VI. Раннее развитие

- Как вы думаете, что ему скажет доктор? - скороговоркой проговорилКоля; - какая отвратительная однако же харя, неправда ли? Терпеть не могумедицину! - Илюша умрет. Это, мне кажется, уж наверно, - грустно ответил Алеша. - Шельмы! Медицина шельма! Я рад однако, что узнал вас, Карамазов. Ядавно хотел вас узнать. Жаль только, что мы так грустно встретились... Коле очень бы хотелось что-то сказать еще горячее, еще экспансивнее, нокак будто что-то его коробило. Алеша это заметил, улыбнулся и пожал емуруку. - Я давно научился уважать в вас редкое существо, - пробормотал опятьКоля, сбиваясь и путаясь. - Я слышал, вы мистик и были в монастыре. Я знаю,что вы мистик, но... это меня не остановило. Прикосновение кдействительности вас излечит... С натурами как вы не бывает иначе. - Что вы называете мистиком? От чего излечит? - удивился немного Алеша. - Ну там бог и прочее. - Как, да разве вы в бога не веруете? - Напротив, я ничего не имею против бога. Конечно бог есть толькогипотеза... но... я признаю, что он нужен, для порядка... для мировогопорядка и так далее... и если б его не было, то надо бы его выдумать, -прибавил Коля, начиная краснеть. Ему вдруг вообразилось, что Алеша сейчасподумает, что он хочет выставить свои познания и показать какой он"большой". "А я вовсе не хочу выставлять пред ним мои познания", снегодованием подумал Коля. И ему вдруг стало ужасно досадно. - Я, признаюсь, терпеть не могу вступать во все эти препирания, -отрезал он, - можно ведь и не веруя в бога любить человечество, как выдумаете? Вольтер же не веровал в бога, а любил человечество? (Опять, опять!подумал он про себя.) - Вольтер в бога верил, но кажется мало, и, кажется, мало любил ичеловечество, - тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, какбы разговаривая с себе равным по летам, или даже со старшим летамичеловеком. Колю именно поразила эта как бы неуверенность Алеши в свое мнениео Вольтере и что он как будто именно ему, маленькому Коле, отдает этотвопрос на решение. - А вы разве читали Вольтера? - заключил Алеша. - Нет, не то чтобы читал... Я впрочем Кандида читал, в русскомпереводе... в старом, уродливом переводе, смешном... (Опять, опять!) - И поняли? - О да, все... то есть... почему же вы думаете, что я бы не понял? Тамконечно много сальностей... Я конечно в состоянии понять, что это романфилософский, и написан, чтобы провести идею... - запутался уже совсем Коля.- Я социалист, Карамазов, я неисправимый социалист, - вдруг оборвал он ни стого ни с сего. - Социалист? - засмеялся Алеша, - да когда это вы успели? Ведь вам ещетолько тринадцать лет, кажется? Колю скрючило. - Во-первых, не тринадцать, а четырнадцать, через две неделичетырнадцать, - так и вспыхнул он, - а во-вторых, совершенно не понимаю, кчему тут мои лета? Дело в том каковы мои убеждения, а не который мне год, неправда ли? - Когда вам будет больше лет, то вы сами увидите, какое значение имеетна убеждение возраст. Мне показалось тоже, что вы не свои слова говорите, -скромно и спокойно ответил Алеша, но Коля горячо его прервал. - Помилуйте, вы хотите послушания и мистицизма. Согласитесь в том, что,например, христианская вера послужила лишь богатым и знатным, чтобы держатьв рабстве низший класс, не правда ли? - Ах, я знаю, где вы это прочли, и вас непременно кто-нибудь научил! -воскликнул Алеша. - Помилуйте, зачем же непременно прочел? И никто ровно не научил. Я исам могу... И если хотите, я не против Христа. Это была вполне гуманнаяличность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам иможет быть играл бы видную роль... Это даже непременно. - Ну где, ну где вы этого нахватались! С каким это дураком высвязались? - воскликнул Алеша. - Помилуйте, правды не скроешь. Я конечно, по одному случаю, частоговорю с господином Ракитиным, но... Это еще старик Белинский тоже, говорят,говорил. - Белинский? Не помню. Он этого нигде не написал. - Если не написал, то, говорят, говорил. Я это слышал от одного...