Понятие политического института

Центральной категорией французской политической науки стало понятие "политического института", сформулированное М. Ориу в работе "Теория института и ее

основания. Очерки социального витализма" (1925) и в более поздних трудах. По М. Ориу, институт - это идея дела или предприятия, осуществляемая и длящаяся юридически в социальной среде; для реализации этой идеи организуется власть с соответствующими органами; между членами социальной группы, заинтересованными в осуществлении идеи, возникает общение, руководимое органами власти и регулируемое правилами процедуры. Институты, по мнению М. Ориу, объединяют индивидов для совместных действий и сами являются воплощением этих действий, персонифицируя организованную группу для реализации общей цели. Развивая данный подход, Ж. Бюрдо рассматривает политические институты как предприятие на службе идеи, причем в результате инкорпорации идеи в предприятие последнее приобретает силу и продолжительность существования, превосходящие силу и продолжительность существования тех индивидов, посредством которых оно действует.

Институциональный подход к изучению политических явлений позволил французским политологам в значительной мере преодолеть юридический формализм традиционной науки конституционного права, расширить рамки политических исследований и радикально изменить сам их характер. Политическая наука обратилась к изучению не только тех политических институтов, которые регламентируются правом, но и тех, которые полностью или частично им игнорируются, существуют вне традиционного права: политических партий, общественного мнения, пропаганды, прессы, групп давления и т.д. (186) Существенно модифицировал понятие института М. Дюверже, который дал структурную интерпретацию этого понятия. По его мнению, существуют институты двух видов: одни являются "простой системой отношений", которые копируют исходную структурную модель, другие, кроме того, имеют техническую и материальную организацию - регламентирующие их юридические тексты, помещения, мебель, машины, эмблемы, бланки, персоналы, административную иерархию и т. д. Таковы, например, парламент, министерства, политические партии и профсоюзы. М. Дюверже решительно не

согласен с теми, кто только последние рассматривает в качестве политических институтов. Соотнося со структурными моделями не только устойчивые "организационные общности", но и устойчивые "системы отношений" (социальные роли, социальные статусы, социальные классы и т. д.), М. Дюверже плодотворно расширил традиционное понятие института, сложившееся в политической науке. Это, например, позволило показать, что, хотя в определенном смысле наличие осязаемой организации усиливает сплоченность и стабильность структурных моделей, однако последняя может обладать данными характеристиками еще в большей степени и без материальной организации, будучи просто "системой отношений" (например, в кастовом строе, ритуальных празднествах, семейных обрядах и т. д.).

Широкий институциональный подход, развиваемый М. Дюверже, позволил ему, как и другим французским политологам, перейти от изучения юридических норм, призванных регулировать функционирование политических институтов, к исследованию также и того, как эти нормы фактически реализуются. Эта стратегия была изложена им в книге "Янус.Два лица Запада" (1972), которая посвящена анализу прошлого и настоящего политической системы западного общества. Последнее, по мнению М. Дюверже, может быть интерпретировано в качестве демократии лишь частично - и в этом состоит его главная "структурная" особенность. Развивая соответствующий аристотелевский комплекс идей, М. Дюверже определяет западную политическую систему в качестве плутодемократии, поскольку властью здесь располагают одновременно народ (демос) и богатство (плутос). В этом смысле западное общество, как и древнерим (187)ский бог Янус, принципиально "двулико": с одной стороны, это демократия, а с другой, - олигархия. При этом М. Дюверже выделяет две основные исторические формы плутодемократии: 1) классическую "либеральную демократию" среднего класса и 2) современную массовую "технодемократию", возникшую после Второй мировой войны. Кроме того, между ними он поместил неустойчивый период 1914 - 1939 гг., названный

им переходным.

3.3. Концепция "политического поля" П. Бурдье

Современные политические исследования периода 80 - 90-х годов проходят под знаком постепенного движения от парадигмы "политических институтов" к парадигме "политического поля" (работы Д. Гасли, М. Оферле, Б. Лакруа). Это движение в значительной степени было стимулировано новаторскими работами одного из крупнейших социологов современности Пьера Бурдье (род. 1930), который попытался выявить наиболее глубинные структуры различных сред социального пространства и установить механизмы, служащие их воспроизводству и изменению.

Социальный мир, по его мнению, представляет из себя многомерное пространство, каждое измерение которого (экономическое, политическое, культурное) можно описать в качестве определенного поля взаимодействующих в нем сил, "точнее как совокупность определенных отношений сил, которые навязываются всем, входящим в это поле, и которые несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям" [Бурдье П. Социология политики.- М., 1993.- С.56].Анализируя такие различные поля, как, например, поле политики, поле экономики, поле литературы, П. Бурдье обнаруживает неизменные закономерности их конституи-рования и функционирования: 1) автономизацию поля и его профессионализацию; 2) определение "ставок" (выигрышей) и специфических интересов профессиональных участников игры; 3) борьбу за установление внутреннего деления поля на классы позиций (доминирующие и доминируемые) и социальные представления о неизменности именно этого деления. (188)

Каковы же основные принципы функционирования того или иного поля? "Каждое поле – пишет П. Бурдье, - является местом более или менее декларированной борьбы за определение легитимных принципов деления поля" [Там же.- С.77].Эти принципы, как и структура позиций участников игры, в каждый данный момент времени определяется структурой распределения капитала и прибыли, специфических для каждого отдельного поля. Обычно в различных полях активируются те или иные разновидности экономического капитала, культурного капитала и символического капитала, обычно называемого престижем, репутацией и т.д.Они, как козыри в игре, определяют шансы на выигрыш в том или ином поле или, как выражается П. Бурдье, "наличную или потенциальную власть в различных полях и доступность специфических прибылей, которые она дает" [Там же.- С.58].

