Психологические свойства рас 10 страница

Порядок их распределения был указан нами, когда мы говорили в заключение, что описание истории должно предшествовать теории, что невозможно изучать с пользой общие законы и причины, прежде чем будут изучены конкретные частные виды вещей и событий; что, прежде чем обобщать, мы должны познакомиться основательно с составными элементами наших явлений, с образом их действия, с формами, какие получаются ими во время их комбинаций, с условиями, при кото­рых происходят эти комбинации.

Соблюдая затем этот научный порядок распределения, который был объяснен нами на предыдущих страницах, мы должны разделить задачи социологии на первичные и второстепенные. К первому классу принадлежат задачи социального строения и роста. Ко второму - задачи социального процесса, законы и причины. Первичные задачи распадаются в свою очередь на две группы. Одна группа сос­тоит из задач описания. Ее содержанием являются элементы и современная орга­низация общества. Вторая группа состоит из задач истории, именно из задач о происхождении общества и о его эволюции до нашего времени.

В первой, или описательной, группе первичных социологических задач мы видим все задачи о социальном населении. Они включают задачи: 1) агрегации, 2) ассо­циации и кооперации, или взаимопомощи, 3) социального характера населения и 4) классов, на которые население дифференцируется.

Социальные отношения предполагают сочетание индивидуальных элементов социального агрегата. Но сообщество не только не представляет собой простого явления, но находится в строгой зависимости от определенных условий и прини­мает самые разнообразные формы, связанные друг с другом самыми любопыт­ными и тесными способами, представляющими большое значение для социальной теории. Сообщество развивается в сношениях, главным проявлением которых яв­ляется обмен мыслей и чувств с помощью речи и главными последствиями кото-рьтх являются эволюция сознания рода и эволюция природы, в умственном и нрав­ственном отношении пригодные для социальной жизни. Развитие достигает неоди­наковой степени в различных индивидуумах, вследствие чего в населении появляет­ся несколько классов. Это, во-первых, социальный класс, положительный и построительный элемент общества, характеризуемый высоким развитием сознания рода; во-вторых, несоциальный класс, в котором сознание рода не вполне еще совершенно, но в то же время и не извращено, - класс, из которого дифференцируются все остальные социальные классы; в-третьих, псевдосоциальный класс, или бедный, в котором сознание рода выродилось; и, в-четвертых, антисоциальный, или преступный, класс, в котором сознание рода почти что исчезло.

Итак, влияния, обусловливающие агрегацию и смешение элементов населения их кооперативные деятельности, их взаимные видоизменения, вытекающие из этого характеристики и дифференциации, представляют много интересных пунктов для изучения как и сами по себе, так и по отношению к другим чертам социальной системы.

Дальше идут задачи социального сознания, или социального разума, включая сюда общие воспоминания и идеи, общие стремления и желания. Социолог не будет при исследовании их входить в подробный разбор археологии, мифологии ц сравнительной религии или в подробности права и учреждений - всего того, в чем находит свое выражение социальный разум. Но он должен понять строй, проис­хождение и деятельность самого социального разума.

В конце всего следуют задачи социального строения. При разных попытках, которые делались с целью организовать систематическую социологию, на задачи социального строения, или организации, было обращено наибольшее внимание. Много пространных сочинений занимаются исключительно этими вопросами. Впрочем, многое еще надо сделать не только с целью подробного изучения, но и с целью более обширной группировки частей. Под социальным строением многие писатели подразумевают этнографическую группировку населения в племена и нации. Другие подразумевают под этим выражением организацию государства и церкви и бесчисленные меньшие ассоциации, служащие для специальных целей. Обе точки зрения справедливы, но ни одна из них не отличается полнотой. Социальное строение включает в себя как этнографическую группировку, так и намеренную организацию. Что же составляет существенное различие между ними и не ограничивает ли или не определяет ли одно другое?

Ответ тот, что социальный разум, действуя на самопроизвольные, бессознатель­ные или случайные комбинации индивидуумов, вырабатывает две различные фор­мы союза, которые могут быть условно названы социальным составом (com­position) и социальным устройством (constitution).

Под социальным составом подразумевается такая комбинация мелких групп в большие агрегаты, когда каждая из более мелких групп настолько совершенна как социальный организм, что может в случае нужды вести в течение некоторого времени независимую жизнь. Семья, клан, племя и народ или семья, городская община, государство и нация - наименования, обнимающие собой как элементы, так и стадии в социальном составе.

