Дополнение 2: Джессика Хоппер 2 страница

– Ну не по этой же причине, – парирует Курт в раздражении.

– Не по этой, – соглашается Кортни. – Но это моя группа осталась без двух человек. Отсюда можно сделать любые выводы и сказать, что это ты разрушаешь мою жизнь. Где же теория, что это ты у нас в семье главный? Никто почему‑то так не считает. Тебя не приносят в жертву все эти мачисты.

– Я бы лучше оказался в твоей шкуре, чем допустил бы, что меня считают каким‑то придурком, – жалуется Курт, – марионеткой на веревочке, которой манипулируют двадцать четыре часа в сутки. Ты теряла участников группы вовсе не из‑за брака со мной, и вообще я тут ни при чем …

– Да я этого и не говорю …

– От меня ушло больше барабанщиков, чем от тебя, – указывает Курт.

Кортни замолкает, а затем начинает разговаривать на другую тему.

– Всем не угодишь, – заявляет она. – Меня не беспокоит критика. Мне наплевать, если обо мне появляется плохая статья. Наплевать, если говорят, что я агрессивная сука, потому что я и есть агрессивная сука. Или пишут, что я ведьма, или Пол Лестер [редактор «Мелоди мейкер»] утверждает, что я уродина, а вот Дебби Гибсон [звезда американских чартов мелкого пошиба] ‑ красавица. я думаю, что это просто охренительно смешно. Это просто безумная ложь. Понимаете?

Кортни опять начинает сердиться.

– Это моя жизнь, – отчеканивает она. – Социальный работник приходит ко мне в больницу и пытается отобрать у меня мою девочку. Сотни тысяч долларов ушло на юристов … И та, далее. Знаю, звучит жутко …

Она умолкает, переводя дух.

– В «Вэнити фэйр» мне приписали кучу всего, я якобы сказала что‑то такое о Мадонне, а ведь ничего подобного не было, ‑ продолжает она. – Всё перевернули с ног на голову.

Я не принимала героин во время беременности. Даже если u так, да хоть бы я еще вдобавок каждую ночь нюхала кокаин, а днем закидывалась кислотой, это мое личное дело, вашу же мать! Если я аморальна, то это я аморальна. И не ваше собачье дело, аморальна я или нет.

Она снова останавливается, чтобы разобраться в потоке слов. – Фотограф из «Вэнити фэйр» заснял, как я курю. Это был мой день рождения. Я выкурила где‑то четыре сигареты за шесть часов. На одной из фотографий я с сигаретой. И потом в журналах эту фотосессию посчитали настолько важной, что этот засранец потребовал от меня за нее пятьдесят тысяч долларов. Это шантаж, чистейший и обыкновеннейший шантаж. И если я не выкуплю фотографии, у меня заберут ее [Фрэнсuс Бин].

В некоторых американских штатах этих фотографий хватило бы для доказательств того, что Кортни «не подходит для роли матери», после чего государство имело бы право забрать ребенка на свое попечение.

– На меня завели дело, основанное только на «Вэнити фэйр» ‑ и ни на чем больше. Никаких других доказательств, что я не могу быть хорошей матерью, черт возьми! – продолжает она. – Да, я курила во время беременности. Да пошли вы! Все курят во время беременности – и всем насрать! Просто я вышла замуж за Курта, а он такой молодой, клевый и милый.

И я уверена, что о ребенке никто не беспокоится, – добавляет она. – И если вы хотите меня спросить про мои проблемы с наркотиками, спросите у моей крупной, толстой умненькой десятифунтовой дочурки, она ответит на любые ваши вопросы.

– Однако я бы хотел вернуться к проблеме «Курт сожалеет о своем успехе», – говорит Курт, прерывая женин поток инвектив. ‑ Сколько вопросов в каждой статье посвящено моему отношению к успеху? Многие так этим поглощены, что мне больше и о чем и говорить‑то не дают. Одно и то же в каждом интервью по десять раз в разных вариациях.

