IV. Жучка

Коля с важною миной в лице прислонился к забору и стал ожидатьпоявления Алеши. Да, с ним ему давно уже хотелось встретиться. Он многонаслышался о нем от мальчиков, но до сих пор всегда наружно выказывалпрезрительно равнодушный вид, когда ему о нем говорили, даже "критиковал"Алешу, выслушивая то, что о нем ему передавали. Но про себя очень, оченьхотел познакомиться: что-то было во всех выслушанных им рассказах об Алешесимпатическое и влекущее. Таким образом теперешняя минута была важная;во-первых, надо было себя в грязь лицом не ударить, показать независимость:"А то подумает, что мне тринадцать лет, и примет меня за такого жемальчишку, как и эти. И что ему эти мальчишки? Спрошу его, когда сойдусь.Скверно однако же то, что я такого маленького роста: Тузиков моложе меня, ана полголовы выше. Лицо у меня, впрочем, умное; я не хорош, я знаю, что ямерзок лицом, но лицо умное. Тоже надо не очень высказываться, а то сразу-тос объятиями, он и подумает... Тьфу какая будет мерзость, если подумает!.." Так волновался Коля, изо всех сил стараясь принять самый независимыйвид. Главное, его мучил маленький его рост, не столько "мерзкое" лицо,сколько рост. У него дома, в углу на стене, еще с прошлого года была сделанакарандашем черточка, которою он отметил свой рост, и с тех пор каждые двамесяца он с волнением подходил опять мериться: на сколько успел вырасти? Ноувы! Вырастал он ужасно мало, и это приводило его порой просто в отчаяние.Что же до лица, то было оно вовсе не "мерзкое", напротив, довольномиловидное, беленькое, бледненькое, с веснушками. Серые, небольшие, но живыеглазки смотрели смело и часто загорались чувством. Скулы были несколькошироки, губы маленькие, не очень толстые, но очень красные; нос маленький ирешительно вздернутый: "совсем курносый, совсем курносый!" бормотал про себяКоля, когда смотрелся в зеркало, и всегда отходил от зеркала с негодованием."Да вряд ли и лицо умное?" подумывал он иногда, даже сомневаясь и в этом.Впрочем не надо полагать, что забота о лице и о росте поглощала всю егодушу. Напротив, как ни язвительны были минуты пред зеркалом, но он быстрозабывал о них и даже надолго, "весь отдаваясь идеям и действительной жизни",как определял он сам свою деятельность. Алеша появился скоро и спеша подошел к Коле; за несколько шагов еще тотразглядел, что у Алеши было какое-то совсем радостное лицо. "Неужели так радмне?" с удовольствием подумал Коля. Здесь кстати заметим, что Алеша оченьизменился с тех пор, как мы его оставили: он сбросил подрясник и носилтеперь прекрасно сшитый сюртук, мягкую круглую шляпу и коротко обстриженныеволосы. Все это очень его скрасило, и смотрел он совсем красавчиком.Миловидное лицо его имело всегда веселый вид, но веселость эта была какая-тотихая и спокойная. К удивлению Коли, Алеша вышел к нему в том, в чем сидел вкомнате, без пальто, видно, что поспешил. Он прямо протянул Коле руку. - Вот и вы наконец, как мы вас все ждали. - Были причины, о которых сейчас узнаете. Во всяком случае радпознакомиться. Давно ждал случая и много слышал, - пробормотал, немногозадыхаясь, Коля. - Да мы с вами и без того бы познакомились, я сам о вас много слышал,но здесь-то, сюда-то вы запоздали. - Скажите, как здесь? - Илюша очень плох, он непременно умрет. - Что вы! согласитесь, что медицина подлость, Карамазов, - с жаромвоскликнул Коля. - Илюша часто, очень часто поминал об вас, даже, знаете, во сне, вбреду. Видно, что вы ему очень, очень были дороги прежде... до тогослучая... с ножиком. Тут есть и еще причина... Скажите, это ваша собака? - Моя. Перезвон. - А не Жучка? - жалостно поглядел Алеша в глаза Коле. - Та уже так ипропала? - Знаю, что вам хотелось бы всем Жучку, слышал все-с, - загадочноусмехнулся Коля. - Слушайте, Карамазов, я вам объясню все дело, я главное стем и пришел, для этого вас и вызвал, чтобы вам предварительно объяснитьвесь пасаж, прежде чем мы войдем, - оживленно начал он. - Видите, Карамазов,весной Илюша поступает в приготовительный класс: Ну, известно, нашприготовительный класс: мальчишки, детвор[AACUTE]. Илюшу тотчас же начализадирать. Я двумя классами выше и, разумеется, смотрю издали со стороны.