Можно сказать, что многие социологические взгляды ученого отражены в его книге «Этапы развития социологической мысли». Основную задачу этой книги автор видит не только в сопоставлении взглядов крупнейших социальных мыслителей, начиная от Аристотеля и кончая М. Вебером, но и, прежде всего, в ответах на фундаментальные вопросы социологического знания: с какой даты начинается социология, какие авторы достойны считаться родоначальниками или основателями социологии, какое определение социологии принять?
Глава 16. Социологическая концепция Раймона Арона
С целью упрощения исследовательского поиска Р. Арон при
нимает определение социологии, которое сам хоть и признает не
строгим, но не считает и произвольным. Согласно его определе
нию, «социология есть исследование, претендующее на научный
подход к социальному как таковому либо на элементарном уровне
межличностных отношений, либо на макроуровне больших сово
купностей, классов, наций, цивилизаций, или, используя ходячее
выражение, глобальных обществ»[1, 24]. По его мнению, «это оп
ределение одинаково позволяет понять, почему непросто напи
сать историю социологии и определить, где начинается и где за
канчивается социология» [1, 24]. i
В своей книге, демонстрируя самые несхожие противоречивые
воззрения, автор подчеркивает как сложность общественной жизни, так и наличие различных ее концептуальных толкований. Работа выстраивается не вокруг проблем, а вокруг имен. Р. Арон
исходит из факта индивидуальности каждого социального мысли
теля. Социологическое творчество, как и философское, уникально,
персонифицировано. Ученый считает, что в социологии нет истин
на все века. Она предлагает определенные мыслительные схемы,
которые могут показаться изжитыми, неверными. Но в ином социальном контексте эти версии возникают вновь и опять обретают
актуальность. Стало быть, лучше говорить об этапах, нежели об
истории социологической мысли. Правильнее также сопоставлять
точки зрения, а не одобрять их или критиковать.
Французский ученый обратился к анализу идейного наследия крупнейших социологов последних веков. Обосновывая свой выбор, он считал, что нет смысла спорить, портреты это социологов или философов. По его мнению, «речь идет о социальной философии относительно нового типа, о способе социологического мышления, отличающемся научностью и определенным видением социального, о способе мышления, получившем распространение в последнюю треть XX века. Холю социологикус приходит на смену хомо экономикус. Университеты всего мира, независимо от общественного строя и континента, увеличивают число кафедр социологии; от конгресса к конгрессу, кажется, растет число публикаций по социологии. Социологи широко используют эмпирические методы, практикуют зондажи, используют свойственную им систему понятий; они изучают общество под определенным углом зрения, пользуясь особой оптикой. Этот способ мышления взращен традицией, истоки которой обнажает предлагаемая галерея портретов» [1, 26].
Французский исследователь полагает, что начать историю социологии можно было бы с Ш. Монтескье. «Я начал с Монтескье, которому раньше посвятил годовой курс лекций, потому что автора «О духе законов» можно считать одновременно политическим философом и социологом. В стиле классических философов он
3. Отношение к предшественникам
продолжает анализировать и сопоставлять политические режимы; в то же время он стремится постигнуть все особенности социального целого и выявить множественные связи между переменными величинами» [1, 26]. По мнению ученого, «соразмерно тому, насколько замысел выявления социального как такового определяет социологическую мысль, скорее Ш. Монтескье, чем Аристотель, достоин быть представленным в этой книге в качестве основателя социологии. Но если бы научный замысел считался более существенным, чем видение социального, то Аристотель, вероятно, имел бы права, одинаковые с Монтескье или Контом» [1, 25].
К сожалению, в этой работе Р. Арон мало внимания уделяет философско-антропологическим взглядам О. Конта. Так, Р. Арон пишет: «...поскольку Конт уже давно получил признание, изложение его учения преследует другую цель. В главе намечена тенденция толкования его творчества как исходящего из оригинальной интуиции. Таким образом, может быть, это привело меня к тому, чтобы придать социологической философии Конта большей системности, чем у него есть, но об этом мы еще поговорим» [1, 29]. Отметив, что для О. Конта важно, чтобы любое общество имело свой порядок, Р. Арон переходит к рассмотрению других аспектов позитивной социологии.
