Психологические свойства рас 9 страница

Это правило требует не только того, чтобы описание и история предшествовали объяснению, но чтобы и описание предшествовало истории и чтобы изучение сосуществований в социальных явлениях предшествовало изучению их последо­вательности. Взгляд назад на прошлое, метод исторический, представляет более сложный, чем наблюдение, метод описания. Он предполагает наблюдение и свободнее пользуется дедукцией. Он может быть описан как критическое изоб­ражение вещей исчезнувших, основанное на систематическом наблюдении тех признаков (signs), знаков или действий существовавших некогда вещей, которые существуют и по настоящее время. Он заключает в себе три процесса, из которых ни один не прост. Во-первых, должно иметься налицо критическое наблюдение существующих признаков или действий. Во-вторых, должно было существовать широкое наблюдение явлений, в которых подобные признаки или действия ассо­циируются с существующими вещами или с причинами, продолжающими дейст­вовать. В-третьих, должно существовать веское основание предполагать, что по­добные признаки или подобные вещи ассоциируются совершенно подобным же образом, как в прошлые времена. Историки редко подвергали анализу свои мето-Ды. Можно опасаться, что немногие из них заметили, что ретроспекция, обозрение прошлого, есть метод с определенными правилами. Даже современное критическое изучение истории вряд ли перешло за пределы рассмотрения первой ступени исследования, т.е. критического наблюдения существующих признаков или дейст-^вий прежних вещей. Мало внимания было обращено на процессы рассуждения, Которые должны дополнять собой всякого рода предварительную работу.

Не указывает ли общее господство метода в социологии на существование и в строго теоретическом делении науки порядка преемственности, соответствующего Порядку, найденному удобным для описательной и исторической частей той же нау­ки? Необходимо ли и удобно ли объяснять сосуществования в социальных явлениях раньше, чем мы сделаем попытку объяснить последовательности явлений, т.е. предпосылать описание историй. Утвердительный ответ дается, по-видимому, тра­диционным делением социологии на социальную статику и социальную динамику. Но Конт, как мы видели, употреблял эти выражения крайне произвольно. Его социальная статика мало чем отличалась от описания; его социальная динамика мало чем отличалась от истории. Не сделав систематической попытки отделить анализ социальных причин от описания и от истории производимых ими действий он, естественно, мало чего достиг в деле изучения причин. Если, следовательно здравый метод предписывает знакомство с конкретными действиями прежде, чем будет сделана попытка отвлеченного анализа причин, то мы этим ответим не на один только настоящий вопрос, а именно: должны ли мы описывать существующие деятельности и отношения в обществе раньше, чем мы определим, в каком конкретном порядке следовали друг за другом в прошлом социальные перемены; мы ответим и на вопрос, следует ли формулировать отвлеченный закон равновесия социальных сил раньше, чем мы попытаемся формулировать отвлеченные законы, согласно которым данные сочетания социальных сил данных величин должны необходимо произвести данные социальные перемены определенных размеров.

Изложения этого вопроса достаточно, чтобы показать, как нелепо употребля­лись выражения "социальная статика" и "социальная динамика" теми, кто смеши­вал социальную статику с простым описательным анализом социального порядка, а социальную динамику с простой историей прогресса. Технические физические выражения не имеют никакого значения в социологии, исключая те случаи, когда они связаны с физическим истолкованием социальной причинности.

Но даже в этом ограниченном виде рассматриваемые нами выражения употреб­ляются так, что в результате получаются совершенно ложные представления. Одно из наиболее сбивающих с истинного пути и хитросплетенных заблуждений, заключающееся в смешении социальной статики с изложением социального строе­ния, а социальной динамики с изложением социальной функции, было ярко изло­жено Уордом. Функции в своем нормальном виде находятся в равновесии; и функ­ция, покамест она не претерпевает перемен, представляет статическое явление. В действительности именно равновесие функций и поддерживает прочность строе­ния. Только тогда имеем мы нестатические явления в органическом мире или в об­ществе, когда функция видоизменена, а строение преобразовано. В биологии ана­томия и физиология - статические науки, пока они исследуют строение и функции как неизменные. Они переходят за пределы статики только тогда, когда зани­маются изучением явлений изменчивости и превращения.

