Коммуникация в решении специальных задач

Коммуникация представляет собой информационные действия в нечеткой информационной среде. Большую часть информации, необходимой для своей жизнедея­тельности, человек получает из информационной среды, а не реальности. При этом достаточно часто человеческое общество решает те или иные свои проблемы видоизме­няя информационную среду, что в свою очередь приво­дит к изменению в среде реальной. Примером эксплуата­ции чисто информационного компонента могут служить избирательные технологии или введение в заблуждение противника во время военных действий.

Неопределенная информационная среда предполагает следующие параметры:

а) отсутствие информации о некоторых объектах (не­полнота информации или отсутствие знания о данных объектах вообще),

б) наличие неправильной информации о некоторых объектах.

Следует также подчеркнуть, что человек, как правило, всегда действует и живет в условиях неопределенности. Любое, даже самое точное описание или прогноз, может оказаться недостоверным из-за динамичных изменений среды.

Мы можем предложить также и другие характеристи­ки неопределенной среды, отличные от среды определен­ной.

 

Неопределенная информационная среда	Определенная информационная среда
Возможны резкие изменения	Невозможны резкие изменения
Возможно существенное воздействие на реальность	Существенное изменение реальности под влиянием информационной среды носит более редкий характер
Возрастающая роль коммуникатора	Нейтральная роль коммуникатора

 

Примером последней характеристики может служить коммуникатор в более примитивных обществах, когда он являлся единственным источником новой информации (ср. рассказы путешественников, которые из-за своего особого характера не могли быть никем опровергнуты). Сегодня такими коммуникаторами являются эксперты в различных профессиональных областях.

Более определенная информационная среда характер­на не только для современного общества. Например, то­талитарное общество также обладало достаточно опреде­ленной моделью мира. И поскольку единственным источником информации было государство, эта модель мира ни с кем не вступала в конкурентные отношения. Любые другие сообщения не могли иметь того же уровня и возможностей распространения, что и исходящие из го­сударственных источников.

Вероятно, можно также говорить о распределении неоп­ределенности, при котором мы лучше знаем объекты ми­ра вокруг нас и хуже объекты, отдаленные от нас. Масс-медиа сегодня нарушают это распределение, к примеру, современный человек может ничего не знать о своих со­седях по лестничной площадке, зато обладать полной ин­формацией (даже в определенной степени интимного ха-

рактера) о какой-нибудь поп-звезде. Информация такого свойства может сознательно закладываться в процесс "раскручивания" звезды.

Результатом проведения коммуникации является из­менение структуры информационного пространства. Как правило, получаемые сообщения имеют следующие ха­рактеристики:

а) это то, что ожидают услышать,

б) это то, что хотят услышать.

Примером первого варианта являются любые новости. Например, в модели мира любого человека, получающе­го новостную продукцию, уже записано правило, что в Японии бывают землетрясения. По этой причине типич­ное новостное сообщение типа "Вчера в Японии прои­зошло землетрясение величиной X баллов по шкале Рих­тера" не является новостью в чистом виде.

Примером второго варианта являются разного рода слухи. Когда мы слышим (или читаем) рассказ о женить­бах, свадьбах, разводах, например, поп-звезд, то это то, что зритель хочет услышать. Сюда же можно отнести рас­сказы о коррупции чиновников. То, что человек хочет ус­лышать, получает хорошее распространение в устной коммуникативной среде, откуда и берут свое начало слухи.

В. Пожидаева подчеркивает такую характеристику слу­ха как недосказанность, таинственность, непредсказуе­мость [251]. Вероятно, это характеристика не столько ин­формации, сколько самого процесса передачи. Знание слуха превращает человека в обладателя особого типа ин­формации. Кстати, именно на этом строится и процесс дальнейшего распространения слуха.

Особый статус информационного пространства в фор­мировании будущей модели поведения человека исполь­зуется в специальных целях, когда требуется:

а) направить человека на определенное поведение (например, сдача в плен, голосование за какого-то кан­дидата, покупка товара),

б) приостановить реализацию определенного типа по­ведения (например, кампания по борьбе с курением).

Австралийский кибернетик Карло Копп предлагает, например, следующие четыре возможные стратегические модели информационной войны/информационных опе­раций [507]:

а) отрицание информации (сокрытие, кража информа­ции),

б) обман (сознательное введение неверной информа­ции),

в) деструкция (введение информации, которая произ­водит отрицательные эффекты внутри системы оппонен­та),

г) подрыв (ввод информации, которая разрушает сис­тему оппонента).

Аналитики подчеркивают новую роль масс-медиа в ве­дении военных конфликтов. Если Вьетнам называют пер­вой телевизионной войной, то войну в Персидском зали­ве — первой кабельной войной (из-за особой роли CNN). С тех пор и военные, и политики должны учитывать "эф­фект CNN ",когда возникает ситуация, при которой масс-медиа могут втянуть страну в военный конфликт или наоборот, вывести из него.