Касаясь социологической концепции К. Маркса в целом, Р. Арон в своих очерках по социологии пытается ответить на вопросы, которые уже были поставлены в связи с учениями Ш. Монтескье и О. Конта. Как толковал К. Маркс свою эпоху? Каково видение его истории? Какую связь он устанавливает между социологией, философией истории и политикой? По мнению Р. Арона, К. Маркс не был ни философом техники, ни философом отчуждения — он представлял собою социолога и экономиста капиталистического строя. Его учение — это анализ буржуазного строя.
Р. Арону удается выявить концептуальные противоречия внутри марксизма. Такая работа мысли полезна для наших обществоведов прежде всего потому, что на протяжении многих десятилетий в отечественной литературе само предположение, что у основоположника научного коммунизма не всегда сходились концы с концами, расценивалось как кощунственное. Так, в гегелевском понимании дух самоотчуждается в своих творениях, он создает интеллектуальные и социальные конструкции и проецируется вне самого себя. В марксизме же, включая его первоначальный вариант (молодой К. Маркс), процесс отчуждения, вместо того, чтобы быть философски или метафизически неизбежным, становится отражением социологического процесса, в ходе которого люди или общества создают коллективные организации, где они утрачивают самих себя. По мнению Р. Арона, философские вопросы — всеобщность индивида, целостный человек, отчуждение — воодушевляют и направляют целостный анализ, содержащийся в зрелых
Глава 16. Социологическая концепция Раймона Арона
произведениях К. Маркса. Р. Арон подчеркивает, что марксистская концепция современного общества отвечает социоисторическим условиям, для которых характерны острые социальные конфликты, иерархическое социальное устройство, разделение общества на социальные группы, различающиеся статусом, классовой принадлежностью, обладанием властью. Однако марксистская схема, по его мнению, не имеет универсального значения. При этом он предупреждает, что «полемичность изложения марксистского учения направлена не столько против Маркса, сколько против интерпретаций, ставших модными 10 лет тому назад, в контексте которых «Капитал» подчинили «Экономическо-философским рукописям» 1844 года. И неверно судили о разрыве между работами молодого Маркса (до 1845 г.) и периода его зрелости. В то же время я хотел бы подчеркнуть идеи Маркса, имеющие исторически важное значение, которые сохранили и использовали марксисты II и III Интернационалов. В связи с этим я поступился углубленным анализом различий между той, критикой, которую вел Маркс с 1841 по 1844 г., и критикой политической экономии, содержащейся в его великих книгах» [1, 29].
Переходя к рассмотрению социологической концепции А. Токвиля, Р. Арон отмечает, что он «остановил свое внимание на Токвиле, потому что социологи, в частности французские, чаще всего его игнорируют» [1, 27]. Этот исследователь, в отличие от О. Конта и К. Маркса, в качестве первичного факта, определяющего специфику современного общества, выдвигал феномен демократии. Р. Арон полагал, что «политически изолированный благодаря самой манере сдержанной оценки демократии — движения скорее непреодолимого, чем идеального, — Токвиль противодействует некоторым направляющим идеям социологической школы, зачинателем которой, по крайней мере во Франции, считается Конт, а главным представителем — Дюркгейм. Социология включает в себя тематизацию социального как такового, она не допускает сведения политических институтов, способа правления к общественному базису или их дедуцирования из структурных особенностей общественного строя» [1, 27].
Вторую половину XIX века Р. Арон характеризует как переломную эпоху, хотя в современной ретроспективе она выглядит вполне благополучной. Это время представлено тремя виднейшими социологами — Э. Дюркгеймом, В. Парето и М. Вебером. Каждый из них стремится осмыслить итоги минувшего века и заглянуть в новое столетие. Они составляли одно поколение.) «Эмиль Дюркгейм, Вильфредо Парето и Макс Вебер, люди различных национальностей, принадлежат одному историческому! периоду. Их интеллектуальное формирование проходило по-разному, но они попытались дать толчок одной и той же научной дисциплине» [1, 582].