Это критическое рассмотрение нашего предмета приводит нас к другим сооб­ражениям. Дальнейшее употребление слова "динамика" в том смысле его, какой уже оставлен и в физике, совершенно неизвинительно. Почему мы вполне естест­венно представляем себе функцию как динамическое явление? Потому что в дей­ствительности она — явление динамическое, хотя также и статическое, а не кинети­ческое. Мы познаем силу только с помощью движения или сопротивления движе­нию. Мы познаем законы равновесия только посредством законов движения. Сле­довательно, всякое изучение сил, как находящихся в состоянии равновесия, так и производящих движение, представляет, в конце концов, изучение движения. Следо­вательно, это все - динамика как в первом, так и во втором значении этого слова. Динамика совпадает с физикой, а не есть одно только подразделение. Она включа­ет все исследования о движении и сопротивлении. Статика есть отдел динамики, не координированный с ней. Она включает всякое изучение движений и сопротивле­ний, которые не меняются ни по силе, ни по направлению, и, следовательно, всякое изучение функции и строения рассматривается как неизменное. Другим отделом динамики представляется кинетика. Она включает всякое изучение движений, изменяющих свою силу или направление, или то и другое вместе, следовательно, вся­кое изучение видоизменений, колебаний и превращений функций и строения. От­сюда следует, что, если мы должны иметь два отдела социальной физики, то мы должны обозначать их словами, которые по своему смыслу и употреблению оправ­дывают до некоторой степени сделанный нами выбор. Мы не должны говорить "социальная динамика", когда нам следует сказать "социальная кинетика".

Но есть ли надобность в таком подразделении? Всмотримся глубже в этот воп­рос. Кинетика включает три рода задач. В одном отделе мы изучаем изменяющееся движение частицы. В другом мы изучаем изменяющееся движение твердого тела. В третьем мы изучаем изменяющиеся движения подверженной изменениям системы из n частиц или тел, подверженных действию как внутренних, так и внешних сил. Например, солнечная система представляет изменяющуюся систему, в которой взаимные притяжения солнца, планет и сателлитов представляют внутренние силы, между тем как притяжения неподвижных звезд действуют на нее как внешние силы. Очевидно, что кинетические задачи этого отдела наиболее сложны из всех, какие только могут быть представлены.

Изменяющаяся система, при которой внутренние силы остаются в прибли­зительном равновесии, между тем как внешние силы действуют так, что препят­ствуют внутреннему равновесию сделаться полным, называется движущимся равновесием. Все агрегаты вещества, находящегося в стадии развития, находятся в состоянии движущегося равновесия, как было доказано Спенсером. Наиболее сложные примеры этого доставляют нам живые организмы и общества. Физиче­ское истолкование организма или общества представляет разрешение задачи в статикокинетике изменяющейся системы.

Как только перед нами уяснятся все выводы из этой грандиозной истины, мы увидим, что наш вопрос получает близкий ответ.

Невозможность рассматривать более сложные задачи динамики раньше, чем будут изучены ее элементы, принуждает исследователя изучать многочисленные случаи неизменяющегося движения раньше, чем делать попытку объяснять случаи движения меняющегося. Статические основы всякой конкретной науки, астроно­мии или геологии, биологии или социологии, развиваются всегда раньше ее кине­тических начал, подобно тому как описание развивается раньше истории. Это вовсе не случайное явление, если статическая биология Кювье предшествовала кинетической биологии Ламарка и Дарвина.

Но, конечно, из этого вовсе не следует необходимость группировать систе­матически все статические исследования эволюционной науки, изучать их с систе­матической полнотой раньше, чем приниматься за разрешение кинетических задач, и затем группировать подобным же образом все кинетические исследования, так чтобы в конце концов теория представилась резко разграниченной на две части. Поступая так, мы бы отказались от надежды разрешить наиболее характеристич­ные задачи науки, задачи, представляющиеся не просто статическими или просто кинетическими, а статико-кинетическими. Это значило бы прекратить всякую Действительную попытку объяснить то единственное равновесие, которые мы больше всего желаем понять, потому что оно представляет собой конечный вывод из всех сил, именно то, которое получается от совокупного действия статических стремлений, с одной стороны, и кинетических стремлений - с другой. Ради удобства Или ради необходимости мы можем на любой стадии нашего исследования отделить статическое исследование от кинетического. Но такого рода отделение Представляло бы не более как средство для достижения известной цели, а цель эта состоит в синтезе статических и кинетических начал. Пока этот синтез не закончен, динамическая теория любой конкретной науки об эволюционных явле­ниях должна считаться неполной.