– Смешной ты мальчуган! – передразнивает Кортни его мучителей. – Ты так не приспособлен к успеху! Ангелочек наш! Золушка!

– Отлично, просто отлично, – саркастически говорит он.Меня все это реально затрахало.

– Почему бы нам не поменяться? – говорит Кортни, и интервью возвращается в исходную точку. – Я буду скромной и молчаливой, а ты ‑ громким и несносным.

я: Ты так станешь Акселем Роузом.

– Нет, я тогда стану его сучкой, – поправляет она меня. ‑ Трахни меня, Курт, трахни меня, Джулиан, трахни меня, техник Джулиана по барабанам, дайте мне почувствовать свою значимость! Это смешно. А еще всего за пятьдесят тысяч надо купить фотографию глубоко беременной женщины с венком в волосах и сигаретой в зубах, символ плодородия с сигаретой. Как будто я сделала ее специально, словно бы для провокации!

Она опять в ярости.

– После статьи в «Вэнити фэйр» кто‑то позвонил моему менеджеру и спросил: «Что Кортни себе думает – что она крутая штучка из семидесятых?» – как будто я специально раздувала эти табачно‑наркотические сенсации!

Спросите Курта, – продолжает она. – Я не хотела говорить с «Вэнити фэйр», потому что знала, что разговор будет крутиться вокруг Мадонны и нашего с Куртам брака. Они ведь не интересуются рокерами – у меня разошлось всего шестьдесят тысяч альбомов, что им от меня может быть нужно? Но я все равно согласилась, потому что мне надоело, как бабы из шоу‑бизнеса сплетничают про меня и рассказывают всякие гадости.

Я думала, что если я появлюсь в «Вэнити фэйр», то они наконец заткнут свои поганые рты и оставят меня в покое, – восклицает она. – Но это была ошибка, не следовало мне этого делать. Мне бы надо было лучше знать мейнстримовую прессу и то, как там работают.

А вся эта конкуренция с Кэт [Бьелланд] – просто провокация … Я обиделась на что‑то на Кэт, и меня спровоцировали на вынесение сора из избы.

Согласно «Вэнити фэйр», Кэт и Кортни ввязались в жаркий спор о том, кто первой стал носить наряд шлюшки‑куколки, которым обе прославились. Кэт якобы сказала: «Прошлой ночью мне снилось, что я eе убила. Я была невероятно счастлива».

– А потом они заставили Кэт говорить гадости обо мне, пересказав ей мои слова, – продолжает Кортни. – Если ты заметил, то Кэт в прессе никогда обо мне не говорила ничего плохого – и, разумеется, я тоже не собиралась этого делать. Да, мы больше не лучшие подруги, но мы вовсе друг друга не ненавидим. Смешно просто: как можно выбирать между нами? Мы просто разные. Мы по‑разному пишем.

Но в этом и состоит дух соперничества, – добавляет она.Вот почему он так прижился в фокскоре и «Riot Grrrl». Это как если в пространстве есть место только для одного из вас.

Пленка кончается. Кортни решает, что сказала уже достаточно. Курт кивает в знак согласия. Пора еще раз пересмотреть новый клип «Nirvana» и решить, куда пойти вечером. Ирландская рок‑группа «Therapy» выступает в «Whiskey‑A‑Go‑Go».

Кортни решает составить мне компанию – в первый раз после родов она собирается выйти в люди в Лос‑Анджелесе.

Курт предпочитает остаться дома и заняться ребенком.

 

 

Глава 24

Зародыши и морские коньки

 

– Курт – вампир, – утверждает Дженнифер Финч.

я: Он – кто?

– Я думаю, что Курт был отличным мелодистом, – поясняет бывшая басистка «L7», – но ему явно не хватало настоящего жизненного опыта, способности именно что рассказать историю и связать ее с тем, над чем он думал. А Кортни тут мастерица. Она просто пишет песни и стихи к ним. С какого‑то момента их союз был выгоден им обоим. Думаю, что многие считают, будто с Куртом она выросла как личность или как исполнительница. Я бы с этим поспорила. А ты как думаешь?

