибло в сражении при Тразименском озере, то неужели, ес­ли б консул Фламиний даже подчинился тем знаме­ниям и ауспициям, которыми запрещалось сражать­ся, войско могло бы избежать гибели? Скажешь, ко­нечно, могло бы! В таком случае или гибель нашего войска не была предрешена судьбой, потому что предопределённое судьбой не может быть измене­но, или если такова была судьба нашего войска (по-вашему, это именно так), то, пусть даже Фламиний подчинился бы ауспициям, все равно оно должно было погибнуть. Так где же эта дивинация, на суще­ствовании которой так настаивают стоики? Ведь ес­ли все от судьбы, то ничто не сможет нас убедить, чтобы мы были поосторожней. И как бы мы ни осте­регались, то, что должно состояться, состоится, А ес­ли это можно отклонить, то, значит, нет никакой судьбы. А следовательно, нет также и дивинации, ибо дивинация касается будущих событий, а ничто в бу­дущем не является достоверно установленным, если, приняв какие-то меры, можно сделать так, чтобы этого не случилось.

IX. (22) А я так считаю, что для нас знание будущих событий даже и не является полезным. Что за жизнь была бы у Приама, если бы он с юных лет знал, что ему предстоит перенести в старости? Или взять при­мер не из выдуманного, а более близкий к нам. В мо­ей книге «Об утешении» я собрал ряд случаев злосча-стнейшей гибели славнейших граждан нашего госу­дарства. И что же? Разве для Марка Красса (опустим

более ранние случаи) было бы лучше, если бы в пору его наивысшего могущества и богатства он узнал, что ему предстоит проиграть сражение за Евфратом, в котором будет убит его сын Публий и истреблено его войско, и самому принять позорную и постыд­ную кончину? Или ты считаешь, Гней Помпеи, триж­ды избираемый консулом, трижды получая триумф, покрытый славой своих великих подвигов, мог бы всему этому радоваться, если б знал, что он, потеряв свое войско, будет однажды зарезан на пустынном берегу Египта? И что после его смерти последует то, о чем я без слез говорить не могу? (23) Или Цезарь, если бы предвидел, что в том самом сенате, большую часть состава которого он сам же и назначил, в курии Помпея, пред самой статуей Помпея, на глазах у стольких преданных ему центурионов он будет за­колот знатнейшими гражданами, часть которых по­лучила от него же всякие награды, и что к упавшему телу его не подойдет не только никто из его друзей, но даже из рабов; если бы Цезарь все это знал зара­нее, подумать только, какие душевные муки он испы­тал бы при жизни! Конечно же, не знать о будущих несчастьях лучше, чем знать. (24) Ибо никто — осо­бенно это относится к стоикам — никоим образом не может утверждать, что если б знал, то не взялся бы за оружие Помпеи, не переправился через Евфрат Красе, не предпринял бы фажданскую войну Цезарь. Следовательно, их конец отнюдь не был фатальным. А ведь вы считаете, что все происходит по воле судь­бы. Стало быть, ничем бы им не помогла дивинация, но даже отравила бы им всю предыдущую жизнь, от­няла бы все ее радости. Что могло бы их радовать, ес­ли бы ими постоянно владела мысль об ужасной смерти?

Так что, как бы ни вертелись стоики, все их хит­роумие никак им не поможет. Потому что если то, что произойдет в будущем, может произойти либо так, либо по-другому, то это значит, что главную роль играет случай. А то, что случайно, не может быть достоверно установленным. Но если достовер­но установлено что, с чем и в какое время произой-

дет, то чем мне помогут гаруспики, если даже верно предскажут все великие несчастья, которые мне придется перенести?

X. (25) Наконец, стоики добавляют, что несчас­тья, которые должны выпасть на долю человека, можно облегчить, если прибегнуть к религиозным обрядам. Но если ничто не происходит без судьбы, то и обращение к богам ничем не может помочь. Этого мнения придерживался и Гомер, когда вывел в своей поэме Юпитера, жалующегося на то, что он не может против судьбы, вырвать своего сына Сар-педона из рук смерти. Эта же мысль выражена в сле­дующем греческом стихе: &

Чему быть суждено, не отменить Юпитеру.