впрочем чорт... - А Белинского вы читали? - Видите ли... нет... я не совсем читал, но... место о Татьяне, зачемона не пошла с Онегиным, я читал. - Как не пошла с Онегиным? Да разве вы это уж... понимаете? - Помилуйте, вы, кажется, принимаете меня за мальчика Смурова, -раздражительно осклабился Коля. - Впрочем пожалуста не думайте, что я ужтакой революционер. Я очень часто не согласен с господином Ракитиным. Если яо Татьяне, то я вовсе не за эманципацию женщин. Я признаю, что женщина естьсущество подчиненное и должна слушаться. Les femmes tricottent, как сказалНаполеон, - усмехнулся почему-то Коля, - и по крайней мере в этом ясовершенно разделяю убеждение этого псевдо-великого человека. Я тоженапример считаю, что бежать в Америку из отечества - низость, хуже низости -глупость. Зачем в Америку, когда и у нас можно много принести пользы длячеловечества? Именно теперь. Целая масса плодотворной деятельности. Так я иотвечал. - Как отвечали? Кому? Разве вас кто-нибудь уже приглашал в Америку? - Признаюсь, меня подбивали, но я отверг. Это, разумеется, между нами,Карамазов, слышите, никому ни слова. Это я вам только. Я совсем не желаюпопасть в лапки Третьего Отделения и брать уроки у Цепного Моста, Будешь помнить здание У Цепного Моста!Помните? Великолепно! Чему вы смеетесь? Уж не думаете ли вы, что я вам всенаврал? (А что, если он узнает, что у меня в отцовском шкафу всего только иесть один этот нумер Колокола, а больше я из этого ничего не читал? -мельком, но с содроганием подумал Коля.) - Ох, нет, я не смеюсь и вовсе не думаю, что вы мне налгали. Вот то-тои есть, что этого не думаю, потому что все это, увы, сущая" правда! Нускажите, а Пушкина-то вы читали, Онегина-то... Вот вы сейчас говорили оТатьяне? - Нет, еще не читал, но хочу прочесть. Я без предрассудков, Карамазов.Я хочу выслушать и ту и другую сторону. Зачем вы спросили? - Так. - Скажите, Карамазов, вы ужасно меня презираете? - отрезал вдруг Коля ивесь вытянулся пред Алешей, как бы став в позицию. - Сделайте одолжение, безобиняков. - Презираю вас? - с удивлением посмотрел на него Алеша. - Да за что же?Мне только грустно, что прелестная натура как ваша, еще и не начавшая жить,уже извращена всем этим грубым вздором. - Об моей натуре не заботьтесь, - не без самодовольства перебил Коля, -а что я мнителен, то это так. Глупо мнителен, грубо мнителен. Вы сейчасусмехнулись, мне и показалось, что вы как будто... - Ах, я усмехнулся совсем другому. Видите, чему я усмехнулся: я недавнопрочел один отзыв одного заграничного немца, жившего в России, об нашейтеперешней учащейся молодежи: "Покажите вы - он пишет - русскому школьникукарту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и онзавтра же возвратит вам эту карту исправленною". Никаких знаний ибеззаветное самомнение - вот что хотел сказать немец про русского школьника. - Ах, да ведь это совершенно верно! - захохотал вдруг Коля, -верниссимо, точь-в-точь! Браво, немец! Однако ж чухна не рассмотрел ихорошей стороны, а, как вы думаете? Самомнение - это пусть, это отмолодости, это исправится, если только надо, чтоб это исправилось, но зато инезависимый дух, с самого чуть не детства, зато смелость мысли и убеждения,а не дух ихнего колбаснического раболепства пред авторитетами... Но все-такинемец хорошо сказал! Браво, немец! Хотя все-таки немцев надо душить. Пустьони там сильны в науках, а их все-таки надо душить... - За что же душить-то? - улыбнулся Алеша. - Ну я соврал может быть, соглашаюсь. Я иногда ужасный ребенок, и когдарад чему, то не удерживаюсь и готов наврать вздору. Слушайте, мы с вамиоднако же здесь болтаем о пустяках, а этот доктор там что-то долго застрял.Впрочем, он может там и "мамашу" осмотрит и эту Ниночку безногую. Знаете,эта Ниночка мне понравилась. Она вдруг мне прошептала, когда я выходил:"Зачем вы не приходили раньше?" И таким голосом, с укором! Мне кажется, онаужасно добрая и жалкая. - Да, да! Вот вы будете ходить, вы увидите, что это за существо. Вамочень полезно узнавать вот такие существа, чтоб уметь ценить и еще многоедругое, что узнаете именно из знакомства с этими существами, - с жаромзаметил Алеша. - Это лучше всего вас переделает. - О, как я жалею и браню всего себя, что не приходил раньше! - сгорьким чувством воскликнул Коля. - Да, очень жаль. Вы видели сами, какое радостное вы произвеливпечатление на бедного малютку! И как он убивался, вас ожидая! - Не говорите мне! Вы меня растравляете. А впрочем мне поделом: я неприходил из самолюбия, из эгоистического самолюбия и подлого самовластия, откоторого всю жизнь не могу избавиться, хотя всю жизнь ломаю себя. Я теперьэто вижу, я во многом подлец, Карамазов! - Нет, вы прелестная натура, хотя и извращенная, и я слишком понимаю,почему вы могли иметь такое влияние на этого благородного иболезненно-восприимчивого мальчика! - горячо ответил Алеша. - И это вы говорите мне! - вскричал Коля, - а я, представьте, я думал,- я