Военные действия на территории бывшей Югославии продемонстрировали слабый учет последствий прямого освещения событий на развитие ситуации. Споуксмен НАТО во время войны Джим Ши (Jamie Shea) высказал интересную мысль: "Выигрыш медиа кампании столь же важен, как выигрыш военной кампании - они неотдели­мы друг от друга. Нельзя выиграть в одной из них без другой" [цит. по 534].

Роль масс-медиа состоит в том, что возникает эффект акцентуации события, при котором оно переводится в со­бытие первого ранга для общественного сознания. Спе­циалисты называют это управлением повесткой дня. К примеру, НТВ делало это в период ареста В. Гусинского путем концентрации своих новостных программ только на одном этом событии.

Информационные приоритеты в этом плане побежда­ют реальность. Информационные приоритеты определя­ются как чувствительностью аудитории к тем или иным

событиям, так и возможностями канала, например, теле­видения, когда более зрелищное визуально событие по­беждает менее зрелищное, хотя их реальные роли могут быть иными.

В случае военного конфликта образуется несовпадение интересов военных и журналистов. Естественно, что пос­ледние имеют возможность более серьезного влияния на общественное мнение. "Подогрев" общественного мне­ния вынуждает политиков влиять на военных. Образует­ся следующая схема:

 

 

Соответственно, подобные схемы могут использовать­ся не только в естественных ситуациях, но и специально создаваться для того, чтобы получить требуемый для ком­муникатора результат.

В рамках предвыборных технологий также возможны варианты создания специальных событий в целях воз­действия. Это связано с тем, что доверие к событию у населения большее, чем доверие к вербальным сообще­ниям. Событие рассматривается как часть действитель­ности, а сообщение — это только описание действитель­ности, в которое, как правило, вносятся искажения теми, кто их описывает (например, журналистами или полито­логами). Искусственное событие призвано усилить те ха­рактеристики, которые следует донести до избирателя.

При этом возможен и обратный вариант: поиск в прошлом лидера тех событий, которые выгодны для данного освещения. Так, из биографии Никсона отбира­лись факты, призванные проиллюстрировать нужные характеристики образа. Таким образом можно конструи­ровать события (например, Путин на подводной лодке или в кабине летящего истребителя, что должно было продемонстрировать его определенные качества), а мож-

но реконструировать события из прошлого (например, Никсон, который шел гулять с маленькой дочкой, пос­кользнулся и, падая, подхватил ее, тем самым уберег ее от возможных увечий). В последнем случае мы также в определенной степени "деформируем" действительность, поскольку делаем акцент сегодня на когда-то происшед­шем событии.

Информационное воздействие реализуется сегодня также в форме кибер-терроризма, когда хакеры входят в чужие базы данных. Другим вариантом подобного воз­действия становится "бомбардировка" компьютеров про­тивника/оппонента электронными посланиями, что па­рализует его работу. Или размещения на чужих веб-сайтах собственных посланий. Например, после по­падания бомбы в китайское посольство в Белграде в 1999 г. китайские хакеры размещали на официальном американ­ском правительственном сайте свои сообщения. Амери­канские военные эксперты в 1999 г. выделили три уровня возможностей подобных групп: простые-неструктуриро­ванные, продвинутые-структурированные, сложные-скоординированные [456]. Помимо степени сложности самой организации такой группы классификация прини­мает во внимание инструментарий, которым она пользу­ется: от чужого до разработки своего собственного, дос­таточно сложного. Простой группе требуется 2-4 года для того, чтобы достичь уровня продвинутой, и 6-10 лет - до уровня сложной

Предложена также "тематическая" классификация таких групп: религиозная, модерная, этно-националистически сепаратистская, революционная и право-экстре­мистская. В качестве наиболее серьезных рассматриваются религиозные группы, в то же время правые экстремисты, как правило, имеют уровень простой группы. Революци­онеры и сепаратисты могут достигать уровня продвину­той структуры.

Все эти методы коммуникативного воздействия пред­ставляются "мягкими" вариантами "жестких" методов принуждения. Мир в двадцать первом веке стремится к более мягким способам разрешения конфликтов. В нас-

тоящее время информационные войны/операции явля­ются заменителем реальных войн, а в ряде случаев пред­варяют их или идут параллельно с ними. Наравне с этим можно считать, что и вариант будущей "войны цивилиза­ций" С. Хантингтона также проистекает из расхождения базы знаний, например, христианской и мусульманской, что является вариантом информационного взаимодейс­твия, поскольку имеется направленность на "выравнива­ние" базы данных двух культур.

Информационные операции эксплуатируют свойство информационной асимметрии, когда информационное действие осуществляется в менее всего ожидаемой плос­кости. При этом можно построить типологию из следую­щих двух вариантов асимметричного воздействия:

а) в совершенно незнакомой сфере,

б) в совершенно знакомой сфере.

Примером воздействия второго варианта является слу­чай во время войны в Югославии, когда для обмана са­молетов противника на земле расставлялись трактора, ко­торые с высоты распознавались как танки.