••'•• Мне кажется, с полным правом насмехается над судьбой также стих ателланы. 11о мы не будем шутить со столь серьезными вещами. 11оэтому в заключение скажу только: если то, что произойдет в будущем, произойдет случайно, то его невозможно предви­деть, ибо оно не может быть достоверно установле­но, и, следовательно, не может быть никакой дивина-ции. Если же будущее возможно предвидеть, потому что оно достоверно и фатально установлено, то опять-таки нет дивинации, ведь ты сам говорил, что дивинация возможна только относительно случай­ного.

(26) Однако до сих пор у нас была только легкая стычка. А теперь мы перейдем к рукопашной. По­пробую, не смогу ли я ottcci 1ить фланги твоих дока­зательств.

XI. Ты говорил, что есть два вида дивинации. Один искусственный, другой естественный. Искусствен­ный основан частично на догадке, частично на про­должительных наблюдениях. При естественной ди­винации душа схватывает или воспринимает извне, от божественного (ex divinitate), от которого все на­ши души как бы заимствованы, или почерпнуты, или излились.

К искусственному виду дивинации ты относишь

такие, к примеру, способы, какие применяют пред­сказывающие по внутренностям жертвенных жи­вотных, по молниям и необычным явлениям, за­тем — приемы авгуров и тех, кто предвещает будущее на основании всяких примет или предзнамено­ваний.

Ты относишь к этому виду почти все виды предуга­дывания. (27) А естественный вид дивинации — это когда предвидение будущего или исходит от возбуж­денного ума и как бы изливается из него, или когда будущее предвидит душа, избавленная сном от трево­жащих ее ощущений и забот.

Итак, ты указал на три источника дивинации: на Бо­га, на судьбу и на природу. Но так как ты объяснить не мог ничего, то стал воевать великим множеством наду­манных примеров. Позволь же мне прежде всего ска­зать, что, по-моему, философу не дело использовать та­кие свидетельства, которые либо случайно совпадают с истиной, либо являются ложными, выдуманными не­добросовестными людьми. Аргументами и доводами надо доказывать, почему то или иное произошло, а не случаями, особенно такими, которым мне позволи­тельно и не верить.

XII. (28) Начну с гаруспиций. Я утверждаю, что из уважения к государстну и общественной религии к гаруспицинм следует относиться с почтением. Но тут мы одни и можем позволить себе исследо­вать вопрос, не боясь [навлечь на себя] недоброже­лательное отношение (sine invidia), это особенно относится ко мне, столь многое ставящему под со­мнение.

Разберемся, если угодно, сперва с внутренностя­ми. [По твоим словам], гаруспики обнаружили на ос­новании долгих наблюдений, что внутренности жи­вотных предвещают будущее. А разве это можно до­казать? Как долго длились эти наблюдения? Когда они начались? Как наблюдавшие пришли к согласию относительно того, какая часть внутренностей явля­ется неблагоприятной, какая благоприятной? Какая выемка в печени предвещает опасность, какая — что-то хорошее? Что же, все гаруспики — этруски,

элидяне, египтяне, карфагеняне — пришли к едино­му мнению? Однако этого и быть не могло, и даже вообразить себе это невозможно. Потому что мы знаем, что разные гаруспики по-разному толкуют показания внутренностей. I Гет у них единого для всех учения.

(29) Конечно, если во внутренностях животных есть какая-то сила (vis), которая возвещает буду­щее, то она обязательно или должна быть связана с природой вещей, или должна быть некоторым об­разом сродни чему-то божественному, божествен­ной силе.

Но что общего может иметь с природой вещей, столь всеобщей, столь славной, разлитой по всему миру во всех его частях и движениях, не скажу, желчь петуха (есть ведь люди, утверждающие, будто именно по петушиным внутренностям лучше всего узнавать будущее), но пусть даже печет., или легкие, или серд­це жирного быка? Какое в этих внутренностях может заключаться природное [свойство], что могло бы предвещать будущее?