– Интересно, – комментирует фотограф из Сиэтла Чарлз Питерсон, – потому что, хотя у Курта много страсти, для большинства в его текстах нет смысла. Помню, как советовал Джонатану из «Sub Pор» опубликовать тексты к «Bleach», потому что все равно никто не поймет, что там Курт имеет в виду. А он ответил: «Нет. Ведь эти тексты полная чушь, так что как бы не вышло хуже».

я: У меня есть сборник песен «Nirvana» для фортепиано, и там …

– «I'm а mosquito / My libido» («Я комар / Мое либидо»), ‑ смеется Дженнифер. – Я понимаю, о чем ты.

– Кортни прирожденная рассказчица, ‑ соглашается Чарлз. ‑ Она переносит тебя в свой мир и создает целую галерею образов, в которой какие‑то можно расшифровать, а какие‑то нет. Как, например, «The lamp is blue» («Лампа голубая»).

Он останавливается:

– Думаешь, дело здесь в том, что Курт и в личной жизни не мог выразить свои мысли?

– Порой Курт бывал очень общителен, – отвечает Дженнифер, – а иногда не мог ни с кем контактировать даже по самым неотложным поводам. В нем было очень много хаоса, неопределенных эмоций. А Кортни всегда относилась к делу так: «Хочу, чтобы так случилось. Это нужно для моего спокойствия».

я: Как бы ты описала Кортни? Представь себе, что я никогда ее не встречал.

– Одним предложением тут не справишься, – говорит она. ‑ Но я по‑прежнему думаю, что ей не стоило встречаться с Куртом.

15 декабря на «DGC» вышел «Incestiсidе» – сборник записей с Би‑би‑си, демоверсий и не выходивших еще песен. Лейбл надеялся выпустить новый альбом, но Курт даже и не начинал писать тексты к последним песням. К тому же «Nirvana» хотела разобраться, кто из их слушателей являются «настоящими фанатами», и проверить их лояльность, выпустив материал, который не так легко доступен для восприятия, как «Nеvеrmind». Фанаты не подкачали. Несмотря на почти полное отсутствие рекламы, за два месяца разошлось 500 тысяч экземпляров, а всего в мире – 3,2 миллиона. Но, как и можно было ожидать, качество песен оказалось очень разным.

В оригинальном пресс‑релизе об «Aero Zeppelin»[327]Курт писал: «Мы просто решили ввести в случайном порядке несколько тяжелых риффов и дать песне ловкое название в честь наших любимых мастурбационных групп 70‑х». Песня действительно имеет тяжелое звучание, несколько устаревшее – возврат к тем временам, когда Курт и Крист находились под влиянием своих современников, особенно из «Soundgarden». То же можно сказать и о «Mexican Seafood» и «Hairspray Queen», обе они родились из демоверсий Дэйла[328], но в данном случае главная точка соприкосновения – это «Scratch Acid».

– У меня от них рези в желудке начались, потому что не было шанса их перевести, – рассказывает Джек Эндино об этих песнях – Они буквально взяли пленку с первого дня сессии, когда мы записали за час десять песен, и сделали из нее «Incesticide». Мне не дали возможности ничего почистить.

Гораздо лучше те треки, что взяты с британских синглов, – например, «Sliver»[329]и «Dive»: первый исходит яростью, второй представляет собой одну из самых прекрасных песен, которые «Nirvana» когда‑либо записала, – наивная образность, сохранившаяся с Олимпии, рокочущая партия баса. «Stain» – безжалостный образчик смятения и отчуждения, достойный ранней лирики «Ramones». Следующие песни можно было бы без особого вреда выкинуть: «Turnaround» мало отличается от оригинала «Devo», также я всегда предпочитал исходную версию «The Vaselines» песен «Molly's Lips» и «Son Of А Gun» нирвановским трибьютам, записанным сразу после выхода самих песен. Ускоренная, почти рекламная «(New Wave) Polly», взятая с сессий с Марком Гудьиром, бледнеет по сравнению с версией на «Nevermind». Это был студийный эксперимент, который при свете дня, должно быть, не стали бы повторять. «Beeswax» и «Downer» хороши, но зачем они здесь опять? «Big Long Now» не попала на «Bleach» – и понятно почему. Это унылая жвачка под «Melvins».