Понятие поля определяется, следовательно, П. Бурдье с двух точек зрения: во-первых, в качестве определенного структурированного состояния соотношения сил между агентами и институтами, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями его агентов; во-вторых, в качестве места (символического и физического пространства) борьбы, направленной на изменение соотношения сил его участников, где ставкой (выигрышем) является монополия легитимного насилия (принуждения), которая характеризует это поле, то есть в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала данного поля.

Обращаясь к исследованию собственно политического поля, П. Бурдье трактует его как особый рынок, в котором существует производство, спрос и предложение продукта особого сорта - политической партии, программ, мнений, позиций. "Политическое поле, -

отмечает П. Бурдье, - является местом конкурентной борьбы за власть, которая осуществляется посредством конкуренции за непосвященных, или, лучше сказать, за монополию на право говорить и действовать от имени какой-либо части или всей совокупности непосвященных" [Там же.- С.205].Профессиональный политик присваивает себе не только количественный голос (189) группы непосвященных (от имени которой он "говорит"), но и "саму" силу этой группы, производству которой он способствует, наделяя ее голосом, признаваемым в качестве легитимного в политическом поле ("силу" "рабочего класса", "женщин", "трудящегося крестьянства", "угнетенного этнического меньшинства", "любителей пива", "нудистов", "всего трудового народа" и т.д.). Иначе говоря, "сила" выдвигаемой на политическом рынке продукции измеряется, конечно, не ценностью истины (в этом смысле Бурдье можно считать продолжателем макиавеллевской традиции политической мысли), но силой заключенного в них мобилизационного потенциала, то есть "силой группы, признающей эти идеи" [Там же.- С.205 - 206].

Используя метафору "политической игры", П. Бурдье проводит аналогию между политическим полем и полем игры в бридж, где все участники изначально находятся в неравных условиях, имея различные шансы на выигрыш. Правила игры определены в каждый момент времени так, что агенты, имеющие более высокие ставки, обладают и большими шансами на победу. Соответственно, другие игроки ведут постоянную борьбу за изменение правил в свою пользу, дабы повысить котировку своих ресурсов, сделать их более значимыми.

В принципиально важной для понимания смысла поля политики статье "Полити-ческое представление: элементы теории политического поля" (1981) П. Бурдье пишет, что "в каждой социальной формации организуется собственно политическая игра, в которой разыгрываются, с одной стороны, монополия разработки и распространения принципа легитимного разделения социального мира и тем самым мобилизации групп, а с другой - монополия применения объектированных инструментов власти (объективированный политический капитал)" [Там же. - С. 193]. Таким образом, отмечает он, политическая игра принимает форму борьбы за чисто символическую власть монопольного распростра-нения определенных политических представлений, мнений и предписаний, которая неотделима от борьбы за власть над "органами государственной власти" (государственной администрацией). "В парламентских демократиях, - пишет П. Бурдье, - борьба за завоевание расположения граждан (за их голоса, их взносы и т.п.) (190) является также борьбой за поддержание или переустройство распределения власти над органами государственной власти (или, если угодно, за монополию легитимного использования объективированных политических ресурсов, права, армии, полиции, государственных финансов и т.п.)" [Там же.].

Сущность "политического" П. Бурдье видит прежде всего в фундаментальном отношении между обозначающим и обозначенным, точнее, между представителями, дающими представление и представляемыми агентами, действиями, ситуациями. Согласованность между обозначающим и обозначенным, между представителем и представляемым достигается, по мнению П. Бурдье, не столько путем сознательного приспособления к запросам сторонников (которого часто может и не быть), сколько в результате фундаментальной гомологии (соответствия) "структуры политического театра"

и "структуры представляемого мира", "между межклассовой борьбой" (за право устанавливать правила игры) и сублимированными формами этой борьбы (за позиции монопольного влияния), которая разыгрывается на политическом поле. Сущность политики и "политической игры" и состоит, по П. Бурдье, в том, что "стремясь к удовлетворению специфических интересов, которые навязывает им конкуренция внутри поля, профессионалы удовлетворяют сверх того интересы своих доверителей" [Там же. - С. 195]. Поэтому высказывания М. Вебера о том, что можно жить "для политики" и "с политики" П. Бурдье уточняет так: можно жить "с политики" при условии, что живешь "для политики". Иначе говоря, профессиональные продавцы политических услуг (политические деятели, политические журналисты и т. п.), служа интересам своих сторонников, служат также и себе (увеличивая собственную "силу" и политический капитал) "тем более пунктуально, чем точнее их позиция в структуре политического поля совпадает с позицией их доверителей в структуре социального поля" [Там же.- С. 196].

Концепция "политического поля" П. Бурдье – одно из выдающихся достижений французской политической социологии, которое открывает новые перспективы и направления политических исследований [Подробнее об этом в Разделе III]. (191)