XIII. (30) Демокрит — хотя и остроумно болтаю­щий, но чересчур самоуверенный, как и все физики, к которым можно вполне отнести слова поэта:

'"'" Что у ног, никто не смотрит, а следит за молнией. ^?>:

(Энный. Ифигения)

Так вот, Демокрит считает, что наружный вид и цвет внутренностей [животных] дают верные сведе­ния по крайней мере о качестве пастбища и той рас­тительности, которую производит земля, о ее изоби­лии или скудности и даже о том, насколько здоров или нездоров климат. О блаженный смертный! Я хо­рошо знаю, что он всегда любил позабавиться. Но чрезмерная страсть к шуткам помешала ему уви­деть, что это будет правдоподобным, только если вну­тренности всех животных, принесенных одновре­менно в жертву, разом изменились бы, приняв один и тот же вид и цвет. А если в один и тот же час печень

одного животного окажется светлой и полной, а дру­гого — бугристой и тощей, то какой вывод можно бу­дет сделать на основании внешнего вида и цвета этих внутренностей?

(31) Так же обстоит дело и с тем, что ты рассказал о Ферекиде, который увидев, что из колодца ушла во­да, предсказал землетрясение. Я считаю, что это про­сто бесстыдство, когда люди осмеливаются утверж­дать, будто знают причину происшедшего землетрясе­ния, а тем более что можно по цвету воды в источнике предвидеть, что оно произойдет.

Многое в этом роде рассказывают в школах, но ве­рить-то всему не обязательно. (32) И пусть даже то, что говорит Демокрит, — правда. Так ведь разве об этом мы хотим узнать по внутренностям жертвен­ных животных? Когда это мы слышали, чтобы гарус-пик после рассмотрения внутренностей объявил не­что вроде того, о чем говорит Демокрит? Они нам ве­щают совсем о другом: чтобы мы опасались воды или огня, предсказывают то неожиданное наследство, то большой убыток, по выемке печени судят о наших семейных делах и сколько нам предстоит прожить. Со всех сторон внимательнейшим образом разгля­дывают головку печени, а если ее совсем не обнару­жат, то прискорб! ice этого, считают 01 in, iшчего быть не может.

XIV. (33) Как я выше доказал, ничего достоверного во всем этом они наблюдать не могли. И не идет это со времен незапамятных, а придумано людьми, за­нимающимися этим искусством, если только дейст­вительно есть какое-либо искусство познания ве­щей неведомых. Но что общего имеет оно с приро­дой вещей? Пусть в ней царят всеобщая гармония и взаимосвязь, что, как я знаю, любят твердить физи­ки (physici), особенно те, которые заявляют, что все, что есть, есть единое. Но какая связь может иметь место между миром и находкой клада? Если внут­ренности животного показывают прирост моего имущества и это сделала природа, то выходит, во-первых, что эти внутренности связаны с миром, а за­тем, что и мой доход связан с природой вещей. Но не

стыдно ли физикам так говорить? Пусть даже есть в природе вещей некое взаимодействие, я допускаю это, и стоики в подтверждение этого приводят мно­жество примеров. Говорят, что у мышей зимой, ког­да самые короткие дни, увеличиваются печенки; что мята болотная (puleium avidum) начинает расцве­тать как раз в день зимнего солнцестояния, причем маленькие раздутые пузырьки, содержащие ее семе­на, лопаются, и семена разлетаются в разные сторо­ны; что даже на лире, если тронуть одни струны, то отзовутся другие; что устрицы и вообще все мол­люски увеличиваются и уменьшаются в размерах вместе с луной; что деревья в зимнее время лучше подрезать, когда луна в ущербе: они как бы заодно с луной усыхают. (34) Нечего и говорить о морских приливах и отливах, которыми управляет луна. Мож­но привести тысячи примеров подобного рода, об­наруживающих наличие сстсчтпсипого взаимодей­ствия (cognatio naturalis) между вещами весьма дале­кими одна от другой. Согласен с этим. Против этого нет возражений. Но следует ли из этого также, что то или иное состояние выемки в печени предвещает прибыль? <...>