Очень вероятно, что лучшая песня здесь – это последняя, «Aneurysm», также с сессии с Марком Гудьиром, – страстное, маниакальное начало сменяется тяжелыми барабанами, и Курт выплакивает свои чувства к Тоби Вэйл. Не обязательно разбирать слова, чтобы понять страсть. Голос Курта воспринимается на фундаментальном, внутреннем уровне.

На обложке красовался шедевр Курта: тревожная картина со скелетом и искаженной фигурой какого‑то создания, ‑похожего на ребенка, с закрытым маской лицом – при этом более крупный призрак сжимает пару красных маков. Тон картины мрачный, намекающий на предательство – семейное (вспомните «шуточное» заглавие альбома) и общее. Драгоценная искра чувства в море холода и отстраненности.

На задней стороне обложки, кстати, изображена желтая резиновая утка крупным планом.

В буклете к диску Курт вспоминает, как когда‑то отправился в музыкальный магазин «Раф‑трейд» в Западном Лондоне в поисках первого альбома «Raincoats». В продаже его не оказалось, но продавщица знала бывшую скрипачку «The Raincoats» Ану да Силваи рассказала Курту, что Ана работает неподалеку в антикварном магазине. Она объяснила, куда идти, и он отправился на поиски.

«И вот через некоторое время, – писал он, – я дошел до этого волшебного магазина, в котором оказалось еще кое‑что из того, что я жадно искал многие годы, – старые, раздолбанные, похожие на марионеток деревянные резные куклы. Я только мечтал о том, что найду магазин с таким ассортиментом. Мою кредитку не принимали; впрочем, куклы все равно были слишком дорогие. Но там была Ана, и я вежливо представился, покраснев как рак, и объяснил причину вторжения. Помню, как ее босс чуть не прожег меня взглядом насквозь. Она сказала: "Ну, может, у меня несколько дисков и валяется, так что, если я что‑то найду, то пришлю тебе" (очень вежливо, очень по‑английски). Я ушел, чувствуя себя дураком, как будто я вторгся в ее личное пространство и опозорил всю свою группу».

Спустя несколько недель Курту пришла по почте виниловая пластинка альбома «The Raincoats» с отксерокопированными текстами, фотографиями и подписями. «Я был очень рад, – писал он, – куда больше, чем когда играл каждый вечер перед тысячами слушателей, – когда меня воспринимали как бога и рок‑идола, когда передо мной пресмыкалась разная шушера от шоу‑бизнеса, когда за предыдущий год я заработал миллион долларов».

1 января 1993 года Курт в пижаме участвовал в фотосессии в гостинице «Фор сизонс» в Сиэтле для обложки «Адвоката».

– Получилось интересно, – вспоминает Чарлз Питерсон. ‑ Никакого лишнего народа, у меня даже помощника не было. Никакой работы над прической и никакого грима. Дело было в гостинице, в которой они жили в центре города – в Пайк‑Плейс‑маркет.

Курт был весьма откровенен в этой статье – ему явно льстило то, что гей‑журнал взял у него интервью[330]: он свободно говорил о жене, о группе, о наркотиках, о ненависти к Линн Хиршберг и бизнесу.

Журналист Кит Оллмэн сказал ему: «Кортни выставляют в прессе как Нэнси Рейган вашего союза».

«Это просто глупо, – ответил Курт. – Господи, да я никогда не говорю: "Штаны в этом доме ношу я". Мы взаимно влияем друг на друга. Абсолютно поровну. Кортни настаивает на том, чтобы у нас был счет, по которому если она берет у меня деньги, то должна отдать их обратно [это была не совсем так]. Она сейчас должна мне всего шесть тысяч. Мы миллионеры, а она ходит в "Джет Рэг" [лосанджелесский магазин винтажной одежды] и покупает там одежду – платья за пять долларов. Да ради бога, я ей с удовольствием куплю платьев за пять долларов».