По мнению Р. Арона, Э. Дюркгейм представил принципиально иную модель современного общества, которое часто рассматрива-
3. Отношение к предшественникам
ется как полная противоположность и антитеза модели К. Маркса. Так, для Э. Дюркгейма центральная тенденция общества — движение к социальной солидарности, основанной на новых формах структурной независимости, цементируемой нормативным единством общезначимых коллективных представлений.
Р. Арон не случайно обращает внимание на тот факт, что все названные им социологи усматривают державную тему социологии в конфронтации религии и науки. Каждый из них признавал мысль О. Конта о том, что общества могут поддерживать присущую им связность только общими верованиями. Все они констатировали, что трансцендентная вера, передаваемая по традиции, оказалась поколебленной развитием научной мысли.
По мнению Р. Арона, подходы Э. Дюркгейма и М. Вебера не отличались существенным образом от подхода О. Конта и К. Маркса. Э. Дюркгейм в качестве точки отсчета берет конфликт и господство, но проводит четкое различие между конфликтами социальных групп и классов, с одной стороны, и всеобщим фактором господства, с другой стороны. М. Вебер доводит до конца эпистемологический разрыв между анализом общества и принципами действия. Его социология, подобно домарксистской философии, учит понимать общество, а не изменять его [1, 502].
Сопоставляя социологические взгляды Э. Дюркгейма, В. Паре-то и М. Вебера, Р. Арон не скрывает своих исследовательских симпатий к последнему. «Вынужденный сдерживаться, чтобы признать заслуги Дюркгейма, бесстрастный в отношении Парето, я восхищен Максом Вебером, перед которым преклоняюсь с молодости, хотя и чувствую себя очень далеким от него в понимании многих проблем, в том числе важнейших» [1, 30]. Так, сравнивая социологические доктрины К. Маркса и М. Вебера, ученый подчеркивает, что ценностный подход к общественным процессам гораздо продуктивнее, нежели экономический детерминизм. Он весьма убедительно раскрывает лабораторию исследовательской мысли М. Вебера, который, выдвинув гипотезу о значении идеальных компонентов исторического процесса, затем скрупулезно проверяет ее, обращаясь к разнохарактерным религиозным феноменам. Так складывается общеисторическая интерпретация общественной динамики, особенно наглядно представленной генезисом капитализма, который, по мнению М. Вебера, вызван к жизни этикой аскетического протестантизма. Французский социолог пытается вслед за М. Вебером раскрыть содержание грандиозного процесса рационализации. Истоки этого феномена М. Вебер усматривает в раннеиудейских и христианских пророчествах.
Что касается собственно капитализма, то М. Вебер (согласно Р. Арону) видит важную черту западной цивилизации именно в том, что она покоится на идее религиозного отношения к профессиональному долгу. Богомольный иррационализм породил эконо-
Глава 16. Социологическая концепция Раймона Ароиа
мический и производственный рационализм в самой стойкой и совершенной социальной форме, которая когда-либо была известна истории. Хотя у М. Вебера отсутствует анализ экономической структуры общества предреформационного периода, его вывод о значении типа сознания, ценностно-практических установок в общественной динамике кажется Р. Арону довольно убедительным.
Р. Арон выявляет противоречивость воззрений М. Вебера. Немецкий социолог, разрабатывая своеобразную концепцию всемирной истории, демонстрирует парадоксальное сочетание увлеченности либеральным индивидуализмом с едва ли не ницшеанским пессимизмом по поводу будущего человеческого рода. Тем не менее, М. Вебер, по мнению ученого, — основоположник современно- • го мировоззрения, в основе которого лежат плюрализм и релятивизм, отказ от монокаузальности в интерпретации исторических феноменов [1, 13—15].
Р. Арон, оценивая вклад каждого из этих трех авторов в развитие научной социологии, отмечает, что он «разносторонен и одновременно направлен к одной цели. Все трое в одном историческом контексте осмыслили тему взаимосвязи науки и религии, стремились дать объяснение религии с социальной точки зрения, а социальных процессов — с точки зрения религии. Социальное существо — есть существо религиозное, а верующий — всегда член того или иного общества. Эта первостепенной важности мысль высвечивает их вклад в научное развитие социологии. Парето и Вебер наглядно, а Дюркгейм косвенным путем вывели концепцию социологии как науки социального действия. Социальное и религиозное существо, человек, является создателем ценностей и общественных систем, а социология стремится осмыслить структуру этих ценностей и систем, т. е. структуру социального поведения. Для Вебера социология есть понимающая наука человеческого поведения. Если это поведение и представлено слово в слово в трактате по общей социологии Парето, то сама мысль в его творчестве присутствует. Определение Дюркгейма также мало отличается от этого» [1, 594].