LVJI. (117) Но что главное — это почему подоб­ным образом в Дельфах уже не выдаются прорица­ния не только в наше время, но и давно. Почему к этому оракулу стали относиться с величайшим пренебрежением? Когда защитников дивинации прижимают этим вопросом, то они говорят: исто­щилась, мол, от старости, сила этого места, откуда исходили земные испарения, под влиянием кото­рых Пифия вдохновлялась, изрекая оракулы. Можно подумать, что речь идет о вине или рассоле каком-то, который выдыхается и слабеет со временем. Но в данном случае мы имеем дело со свойством оп­ределенной местности, и не только естественным, но и божественным. Каким образом истощилась эта сила? Скажешь — от старости. Но что это за ста­рость, которая смогла истощить божественную си­лу? Силу настолько божественную, что, вырвавшись из-под земли, она приводила душу Пифии в такое

состояние, что та могла^чне только задолго провидеть будущее, но даже изрекать свои предсказания в бла­гозвучных стихах. Когда же эта сила истощилась? Не после того ли, как люди стали менее легковерными? (118) Демосфен, живший около трехсот лет тому на­зад, уже тогда говорил, что Пифия «филиппствует», т. е. как бы заодно с Филиппом. Он имел в виду, что она подкуплена Филиппом. Можно считать, что и другие дельфийские оракулы тоже были кое в чем нечестны.

Я не знаю, почему эти ваши суеверные и почти фанатичные философы как будто предпочитают ид­ти на все, лишь бы не выглядеть глупыми. Вы пред­почитаете верить, что истощилась, перестала суще­ствовать та сила, которая если только она действи­тельно существовала когда-нибудь, то определенно была вечной, чем не верить в то, во что вовсе не сле­дует верить.

LVHI. (119) Сходным образом эти философы ошибаются и относительно снов, в защиту которых они выступают издалека. Они считают, что наши ду­ши (animi) божественны (divini), что они заимство­ваны извне, что мир заполнен множеством сочувст­вующих душ. Благодаря этой божественности ума и самой души и благодаря се связи с внешними ума­ми можно определять, какопо будущее. А Зепон, на­против, полагает, что когда человек спит, то его ду­ша как бы съеживается, угнетена, испытывает упа­док сил и сама засыпает. Даже Пифагор и Платон, авторы авторитетнейшие, указывают, что для того, чтобы во сне увидеть более истинное, нужно, гото­вясь ко сну, соблюдать умеренность в образе жизни и в еде. А пифагорейцы даже рекомендуют совсем отказаться от употребления в пищу бобов, как будто от этой пищи раздувается не желудок, а душа. Право же, какую можно высказать еще нелепость, которая бы уже не была высказана кем-нибудь из фило­софов!

(120) Будем ли мы считать, что души спящих са* ми собой приходят в движение и видят сны или, кац считал Демокрит, их к этому понуждает поступают-

щий извне образ (visio), так или иначе спящие могут увидеть во сне много ложного под видом истинного. Так ведь и плывущему на корабле кажется, что непо­движные предметы на берегу движутся; так, особым образом скосив глаза, можно увидеть вместо одного светильника два. А что говорить о людях в горячке или пьяных? — много они видят ложного. Но если не следует верить в такого рода видения, то я уж не знаю, почему следует верить в сны. Ведь если захотеть, то можно и эти ошибки зрения толковать, как толку­ют сны: то, что неподвижное двигалось, истолковать, как предзнаменование землетрясения или неожи­данного бегства, а раздвоение пламени свечи объя­вить как знамение, предвещающее раздоры или вос­стание.

UX. (121) Даже и:» пилений безумцев или пьяных можно путем толкопш шя иинлсчь много такого, что будет выглядеть как суп к >oi i цссся к будущему.

Если человек целый день бросает и цель копье, он когда-нибудь да попадет. Мы целыми ночами видим сны, и почти каждую ночь спим, так чтб удивительно­го, если иногда сон сбывается? Что может быть более ненадежным, чем бросание игральных костей? И од­нако, каждому, кто часто бросал, выпадал когда-ни­будь самый удачный, «венерин» бросок, а иногда да­же два или три раза. Так что же, мы предпочтем ска­зать по-глупому, что в этом приняла участие Венера, а не простой случай?

Если в других случаях не следует верить ложным видениям, то я не вижу, какое преимущество у сна, по­чему ложному во сне следует придавать значение ис­тинного? (122) Да если бы природа так устроила, что спящие действительно совершали бы те поступки, ко­торые они совершают в сновидениях, то всех отправ­ляющихся спать пришлось бы связывать, так как во сне люди ведут себя хуже, чем сумасшедшие. Так если нельзя придавать веры видениям безумцев, потому что они ложны, почему следует верить снам, которые еще сумасброднее, не понимаю! Только потому, что безумные о своих видениях не рассказывают толко­вателям, а видевшие сны — рассказывают?