Курт рассказал, что в прошлом году они с Кортни потратили миллион долларов: 80 тысяч на личные нужды, 380 тысяч на налоги, 300 тысяч на дом в Карнейшн, а остальное на врачей и юристов. «Это с учетом проката машин, еды и всего такого, – добавил он. ‑ Это совсем немного; точно меньше, чем тратит за год Аксель Роуз».

Крист в начале 1993 года посетил свою историческую родину – Боснию и Герцеговину, тогда бывшую центром жестокой гражданской войны: бывшее государство Югославия распалось на несколько разных частей после крушения Советского Союза. Крист встретился с участницами женского движения «Тресневка» ‑ добровольческой организации, оказывающей поддержку беженкам, и узнал об ужасных страданиях, которые пережили многие женщины – боснийки, мусульманки, хорватки, изнасилованные мародерствующими сербскими молодчиками. Вернувшись, он начал организовывать благотворительный концерт, который и состоялся в апреле 1993 года в Сан‑Франциско. Также басист написал статью в музыкальной прессе США об этих проблемах.

В Сиэтле имя «Nirvana» по‑прежнему имело огромный успех. «Гэп» и «Некст» открыли в своих магазинах одежды «гранжевые» секции, «Лос‑Анджелес таймс» запустила забавную акцию под названием «Гранж‑Э‑Гоу‑Гоу», напыщенный «Вог» посвятил десятистраничную врезку «одежде в стиле гранж». В центре всех статей были истощенные, анорексического вида модели с детскими личиками, вроде Кейт Мосс, задрапированные в пятисотдолларовые шелковые фланелевые рубашки и тщательно порванные джинсы, часто с сигаретой, а издатели помпезно рассуждали о том, как устают современные молодые люди от «высокой» моды и как они хотят вернуться к чему‑то более органичному, более «уличному»...

Да, и «наслоение», конечно же, присутствовало – стиль, изобретенный из нужды обедневшими двадцатилетними, которым нужно было как‑то укрыться от холода. То, что этот стиль появился не в Сиэтле – а самые наглядные его проповедники, «Nirvana», были вовсе из другого города, – большинство авторов и дельцов моды оставили без внимания.

Вышли фильмы «В стиле гранж» – несколько действительно отличных (лаконичные, с нарочито грязным звуком «Клерки», автобиографичное кино Ричарда Линклейтера «Халявщики», несколько фиговых («Одиночки», «Неспящие в Сиэтле»). Телеканалы перебазировались в Сиэтл и начали делать ситкомы, действие которых проходило в городе, – наиболее заметными стали вечнозеленый «Привет» и «Фрейзер»[331]. Продолжалась и лихорадка лейбло ‑ вподписывали любые группы из Сиэтла, всех с длинными нечесаными волосами и в мятой фланели, всех, кто хоть как‑то использовал «Nirvana» и «Pixies» с их громкой, но мягкой динамикой и умел кричать в микрофон особым, «душевным» тоном, всех, кто был как‑то связан с «Sub Pop» … «Stone Temple Plagiarists», «Alice In Chains», «Spin Doctors», «Helmet», «Crackerbash», «The Posies» … с тысячей посредственных групп.

И конечно, множество групп и исполнителей поддерживалось самой «Nirvana» – «Pavement», «Sebadoh», «Melvins», Дэниел Джонстон, «Mudhoney», «L7», «Babes In Toyland», «Hole», Тэд и т. д. Некоторые отстояли свою независимость. Некоторых целиком поглотила индустрия. Они неосмотрительно сбились в кучу И стали восприниматься как одно целое – и проморгали тот момент, когда гранж был объявлен вышедшим из моды.

Если извне это казалось безумием, то изнутри выглядело еще хуже. В середине января «Nirvana» отыграла на двух концертах «Голливудский рою› в Бразилии вместе с «L7», «Red Hot Chili Peppers» и «Alice In Chains».