уже несколько раз, вот теперь как я здесь, думал, что вы меняпрезираете! Если б вы только знали, как я дорожу вашим мнением! - Но неужели вы вправду так мнительны? В таких летах! Ну представьте жесебе, я именно подумал там в комнате, глядя на вас, когда вы рассказывали,что вы должны быть очень мнительны. - Уж и подумали? Какой однако же у вас глаз, видите, видите! Бьюсь обзаклад, что это было на том месте, когда я про гуся рассказывал. Мне именнов этом месте вообразилось, что вы меня глубоко презираете за то, что я спешувыставиться молодцом, и я даже вдруг возненавидел вас за это и начал нестиахинею. Потом мне вообразилось (это уже сейчас здесь) на том месте, когда яговорил: "Если бы не было бога, то его надо выдумать", что я слишкомтороплюсь выставить мое образование, тем более, что эту фразу я в книгепрочел. Но клянусь вам, я торопился выставить не от тщеславия, а так, незнаю отчего, от радости, ей богу как будто от радости... хотя этоглубоко-постыдная черта, когда человек всем лезет на шею от радости. Я этознаю. Но я зато убежден теперь, что вы меня не презираете, а все это я самвыдумал. О, Карамазов, я глубоко несчастен. Я воображаю иногда бог знаетчто, что надо мной все смеются, весь мир, и я тогда, я просто готов тогдауничтожить весь порядок вещей. - И мучаете окружающих, - улыбнулся Алеша. - И мучаю окружающих, особенно мать. Карамазов, скажите, я очень теперьсмешон? - Да не думайте же про это, не думайте об этом совсем! - воскликнулАлеша. - Да и что такое смешон? Мало ли сколько раз бывает или кажетсясмешным человек? При том же нынче почти все люди со способностями ужаснобоятся быть смешными и тем несчастны. Меня только удивляет, что вы так раностали ощущать это, хотя впрочем я давно уже замечаю это и не на вас одних.Нынче даже почти дети начали уж этим страдать. Это почти сумасшествие. В этосамолюбие воплотился чорт и залез во все поколение, именно чорт, - прибавилАлеша, вовсе не усмехнувшись, как подумал было глядевший в упор на негоКоля. - Вы, как и все, - заключил Алеша, - то есть как очень многие, тольконе надо быть таким как все, вот что. - Даже несмотря на то, что все такие? - Да, несмотря на то, что все такие. Один вы и будьте не такой. Вы и всамом деле не такой, как все: вы вот теперь не постыдились же признаться вдурном и даже в смешном. А нынче кто в этом сознается? Никто, да ипотребность даже перестали находить в самоосуждении. Будьте же не такой каквсе; хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой. - Великолепно! Я в вас не ошибся. Вы способны утешить. О, как ястремился к вам, Карамазов, как давно уже ищу встречи с вами! Неужели и выобо мне тоже думали? Давеча вы говорили, что вы обо мне тоже думали? - Да, я слышал об вас и об вас тоже думал... и если отчасти и самолюбиезаставило вас теперь это спросить, то это ничего. - Знаете, Карамазов, наше объяснение похоже на объяснение в любви, -каким-то расслабленным и стыдливым голосом проговорил Коля. - Это не смешно,не смешно? - Совсем не смешно, да хоть бы и смешно, так это ничего, потому чтохорошо, - светло улыбнулся Алеша. - А знаете, Карамазов, согласитесь, что и вам самим теперь немного сомною стыдно... Я вижу по глазам, - как-то хитро, но и с каким-то почтисчастьем усмехнулся Коля. - Чего же это стыдно? - А зачем вы покраснели? - Да это вы так сделали, что я покраснел! - засмеялся Алеша, идействительно весь покраснел. - Ну да, немного стыдно, бог знает отчего, незнаю отчего... - бормотал он, почти даже сконфузившись. - О, как я вас люблю и ценю в эту минуту, именно за то, что и вамчего-то стыдно со мной! Потому что и вы точно я! - в решительном восторгевоскликнул Коля. Щеки его пылали, глаза блестели. - Послушайте, Коля, вы между прочим будете и очень несчастный человек вжизни, - сказал вдруг отчего-то Алеша. - Знаю, знаю. Как вы это все знаете наперед! - тотчас же подтвердилКоля. - Но в целом все-таки благословите жизнь. - Именно! ура! Вы пророк! О, мы сойдемся, Карамазов. Знаете, меня всегоболее восхищает, что вы со мной совершенно как с ровней. А мы не ровня, нетне ровня, вы выше! Но мы сойдемся. Знаете, я весь последний месяц говорилсебе: "Или мы разом с ним сойдемся друзьями навеки, или с первого же разуразойдемся врагами до гроба!" - И говоря так, уж конечно любили меня! - весело смеялся Алеша. - Любил, ужасно любил, любил и мечтал об вас! И как это вы знаете всенаперед? Ба, вот и доктор. Господи, что-то скажет, посмотрите какое у неголицо!