Это приводит, по-видимому, к следующему заключению: между тем как иссле­дования статических явлений общества должны до некоторой степени предшест­вовать изучению кинетических явлений, наблюдение должно предшествовать ретроспекции, и социологическая теория в своей конечной форме не может быть разделена на социальную статику и социальную кинетику.

Таковы правила, руководящие распределением и порядком исследования в со­циологии; теперь нам остается рассмотреть некоторые правила, руководящие раз­нообразными процессами исследования. Нам незачем дальше останавливаться на наблюдении и ретроспекции, но мы должны критически исследовать методы клас­сификации, обобщения и дедукции.

Многие упорные труды в области социологии пропадали даром вследствие неудачных классификаций, повторявших ошибки, которые делались в естествен­ной истории, прежде чем учение о происхождении с сопутствующими ему измене­ниями не исправило ошибочности первоначальных понятий о естественных груп­пах. Хотя это учение сделалось существенной частью научного мышления, почти все социологические классификации игнорируют до некоторой степени принцип развития. Укажем на два различных проявления этого заблуждения.

Многие социальные привычки общи животным и людям. Многие законы, обычаи и учреждения общи диким племенам и гражданским обществам. Должны существовать социологические категории достаточно обширные, чтобы включать каннибала и человека, обедающего в гостях. Некоторые должны быть достаточно обширны, чтобы включать мудрого человека и муравья. Но известно, что фило­логия и этнология вели в продолжении многих лет борьбу против роковой легко­сти, с какой выводили обобщения из слишком широких классификаций. Истори­ческая политическая экономия представляла протест против классификаций, сливавших в одно рабовладельческую усадьбу с рынком, ренту обычную с рентой в духе Рикардо. Историческая юриспруденция оказала большую услугу науке своим критическим разбором группировок вроде тех, которые смешивали юридическую ответственность англичанина или американца, основанную на социальной пользе, с юридической ответственностью саксов или первобытных римлян, основанной на простых ухищрениях, обусловленных желанием изменить непосредственные виды мести. Во всех подобных неподходящих группировках ошибка заключается в неумении отделить характеристические черты явления, появляющиеся только на определенной ступени развития, от тех характеристических черт, которые встре­чаются на всех ступенях развития. Например, ответственность встречается во всех обществах, и все виды ответственности могут быть сгруппированы в один класс для сравнения с одинаково общими явлениями; но более ранняя и более поздняя ответ­ственность не должны быть слиты в одно для сравнения с явлениями, которые появляются только при позднейших формах ответственности: Семья, в некотором смысле этого слова, встречается как в животных, так и в человеческих обществах. Животные и человеческие семьи, соединенные в один класс, могут быть срав­ниваемы с другими явлениями, общими животным и человеческим обществам. Но если мы станем сравнивать семейную организацию с явлениями, которые встре­чаются лишь после действия родственных отношений и которые были учреждены и санкционированы социальным разумом, то человеческие семьи должны быть классифицированы особо. Клан встречается в племенных обществах, ведущих свое происхождение по материнским именам, и продолжает существовать в видоизме­ненном виде и в общинах, которые ведут свое происхождение по отцовским име­нам. Изучая всемирные фазисы племенной организации, мы можем соединять в один класс оба типа; но при изучении некоторых специальных фазисов поздней­шего происхождения, клан, соединенный с понятием о родстве через женщин, должен быть исключен.

Вторая форма, в которой появляется характеристическая ошибка социологичес­ких классификаций, заключается в злоупотреблении биологической аналогией. Попытка, сделанная Спенсером в его "Социальном организме", произвела сильное впечатление. В настоящее время значительная часть трудов по социологической литературе написана в выражениях биологической терминологии. В собственном атласе "Описательной социологии" Спенсера самое обширное и наиболее система­тическое собрание социологического материала было распределено, сгруппирова­но под заглавиями "Строение" и "Функция" и подразделено на "Оперативный" и "Регулятивный". Пример этот оказал громадное влияние. Все классификации в обширном трактате д-ра Шэффле представляют биологический характер как по имени, так и по идее. В сочинениях, менее значительных, постоянно встречаются выражения, вроде "социальная анатомия", "социальная физиология" и "социальные органы".

