Джеймс Гротштейн и невыразимый субъект бессознательного

Джеймс Гротштейн является важной персоной для нашего обсуждения, потому что, подобно Юнгу, он очень приблизился к пониманию мифопоэтической мистерии и мудрости бессознательной психики, проявляющихся в сновидениях. Во многих своих хорошо известных, а также недавних и более фундаментальных работах он решал колоссальную задачу интерпретации мифопоэтического «присутствия» в бессознательном через призму теории объектных отношений и особенно, опираясь на представления Мелани Кляйн о ранней детской фантазии. Находясь под большим влиянием бионовского духовного акцента на «O» высшей реальности, абсолюте, бесконечности или божестве, он недавно предложил масштабный пересмотр фрейдовской теории бессознательного. Это изложено в его фундаментальном труде «Кто тот сновидец, которому снятся сны?» (Grotstein, 2000). Во многом его проект, который он реализует в этой книге, касается тех же самых проблем, которые привели Юнга к разрыву с Фрейдом сто лет назад.

Я много лет знаком с замечательными работами Джеймса Гротштейна и в своей предыдущей книге резюмировал его открытия, касающиеся примитивного Супер-Эго и его разрушительного воздействия на жизнь травмированных пациентов, подобного наложению проклятья. Выводы, к которым он приходит, во многом созвучны моей концепции системы самосохранения. В моем кратком очерке его работ, который приведен ниже, я сосредоточусь на его рассуждениях о мистической и духовной сфере переживания, основанных на его более позднем клиническом опыте и его интерпретации.

Как рассказывает Гротштейн, он учился на медицинском факультете и проходил анализ у Биона, когда ему приснилось «великое» сновидение, послужившее своего рода духовным пробуждением. В сновидении все происходило на фоне затянутой туманом пустоши шотландского высокогорья, в его любимых местах. Появился ангел и спросил: «Где Джеймс Гротштейн?» Другой ангел ответил ему: «Он с небес созерцает меру скорби на Земле» (Grotstein, 2000: 5).

После пробуждения Гротштейна переполняла красота, поэзия и таинственность, которые принесло с собой это сновидение. Он пережил свое сновидение, но хотел знать, кто его сочинил. Он страстно хотел познакомиться с творцом-писателем, который написал слова, звучавшие во сне, и осознал, что это не мог быть он сам, потому что он в это время спал! (см.: Grotstein, 2000: 5).

Большинство мистических описаний Гротштейна в книге «Кто тот сновидец…» могут быть поняты как попытки распознать таинственного автора этого сна и вообще всех сновидений, осуществляемые в рамках пересмотренного психоаналитического подхода. Он приходит к тому, что этот писатель представляет собой часть я, связанную с совершенно иным планом психической жизни (за пределами естественного), это – невыразимый субъект бессознательного. Эти слова выражают убеждение Гротштейна, что структура психики, доступная нам в сновидениях, является сакральной. Она охватывает «имеющуюся в нашей сокровенной душе человеческую и более-чем-человеческую способность осваивать бесконечность, сложность и хаос, способность придавать им смысл с различных сторон понимания в доступном человеческому восприятию диапазоне частот» (Grotstein, 2000: XXIII).

Невозможно кратко изложить теорию Джеймса Гротштейна, которая является попыткой интегрировать теории Фрейда, Кляйн, Биона, его собственный клинический опыт и опыт «мистерий», пережитый им и его пациентами в сновидениях. Все это было пропущено через его творческий и энциклопедический ум, который охватывает всю историю человечества, устанавливает всевозможные связи! В дальнейшем я остановлюсь на трех темах в его трудах, которые подтверждают идеи, изложенные мной в этой книге: (1) сновидения как царская дорога к нуминозному, или к невыразимому субъекту бессознательного, и к его мифопоэтическим «присутствиям»; (2) идея утерянной «детской» невинности в личности и ее отношение к духовному аспекту религиозной жизни человека; (3) внутренние объекты, с участием которых происходит формирование внутренних «систем» подавления, или то, что Гротштейн, вслед за Стайнером и Симингтоном, описывает как патологическую организацию личности. В этих концепциях есть и сходства, и различия с моей концепцией системы самосохранения.