Пролог

Сфера.

 

И сказал ему Господь: за то всякому,

кто убьет Каина, отмстится всемеро.

И сделал Господь Каину знамение,

чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.

(Быт. 4:15)

 

Пролог.

 

Нож приближался.

-Нет, это бесполезно. Он уже вторые сутки не вылезает.

Боль была адской. Но хуже нее было только слышать эти чертовы голоса из коридора.

Они отвлекали.

А он должен был ВИДЕТЬ.

Он должен был сделать все ТЩАТЕЛЬНО.

Каждый чертов надрез должен был быть выполнен с хирургической точностью.

-Да вообще...

-Альберт! Альберт! Спишь уже, что ли?

Нож входил - измученная плоть принимала его в себя уже не первый раз.

Эта ночь была слишком долгой.

Кажется, она тянулась вечность.

-Ты так всю жизнь проспишь, дурачина! Новости слышал, нет?

Дурачье. Как же они ничтожны со своей мышиной возней. Как же омерзительно осознавать, что даже тут, посреди Моря Бродяг, его не могут оставить в покое со своими новостями с большой земли...

Ему нигде не спрятаться от мира.

Сильнее боли была только злость. Эти...эти отбросы смеют звать себя магами. Благородные предки его наверняка крутились бы в своих гробах волчками, если узнали бы, какая чернь теперь тянет свои грязные лапы к Искусству.

Впрочем, последнее поколение его семьи недалеко ушло от них, хотя бы по манерам...

При воспоминаниях о семье на него нахлынула такая лютая ненависть, что он вцепился зубами в тряпку так, словно пытался ее прогрызть.

-Проехали, - усталый вздох. - Сиди себе дальше.

Шаги удалялись.

Ну наконец-то.

Новый надрез. Теплая красная струя стекает на пол. Зажатая во рту тряпка сжимается зубами с новой силой.

Самым сложным, как и предупреждала рукопись, была последняя конечность - согласно совету и просто здравому смыслу он оставил напоследок свои руки. Резать последний нетронутый участок своего тела уже искалеченной рукой было ужасно тяжело - окровавленная, скрюченная, выталкивающая наружу все больше и больше красного, она отказывалась ему повиноваться.

Но это можно было сделать только разом. Иначе все бесполезно, иначе все останется как есть, а если так - он просто-напросто умрет от потери крови.

Вырванная страничка со Схемой лежала поверх раскрытой книги. Книги довольно известной, он бы даже сказал - слишком известной среди людей. Книги, которая более чем смешно смотрелась на столе у мага, особенно - у мага, получившего приют в холодной и безразличной ко всему Блуждающей Могиле.

И тем не менее, без нее он бы никогда не справился. Да что там, ведь именно она дала ему куда больше, чем все магические трактаты, чем все ученые труды, посвященные Искусству.

Она дала ему Идею.

Освещение в его коморке было крайне скудным, но прочесть написанное в книге при большом желании было можно. Бросив еще один взгляд на Схему - хоть он и выучил ее наизусть, хоть она и отпечаталась в его разуме - он перевел его на страницы книги, а потом снова вернулся к работе.

Нож полз вперед. Оставалось совсем чуть-чуть.

Теперь нужны были только слова.

Его мутило. Рука дрожала. Еще чуть-чуть, и он уже не сможет держаться...надо было все-таки привязать себя к стулу.

Хотя тогда бы веревки впивались в части Узора на его теле, а Узор нельзя было осквернять лишними прикосновениями, пока тот не был завершен.

Нет, Узора можно было касаться лишь клинком.

Зубы разжались, сведенное судорогой лицо скривилось еще сильнее, рот выплюнул на пол тряпку.

Нужно было только одно его слово.

Побелевшие губы задвигались.

-Принимаю.

Нож завершил Узор и выпал из его слабеющих пальцев.

А следом на пол повалился и сам хозяин ножа. Его обнаженное и перемазанное кровью тело скрючилось на холодных камнях.

Он умирал.

Он улыбался.

Если бы у него остались силы, он бы рассмеялся.

-Принимаю, - повторил он, чувствуя, как по его телу, свернувшемуся на полу в позе зародыша, растекается тепло. - Принимаю, принимаю, принимаю.

Он сделал это.

Он знал цену, и она была велика - он будет платить ее вечность.

Но он улыбался, и улыбка его была исполнена триумфа.

Потому что теперь наступало его время...