– У «L7» был гитарный техник по имени Иэн, – вспоминает Эрни Бейли, – и мы с ним подружились. Курт все спрашивал меня о нем, а я никак не мог понять почему. Потом только я узнал, что это был Иэн Маккей [солист «Fugazi», «Minor Threat», основатель «Dischord records»)!

Первый концерт прошел на огромном стадионе «Morumbi» в Сан‑Паулу 16 января. Оценки вместимости этой арены варьируются с 80 до 110 тысяч. В любом случае, это была самая большая площадка, на которой когда‑либо выступала «Nirvana, – и в таком месте, где о них мало кто даже слышал, хотя это и пятый крупнейший город мира. До концерта несколько участников группы и рабочие сцены вышли побродить по кварталам лачуг, окружавшим стадион.

– Сан‑Паулу немного похож на Пасифик‑Рим, – поясняет Эрни. – Он просто безбрежен. Граница между бедными и богатыми очень тонкая. Дома там из фанеры и гофрированной жести.

Неудивительно, что на сцене группа испытывала некоторый упадок сил. Изначально музыканты решили отыграть «секретный сет», где бы они менялись инструментами и исполняли легкую, но странно притягательную, слезливую композицию Терри Джекса 1974 года – «Seasons In The Sun», ту песню, которую Крист назвал Дэну Триси как одну из самых любимых Куртом (только послушайте текст: там просто пугающие предсказания), – после чего сыграли бы попурри из других навязших в зубах поп‑хитов: «Kids In America» Ким Уайлд, отрывок из «We Will Rock You» группы «Queen» и напоследок – ужасающий сингл «Duran Duran», «Rio», с Куртом на барабанах и Дэйвом на вокале.

– Этот концерт обречен был стать худшим в истории группы, ‑ рассказывает Эрни. – Секретный сет был реакцией на прилизанное телевидение, с которым приходилось мириться, где все шоу были похожи на «Донни и Мэри». Они начали этот сет, и девяносто тысяч человек притихли. Было похоже на пьяную вечеринку в подвале. Никак не рок‑концерт на стадионе.

Через сорок минут Крист метнул свой бас в Курта и ушел, но группа по контракту должна была отыграть 90 минут, и Алекс Маклеод и Эрни отправились на поиски блудного басиста.

– Крист вернулся на сцену, схватил с пола брошенный бас и не стал его настраивать или менять. Я взял дыню и катнул ее на сцену, как шар для боулинга, – смеется техник. – Курт берет ее и начинает колотить ей по струнам, играя на своем «Jaguar» дыней, и при каждом движении сок и семена брызгают во все стороны.

На следующий день Курт разработал для «Fender» новую гитару – наполовину «Jaguar», наполовину «Mustang».

– Думаю, он в прямом смысле отрезал половину фотографии «мустанга», а половину «ягуара» и склеил их вместе, и так и выпустили новую гитару, только почистили немного, – вспоминает Эрни. – Когда они только сделали ее, казалось, что это разовая ручная деревянная поделка.

‑ На том концерте они разбили аппаратуру у всех на глазах, ‑ продолжает гитарный техник. – У нас оказалось множество разломанных колонок. Но где, интересно, взять новые британские колонки? Пришлось срочно выписать их из Лос‑Анджелеса, что влетело нам в копеечку. Помню, что я был этим просто удручен. Крист притянул меня к себе и сказал: «Да не беспокойся ты. Мы можем себе это позволить. Расслабься, и пойдем лучше с нами на пляж».

Напряжение на сцене отразилось и на отношениях вне ее: настроение у Курта и Кортни менялось с бешеной быстротой. После особенно серьезной стычки с женой Курт пригрозил выпрыгнуть из окна отеля‑небоскреба. И вот два менеджера турне, Джефф Мейсон и Алекс Маклеод, бродили по Сан‑Паулу в поисках другой гостиницы для Курта – уже без всяких балконов.