Вижу, мальчик маленький, слабенький, но не подчиняется, даже с ними дерется,гордый, глазенки горят. Я люблю этаких. А они-то его пуще. Главное, у неготогда было платьишко скверное, штанишки на верх лезут, а сапоги каши просят.Они его и за это. Унижают. Нет, этого уж я не люблю, тотчас же заступился иэкстрафеферу задал. Я ведь их бью, а они меня обожают, вы знаете ли это,Карамазов? - экспансивно похвастался Коля. - Да и вообще люблю детвору. Уменя и теперь на шее дома два птенца сидят, даже сегодня меня задержали.Таким образом Илюшу перестали бить, и я взял его под мою протекцию. Вижу,мальчик гордый, это я вам говорю, что гордый, но кончил тем, что предалсямне рабски, исполняет малейшие мои повеления, слушает меня как бога, лезетмне подражать. В антрактах между классами сейчас ко мне, и мы вместе с нимходим. По воскресеньям тоже. У нас в гимназии смеются, когда старшийсходится на такую ногу с маленьким, но это предрассудок. Такова мояфантазия, и баста, не правда ли? Я его учу, развиваю. - почему, скажите, яне могу его развивать, если он мне нравится? Ведь вот вы же, Карамазов,сошлись со всеми этими птенцами, значит, хотите действовать на молодоепоколение, развивать, быть полезным? И признаюсь, эта черта в вашемхарактере, которую я узнал по наслышке, всего более заинтересовала меня.Впрочем к делу: примечаю, что в мальчике развивается какая-точувствительность, сентиментальность, а я, знаете, решительный враг всякихтелячьих нежностей, с самого моего рождения. И к тому же противоречия: горд,а мне предан рабски, - предан рабски, а вдруг засверкают глазенки и не хочетдаже соглашаться со мной, спорит, на стену лезет. Я проводил иногда разныеидеи: он не то что с идеями не согласен, а просто вижу, что он лично противменя бунтует, потому что я на его нежности отвечаю хладнокровием. И вот,чтоб его выдержать, я, чем он нежнее, тем становлюсь еще хладнокровнее,нарочно так поступаю, таково мое убеждение. Я имел в виду вышколитьхарактер, выравнять, создать человека... ну и там... вы, разумеется, меня сполслова понимаете. Вдруг замечаю, он день, другой, третий смущен, скорбит,но уж не о нежностях, а о чем-то другом, сильнейшем, высшем. Думаю, что затрагедия? Наступаю на него и узнаю штуку: каким-то он образом сошелся слакеем покойного отца вашего (который тогда еще был в живых) Смердяковым, атот и научи его, дурачка, глупой шутке, т. е. зверской шутке, подлой шутке,- взять кусок хлеба, мякишу, воткнуть в него булавку и бросить какой-нибудьдворовой собаке, из таких, которые с голодуху кусок не жуя глотают, ипосмотреть, что из этого выйдет. Вот и смастерили они такой кусок и бросиливот этой самой лохматой Жучке, о которой теперь такая история, однойдворовой собаке из такого двора, где ее просто не кормили, а она-то весьдень на ветер лает. (Любите вы этот глупый лай. Карамазов? я терпеть немогу.) Так и бросилась, проглотила и завизжала, завертелась и пустиласьбежать, бежит и все визжит, и исчезла, - так мне описывал сам Илюша.Признается мне, а сам плачет-плачет, обнимает меня, сотрясается: "Бежит ивизжит, бежит и визжит" - только это и повторяет, поразила его эта картина.