Дарнелл Хэкворт — застенчивый мужчина с тихим голосом. Они с женой управляют пенсионным хозяйством для четвероногих ветеранов армейских войск К-9. Десять лет назад такие хозяйства можно было найти почти в каждом штате союза. Сейчас осталось только одно.
— По-моему, они не получили заслуженного признания. Есть рассказ «Дакс», милая детская книжка, но она слишком упрощена, да и написана всего про одного далматина, который помог маленькой сироте добраться в безопасное место, Дакс даже не служил в армии, а помощь детям — это лишь малая доля того, что собаки сделали для победы.
Во-первых, собак использовали для сортировки, они на нюх определяли зараженных. В большинстве стран просто переняли израильский метод и прогоняли людей мимо собак в клетках. Обязательно в клетках, иначе они нападут на человека или друг на друга, а то и на кинологов. Такое часто случалось в начале войны, собаки просто слетали с катушек. Не важно, полицейские они или военные. Это инстинкт, непроизвольный, почти врожденный ужас. Дерись или беги, а боевых собак учили драться. Многие кинологи лишались рук, многим перегрызали горло. Собак нельзя винить. Именно на этот инстинкт и рассчитывали израильтяне, именно он, возможно, и спас миллионы жизней.
Программа была обширная, но, опять же, это лишь малая доля того, на что в действительности способны собаки. Израильтяне, аза ними и многие другие, пытались только эксплуатировать инстинктивный ужас. Мы решили его дрессировать. А почему бы и нет? Мы-то сами научились, а разве люди так уж далеко ушли от псов в развитии?
Все сводилось к дрессировке. Начинать надо с малолетства, даже самые дисциплинированные довоенные ветераны были врожденными берсеркерами. Щенки, появившиеся после кризиса, в прямом смысле чуяли мертвецов. Для нас запах был слишком слаб, всего пара молекул, представление на бессознательном уровне. Но не все собаки автоматически становились бойцами. Первым и самым важным этапом было введение. Мы брали группу щенят, помещали их в комнату, отгороженную проволочной сеткой. Они с одной стороны, Зак — с другой. Реакции долго ждать не приходилось. Первую группу мы называли Б. Щенки начинали скулить или подвывать. Проваливали экзамен. Группа А отличалась кардинально. Эти щенки не сводили с Зака глаз, что нам и было нужно. Они не двигались с места, скалились и низко рычали, словно предупреждая: «Назад, урод!». Полный самоконтроль, и это стало основой нашей программы.
Но если собаки могли контролировать себя, это еще не значило, что мы могли контролировать их. Базовая дрессировка шла по вполне стандартной довоенной программе. Могут ли они вынести ФН?[85]Слушаются ли команд? Достаточно ли у них ума и дисциплины, чтобы стать солдатами? Было трудно, мы отсеивали около шестидесяти процентов. Нередко случалось, что рекрута тяжело ранили или убивали. Многие сейчас называют такую дрессировку негуманной, хотя к кинологам того же сострадания вроде бы никто не испытывает. Да, нам приходилось этим заниматься, вместе с собаками, с первого дня базовой программы, в течение Десяти недель ИТПУ.[86]Обучение было тяжелым, особенно Упражнения с реальным противником. Вы знаете, что мы первыми использовали Зака на тренировочной площадке, раньше пехоты, раньше спецназа, даже раньше Ивовой Бухты? Это единственный способ узнать, справишься ли ты, как один, так и в команде.
Как еще мы смогли бы обучить их стольким вещам? У нас были «приманки», которые стали знамениты после боя при Хоуп. Довольно просто: партнер ищет Зака, потом приводит его к линии огня. На первых порах собаки делали все очень быстро — подбегали, гавкали и уносились к зоне поражения. Позже привыкли и успокоились. Они научились держаться всего в паре метров впереди, медленно пятясь назад, вести за собой как можно больше целей.
Еще были «подсадные утки». Скажем, вы организуете засаду, но не хотите, чтобы Зак появился слишком рано. Ваш партнер покружит по зараженной зоне и начнет лаять только в дальнем конце. Это работало во многих сражениях и стало основой «тактики лемминга».
Во время захвата Денвера военные наткнулись на несколько сотен беженцев, которые случайно оказались запертыми в высоком здании вместе с зараженными, и к тому моменту все обратились в мертвяков. Прежде чем ребята успели вынести дверь, одна из собак решила действовать по собственной инициативе, забежала на крышу соседнего здания и принялась гавкать, чтобы привлечь Зака на верхние этажи. Сработало четко. Упыри полезли на крышу, увидели добычу, потянулись за ней и попадали вниз. После Денвера «тактика лемминга» прочно вошла в обиход. Ее использовала даже пехота, когда собак не было. Нередко рядовой стоял на крыше дома и звал зараженных из соседнего здания.