Под социальным устройством, с другой стороны, подразумевается дифферен­циация социального агрегата в зависимые друг от друга классы или организации, среди которых существует разделение труда.

Социальный состав подобен составу большого организма, образуемого из живых клеточек. Социальное устройство подобно дифференциации организма в особые органы и ткани.

Агрегация, ассоциация и вытекающие отсюда изменения в характере и деятель­ности населения составляют первую стадию в синтезе социальных явлений. Эволю­ция социального разума составляет вторую стадию. Третью стадию представляет социальный состав; четвертую - социальное устройство.

Этим четырем стадиям социального синтеза соответствуют в общих чертах четыре последовательные стадии. Они представляют вторую, или историческую-группу первичных задач социологии.

Большинство форм сообщества, сношений и взаимопомощи ведут свое начало от животного общества. С помощью их животная жизнь развивается в свои раз­личные типы. Следовательно, эта стадия ассоциации может быть характеризована как зоогеническая, а изучение ее, как она выражается в животных обществах, может быть названо зоогенической социологией.

Развитие социального разума и зарождение различных преданий обозначают переход от животного к человеку. Это антропогеническая стадия ассоциации и изучение ее называется антропогенической социологией.

Социальный разум, действуя на самозарождающиеся формы союза, создает семью, клан и племя, а позже народ и нацию. Это этногеническая стадия социаль­ной эволюции, и ей соответствует этногеническая социология.

Наконец, интеграция племен и мелких наций в территориальные и националь­ные государства обусловливает возможность удивительного развития социального устройства, изумительного расширения разделения труда, пользования в обширном размере средствами страны, быстрого прироста населения и демократической эволюции социального разума. Эта, следовательно, демогеническая стадия социальной эволюции образует демогеническую социологию.

Одного обзора социального роста и строения будет, по-видимому, достаточно, чтобы убедить исследователя в действительности социальной эволюции. Но представляет ли эволюция в каком-либо смысле прогресс, а если так, то в каком именно смысле, - все это вопросы, оставшиеся до сих пор без ответа. Идея прог­ресса должна быть еще рассмотрена. Что означает слово "прогресс" в действитель­ном значении этого слова? Если оно имеет разумное значение, то существуют ли какие-либо факты и обобщения, отдельные от социологии, которые соответст­вовали бы этой идее? Если и этот вопрос получит утвердительный ответ, то соци­олог должен проникнуть в природу прогресса. Он должен сделать попытку выра­зить это понятие в более простых выражениях и, насколько это требуется, объяс­нить его.

Таковы первичные социологические задачи, которые должны быть основатель­но разработаны, прежде чем приступлено будет к разрешению более сложных и во всех отношениях более трудных вторичных задач. А между тем на вторичные задачи часто раньше всего обращали внимание, причем исследователи не имели ни малейшего понятия об их научном отношении к тому роду исследования, которое было нами только что начертано. Они более важны и заключают в себе срав­нительно значительную часть чистой теории. По этой причине на них и было обращено преимущественное внимание.

Первое место между ними занимают чрезвычайно сложные задачи о взаимо­действии социальных сил и мотивов. Если, изучая историческую эволюцию обще­ства, мы будем вынуждены утверждать реальность прогресса, мы неизбежно най­дем, что он обусловливает некоторое постоянное изменение в величине психичес­кого фактора и в его относительном значении по сравнению с физическим факто­ром во время поступательного движения общества. Следовательно, необходимо прежде всего исследовать социальный прогресс. Относительно этого выражения мы должны быть очень осторожны, понимать под ним не последовательные фазы социального роста или эволюции, представляющие первичные задачи социологии, но скорее сам процесс, из которого вытекают фазы эволюции. Задачи социального процесса преследуют изучение взаимодействия физических сил и сознательных мотивов. Они обусловливают изучение природы и форм добровольной ассоциации и ее воздействия на социальный характер и деятельность.

