Психологические свойства рас 4 страница

- Приобретение прочно сложенной коллективной души представляет для известного народа апогей его величия. Разложение этой души всегда означает час его падения. Вмешательство чужеземных элементов составляет одно из наиболее верных средств достигнуть этого разложения.

- Психологические виды, как и анатомические, подвергаются действию времени. Они также осуждены стареть и угасать. Всегда очень медленно образуясь, они, напротив, могут быстро исчезать. Достаточно глубоко нарушить функционирова­ние их органов, чтобы заставить их испытать регрессивные изменения, результа­том которых бывает часто очень быстрое уничтожение. Народам нужны многие века, чтобы приобрести определенный психический склад, и они его иногда теряют в очень короткое время. Восходящая дорога, которая ведет их на высокую ступень Цивилизации, всегда очень длинна; покатость же, ведущая к падению, чаще всего бывает очень короткой.

- Рядом с характером нужно поставить идеи, как один из главных факторов Эволюции какой-нибудь цивилизации. Они действуют только тогда, когда после очень медленной эволюции преобразовались в чувства. Тогда они застрахованы от возражений, и требуется очень долгое время для их исчезновения. Каждая циви­лизация происходит из очень небольшого числа общепринятых основных идей.

- Среди наиболее важных руководящих идей какой-нибудь цивилизации нахо­дятся религиозные идеи. Из изменений религиозных верований непосредственно вытекало большинство исторических событий. История человечества всегда была параллельна истории его богов. Эти дети наших мечтаний имеют столь сильную власть, что даже имя их не может измениться без того, чтобы тотчас же не был потрясен мир. Рождение новых богов всегда означало зарю новой цивилизации, и их исчезновение всегда означало ее падение. Мы живем в один из тех исторических периодов, когда на время небеса остаются пустыми. В силу одного этого должен измениться мир.

 

ТАРД ГАБРИЭЛЬ (TARDE) (1843-1904) - французский социолог, представи­тель психологического направления в социологии, один из основоположников социальной психологии, автор ряда работ по философии права. Родился в Сарли, получил юридическое образование, в 1869-1894 гг. находился на юридической службе в Сарли. С 1894 г. жил в Париже, где возглавлял отдел криминальной статистики в Министерстве юстиции, преподавал новейшую философию в gbicuiux учебных заведениях. В 1900 г. был избран членом академии нравственных и политических наук.

Главные произведения: Les lois de Г imitation (1890, рус. пер. 1892), La logique sociale (1895, рус. пер. 1901), Essais el melanges sociologiques (1895), L'opposition universelle (1897), Etudes de psichologie sociale (1898), Les lois sociales (1898, рус. пер, 1900), Les transformations du pouvoir (1899), L'opinion et lafoule (1901, рус. пер. 1902), Psychologic economique, 2 vols (1902), Fragment dhistoire future (1904), а также масса статей в различных периодических изданиях.

Исходным пунктом социологической теории Тарда является трактовка социальности как подражательности, являющейся проявлением основного закона всего сущего - всемирного повторения. Общество в конечном счете есть подражание. Возможность социальной эволюции Тард связывает с отклонени­ями от строгого повторения, инновациями, т.е. актами индивидуального твор­чества, изобретениями. Подражание подхватывает то, что первоначально было лишь отклонением, и таким образом осуществляется эволюция общества. Позже Тард разработал теорию социального конфликта индивидов с разными идеями и изобретениями.

В противоположность Дюркгейму Тард поставил во главу угла изучение индивида, а не групп или организаций, и рассматривал общество как продукт взаимодействия индивидуальных созданий через передачу и усвоение ими верова­ний и желаний. Исходя из этого, он полагал, что необходимо создать науку -социальную психологию, которая должна исследовать взаимодействие индивиду­альных сознаний и стать фундаментом социологии.