Но главной и самой частой задачей команды собак был поиск, 03 и ПДД. 03 значит «обнаружение и зачистка». Собак закрепляли за обычным подразделением, как при традиционных военных действиях. Вот где окупалась дрессировка. Собаки не только чуют Зака за много миль, но и издают звуки, по которым люди определяют, чего ждать. Бойцы узнавали все, что нужно, по высоте рычания и частоте лая. Когда надо было сохранять тишину, язык тела работал не хуже. Достаточно увидеть выгнутую спину и вздыбленный загривок. После нескольких заданий любой компетентный кинолог, а мы других и не держали, понимал своего партнера с полувзгляда. Ищейки, учуявшие упыря, наполовину закопанного в землю или ползающего в высокой траве, спасли немало жизней. Сколько раз какой-нибудь рядовой лично благодарил нас за обнаружение зомби, который мог отгрызть ему ногу.
ПДД — «патруль на дальние дистанции», когда партнер разведывает ситуацию за линией обороны, находясь иногда несколько дней в зараженной области. На собак надевали специальную упряжь с видеокамерой и GPS-приемником, которые передавали данные в реальном времени о количестве и положении целей. Позиции Зака можно было отметить на карте, соотнося то, что видит партнер, с его местоположением по GPS. Наверное, с технической точки зрения, это поразительно — настоящий разведкомплекс, прямо как те, что мы использовали на полигонах до войны. Офицерам нравилось. Мне — нет. Я всегда слишком волновался за партнера. Не могу передать словами, как это ужасно — сидеть где-нибудь в кондиционированной комнате, заполненной компьютерами, в уюте, безопасности и абсолютной беспомощности. Позже к упряжи добавили рацию, чтобы кинолог мог дать новую команду или хотя бы отменить старую. Я никогда с ними не работал. Партнера надо приучать к рации с самого начала. Невозможно взять и передрессировать закаленную собаку. Нельзя научить старого пса новым трюкам. Извините, плохая шутка. Я их наслушался от этих мерзких разведчиков, стоя за их спинами, когда они смотрели в свой дурацкий монитор, чуть не облизывая его от гордости за новое «информационно-ориентированное средство». Они считали себя очень умными. Очень приятно, когда тебя называют «средством».
(Качает головой).
— А мне приходилось стоять, заткнувшись, и смотреть в камеру моего партнера, который полз по какому-нибудь лесу, болоту или городу. Города и села… это самое трудное. На них специализировалась моя группа. Собачий город. Слышали когда-нибудь?
— Городская военная школа К-9?
— Точно, реальный город: Митчелл, штат Орегон. Закрытый, брошенный и до сих пор полный живых упырей. Собачий город. Его следовало назвать «Терьерским городом», потому что по большей части в Митчелле работали маленькие терьеры. Керн-терьеры, норидж-терьеры и терьеры Джека Рассела, непревзойденные в работе, если речь идет о грудах булыжников и узких проемах. Лично меня моя собака в Собачьем городе полностью устраивала. Я работал с таксой. Это, если уж на то пошло, лучшие городские бойцы. Сильные, умные и — особенно самые маленькие, — совершенно нормально себя чувствуют в замкнутом пространстве. Вообще-то именно для этого их и выводили: по-немецки «такса» означает «барсучья собака». Вот почему они похожи на сосиску. Так им удобнее охотиться в узких барсучьих норах. Понимаете, они изначально приспособлены к ведению боя в трубопроводах и подвалах города. Способность пролезть по трубе, воздуховоду, между стен, где угодно, не теряя присутствия духа, — главное качество для выживания.
(Нас прерывают. Словно по команде, к Дарнеллу подбегает собака. Она стара. Ее морда поседела, на ушах и хвосте облезла шерсть).
— (Собаке). Эй, привет, девочка.
(Дарнелл осторожно берет собачонку на колени. Она маленькая, не больше трех с половиной или четырех килограммов. Похожа на гладкошерстную миниатюрную таксу, но ее тело короче, чем обычно).
— (Собаке). Как дела, Мэйз? Все в порядке? (Мне). Ее полное имя Мейзи, но мы ее так никогда не зовем. Ей больше подходит Мэйз, правда?
(Одной рукой разминает ей задние ноги, другой почесывает шею. Собака смотрит на хозяина. Лижет ладонь).
— Чистокровные сразу отпадали. Слишком нервные, слишком много болеют, как часто бывает с собаками, которых выводят из чисто эстетических соображений. Новое поколение (показывает на собачонку у себя на коленях) — это всегда метисы, брали всех, кто мог повысить физическую выносливость и уравновешенность.
(Собака заснула, Дарнелл понижает голос).