– У меня остались забавные воспоминания о той гостинице, ‑ говорит Эрни. – Балконы нависали друг над другом, так что, выглянув вниз, можно было увидеть все двадцать этажей. Меня разбудили в три часа ночи: кто‑то играл на трубе прямо у моей двери. Оказалось, что это Фли [басист «Red Hot Chili Peppers»] в нелепой шляпе играет с балкона для зевак. Я глянул вниз и увидел, что охранник гостиницы пытается посчитать, на каком это мы этаже. Я предупредил Фли, и он юркнул в комнату. Охранники его так и не вычислили.

На следующий день «Nirvana» и остальные вылетели в Рио‑де‑Жанейро.

– Мы все летели одним самолетом: «Chili Peppers», «L7», «Nirvana», Иэн Маккей, может, даже и «Alice In Chains», – вспоминает Эрни. – Когда мы зашли на посадку, самолет внезапно подбросило, и мы зависли в воздухе, а потом все же зашли на посадку. Пилот стукнул нас о землю просто чертовски сильно. Наконец все колеса оказались на земле. Убийственно. Фли сидел рядом со мной и после приземления был в шоке. Когда мы выходили, он так дал ногой по двери, что проделал там дыру.

В Рио группа неделю жила в «Интерконтиненталь‑отеле», у Атлантического океана.

– Мы спустились на несколько миль к пляжу, и там была убогая палатка с домашним ликером, – замечает вездесущий гитарный техник. – Мощная штука оказалась.

На следующий день все пошли летать на дельтапланах.

– Первым полетел Курт, – продолжает Эрни. – Ты летаешь над деревьями и шоссе, потом над гостиницей, над крышами городских зданий, потом над океаном, возвращаешься и приземляешься на песок. Дэйв сказал, что это лучшие ощущения в его жизни. Курт говорил то же самое – он‑де никогда ничего подобного не испытывал.

23 января «Nirvana» выступила перед 70 тысячами слушателей на стадионе «Apotoese» в Рио. Фли играл на трубе в «Teen Spirit», весьма убедительно поддерживая гитарное соло, и группа сыграла импровизационную 17‑минутную версию новой песни, праздника печали «Scentless Apprentice»[332]– все это к растущему недоумению толпы. На бис Курт вышел в одном из платьев Кортни ‑ черном, с низким вырезом, кружевном. Эрни утверждал, что в чашечки лифчика вокалист засунул лимоны. Дэйв надел бюстгальтер Дженнифер Финч. По мнению некоторых, этот концерт был еще хуже, чем в Сан‑Паулу.

– Они не порвали ни одной струны, – комментирует гитарный техник таким тоном, как будто его нагло обманули. – Я ожидал, что всё сломают, потому что уже на следующий день мы уезжали, а уж дома было бы полно времени на ремонт. Не то чтобы они играли ужасно. Они просто выступили плохо. Ах нет, беру свои слова обратно. Курт разбил свою синюю «Courtney Теlecaster» в конце выступления, Кортни выбежала, чтобы остановить его, но тут Дженнифер Финч помогла ему добить гитару, обрушив на нее стойку маршалловских усилителей. Кажется, была даже драка.

На видео группа выглядела усталой.

– Возможно, дело в том, что все слишком долго гуляли накануне, – предполагает Эрни. – Промоутер пригласил нас в клуб, где для нас оцепили своего рода ложу, с едой, напитками и личным барменом. Нас слишком опекали, да к тому же и музыка была не из тех, что нам нравится, и мы спросили, нельзя ли пойти куда‑то еще. Они усадили нас в фургон и помчали по городу в другое место. Но когда мы прибыли туда, там оказалось то же самое. Похоже, они могли организовывать такое всю ночь. Так что мы решили, что можем поразвлечься и сами: выступала альтернативная рок‑группа, Крист и Кортни поднялись и сыграли с ними. Курта не было.