Очевидно, что социолог тех времен дошел до понимания закона и причины. Вопрос, возбудивший столько споров о том, существуют ли какие-либо истинные естественные или космические законы социальных явлений, не может быть дольше избегнут, но на него нельзя ответить простым аргументом о возможности или Невозможности закона в мире сознательных человеческих действий. На него надо ответить доказательством, что социальные законы существуют, и указанием на их действие. Следует формулировать закон социальных выборов, который, как я говорил, составляет один из главных предметов исследования для социолога, а также закон о социальных пережитках. Когда это будет сделано, следует обратить внимание на дальнейший вопрос о причине. Так как воля была признана одной из причин социальных перемен, то социолог должен решить, как ему следует отно­ситься к ней: как к независимой оригинально самобытной причине или как ко вторичной и производной. Он должен далее решить, находит ли он или нет в физической природе единственный самобытный источник социальной энергии.

Только тогда, когда все эти исследования будут завершены, социолог будет в состоянии приступить к разрешению того конечного вопроса, который ставили так часто в самом начале изложения социологии. Что такое общество? Представляет ли оно организм или органическое целое, или нечто большее? Представляет ли оно по существу своему физическое явление или сложенное из психических отноше­ний? Обладает ли оно функцией или целью, ясно различаемое назначение или ко­нец? В соответствующих ответах на вопросы, подобные предыдущим, заключается истинно научное понятие об обществе и также о рациональной социальной идее.

 

ТЕННИС ФЕРДИНАНД (TUNNIES)-родился 26.07.1855, город Pun, Шлезвиг-_немецкий социолог и историк философии. Один из основоположников социологии _в Германии и основателей Немецкого социологического общества и его президент,1909-1933), сооснователь и президент Гоббсовского общества. С 1909 г. -экстраординарный профессор, с 1913 г. - ординарный профессор Кильского университета. Социология Тенниса - один из первых опытов построения системы формальных, "чистых" категорий социологии, позволяющих анализиро­вать любые социальные явления в прошлом и настоящем, а также тенденции социальных изменений. Он подразделяет социологию на "общую" и "специаль­ную". Первая им подробно не рассматривается, она должна изучать все нормы сосуществования людей, общие с формами социальной жизни животных. Вторая, подразделяемая на "чистую" (теоретическую), "прикладную" и "эмпирическую" (социографию), изучает собственно социальную жизнь. Собственно социальное возникает, когда сосуществующие люди находятся в состоянии "взаимоут­верждения". В основу социальной связи Теннис кладет волю (им же впервые введен термин "волюнтаризм"). Тип воли определяет тип связи. Типология взаимоутверждающей воли подробно разработана в его главном труде "Община и общество" (1897). Он различает волю, поскольку в ней содержится мышление, и мышление, поскольку в нем содержится воля. Теннис добавляет понятия "статус социальной концепции" и "контракта" (договора). Эти оппозиции дают возможность не только построить разветвленную систему "чистых" социологических категорий, но и рассмотреть под этим углом зрения процесс и смысл исторических изменений, что стало задачей 2-й части его "специальной социологии" - прикладной социологии. Основная идея заключается в том, что социальность преимущественно "общинная" в ходе истории все более вытесня­ется социальностью "общественной". Отсюда открывался путь для анализа права, семьи, нравов, хозяйствования, деревенской и городской жизни, религии, политики, общественного мнения, государства. Со временем он усложнил схему, предложенную в названном труде, включив в ее характеристики: плотность социальной связи, количество участников, товарищеский характер в противо­положность отношениям господства и подчинения. В полном виде эта схема представлена в одной из последних работ: "Введение в социологию" (1931).

Теннис был широко известен и как социолог-эмпирик, организатор крупных статистических и социографических обследований. Умер 11.04.1936 в Киле, Гер­мания.

 

Ф. Теннис

ЭВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНОГО ВОПРОСА*

 

* Теннис Ф. Эволюция социального вопроса. СПб., 1903.

 

Глава первая

СУЩНОСТЬ И ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ ФОРМЫ СОЦИАЛЬНОГО ВОПРОСА

 

Вопрос, как осуществить мирное сожительство и мирное сотрудничество раз­личных слоев, классов и сословий одного народа, далеко отстоящих друг от друга по своим экономическим условиям, своим жизненным привычкам и своим жиз­ненным воззрениям, - вот общее содержание так называемого "социального вопроса".