По его мнению, «представленная таким образом социология исключает натуралистическое объяснение социального поведения, т. е. что социальное действие можно понять и объяснить, исходя из наследственности и среды проживания. Человек ставит перед собой цели, выбирает средства для их достижения, приспосабливается к обстоятельствам, находит вдохновение в системах ценностей. Каждая из этих формулировок касается одного из аспектов понимания поведения и отсылает нас к одному из элементов структуры социального поведения» [1, 594].
Таким образом, заключает ученый: «Дюркгейм, Парето и Вебер — последние крупные социологи, которые разработали доктрины социологии истории, то есть дали глобальный синтез, со-
4. Полемика с марксизмом____________________________ 379
держащий микроанализ человеческого поведения, интерпретацию современной эпохи и картину долговременного исторического развития. Эти различные элементы исторической социологии, собранные в доктринах первого поколения социологов (1830—1870 гг.) — Конта, Маркса, Токвиля — и сохранившие более или менее единую связь в концепциях второго поколения (1890—1920 гг.), полностью распались в наши дни. Для изучения современной социологии необходимо сегодня анализировать абстрактную теорию социального поведения, находить основные концептуальные понятия, которые используют социологи, и рассматривать ход развития эмпирических исследований в различных секторах науки» [1, 594], — тем самым Р. Арон пытается обозначить перспективные направления современного социологического поиска.
Полемика с марксизмом
Как уже было отмечено выше, одна из особенностей творчества Р. Арона — острая критика философии марксизма, границы возможностей которой он отметил еще в 1935 году. После 1945 года Р. Арон критиковал господствующие в то время трактовки марксизма: догматическую, использовавшуюся скорее в политических, чем научных целях; экзистенциалистское прочтение марксизма Ж. П. Сартром и его противоречия (1972); наконец, марксизм Л. Альтюссера, не менее односторонний и далекий от творчества К. Маркса. Ряд сочинений Р. Арона, в частности «От одного святого семейства к другому», содержит остроумную критику претензий западных «неомарксистов» (Ж. П. Сартра, Г. Маркузе, Л. Альтюссера) на открытие «аутентичного Маркса» и творческого развития его учения применительно к современной эпохе. Во всем этом Р. Арон видел (при той значимости, которую имел марксизм) дополнительное доказательство исторической произвольности той или иной философской позиции и важности политических мифов. В этом смысле марксизм был, по его мнению, составной частью «опиума интеллектуалов» [5, 14—15]. Так, в 1955 году ученый издает нашумевшую книгу «Опиум для интеллигенции», основные идеи которой нашли свое отражение практически во всех последующих работах ученого. Так Р. Арон пытался противодействовать влиянию марксизма на западную общественность.
Характеризуя научные взгляды К. Маркса в целом, Р. Арон отмечал, что К. Маркс прекрасно видел специфику наших обществ. Он обнаружил — и в этом его заслуга, что из-за необычайного развития производительных сил современные общества нельзя соизмерять с обществами прошлого на основе одних и тех же критериев. В «Коммунистическом манифесте» К. Маркс пишет, что за несколько десятилетий образ жизни и средства производ-
Глава 16. Социологическая концепция Раймона Арона
ства человечества изменились сильнее, чем за предшествующие тысячелетия. К. Маркс почему-то не сделал всех возможных выводов из анализа индустриального общества. Вероятно, потому, что был и памфлетистом, и политиком, и ученым одновременно. Как памфлетист он возложил ответственность за все грехи современного общества на то, что не любил, то есть на капитализм. Он объявил капитализм виновным в том, что можно объяснить ролью современной промышленности, бедностью и начальными этапами индустриализации, а затем вообразил режим, где будет покончено со всем тем, что казалось ему омерзительным в современных ему обществах. Прибегнув к крайнему упрощенчеству, он заявил, что для ликвидации всех неприятных и ужасных черт индустриального общества необходимы национализация орудий производства и планирование.