И еще спрашиваю: если я захочу что-что написать, или прочитать, или спеть, или сыграть на музыкаль­ном инструменте, или выяснить какой-нибудь во­прос из геометрии, или физики, или диалектики, то что же, мне следует ждать, когда я увижу сон, или следует применить искусство, без которого в этих де­лах ничего не достигнешь? А если захочу пуститься в плавание, то я не буду ведь управлять кораблем, ру­ководствуясь снами, иначе наказание меня постиг­нет тут же. (123) Разве Эскулап или Серапис могут нам прописать во сне лекарство от болезни, а Неп­тун — сделать из нас хороших кормчих? Не может! Или, если Минерва может без врача исцелить, то по­чему бы музам, — также в сновидениях, — не научить писать, читать и другим искусствам? Если бы могли помочь при болезни, то могли бы и в других случаях. А если не могут в других случаях, то и при болезни не помогут, а раз так, то вообще не может быть никакого доверия снам.

LX. (124) После этих предварительных замечаний рассмотрим вопрос поглубже. Можно предполо­жить, что либо посылает предзнаменование во сне некая божественная сила, заботящаяся о нас, либо что те, кто толкует сны, основываясь на существова­нии в природе некоего согласия и взаимосвязи, по­нимают, какое событие должно последовать за тем, что мы видели во сне. А может быть, ни то, ни другое, а постоянные и каждодневные наблюдения показа­ли, что после какого-то определенного сновидения огедует определенное событие.

(125) Прежде всего следует уяснить себе, что нет такой божественной силы, которая производит сно­видения, и ни одно сновидение, очевидно, не исхо­дит от Бога. Если бы боги это делали ради нас, чтобы мы могли предвидеть будущее, то почему так мало людей, которые повинуются снам? Которые понима- '• ют их? Которые помнят? А как много таких, которые пренебрегают снами и считают веру в сны суевери­ем, что пристало лишь для малодушных и старух? По­чему Бог, заботящийся о людях, наставляет сновиде­ниями тех, кто считает их недостойными не только

внимания, но даже запоминания? Не может ведь Бог не знать образа мыслей каждого человека, и ведь не­достойно Бога делать что-то попусту и без причины. Это противно даже для человека, если он последова­телен в своих поступках. Стало быть, если сны по большей части либо забывают, либо пренебрегают ими, то или Бог об этом не знает, или напрасно поль­зуется этим способом — давать нам предзнаменова­ния во сне. Но ни то, ни другое для Бога не подходит. Значит, не следует верить, что Бог посылает предзна­менования в виде сновидений.

LXI. (126) Я спрашиваю также, если Бог дает нам эти видения для предвидения будущего, почему он предпочитает их посылать спящим, а не бодрствую­щим? Возбуждаются ли души спящих посторонним воздействием, извне, или души возбуждаются сами собой, или есть какая-нибудь другая причина, поче­му нам во сне кажется, что мы что-то видим, слы­шим, делаем, ведь та же причина могла бы сказаться и на бодрствующих. И то же, что ради нас боги дела­ют с нами, когда мы спим, пусть бы они сделали с бодрствующими. Тем более что и Хрисипп, опро-вергатель академиков, признает, что бодрствующие видят в более ясном и четком виде то, что спящие видят во сне. Было бы поэтому более достойным благодетельных богов, коли они заботятся о нас, по­сылать более ясные видения бодрствующему, чем бо­лее темные во сне. А так как этого не происходит, то не следует считать сны божественными. (121)\\. по­том, к чему эти обиняки и околичности, которые вы­нуждают нас обращаться к толкователям? Лучше бы Бог, если он только когда-нибудь заботился о нас, ска­зал прямо: «Это делайте! Этого не делайте!» И пусть бы он дал это видение лучше бодрствующему, чем спя­щему.

Ведь кто осмелится сказать, что все сны сбывают­ся? «Некоторые сны верные, — говорит Энний, — но все — не обязательно».