Тард внес значительный вклад в изучение механизмов межличностных отношений, разрабатывал проблемы общественного мнения, психологии толпы, изучал механизмы психологического заражения и внушения; способствовал включению в арсенал социологии эмпирических методов - анализа исторических документов и статистических данных. Социологические идеи Тарда оказали влияние на Э. Росса, Ч. Эллвуда, Д. Болдуина, Ч. Кули, Д. Дьюи. Его концепции повлияли на теории "массового общества", исследования массовых коммуника­ций и распространения инноваций.

В данном издании помещен отрывок из работы "Социальные законы", основанной на лекциях, прочитанных Тардом в 1897 г. в College lihre des Sciences Sociales, в которой кратко изложены идеи трех его важнейших трудов по общей социологии: "Законы подражания", "Всемирное противопоставление" и Социальная логика". Умер в Париже.

 

Г. Тард СОЦИАЛЬНАЯ ЛОГИКА*

* Тард Г. Социальная логика. СПб., 1901.

 

Глава вторая СОЦИАЛЬНЫЙ УМ

 

Или я сильно ошибаюсь, введенный в заблуждение - и при том в заблуждение очень глубокое - призраком аналогии, или история и в самом деле понимается лучше благодаря указанной мною точке зрения. Беспорядочность ее событий тогда перестает вызывать в нас изумление, так как она только внешняя. До сих пор тщательно искали связь и закон исторических событий, причины, вызвавшие странный порядок их последовательности, в котором во что бы то ни стало хотели видеть некоторое развитие. В действительности события следуют друг за другом, но при этом они не только не походят одно на другое, но и не вызывают или, по крайней мере, не обусловливают необходимо друг друга; они сталкиваются между собой в гораздо большей степени, нежели объясняют друг друга, и каждое из них связывается истинно логической связью не с предыдущим и не с последующим, а с целым рядом или даже скорее с несколькими рядами правильных жизненных или социальных повторений, верхней точкой пересечений которых является данное со­бытие. Они накладываются одно на другое подобно последовательным состояниям сознания в индивидуальном уме. Пусть кто-нибудь попробует отмечать со всею возможной точностью и подробностью последовательный ряд тех мелких зри­тельных, слуховых, обонятельных ощущений, мелких проявлений деятельности мускулов и пр., шаги, жесты, слова и т.д., из которых составляется какой-нибудь его день, и лусть он потом попытается отыскать формулу для этого ряда, разгадать этот ребус! Ему это удастся не лучше и не хуже, как не удастся историку уста­новить законы истории, представляющей собою ряд состояний национального сознания. Что же удивительного после того, что появление ощущений и внушений, воспоминаний и привычек или появление открытий и изобретений из хранилищ Традиции и Обычая оказывается случайным и беспорядочным! Важно лишь то, что они там появляются, а затем они распределяются и организуются в каждую из перечисленных выше отдельных категорий индивидуальной и коллективной логики. Тут именно и находится искомый исторический порядок - в собраниях того, что произведено историей, в грамматиках, в кодексах, в теологиях или науч­ных системах, в способах управления, в промышленности или в искусствах, кото­рыми обладает данная цивилизация, но не в самой истории; подобным же образом душевная гармония заключается во внутреннем, поистине удивительном распреде­лении воспоминаний, а отнюдь не в самой деятельности нашего "я", собирающего их направо и налево.

Поскольку мала или слаба связь между теми научными открытиями или промы­шленными изобретениями, которые следуют непосредственно друг за другом в данное время, постольку во всякую эпоху оказываются относительно связанными между собой группы старых открытий, из которых состоит, например, геометрия или астрономия, или даже физика или биология этой эпохи, и группа тех старых изобретений, которые составляют ее военное искусство, ее архитектуру, ее музы­ку, так как время рассортировывает все те, пользовавшиеся в свое время из­вестностью и бывшие в моде нововведения, которые эта мода присоединила к священному хору их предшественников; многие вычеркиваются из списка, и окон­чательное значение тех, которые остаются, бывает далеко не пропорционально тому блеску, каким сопровождалось их введение. Те, которые взаимно подтверж­даются или помогают друг другу, с течением времени сближаются между собою, а чуждые друг другу расходятся и их истинная плодотворность, медленно проявляю­щаяся в виде знаний и сил; в форме истин или более или менее драгоценных гарантий спокойствия, устанавливает среди них известный иерархический порядок, временно неизменный, который не было никакой возможности предвидеть по раз­личным размерам их первоначального успеха.