Социология должна будет отбросить эту классификацию и номенклатуру, по­добно тому, как химия и физиология еще в прошлом поколении отбросили невоз­можные группировки и терминологии. Анализ носит слишком общий характер. В некоторых основных своих чертах социальная организация подобна жизненной организации, но во всех тех отношениях, которые оправдывают фразу Спенсера о "надорганическом развитии", она представляет совершенно особенный характер и не может быть отнесена в один класс с организмами. Если бы это было несправед­ливо, социология представляла бы простой отдел биологии. Каждая отдельная нау­ка должна обладать собственными классификациями и собственными наимено­ваниями для явлений, которые, как они ни походят на явления, изучаемые другими науками, представляют, однако, нечто совершенно отличное от них и служат со­держанием отдельной науки только благодаря своему различию, своим осо­бенностям.

Ошибки классификации, обусловливаемые недостаточно внимательным отно­шением к вопросу о развитии, можно избежать в социологии подобно тому, как это сделано в биологии внимательным отношением к одному отличитель­ному признаку развития, именно к дифференциации. Дифференциация представля­ет посредствующий, примирительный фазис между двумя видами естественных групп, которые Уэвелл называет "типами" и "определениями". Описание типов, составленное Уэвеллом, и описание видов, составленное Миллем, служат как бы предвестниками того всеобъемлющего взгляда на природу, который был достигнут впервые Спенсером в его представлении о всемирной эволюции путем интеграции и дифференциации. Тот класс истинный, действительный, в котором предметы или индивидуумы сгруппированы соответственно некоторым характеристическим чер­там их, обусловленным нормальной дифференциацией. Пока этот генетический критерий не будет применяться, временные или случайные отношения явлений будут всегда приниматься за постоянные и существенные отношения. Им же единственно и можно руководиться при классификации по сериям. Хроноло­гическая историческая преемственность может быть покрыта мраком, "высшее" и низшее" на лестнице жизни может быть недостоверно, пока строения и функции сравниваются без всякого упоминания о генетических, родственных отношениях, но раз степени дифференциации могут быть установлены, будет открыт и естественный порядок подчинения в сериях. Только постоянно следуя правилу, что классификация должна производиться по мере дифференциации, исследователь-социолог может надеяться отличить первичные характеристические черты от второстепенных или отличить общее от специального. Желая, например, разделить население на социальные классы или сгруппировать общества по типам, он может рассчитывать на успех только в том случае, если сосредоточит свое внимание на признаках и процессах социальной дифференциации.

Эмпирические обобщения в социологии могут быть сделаны двумя методами, а именно - сравнительным и историческим. Оба они представляют различные формы того метода, который известен в логике под именем метода сопутствующих изменений. Каждый из них представляет систематическое наблюдение сосущест­вований явлений в соединении с указанием, что явления, которые продолжают существовать вместе или изменяются вместе, - причины и следствия или следствия общей причины. Сравнительный метод представляет наблюдение тождественных сосуществований социальных явлений в двух или более местах или в двух или более народностях, например, сосуществование поклонения предкам с отцовской властью повсюду, где встречается поклонение предкам или сосуществование полигамии с низким общественным положением женщин, повсюду, где встречается полигамия. Исторический метод представляет наблюдение сосуществований в течение извест­ных периодов времени. Сравнительный и исторический методы могут сделаться точными, если они могут сделаться статистическими. Статистическое исследование представляет систематическое наблюдение сосуществований социальных явлений, допускающих цифровое подтверждение сосуществования, например, известного количества браков и известных цен на хлеб или эмиграции из Европы и проц­ветания дел в Соединенных Штатах. Так как все эти сосуществования распре­делены во времени и пространстве, то статистический метод не может считаться третьей определенной формой метода сопутствующих изменений. Это только количественная форма для сравнительного и исторического методов.

Действительность какого-либо метода эмпирического обобщения в социологии зависит от количества фактов, которые подлежат сравнению, и от возможности предварительного устранения содействующих причин.

Когда, например, Милль доказывал, что ни методом соглашения, ни методом различения, ни даже методом изменений нельзя доказать, что свобода торговли служит причиной, обусловливающей благосостояние, он представлял себе срав­нение, сделанное только между двумя странами, ни в чем не сходными друг с другом или ни в чем не различающимися друг от друга, или не изменяющимися совместно ни в чем, кроме торговой политики. Этот гипотетический случай, впрочем, не вполне типичен для сравнительных или исторических изучений. Он никоим образом не представляет собой исторических изучений. Благосостояние является следствием громадного множества причин, но среди них нет и полу­дюжины, которые были бы соразмерны с каким-либо обширным, внезапным или продолжительным увеличением материального благосостояния. Все другие могут быть сразу устранены. Затем, если бы оказалось, что во множестве случаев коли­чественные изменения в некоторых из предположенных причин сосуществуют с изменениями в благосостоянии, между тем как изменения в остальных случаях лишь редко сосуществуют с теми же изменениями в благосостоянии, то это будет сильно говорить в пользу предположения, что главная причина найдена. Степень вероятности может быть подтверждена сравнением числа найденных сосу­ществований с числом предполагаемых на основании логической вероятности.