LXII. Как же можно отличить верный сон от не­верного? И если верные посылает Бог, то откуда про­исходят неверные? Если и они также божественного

''" •*«•-*-. 575

происхождения, то что может быть непостояннее Бога? Что может быть безрассуднее, чем тревожить души смертных пустыми и обманчивыми видения­ми? Если только правдивые сновидения божествен­ны, а ложные и пустые человеческого происхожде­ния, то что это за произвольное распределение, что одно делает Бог, другое природа? Не лучше ли было бы, чтобы или Бог посылал все сны (что вы отрицае­те), или природа? Так как вы первое отрицаете, то по необходимости будете вынуждены признать второе. (128) Под природой же я понимаю то, по причине чего душа никогда, даже в состоянии покоя, не мо­жет быть в бездействии и без движения. И вот когда тело покоится и душа не может пользоваться ни чле­нами его, ни чувствами, то она оказывается во власти разных и случайных видений, которые, как говорит Аристотель, являются не чем иным, как отпечатками того, что человек делал или о чем думал в состоянии бодрствования. И так как отпечатки эти бывают пе­репутаны, то и образы в сновидении бывают подчас самые странные. Так что если среди сновидений часть лживых, часть правдивых, то я очень хотел бы знать, по какому признаку их можно распознать? Ес­ли такого признака нет, то какой смысл прислуши­ваться к толкователям? А если есть какой-то, очень хочу услышать — какой? Но на это они не найдутся, что ответить.

LXUI. (129) Весь спор, в сущности, сводится к сле­дующему: что более вероятно — то, что бессмертные боги, превосходящие все в мире своим совершенст­вом, сбегаются ко всем не только [мягким] ложам, но даже [жестким] койкам всех смертных, где бы они ни были, и как только заметят, кто стал похрапывать, тотчас подбрасывают тому несколько непонятных и темных видений, чтобы таким образом заставить его утром в страхе от сновидения бежать к толкова­телю за разъяснением; или то, что сны имеют есте­ственное происхождение — легко возбуждающейся душе во время сна кажется, что она видит то, что на­яву она действительно видела. Так что же более до­стойно философии: обратиться к суеверным толко-

ваниям вещих старух или обратиться за объяснени­ем к природе?

А если даже правильное толкование снов и воз­можно, то тс, кто берется за это дело, сделать ничего не MOiyr это ведь обычно люди самого презренного и невежественного типа. (130) Стоики же твои сами утверждают, что только мудрец может быть прори­цателем. Так, например, Хрисипп дает следующее определение дивинации: это способность распозна­вать, видеть и объяснять знаки, которые боги посы­лают людям. Обязанность дивинации — заранее по этим знакам разузнавать, каковы намерения богов в отношении людей, каков смысл знаков и каким об­разом богов следует смягчить и умилостивить. Он же искусство толкования снов определяет таким об­разом: это способность понимать и объяснять те знаки, которые даются людям богами во сне. Так ведь это же задача не для посредственного, а для са­мого выдающегося и образованного ума. Л я такого не встречал ни разу.

LXIV. (131) Наметь, стало быть, что если я даже со­глашусь с тобой, что дивинация существует (чего я никогда не сделаю), то мы не смогли бы найти прори­цателя (divinus), достойного этого названия. Непо­стижимы намерения богов (mens deorum), если они нам не посылают во сне ни таких знаков, которых мы могли бы сами самостоятельно понять, ни таких, для которых мы могли бы найти соответствующих толкователей. Если бы боги обращались к нам с по­добными знаками, которые мы и сами не понимаем, и нет такого, кто бы нам объяснил их смысл, то это было бы похоже на то, как если бы карфагеняне или испанцы стали говорить в нашем сенате без перевод­чика. (132) Какая цель этой темноты и загадочности сновидений? Боги должны бы желать, чтобы нам бы­ло понятно то, о чем они ради нас же предупреждают нас! Скажешь, а не бывает разве, что поэт или физик непонятен? Да, Евфорион бывает даже чересчур не­понятным. (133) Но — не Гомер! А кто из них лучший поэт? Очень темен Гераклит. Менее всего — Демо­крит. Но разве можно их поставить рядом? Если ты