В наши дни этот вопрос во всем своем подавляющем величии стоит перед глазами мыслящего человека. Развитие его представляет собой особую сторону общего развития культуры в целом. И параллельно с этим развитием социальный вопрос выступает перед нами в трех своих великих и главных формах, между которыми сохраняется глубокая и крепкая связь, которые взаимно обуславливают друг друга и взаимно оказывают друг на друга то ускоряющее, то замедляющее влияние.

В основе лежит социальная жизнь сама по себе, в ее непосредственном прояв­лении, в виде экономической жизни. Вторую главную норму представляет полити­ческая жизнь, третью - духовная жизнь.

Важнейшим элементом экономической жизни является труд, преимущественно труд как производство товаров. Он распадается на две большие области: сельское хозяйство и промышленность, причем последнюю можно определить как город­ское производство, ибо сельское хозяйство сосредоточивается преимущественно в деревнях, промышленность же развивается преимущественно в городах. В своем развитом состоянии, каким мы знаем его в настоящее время, социальный вопрос стоит, главным образом, в связи с положением труда, притом гораздо больше труда промышленного, чем труда сельскохозяйственного. Теперь, как известно, этот вопрос, прежде всего, является вопросим промышленных рабочих. Далеко позади его стоит по своему значению вопрос о рабочих сельскохозяйственных.

Но более старой, чем эти формы, является другая форма социального вопроса, форма которая, конечно, ближе связана со вторым из современных проявлений, с вопросом о сельскохозяйственных рабочих. Мы имеем в виду крестьянский вопрос.

С давних пор и во многих случаях уже с "классической древности", т.е. у греков и римлян - наблюдается борьба между крестьянским сословием и сословием феода­лов. Феодалы притесняют крестьян, как единственные и непосредственные собст­венники (domini direct!) земли, как заимодавцы, - особенно, ссужающие скот - и как законодатели; часто они обращают крестьян в рабство. Феодал нередко явля­ется не только господином и хозяином, но и собственником крестьянина, который становится тогда крепостным в силу завоевания или какого-либо другого "права", покоящегося на произволе или на могуществе господина. В Риме и Греции столк­новение и борьба, возникшая на этой почве отходит в поздние столетия скорее на задний план; зато более на передний план выдвигаются столкновения и борьба, основой которых служит положение несвободных рабочих в рудниках и городских поселениях, а также положение бедняков и нуждающихся, особенно в крупных густонаселенных городах.

Подобным же путем шло до сих пор развитие социального вопроса в новом культурном мире. В последние столетия средних веков и вплоть до XIX столетия, и паже до настоящего времени (вспомните Россию, Венгрию, Румынию), крестьянст­во, волнующееся, недовольное, склонное к возмущению и от времени до времени, то здесь, то там восстающее, раздавленное и угнетенное, - служит предметом заботы политиков и предметом спасательных попыток путем законодательства. Уже здесь рассмотрение политической жизни нельзя отделить от рассмотрения жизни социальной.

Желания, стремления и надежды лично несвободного и связанного в распоря­жении своей собственностью крестьянина направились на завоевание личной свободы и свободной собственности, достаточной для содержания его семейства. В одних случаях социальное развитие само по себе, развитие общества, оказывалось способным освободить крестьянина, причем феодалы сами и непосредственно признали для себя выгодным освобождение крестьян. В других случаях и тогда, когда первого фактора оказывалось недостаточно, акт освобождения должно было совершать государство.

Развитие общества есть развитие владеющего и через свое владение господству­ющего класса, как известной коллективной единицы, которая занимает большую территорию и из своей среды выделяет органы "государства", как носителя и выразителя ее коллективной роли.

В этом смысле слова "общество" слагается прежде всего, из старого феодаль­ного сословия, которое в рамках нового культурного мира состоит в свою очередь из двух частей. Одна - это светские феодалы, дворянство или рыцарство, которые по праву являются полными обладателями или прямыми собственниками громад­ного количества земель в стране, причем ветви этого феодального словия образу­ют княжеский род или династию. Другую, и во многих отношениях выдающуюся сравнительно с первой, часть старого феодального сословия образуют духовные феодалы, клир, церковная иерархия, которая была представлена в лице своих высоких и высших князей церкви, и которая при помощи монашеских орденов, этих "неумирающих" корпораций, создавала себе органическую силу и преемст­венность знатных родов.