— Они были сильные, много тренировались, не только индивидуально, но и в группах для ПДД-миссий. Длинные дистанции, особенно по дикой местности, это всегда риск. Не только из-за зомби, но и из-за диких собак. Помните, какие они страшные? Бывшие домашние псы и бездомные, сбившиеся в смертельно опасные стаи. Они всегда были угрозой, обычно бегали по малозараженным зонам и искали, что поесть. Множество ПДД-миссий отменяли в самом начале, не успевая задействовать эскорт.
(Кивает на спящую собаку).
— У нее было двое охранников. Понго, помесь питбуля с ротвейлером, и Пэрди… не знаю, что он такое, наполовину овчарка, наполовину стегозавр. Я бы и близко их к ней не подпустил, если бы не прошел базовую программу с их кинологами. Из Понго и Пэрди получилась первоклассная охрана. Четырнадцать раз они отгоняли дикие стаи, дважды ввязывались в драку. Я видел, как Пэрди догнал стокилограммового мастиффа и раздробил ему череп своими мощными челюстями, я даже расслышал треск через микрофон в упряжи.
Для меня самым трудным было заставить Мэйз не отвлекаться от задания. Ей всегда хотелось драться. (Улыбается, глядя на спящую таксу). Они были отличной охраной, всегда следили, чтобы она добралась до места, ждали, пока она выполнит задание, и доставляли домой в целости и сохранности. Знаете, они даже прикончили пару упырей по пути.
— Но разве мясо зомби не ядовито?
— Ядовито… нет-нет, они никогда не кусали. Это бы их убило. В начале войны мы находили много тел полицейских собак. Просто лежит, никаких ран, и ты понимаешь, что она укусила зараженного. Вот почему так важны дрессировки. Собака должна уметь себя защитить. У Зака много физических преимуществ, но способность удерживать равновесие не из их числа. Большие собаки могли ударить лапой меж лопаток или чуть ниже и опрокинуть зомби лицом вниз. Те что поменьше, путались в ногах или врезались сзади под колени. Мейз всегда выбирала последнее, валила их прямо на спину!
(Собака ерзает).
— (Обращается к Мэйз). Ой, прости, девочка. (Гладит ее по загривку).
(Мне). Пока Зак снова поднимется на ноги, пройдет пять, десять, пятнадцать секунд…
У нас были свои потери. Некоторые собаки падали, ломали кости… Если несчастье случалось поблизости, кинологи легко подбирали их и уносили в безопасное место. В большинстве случаев, потом собаки даже возвращались к активной службе.
— А если не поблизости?
— Если они уходили слишком далеко, «приманка» или ПДД… слишком далеко для спасателей и слишком близко к Заку… мы просили разрешить «заряды милосердия», маленькие гранаты, которые можно прикрепить к упряжи и взорвать, если шансов на спасение нет. Но нам так и не позволили. «Пустая трата ценных ресурсов». Козлы, Прервать мучения солдата — это пустая трата ресурсов, а вот превратить его во Фрагмута, это — пожалуйста!..
— Простите?
— «Фрагмуты» — неофициальное название программы, которая почти, почти, прошла. Какой-то кретин в штабе где-то прочел, что русские во время Второй мировой войны использовали «противотанковых собак», привязывали взрывчатку к их спинам и натаскивали таким образом, что те бежали под нацистские танки и подрывали их. Проще простого: оказавшись под тонким днищем, собака приподымается, упираясь в него спиной с закрепленным на ней зарядом, срабатывает контактный взрыватель, и танка больше нет… Единственная причина, почему иваны прекратили эту программу — та же, почему мы ее не начали: ситуация перестала быть критичной. Насколько же, дьявол, она должна быть критичной?
Штабные так и не признались, но, думаю, остановила их угроза еще одного «экхартского случая». Тогда они действительно переполошились. Вы слышали, да? Сержант Экхарт, благослови ее Господь. Она была старшим кинологом, работала в САГ.[87]Я никогда с ней не встречался. Ее партнер, исполняя роль «приманки» у Литл-Рок, упал в яму и сломал лапу. Орава зомби топталась всего в паре шагов рядом. Экхарт схватила винтовку и бросилась к нему. Какой-то офицер преградил ей путь, начал выплевывать какие-то дерьмовые приказы и напоминать правила. Она выпустила половину обоймы в его открытый рот. Военная полиция схватила ее за задницу, прижала к земле. Экхарт слышала, как мертвяки окружали ее партнера.
— Что с ней стало?