Другими словами, логическое сознание проявляется не между различными пос­ледовательно пользовавшимися известностью нововведениями, а именно между различными продолжительными подражаниями, исходящими из каждого из этих нововведений как из фокуса. Надо заметить, что в силу непрекращающейся ло­гической разработки связь между ними становится теснее, пропорционально их возрасту. Действительно, в процессе этого социального нагромождения открытия и изобретения, постепенно распространяясь и укореняясь, проходят через фазисы, подобные тем, через которые проходят восприятия и действия в аналогичном про­цессе их закрепления в глубине индивидуальной памяти; первые, как и последние, распадаются на несколько слоев, которые, как мне кажется, сводятся к трем. На поверхности находится довольно мало однородный слой идей и привычек, приобре­тенных более или менее недавно и образующих собою то, что называется мне­ниями или вкусами народа или человека. Под ним лежит собрание убеждений и страстей, разрабатывавшихся более продолжительное время, более тесно связан­ных между собою, хотя, впрочем, они могут быть в противоречии с элементами верхнего слоя; это традиции и обычаи в обществе, ум и сердце - в индивидууме. Еще глубже находится та плотная ткань, состоящая из почти несознаваемых и бесспорных принципов и побуждений, которая носит название духа и характера, как по отношению к нации, так и по отношению к индивидууму.

Однако, если последовательный ряд состояний сознания или исторических фак­тов не развертывается в логическом порядке, то значит ли это, что и сама логика является им чуждой? Нет, ибо каждое состояние сознания, взятое в отдельности, Уже представляет собой маленькую систему, является по меньшей мере подбором таких впечатлений, которые среди всех имеющихся налицо оказываются наиболее поучительными, наиболее соответствующими тому, что в этот момент занимает мысль, и тщательным устранением всех тех впечатлений, которые не соответ­ствуют или противоречат первым,.как это ясно показал Гельмгольц относительно впечатлений зрительных. В каждое мгновение нас осаждают и нам мешают зрительные ощущения, подобные ощущениям летающих мух, и если бы мы их всегда замечали, если бы наше "я" включало их в число избранных, то они воспре­пятствовали бы суждению систематической локализации или объективирования впечатлений рутины, которые только одни и замечаются нами. Поэтому-то они и остаются незамеченными так же, как остается незамеченным шум в ушах, Который ввиду полной невозможности локализировать и объективировать его не Может войти в ту систему внешних звуков, в которой мы всегда располагаем Последние. Сколько еще других внутренних образов так же проходят перед нашим Сознанием, не оставляя в нем даже заметной для нас тени! То же самое происходит и с социальным сознанием, с знаменитостью, когда из тысячи остав­шихся неизвестными изобретений и открытий, среди которых имеются, быть мо­жет, и очень серьезные, но все-таки не имеющие успеха только потому, что они противоречат какому-нибудь установившемуся верованию или мешают удовлетво­рению какого-нибудь могущественного желания, делается знаменитым всегда только одно, наиболее способное в настоящий момент укрепить и увеличить сумму народной веры и спокойствия, - другими словами, лучше всех удовлетворяющее любопытство публики и полнее всех осуществляющее ее надежды или наиболее соответствующее ее мнениям и вкусам.