На обратном пути мы проехали мимо района, в котором стоит, знаете, такая мини‑версия памятника Вашингтону. Кто‑то закричал «погоди», мы выпрыгнули узнать, что такое, и на траве началась борцовская схватка. Кажется, это были мы с Кортни. Не уверен. Кто‑то бросил стакан, попал в памятник, и все мы начали истерически ржать.

В считанные секунды нас окружила и скрутила бразильская полиция. Это нас сразу отрезвило – мы понятия не имели, что с нами сделают. Уже не казалось, что мы в Сиэтле. Наш водитель запихал нас обратно в фургон и наорал на полицейских через окно, так что мы ни слова не поняли, а перебранка все продолжалась. Мы молчали как рыбы. Наконец мы снова поехали, и было видно, что водитель сильно нервничает. Он обернулся и сказал: «Больше никогда так не делайте. Ваше счастье, что завтра концерт. Если бы вас арестовали прямо сейчас, пришлось бы лишиться дохода. Но если бы концерт уже закончился, вас так легко не отпустили бы». Было страшновато.

С 19 по 22 января, находясь в Бразилии, группа с помощью Крэйга Монтгомери записала несколько песен на студии «Ariola», принадлежащей «BMG».

– Мы пошли на самую крутую студию Рио, которой владело бразильское отделение этого лейбла, – вспоминает Крэйг. – Одна комната была очень современная и образцовая, но вторую, казалось, не трогали с 1976 года. Там был отличный пулы «Neve», классная машина для записи «Studer», все эти прикольные винтажные микрофоны «Neumann». Я знал о записи немногим больше, чем в 1991 году, но ситуация опять же была такой, что группа хотела просто записать пришедшие им в голову идеи, чтобы их можно было дать послушать Стиву Альбини.

Среди других песен была рваная, страшная «I Hate Myself And I Want То Die» с продолжительным шумовым введением и очень уместным пресыщенным, бесчувственным вокалом Курта. Она появилась на компиляции «The Beavis And Butthead Experience», где два мультяшных пожирателя чипсов, музыкальные критики с MTV, собрали любимые рок‑группы[333], что было несколько бессмысленно. Гораздо лучше оказалась запись «Milk It» – столь же безысходная, но с хорошей, сочной гитарой, с использованием лауд‑софт‑динамика, а текст навеян в основном проблемами Курта с желудком. «У меня есть личный вирус, ее молоко – мое дерьмо, мое дерьмовое молоко», – поет с мудрой горечью Курт. Также блестящей получилась «MV» [«Moist Vagina»], будущая сторона «В», песня, упивающаяся собственной печалью, с неповторимым плачем Курта.

Столь же перспективной и озорной выглядела «Gallons Of Rubbing Alcohol Flow Through The Strip» – еще один импровизационный номер, который был более чем кивком в стоPolly рефлексивной лирики «Melvins»: Курт изрыгал здесь, казалось, случайные выдержки из дневника – «Even though we haven't had sex for а week» («Хотя у нас и не было секса уже неделю») … «She is tied up in chains» («Она закована в цепи») … «I haven't had а date forever» («У меня никогда не было и не будет свидания»). Настроение игривое, инструменты играют в кошки‑мышки, почти заставляя друг друга заходиться в ярости. Курт сатанински смеется за несколько минут до конца, перед тем как спросить: «Еще одно соло?» Группа отвечала утвердительно.

– Им хотелось поглумиться, – поясняет Крэйг. – Они сделали песню, которую Курт только что сочинил, потом кавер на «Seasons In The Sun» и полную версию «Heart‑Shaped Box» с вокалом. В остальных случаях вокал был только направляющим. К тому времени участники группы уже тяготились общением друг с другом вне сцены, но настроение в студии было неплохим.

Что доказывается клипом на «Seasons In The Sun›, появившимся на DVD «With The Lights Out». Хотя группа не очень серьезно относилась к этой песне – что очевидно по выражению лица Криста, когда он ведет гитарную партию, – она все еще вызывала определенные чувства благодаря переливам голоса Курта и напряженной партии барабанов. Судя по всему, песня Курту действительно нравилась.