Дэн Куэль (США), один из адептов концепции ин­формационной войны, выделяет стратегические инфор­мационные операции в качестве отличных от военного применения информационной войны. Он считает, что стратегические информационные операции действуют во всем спектре возможностей между миром и войной, а также включают в себя все элементы национальной влас­ти, а не только военных. 'Такие информационно интен­сивные невоенные организации, как "Голос Америки", могут ощущать несоответствие своего функционирования понятию информационной войны, но они находят для себя важную роль в стратегических информационных операциях" [508]. Еще раз подчеркнем это важное заме­чание: не только война, но и мир требуют специалистов по информационным войнам, поскольку противоборство между странами стратегического уровня всегда было и будет.

Определение американских военных теоретиков гово­рит об информационном превосходстве как о возможности

собирать и распространять информацию с одновремен­ным лишением противника этой способности. При этом близкая проблема возникает и в гражданской сфере. Речь уже идет как о "жесткой силе" (экономическом и военном потенциале), так и о "мягкой силе", под которой понима­ется следующее: "возможность привлекать с помощью культурных и идеологических стимулов" [528]. Перед на­ми тот же вариант стратегических информационных опе­раций, которые в данном случае носят принципиально косвенный характер.

Информационное превосходство призвано реализовы­ваться сочетанием оборонительных и наступательных ин­формационных операций. Все это требует серьезной опо­ры на знание информационных ресурсов противника. Как пишет П. Барвинчак: "Концепция "информационно­го превосходства" требует сбора детальных разведыва­тельных данных об информационных целях для разработ­ки информационного порядка сражения" [435].

С другой стороны, на фоне всеобщей "любви" к кон­цепции информационного превосходства американский военный аналитик Тимоти Томас выступил против "ми­фа" об информационном превосходстве в случае войны в Югославии [561]. Он приводит целый ряд ситуаций, де­монстрирующих недостаточность информационного обеспечения войск НАТО. Например, незнание того, ка­кое количество танков было уничтожено, использование противником гражданской связи для передачи военной информации, отсутствие правильного прогноза действий президента Милошевича.

В целом Т. Томас считает концепцию информацион­ного превосходства опасным мифом. Он видит следую­щий набор того, что не удалось сделать в условиях дан­ного конфликта:

- Информационное превосходство не дало политичес­кой или дипломатической победы. Как и в случае Садда­ма Хусейна Милошевич остался у власти.

- Информационное превосходство не позволило оста­новить действия войск противника.

- Информационное превосходство не остановило слу­хи или предубежденную журналистику.

- Информационное превосходство не смогло спасти коммуникации НАТО от серьезных проблем.

Как нам представляется, термин информационное превосходство должен быть заменен на набор более де­тальных вариантов, характеризующих информационное взаимодействие. В числе их могут быть названы следую­щие типы:

- информационное доминирование, представляющее со­бой действия по недопущению использования информа­ционного пространства противником/оппонентом. Соб­ственно говоря, именно так действовал и бывший Советский Союз в своем внутреннем информационном пространстве, когда существовала только официальная точка зрения на все события,

- информационное давление, которое направлено на то, чтобы вынудить противника/оппонента на те или иные действия,

- информационное торможение, или действия по приостанавлению распространения нежелательной информа­ции,

- информационное ускорение, или действия по увеличе­нию скорости распространения нужной информации, ох­вата все более широкой аудитории.

Современные разработки в области информационных войн/операций покоятся, как мы уже упоминали, на концепции информационной асимметрии. По сути любая война стремится достичь нужного уровня внезапности, в которой и заложена огромная вероятность успеха. Воз­можно, что более точно следует говорить об информаци­онной асимметрии, когда информационное действие ока­зывается направленным на такую точку противника, где его схемы защиты предположительно допустят опреде­ленную ошибку. Например, преступник, одетый в мили­цейскую форму, звонит в дверь. Ему открывают, и прес­тупление свершается. В этом случае форма выступила в роли определенного блокиратора защиты, превратив враждебную "информацию" в дружественную.

Вероятно, сходные механизмы используются и в пред­выборных технологиях, когда, к примеру, Ален Делон и Алла Пугачева прибывали в Красноярск на выборы гу­бернатора. Здесь позитивный стимул данных символов должен был "пропустить" в сознание избирателей канди­датов в губернаторы в качестве "бесплатных приложе­ний".

В исследованиях Национального университета оборо­ны (США) асимметрические угрозы или техники задают­ся как использование неожиданности или использование оружия способами, которые не планировались Соединен­ными Штатами [557]. В качестве примера таких действий приводится захват в качестве заложников персонала ООН, чтобы приостановить военную эскалацию действий НАТО. То есть действие в совершенно иной сфере.

Информационную асимметрию можно трактовать как систематизацию ошибки. Системы защиты рассматривают ошибку как случайность, система нападения начинает трактовать ошибку системы как норму, на которой и строится нарушение ее работы. Можно привести следую­щие возможные варианты такой асимметрической работы.