Итак, в окончательном выводе, над несколькими толстыми слоями воспомина­ний и привычек, прочно установившихся, классифицированных и расположенных в систему воспоминаний, т.е. прежних восприятий, превратившихся в понятия, и привычек, т.е. прежних целей, превратившихся в средства, - над этой грудой остат­ков суждений и хотений прошлого наше теперешнее "я" скитается туда и сюда подобно блуждающему огоньку, наше "я", т.е. непрерывное присоединение новых восприятий, новых целей, которые вскоре подвергнутся аналогичным же превращениям. Такова умственная жизнь индивида. Совершенно подобна ей жизнь и социальная. Над громадными тысячевековыми скоплениями перемешанных, комбинированных, координированных традиций и обычаев - традиций, т.е. преж­них открытий, распространившихся в массах, сделавшихся безымянными преду­беждениями, соединившихся отдельными группами, образующими языки, религии, науки, и обычаев, т.е. прежних изобретений, также сделавшихся общею принад­лежностью, ставших всем известными приемами и способами деятельности, гармо­нически сгруппированными в форме нравов, промышленности, способов управ­ления, искусств, - над всеми этими чудесными дарами, завещанными глубокой древностью, неустанно движется какая-то сверкающая, отливающая разными цветами точка, путь которой носит название истории; эта точка представляет собой успех или славу настоящего дня, так сказать, изменчивый фокус рутины социального глаза, последовательно останавливающегося на всех новых открытиях и изобретениях, - одним словом, на всех новых начинаниях, которым суждено распространиться подобным образом в массах.

Если я не ошибаюсь, то здесь представляется одна из самых полных и явст­венных аналогий, которая может с большим удобством заменить собою постоянно повторяемое, но столь искусственное и натянутое сравнение общества с организ­мами. Общество походит и, по мере того, как оно цивилизуется, стремится все более и более не походить на организм, а скорее на тот своеобразный орган, который называется мозгом; вот почему социальная наука, как и психология, является только прикладной логикой. Общество вообще представляет собой или каждый день приближается к тому, чтобы представлять только большой соби­рательный мозг, в котором отдельные маленькие индивидуальные мозги являются клеточками. Мы видим, как легко и сам собою обнаруживается с этой точки зрения социальный эквивалент нашего "я", тщательно отыскиваемый современны­ми социологами, слишком много занимающимися биологией и, может быть, слишком мало психологией. Мы видим также, что наше сопоставление позволяет приписать человеческому верованию свойственное ему первенствующее значение в обществах, тогда как уже вышедшее из моды сравнение Спенсера позволяет видеть здесь только комбинацию желаний и обнаруживает свою несостоятельность своим очевидным непониманием религиозной стороны народов. Мне, может быть, возразят, и я с этим соглашусь, что мозг предполагает тело, которым он питается. У всякого общества есть также в зависимости от него и к его услугам группа существ и предметов, которые оно присваивает себе и приспособляет к своим потребностям и которые, будучи раз выработанными им, становятся как бы его внутренностями и его членами. Эти предметы не составляют части самого общест­ва или, пожалуй, они имеют в весьма малой степени такой характер в среде рабо­владельческих народов и наций, где раб вместе с коровой и с собакой способствует пропитанию и защите свободного человека. В таких обществах каста рабов, а иногда и каста плебеев, может быть названа с некоторой справедливостью желуд­ком патрициев. Но там, где рабство исчезло, теория общества-организма потеря­ла последнюю тень правдоподобности. Если там и есть какой-нибудь организм или нечто похожее на него, то это совсем не общество - это все то целое, которое слагается из общества, с одной стороны, и, с другой - его обработанной теории с проходящими по ней дорогами и каналами, с ее подчиненной человеку флорой и фауной, с ее домашними животными и растениями, с ее подчиненными человеку физическими силами, которые питают, одевают, излечивают, перевозят и перено­сят, служат всюду и везде населению городов и полей без всякой, строго говоря, взаимности услуг, хотя и получают взамен скупые и корыстные заботы. Эти подчиненные человеку земля и природа играют по отношению к культивирующей их нации точно такую же роль, какую играют органы тела относительно мозга существа высшего порядка, которое живет для того, чтобы мыслить, а не мыслить для того, чтобы жить, и которое расходует или употребляет свою физическую силу исключительно в интересах своей силы интеллектуальной. Сравнивали телеграф­ную сеть с нервной, а сеть железных дорог с кровеносной системами! Но нервы, нервные нити, кровеносные сосуды составляют часть организма, а разве железные телеграфные проволоки и рельсы и цепи вагонов составляют часть общества? Пусть нам покажут народы, у которых вместо наших металлических проводников электрические цепи из одного города в другой составляются из людей, держащихся за руки и стоящих по направлению этой линии, где вместо наших поездов с пассажирами и товарами люди тянутся из города в город длинными, непрерыв­ными, переплетающимися между собой процессиями!