Ну, вижу, угрызения совести. Я принял серьезно. Мне, главное, и за прежнеехотелось его прошколить, так что, признаюсь, я тут схитрил. притворился, чтов таком негодовании, какого может и не было у меня вовсе; "Ты, говорю,сделал низкий поступок, ты подлец, я конечно не разглашу, но пока прерываю стобою сношения. Дело это обдумаю, и дам тебе знать через Смурова (вот этогосамого мальчика, который теперь со мной пришел и который всегда мне былпредан): буду ли продолжать с тобою впредь отношения или брошу тебя навекикак подлеца". Это страшно его поразило. Я, признаюсь, тогда же почувствовал,что может быть слишком строго отнесся, но что делать, такова была моятогдашняя мысль. День спустя посылаю к нему Смурова и чрез него передаю, чтоя с ним больше "не говорю", то есть это так у нас называется, когда дватоварища прерывают между собою сношения. Тайна в том, что я хотел еговыдержать на фербанте всего только несколько дней, а там, видя раскаяние,опять протянуть ему руку. Это было твердое мое намерение. Но что же выдумаете: выслушал он Смурова, и вдруг у него засверкали глаза: "передай,закричал он, - от меня Красоткину, что я всем собакам буду теперь куски сбулавками кидать, всем, всем!" "А, думаю, вольный душок завелся, его надовыкурить", и стал ему выказывать полное презрение, при всякой встречеотвертываюсь или иронически улыбаюсь. И вдруг тут происходит этот случай сего отцом, помните, мочалка-то? Поймите, что он таким образом ужепредварительно приготовлен был к страшному раздражению. Мальчики, видя, чтоя его оставил, накинулись на него, дразнят: "мочалка, мочалка". Вот тут-то уних и начались баталии, о которых я страшно сожалею, потому что его кажетсяочень больно тогда раз избили. Вот раз он бросается на всех на дворе, когдавыходили из классов, а я как раз стою в десяти шагах и смотрю на него. Иклянусь, я не помню, чтоб я тогда смеялся, напротив, мне тогда очень, оченьстало жалко его, и еще миг, и я бы бросился его защищать. Но он вдругвстретил мой взгляд: что ему показалось - не знаю, но он выхватил перочинныйножик, бросился на меня и ткнул мне его в бедро, вот тут, у правой ноги. Яне двинулся, я, признаюсь, иногда бываю храбр, Карамазов, я только посмотрелс презрением, как бы говоря взглядом: "Не хочешь ли мол еще, за всю моюдружбу, так я к твоим услугам". Но он другой раз не пырнул, он не выдержал,он сам испугался, бросил ножик, заплакал в голос и пустился бежать. Я,разумеется, не фискалил и приказал всем молчать, чтобы не дошло доначальства, даже матери сказал, только когда все зажило, да и ранка былапустая, царапина. Потом слышу, в тот же день он бросался камнями и вам палецукусил, - но понимаете, в каком он был состоянии! Ну что делать, я сделалглупо: когда он заболел, я не пошел его простить, то есть помириться, теперьраскаиваюсь. Но тут уж у меня явились особые цели. Ну вот и вся история...только, кажется, я сделал глупо... - Ах, как это жаль, - воскликнул с волнением Алеша, - что я не зналваших этих с ним отношений раньше, а то бы я сам давно уже пришел к вам васпросить пойти к нему со мной вместе. Верите ли, в жару, в болезни, он бредилвами. Я и не знал, как вы ему дороги! И неужели, неужели вы так и неотыскали эту Жучку? Отец и все мальчики по всему городу разыскивали. Верители, он, больной, в слезах, три раза при мне уж повторял отцу: "Это оттого яболен, папа, что я Жучку тогда убил, это меня бог наказал": не собьешь его сэтой мысли! И если бы только достали теперь эту Жучку и показали, что она неумерла, а живая, то кажется он бы воскрес от радости. Все мы на васнадеялись. - Скажите, с какой же стати надеялись, что я отыщу Жучку, то-есть чтоименно я отыщу? - с чрезвычайным любопытством спросил Коля, - почему именнона меня рассчитывали, а не на другого? - Какой-то слух был, что вы ее отыскиваете, и что когда отыщете ее, топриведете. Смуров что-то говорил в этом роде. Мы, главное, все стараемсяуверить, что Жучка жива, что ее где-то видели. Мальчики ему живого зайчикаоткуда-то достали, только он посмотрел, чуть-чуть улыбнулся и попросил,чтобы выпустили его в поле. Так мы и сделали. Сию минуту отец воротился иему щенка меделянского принес, тоже достал откуда-то, думал этим утешить,только хуже еще кажется вышло... - Еще скажите, Карамазов: что такое этот отец? Я его знаю, но что онтакое по вашему определению: шут, паяц? - Ах нет, есть люди глубоко чувствующие, но как-то придавленные.