— Повесили, публичная казнь, большой резонанс. Я понимаю, нет, правда. Дисциплина должна быть, закон — это все, что у нас осталось. Но поверьте мне, черт возьми, кое-что изменилось. Кинологам позволили спасать партнеров даже с риском для собственной жизни. Нас больше не считали «ценными ресурсами», мы были полуресурсами. В первый раз армия увидела в нас команду, поняла, что собака не аппарат, который можно заменить, когда «сломается». Они обратили внимание на статистику кинологов, которые покончили с собой после смерти партнера. Вы знаете, у нас был самый высокий процент самоубийц среди всех служб. Больше чем в спецназе, больше чем в регистрации могил, даже больше, чем у этих больных придурков из Чайна-Лейк.[88]В Собачьем городе я встречал кинологов из тринадцати стран. Все говорили одно и то же. Не важно откуда ты, какая у тебя культура или воспитание, чувства-то у всех одинаковые. Кто переживет такую потерю легко и спокойно? Только тот, кто изначально не мог стать кинологом. Вот что делало нас непохожими на остальных. Умение сильно привязываться к существу даже не своего вида. Именно то, что заставило стольких моих друзей пустить себе пулю в лоб, именно это и делало нас самым успешным подразделением во всей гребаной армии США.
Военные увидели это во мне однажды, на пустынной дороге где-то в Скалистых горах, в Колорадо. Я шел пешком из самой своей квартиры в Атланте, три месяца убегал, прятался, копался в мусоре. У меня был рахит, лихорадка, я похудел до сорока трех килограммов. Я заметил двух парней поддеревом. Они разжигали костер. А за ними лежала маленькая собачонка. Ее лапы и морда были обмотаны шнурками от ботинок. На морде засыхала кровь. Бедняга просто лежала с остекленевшими глазами и тихонько скулила.
— Что вы сделали?
— Не знаю. Честно, не помню. Наверное, ударил одного из них бейсбольной битой. Потом оказалось, что она треснула. Меня стащили с другого парня, я бил его по лицу. Сорок три килограмма, полумертвый, но избил так, что бедняга едва оклемался. Патрульным пришлось меня оттаскивать вдвоем, они приковали меня наручниками к машине и дали пару пощечин, чтобы я пришел в себя. Это я помню. Один из парней, на которых я напал, нянчил руку, другой просто валялся, истекая кровью.
«Успокойся, черт возьми, — велел мне лейтенант. — Что с тобой? Почему ты набросился на друзей?»
«Он нам недруг! — заорал тот, что со сломанной рукой. — Он спятил!»
А я все твердил:
«Не трогайте собаку! Не трогайте собаку!». Помню, патрульные только рассмеялись. «Иисусе», — сказал один из них, глядя на тех двух парней.
Лейтенант кивнул, затем посмотрел на меня.
«Приятель, — обратился он ко мне. — Думаю, у нас есть для тебя работа».
Так меня завербовали в армию. Иногда ты находишь свой путь, иногда он сам находит тебя.
(Дарнелл гладит Мэйз. Она открывает один глаз. Виляет облезлым хвостом).
— Что случилось с собакой?
— Хотелось бы мне закончить как в диснеевском мультике, сказать, что она стала моим партнером, спасла целый приют детей из огня или еще что-нибудь в том же духе. Эти гады ударили беднягу камнем по голове, чтобы вырубить. Жидкость попала в слуховой проход. Собака перестала слышать одним ухом и наполовину оглохла на второе. Но нюх не пропал, из нее получился отличный крысолов, когда я пристроил собаку в добрые руки. Она добывала столько живности, что ее новая семья всю зиму не страдала от голода. Наверное, это и есть конец, как в диснеевском мультике, с рагу из Микки. (Тихо смеется). Хотите, скажу ужасную вещь? Я раньше ненавидел собак.
— Правда?
— Презирал их. Грязные, вонючие, слюнявые тюки с глистами, которые трахают вашу ногу и писают на ковер. Боже, как я их ненавидел. Я был из тех парней, которые приходят к вам в гости и отказываются погладить собаку. На работе я потешался над людьми, на чьих столах замечал фотографию домашнего питомца. Знаете того парня, который грозился вызвать службу отлова бездомных животных, когда ваша дворняжка лаяла ночью?
(Показывает на себя).
Я жил в квартале от зоомагазина. Проезжал мимо него каждый день по дороге на работу и поражался, как эти сентиментальные замкнутые неудачники могут столько денег выкидывать на гавкающих хомяков-переростков. Во время Паники мертвецы собрались вокруг того магазина. Не знаю, куда делся владелец. Он закрыл ворота, но животных оставил внутри. Я слышал их из окна своей спальни. Весь день, всю ночь. Всего лишь щенки, понимаете, пара недель отроду. Перепуганные малыши, зовущие на помощь маму, хоть кого-нибудь.
Я слышал, как они умирали, один за одним, когда кончалась вода в мисках. Мертвецы не смогли пробраться внутрь. Они все так же толпились у ворот, когда я убегал… убегал, не оглядываясь. Что я мог сделать? Безоружный, не обученный драться. Я не мог о них позаботиться. Я едва мог позаботиться о себе самом. Что я мог сделать?.. Хоть что-то.
(Мэйз вздыхает во сне. Дарнелл осторожно ее гладит).
Я мог бы сделать хоть что-то.