Если бы общества представляли собой организмы, то социальный процесс сопровождался бы не только возрастанием дифференциации, но и возрастанием неравенства; демократическая тенденция к равенству во всяком обществе, достиг­шем известного уровня цивилизации, стала бы необъяснимой и могла бы истол­ковываться только как симптом социального упадка. Между тем очевидно, что это постепенное уравнивание и прогрессивное уподобление различных классов друг другу в языке, костюме, нравах, образовании, воспитании укрепляет истинную со­циальную связь между людьми одной и той же страны, тогда как там, где в виде исключения расстояние и различие между классами увеличивается, регрессирует и цивилизация. Но с точки зрения нашей аналогии это становится понятным. В самом деле, хотя мозг и стоит выше всех других органов, он отличается от них относительной однородностью своего состава и тем, что несмотря на его изви­лины, несмотря на более или менее точное размещение его различных функций в каждой доле, все его бесчисленные элементы сходны между собой, как это Доказывается быстротой и легкостью постоянного обмена сообщений между ними ^и их способность, по-видимому, взаимно замещать друг друга. Отметим также исключительное положение мозга в теле. Все остальные органы употребляют все усилия на то, чтобы питать его. У животных, умерших от голода, общее исхудание Достигает крайних пределов, но "весь мозг, говорит Рише, заметно не умень­шается". Таково же и человечество среди порабощенной природы.

Только общества животных, пчел и муравьев, например, до некоторой степени более всего заслуживают названия социальных организмов, так как только там отдельный индивидуум, движимый инстинктом, побуждающим его жертвовать со­бою на пользу всего общества, играет роль простого органа или простой клеточки и иерархическая субординация различных функций является там полной. Тело там так же построено из индивидов, как и голова. В некоторой степени сходны с ним древние общины, где господствует рабство. Но по мере того, как общества цивили­зуются, они по-видимому дезорганизуются и их следует сравнивать не с организ­мом и даже не с отдельным органом, а с некоторого рода высшим психологическим механизмом; в самом деле, в них все более развивается эгоизм и изменчивая связь всего целого все менее и менее поддерживается духом самопожертвования, особенно самопожертвования бессознательного, и все более и более (но никогда не исключительно) зависит от равновесия или солидарности между симпатизи­рующими друг другу эгоизмами, подобно тому, как цельность солнечной системы поддерживается равновесием и солидарностью молекулярных притяжений.

Во время войны современные нации в виде исключения также приобретают довольно ясно выраженный характер организма. Солдат дает себя убить за свой полк, полк жертвует собою для армии, армия жертвует собой для спасения страны, т.е. для торжества политической мысли, задуманной тем человеком или той группой людей, которые в настоящий момент воплощают в себе государство. Тогда строго применяется к делу закон возмездия, предполагающий тождественными между собой солдат одной и той же армии, граждан одной и той же нации и счи­тающей всех ответственными за каждого из них. Попробуйте тогда заняться рас­смотрением эквивалентности и взаимности пожертвований, сделанных солдатами или гражданами! Ни эта эквивалентность, ни эта взаимность здесь не причем; они являются только словами, сущность же заключается тут в органической, т.е. целесообразной, солидарности. Но почему эта солидарность органическая? Потому что в проявлении военной деятельности умственная и телесная стороны армии соединены между собой той связью однородности, которая характеризует живые, одушевленные существа. Орудия и силы, употребляемые главнокомандующими или министром, являются, по крайней мере большей частью, такими же людьми, как и он сам, подобно тому, как в древности ббльшая часть услуг, требуемых господином, доставлялась ему человеческой силой его рабов. Это будет низшее со­циальное состояние, от которого избавляются, постепенно заменяя энергию чело­веческих мускулов силами не человеческого происхождения, - животными, расти­тельными, физическими, механическими. Правда, с прогрессом военного искусства работа, выполнявшаяся раньше руками солдат, по-видимому все больше и больше выполняется также машинами - пушками или ружьями. Но, в конце концов, сегодня, как и вчера, личная храбрость, дисциплина, военные достоинства остаются единственно действительными силами, без которых ничего не может сделать никакая энергия взрывчатых веществ; сегодня, как и вчера, тело и кровь солдат является основным веществом, первичными материалами, употребляющимися для военного производства или, лучше сказать, для военного разрушения. Таким образом, милитаризм приобретает поражающий нас характер органической солидарности именно потому, что он является регрессом. Прогресс же происходит по направлению к возрастающей "дезорганизации", являющейся основным усло­вием наступления высшей гармонии.