Шутовство у них в роде злобной иронии на тех, которым в глаза они не смеютсказать правды от долговременной унизительной робости пред ними. Поверьте,Красоткин, что такое шутовство чрезвычайно иногда трагично. У него всетеперь, все на земле совокупилось в Илюше, и умри Илюша, он или с ума сойдетс горя, или лишит себя жизни. Я почти убежден в этом, когда теперь на негосмотрю! - Я вас понимаю, Карамазов, я вижу, вы знаете человека, - прибавилпроникновенно Коля. - А я, как увидал вас с собакой, так и подумал, что вы это привели тусамую Жучку. - Подождите, Карамазов, может быть мы ее и отыщем, а эта - этоПерезвон. Я впущу ее теперь в комнату и может быть развеселю Илюшу побольше,чем меделянским щенком. Подождите, Карамазов, вы кой-что сейчас узнаете. Ах,боже мой, что ж я вас держу! - вскричал вдруг стремительно Коля. - Вы водном сюртучке на таком холоде, а я вас задерживаю; видите, видите, какой яэгоист! О, все мы эгоисты, Карамазов! - Не беспокойтесь, правда, холодно, но я не простудлив. Пойдемте однакоже. Кстати: как ваше имя, я знаю, что Коля, а дальше? - Николай, Николай Иванов Красоткин, или как говорят по-казенному: сынКрасоткин, - чему-то засмеялся Коля, но вдруг прибавил: - Я, разумеется, ненавижу мое имя Николай. - Почему же? - Тривиально, казенно... - Вам тринадцатый год? - спросил Алеша. - То-есть четырнадцатый, через две недели четырнадцать, весьма скоро.Признаюсь пред вами заранее в одной слабости, Карамазов, это уж так предвами, для первого знакомства, чтобы вы сразу увидели всю мою натуру: яненавижу, когда меня спрашивают про мои года, более чем ненавижу... инаконец... про меня например есть клевета, что я на прошлой неделе сприготовительными в разбойники играл. То, что я играл - этодействительность, но что я для себя играл, для доставления себе самомуудовольствия, то это решительно клевета. Я имею основание думать, что до васэто дошло, но я не для себя играл, а для детворы играл, потому что ониничего без меня не умели выдумать. И вот у нас всегда вздор распустят. Этогород сплетен, уверяю вас. - А хоть бы и для своего удовольствия играли, что ж тут такого? - Ну для себя... Не станете же вы в лошадки играть? - А вы рассуждайте так, - улыбнулся Алеша: - в театр, например, ездятже взрослые, а в театре тоже представляют приключения всяких героев, иногдатоже с разбойниками и с войной, - так разве это не то же самое, в своем,разумеется, роде? А игра в войну у молодых людей, в рекреационное время, илитам в разбойники, - это ведь тоже зарождающееся искусство, зарождающаясяпотребность искусства в юной душе, и эти игры иногда даже сочиняютсяскладнее, чем представления на театре, только в том разница, что в театрездят смотреть актеров, а тут молодежь сами актеры. Но это толькоестественно. - Вы так думаете? Таково ваше убеждение? - пристально смотрел на негрКоля. - Знаете, вы довольно любопытную мысль сказали; я теперь приду домой ишевельну мозгами на этот счет. Признаюсь, я так и ждал, что от вас можнокой-чему поучиться. Я пришел у вас учиться, Карамазов, - проникновенным иэкспансивным голосом заключил Коля. - А я у вас, - улыбнулся Алеша, пожав ему руку. Коля был чрезвычайнодоволен Алешей. Его поразило то, что с ним он в высшей степени на ровнойноге, и что тот говорит с ним как с "самым большим". - Я вам сейчас один фортель покажу, Карамазов, тоже одно театральноепредставление, - нервно засмеялся он, - я с тем и пришел. - Зайдем сначала налево к хозяевам, там все ваши свои пальто оставляют,потому что в комнате тесно и жарко. - О, ведь я на мгновение, я войду и просижу в пальто. Перезвоностанется здесь в сенях и умрет: "иси, Перезвон, куш и умри!" - видите, он иумер. А я сначала войду, высмотрю обстановку, и потом, когда надо будет,свистну: иси, Перезвон! и вы увидите, он тотчас же влетит как угорелый.Только надо, чтобы Смуров не забыл отворить в то мгновение дверь. Уж яраспоряжусь, и вы увидите фортель...