Такой прием, полагает Р. Арон, «действен с точки зрения пропаганды, но едва ли оправдан при научном анализе. Если говорить яснее, К. Маркс переоценил значение классовых конфликтов. Считая, что капитализм не в состоянии распределить между всеми плоды технического прогресса, К. Маркс возвестил о грядущих апокалипсических потрясениях, которые, как он надеялся, должны привести сразу к устранению классовых различий и проявлений несправедливости, свойственных капитализму» [2, 295].
Оценив вклад самого К. Маркса в развитие социологического знания как весьма значительный, Р. Арон больше внимания уделяет критике догматического использования марксистского учения в современной общественной практике, которое, по его мнению, превратилось в своеобразную религию. Так, Р. Арон пишет: «К. Маркс называл религию опиумом для народа. Церковь, хочет она того или нет, укрепляет установившуюся несправедливость. Она помогает людям переносить или забывать их невзгоды, вместо того, чтобы избавлять от них. Будучи во власти религиозных идей, верующий становится безразличен к существующему общественному порядку» [8, 300].
По мнению ученого, марксистская идеология, которую.государство превратило в общепринятую религию (вместо православия) [12], может быть подвергнута критике с тех же позиций. Она также учит массы послушанию и утверждает абсолютную власть правителей. Однако, считает Р. Арон, христианство никогда не позволяло властителям произвола. Даже православная церковь оставляла за собой право осуждать недостойных правителей. Глава церкви — царь — не высказывал догм. Генеральный же секретарь коммунистической партии оставляет за собой право «переписывать», в зависимости от текущего момента, историю коммунистической партии, которая является основной составляющей сталинского догматизма. Так понятие бесклассового общества лишается своего значения, по мере того, как режим, установившийся после революции, безоговорочно скатывается к бюрократическому деспотизму. Историческая
5. Социально-политическая концепция_________________ 381
реальность постепенно заменяется языковыми коллизиями: «другой мир», «настоящее», не говоря уже о будущем, преображается только с помощью слов, которыми оно описывается.
Р. Арон отмечает, что существует мнение, что коммунистическая религия в современную эпоху имеет совсем другое значение, чем религия христианская. Христианский «опиум» оставляет людей пассивными, коммунистический «опиум» побуждает людей к мятежу. Несомненно, марксистко-ленинская идеология воздействовала на общественную формацию, не только пополняя ее революционерами. Ленин и его соратники не столько руководствовались своей доктриной, сколько политическим инстинктом, склонностью к действию и волей к власти. Марксистское учение не столько определяло само бытие, сколько способствовало зарождению бесконечной веры. Кроме того, марксистская идеология, усиленная и в то же время выхолощенная своим догматизмом, продолжает выполнять революционную роль в странах Азии и Африки. Она способствует «оформлению» масс, она спаивает интеллектуальные круги. Являясь инструментом действия, она остается действенной» [8, 301—302].
Острой критике подвергает Р. Арон «религию сталинизма», которая «мобилизует массы с целью захвата власти и ускоренной индустриализации: она благословляет дисциплину борцов, строителей, она ссылается на революцию, на будущее, которое отдаляется по мере того, как должен наступить тот момент, когда люди должны были бы получить вознаграждение за свое длительное терпение» [8, 301].
Р. Арон полагает, что тот, кто не верит в бога, не испытывает вражды к этим религиям «спасения», которые провозглашают общепринятые истины: однако судьбы людей не растворяются в судьбе общества, руководящая элита и ее богатство не олицетворяют те ценности, которые они провозглашают.
Любое суеверие, заключает ученый, «постепенно побуждает насилие и пассивность, развивает жертвенность и героизм, а в конечном счете, скептицизм, смешанный с фанатизмом, означающим войну против всех неверующих — в то время как сама вера мало-помалу освобождается от своей сути. Она мешает дружбе людей, находящихся вне политики, и это вплоть до того дня, пока деквалифицированная путем обуржуазившегося командного состава и относительного равнодушия по отношению к ней масс, она постепенно превращается в идеологию только своих творцов и не пробуждает больше ни надежд, ни отвращения» [8, 302].