 

ПАРЕТО ВИЛЬФРЕДО (PARETO) (родился 15 июля 1848 г. в Париже) - итальянский экономист и социолог. Сущность его методологии состоит в критике априорных метафизических суждений и понятий в социологии, в сведении ее к эмпирически обоснованному знанию об обществе, базирующемуся на описании фактов и формулированию законов, выражающих функциональные зависимости между фактами. Он постулировал математическое выражение этих зависи­мостей. Исходным пунктом социологической теории Парето является концеп­ция нелогического действия, согласно которой человеческое поведение имеет иррациональный и алогичный характер, что отчетливо проявляется в ходе истории. Любые теории и идеологии являются оправданием действия и имеют целью придать последнему внешне логичный характер, скрыв его истинные мотивы. Парето использует свой термин "дериваты", что есть расчеты и объяснения, которые люди делают постфактум для доказательства естествен­ности, логичности, справедливости и разумности своих поступков. Он назвал идеологические системы, обладающие ложным содержанием, "деривациями", т.е. производными от чувств (названных им "остатками"), коренящихся в иррацио­нальных пластах человеческой психики. Они являются внутренними биологичес­кими импульсами, определяющими социальное поведение человека. Используя шесть главных классов "остатков", подразделенных на множество подгрупп, Парето пытался объяснить многочисленные варианты человеческого поведения. Исходя из основополагающей роли сфер человеческой психики, он выводил из них теории идеологии, социальной стратификации и смены правящих элит. Парето, хотя и противопоставлял "деривации" истине, подчеркивал их социальное значе­ние, ценность для общества в целом и для отдельных действующих личностей. Он рассматривал общество как систему, находящуюся в состоянии динамичес­кого равновесия, придавал детерминирующее значение "остаткам", лежащим в основе как "дериваций", так и деления общества на элиту и неэлиту. Социальная гетерогенность обосновывалась биологически наличием у индивидов определен­ных биопсихологических качеств. Деление на способную к управлению элиту и неэлиту он считал существенной чертой всех человеческих обществ, а "кругово­рот" элит, т.е. их стабилизацию и деградацию, - движущей силой общест­венного развития, лежащей в основе исторических событий. Процесс циркуляции элит отражает глубинные основные общественные процессы и прежде всего социально-экономические. Политические же изменения отражают неспособность правящих группировок разрешить социально-экономические проблемы. Основополагающими работами Парето являются: "Курс политической экономии" (1896-1897), "Учебник политической экономии" (1906), Трактат по общей социологии" (1916), "Трансформация демократии" (1921). Умер Парето 20 августа 1923 г. в Селиньи, Швейцария. На русском языке его работы не издавались.

 

В. Парето ТРАНСФОРМАЦИЯ ДЕМОКРАТИИ*

* Pareto W. The transformation of Democracy. L., 1984. На русском языке публикуется впервые. Перевод Е. Халий.

 

Глава перкая ОБОБЩЕНИЯ

"Трансформация демократии" - не самое лучшее название. Но мы будем его использовать, ибо лучшего нет.