Впрочем, эмпирические обобщения, даже те из них, которые сделаны самым тщательным статистическим методом и на основании обильных статистических данных, представляют только вероятности. Они должны быть проверены дедук­цией, и среди методов социологии, которые все еще несовершенны, существуют такие, с помощью которых дедукции из субъективных посылок сравниваются с обобщениями из подвергнутых наблюдению факторов.

В течение целого ряда лет совершенно ненаучная процедура преобладала в со­циальных науках. После того как человеческая природа была разложена на целый ряд абстракций, сделана была попытка проверять и отдельно и совместно всякого рода дедукции из нее с помощью непосредственного сравнения со статистикой и историей, как будто бы эти конкретные истины могли соответствовать дедуктив­ным в то время, когда последние не были еще соединены в сложные целые. Из множества примеров, которые мы могли бы привести, возьмем некогда весьма рас­пространенное положение, что если бы рабочий не преследовал своего интереса, его интерес тем не менее преследовал бы его, против чего президент Уолкер выс­тавил с успехом факты из промышленной жизни. Если рассматривать это пагубное положение с точки зрения простой отвлеченной истины, оно представляет как бы вполне верное научное заключение. Вполне основательно поступает тот, кто отде­ляет одно отвлеченное начало из человеческой природы от всех других отвлечен­ных начал и выводит из него логические последствия, дедукции. Ошибка наступает тогда, когда какая-либо единичная истина принимается за синтез истин; когда час­ти предоставляется та обязанность, которую должно выполнять целое. Если эконо­мист, выставляя посылку, что человек может быть рассматриваем отвлеченно как соперник своего товарища-человека в деле достижения экономических выгод, пользуется дальше и другой посылкой, что человека можно также рассматривать отвлеченно как инстинктивного соучастника своего товарища-человека в деле сохранения за данным классом известной власти и привилегии, то он выводил бы, следовательно, не только то заключение, дедукцию, что работодатели будут кон­курировать друг с другом в деле создания новых промышленностей, но и дальней­шее заключение, что они будут насколько возможно воздерживаться от конкурен­ции друг с другом в деле покупки труда и никогда не упустят случая оказать друг другу помощь в деле создания социальных и юридических условий, при которых рабочие должны продать свой труд. Сопоставивши эти две дедукции, мы получим вытекающую из них, истинно сходную с обобщениями истории и статистики.

Следовательно, дедуктивный процесс в социологии должен развиться в построи-тельный метод, который может быть назван методом психологического синтеза. Социолог должен выработать в себе привычки обращать непрестанное внимание на психические возможности, предоставляемые великим миром человеческой борьбы. Он должен быть всегда настороже, чтобы как-нибудь не упустить из виду каких-либо факторов человеческих действий, как это делает химик относительно неизвестных ему элементов. Затем, пользуясь способностью научного воображе­ния, он должен мысленно сопоставить все факторы и стараться открыть условия и законы их соединения. Только тогда, когда он это сделает, он может подвергнуть свое заключение сравнению с историческими и статистическими сведениями.

Мы пришли, наконец, к вопросу, могут ли методы социологии быть усовершен­ствованы при существующих условиях научного исследования и университетского преподавания. Для успешной разработки идей из современных наук требуется обширный ряд умственных симпатий. Каждая наука зависит до некоторой степени от многих других наук как по отношению к своим идеям, так и по отношению к своим методам. Ее деятели могут быть сорершенно несведущи относительно тех орудий мысли и тех способов рассуждения, которые употребляются их соратни­ками в других областях научного исследования. Это особенно верно относительно социологии. Но стремление специализировать современное исследование обуслов­лено столько же пределами, поставленными человеческому уму, сколько и грани­цами, проведенными между различного рода исследованиями. Быть может, именно этот субъективный факт скорее, чем какие-либо объективные признаки, все более и более обусловливает классификацию наук для целей университетского препода­вания. Предметы преподавания группируются в школы и отделы, если они требуют для своей разработки одинаковых или подобных способностей или исследуются с помощью одинаковых или подобных методов. Следовательно, если данная наука примыкает по своему содержанию к знанию одного рода, между тем как по своему методу она соединяется с знанием совершенно иного рода, то ее шансы на приобретение расположения со стороны учащихся будут весьма ничтожны. Если социология представляет интерес главным образом для изучающих экономические юридические и политические науки, и должна разрабатываться с помощь методов, с которыми эти учащиеся мало знакомы, то всякая надежда на упрочение за ней места в кругу университетских наук должна быть оставлена.