Для начала термину "демократия" недостает определенного значения, как и многим другим терминам, заимствованным из вульгарного языка. Зумнер Майн искал обходные пути решения проблем определения и заменил его на "народное правление", опубликовав книгу под таким названием. Но этот термин объясняет не больше, чем первый. И мы не должны питать надежду, что найдем терминологию, точнее и строже выражающую условие, столь преходящее и ничего не опреде­ляющее.

Перерождение из одного состояния в другое осуществляется не вдруг. Скорее здесь происходит продолжительное видоизменение, похожее на процесс эволюци­онного развития живых существ. Мы хотим изучать один аспект этого перерож­дения.

Используя экспериментальный подход, следует не только вскрыть ряд перемен, но и распознать их взаимосвязь. В противном случае мы бы подверглись риску вставить в объективное исследование субъективные моменты, отражающие наши настроения.

В связи с этим возникают две трудности.

Первая связана с тем, что общественные процессы занимают длительное время, пока дойдут до конца. Моя предыдущая попытка провести это исследование опи­сывается в "Трактате по общей социологии". Поэтому я буду иногда ссылаться на эту книгу. И чтобы спасти читателя от необходимости детально знакомиться с той работой, я предваряю данное исследование некоторыми представляющимися уме­стными положениями. Вторая трудность обусловлена тем, что очень немногие исторические документы доступны для изучения. Предыдущая работа, заострявшая внимание на трансформациях "народного правления", от которого происходит современная европейская демократия, была монументальной. Даже этот ограни­ченный аспект был обширной темой для рассмотрения во всех доступных ипос­тасях. Поэтому нужно быть кратким и излагать только выводы. В связи с этим я вынужден буду ограничиться немногими примерами.

Много хороших книг ждут читателя, который захочет изучить эту тему подроб­нее. Конечно, я не собираюсь соперничать с ними. Но с другой стороны, если я буду их неправильно цитировать, то скорее из-за нехватки места, а не для того, чтобы утаить мое чувство признательности. Это объясняется тем, что я стремился обойтись без рассмотрения истории учений по данному поводу. Но я не буду связан благоговейной мыслью, что я в долгу перед мастером. Если я провожу разделение между теориями мастера и фактами, то это потому, что с фактами должны оперировать все ученые, придерживающиеся экспериментального метода.

Давайте вспомним некоторые общие принципы, которые выводились из "Трак­тата по общей социологии". Мы должны изучать сущность явлений. Прежде всего надо оценить, как события рассматривались людьми, распознать образы мышле­ния, вызванные этими событиями.

Чувства и интересы постояннее всего, и потому они - самые важные состав­ляющие сущности явлений. Чувства и интересы, которые к ним относятся, описаны _в "Трактате по общей социологии". Материальные интересы и политическая эко­номия также обсуждаются в той работе.

Выражения чувств и интересов могут быть различны, как различаются их ло­гические последствия. Эти выражения и последствия обычно служат предметом изучения для историков. Среди современных отраслей истории те, которые зани­маются происхождением государственных и общественных структур, очень высоко ценятся.

Люди смотрят на факты сквозь собственные предубеждения. И если циви­лизованные люди уже не верят в то, что солнце каждый вечер садится в море, они питают другие верования, столь же невероятные. Больше того, для них естествен­но высказывать домыслы о том, почему и как что-то происходит. Логическая экспериментальная наука позволяет нам отвечать на вопросы в определенных рамках. Но люди презирают случайности и отказываются принимать такие рамки. С тех пор как люди редко стали изучать общества экспериментальным путем, настоящую науку заменяет псевдонаука в поисках абсолютных ответов, которых страстно желают люди. Толкование фактов определяется чувствами, желаниями, предрассудками и интересами, которые очень часто незаметно для человека мотивируют его действия. Именно так появляются продукты мысли, которые названы "дериватами" в "Трактате по общей социологии". Ни один из этих факто­ров не отражен в логически экспериментальной науке.