Но в этих рассуждениях нет ничего, что бы могло привести в смущение лиц изучающих социологию, или лиц, преподающих ее. Если методы социологии представляют особенные трудности для изучающих политическую экономию, или по­литику, или какую-нибудь историческую науку, то из этого следует, что методы именно этих наук, а не методы социологии заключают в себе крупный недостаток Изучающие каждую из социальных наук должны быть вполне ознакомлены со сравнительными и историческими методами в их качественной и в их статисти­ческой формах. Этого никто не станет отрицать. Единственный вопрос, который может быть поднят, касается дедуктивного процесса. Можно ли ожидать от лиц занимающихся изучением экономической, юридической и политической науки, что они вполне усвоили метод психологического синтеза?

В ответ на это можно сказать, что из целого ряда предметов, которые они дол­жны будут, быть может, изучить в будущем, нет ни одного, полное усвоение кото­рого было для них так настоятельно необходимо. Молодой человек, начинающий в наше время заниматься специально экономической наукой или наукой обществен­ного права, скоро заметит, что он должен критически проверить психологические положения, лежащие в основании этих наук, если желает идти в ногу с ними. Про­должительный спор об относительном значении дедуктивного и исторического ме­тодов приближается к совершенно неожиданному для всех исходу. Немалое разоча­рование испытали те, кто двенадцать или пятнадцать лет тому назад ожидали поч­ти безграничного расширения знания от применения исторических исследований к политическим и экономическим вопросам. В настоящее время замечается бесспор­ная реакция в пользу более свободного обращения к анализу и дедукции. Но никог­да более эти методы не могут быть применяемы так, как они применялись в преж­нее время. Основание исследования должно быть расширено; многочисленные фа­кты, неизвестные в прежнее время, должны быть теперь приняты во внимание. Знаменательно, между тем, то, что в то время, как это заключение мало-помалу овладевало вниманием ученых, новая жизнь вливалась в теоретические исследова­ния людьми, приступившими к ним с психологической стороны. Бесспорно, что именно их пересмотру психологических посылок политической экономии обязаны мы тем свежим импульсом, который ощущается во всех отделах экономического исследования. То же можно сказать в значительной степени и о сравнительной юриспруденции. Но и здесь также новый взгляд и существенное отличие от ста­рого. Так как исторические исследования доказали относительность по существу всех систем права, то исследование сосредоточивается теперь на субъективном или психологическом основании исторических систем. Нет сомнения, что учение, ко­торое должно отсюда возникнуть, будет совершенно не похоже на учение XVIII в., но как бы то ни было в настоящее время все более и более распространяется убеждение, что дальнейший прогресс наук общественного права будет зависеть в значительной степени от более тщательного изучения социальной психологии. И общественное право, и экономическая наука представляют только две науки из многих, основанных на социальной психологии. Они все построены на психоло­гических предположениях, а предположения эти могут быть либо истинными, либо ошибочными. Фантазии и символы воображаемой психологии достаточно долго управляли социальными науками. Нравится ли нам это или нет, но мы должны от­бросить свои иллюзии и научиться заменять их истинами рациональной социо­логии.

 

Глава четвертая ЗАДАЧИ СОЦИОЛОГИИ

 

Остается определить, какие исследования или задачи должно будет подвергнуть подробному рассмотрению лицо, занявшееся изучением социологии, если оно приз­нает то понятие о социологии, которое мы излагали и защищали на предыдущих страницах. Недостаточно сказать, что пределы социологии могут быть обозначены, и что определенная таким образом область может быть исследована точными методами. Социология представляет лишь номинальную науку, если в ее область не входит множество логически связанных друг с другом предметов исследования. Поэтому необходимо узнать, многочисленны ли социальные элементы и первые начала и достаточно ли они плодотворны в умственном отношении, а также являются ли вполне определенными и выполнимыми предстоящие исследова­ния их.

Краткого обозрения задач социологии в порядке их систематического располо­жения будет достаточно для доказательства, что содержание социологии неисто­щимо и реально. Социологические задачи вполне определенны и допускают беско­нечное подразделение их.