Следующей сословной группой, входившей в состав общества и по существу соб­ственно и характерной для него, - ибо она все более и более сообщала обществу свой отпечаток, - было новое господствующее сословие, состоящее преимущест­венно и, прежде всего, из тех, в чьих руках были деньги, и кто в качестве ростовщиков, купцов и промышленных предпринимателей получил общее название капиталистов". Это был слой по существу своему городской, даже в особенности свойственный большим городам, все более и более возвышающийся и перерастающий прежнее сословие господ. Это была буржуазия.

Оба этих составных элемента общества, частью действовали совместно друг с Другом, частью друг против друга. Они борются за государство, т.е. за власть в государстве, за политическую власть, которую каждый из этих элементов стремится осуществлять в своих исключительных интересах, а там, где они сталкива­йся с интересами другого элемента, осуществлять за счет враждебных интересов этого последнего.

Развитие общества и государства и борьба внутри общества за политическую власть наполняют собой историю европейских наций, особенно историю последних четырех столетий.

Внизу, на нижних ступенях общества и государства, протекает жизнь собственно "народа", громадной массы, которая постоянно занята производительным трудом -сельскохозяйственным или промышленным. Отношение народа к правящему классу, который именно потому и является правящим, что он правит народом можно охватить и выразить словами: народ кормит и питает своих господ ради определенных, полезных для него (народа) и даже необходимых функций, как то-предводительство на войне, суд, управление, просвещение, отправление культа духовное руководство. Он несет и выносит их иго, потому что они, - хотя и правящие им, но вместе с тем и служащие ему органы. И он не только несет и выносит их иго. Он смотрит на них снизу вверх, он читает и почитает их, как самих богов, которых он создает по своему образу и подобию. Но в то же время он постоянно дает им чувствовать, что это отношение является обоюдоострым, что они - господа - зависят в известной мере от него - народа.

Но господа остаются господами и все более и более приходят к сознанию своей независимости и своего самовластия. Частью они чувствуют в себе такое призвание, как люди благородного происхождения, отмеченные сверхъественными дарами и милостями божества; частью - и это в особенности - они проникаются своим призванием на практике, применяя свои права властелина в интересах своей собственной выгоды, а не в интересах народа. Далее, - и это имеет существенное значение для нового буржуазного слоя - они придают фактическую жизнь деньгам, делая их орудием и основой обмана, как всеобще приемлемое покупное и платежное средство, развивают и расширяют эту власть денег, которая, само собой разумеется, и с самого начала, направляется к их пользе, а не к пользе народа, даже противоречит интересам последнего.

Старое господствующее сословие все больше и больше учится охранять свои позиции этой фактической властью денег. С этой тенденцией сходна более ранняя тенденция, - сделать свои земельные владения не зависимыми от прав народа, чтобы земля, как какая-нибудь сумма денег, осталась в полном распоряжении хозяина и давала ему возможность осуществлять свои цели - умножать свое богатство, свою силу, свои наслаждения. Разными путями стремились господст­вующие классы к тому, чтобы и людей, подобно земле, сделать в своих руках орудием, которое было бы им подвластно и покорно, сделать их простыми объек­тами своего господства, средствами для своих целей. В этом им способствовали частью традиции и первоначально вредное право владения, в силу которого были закрепощены крестьяне, частью также права на власть, имевшие общественный характер, права, которыми может пользоваться господствующий класс иногда непосредственно и в качестве органов общественного управления.

До XIX столетия во всех странах Европы, (как и в наши дни еще в некоторых) громадная масса населения состояла, во-первых из "крестьян", если причислять сюда многочисленных владельцев ничтожных клочков земли, вынужденных допол­нять свои средства существования поденным заработком, и, во-вторых, из гораздо меньшего числа "горожан", по большей части ремесленников-мастеров, подмас­терьев и учеников. Эти горожане были правильно организованы в цехи и корпо­рации, подобно тому как крестьяне объединялись в сельские общины, а иногда и в более широкие территориальные единицы, где каждый участник имеет свою долю в общественном пастбище и, часто, в лесу и в воде, обладая при этом правами пользования. Такие права пользования землевладельцы всеми силами старались отобрать или урезать, чтобы себе одним присвоить все выгоды.

Наряду с землевладельцами и над ними стоят также князья с их особенно тяжелыми для народа требованиями. По общему правилу, они тоже являются крупными землевладельцами. Как землевладельцы, они заботятся о том, чтобы сравнительно с прочими, оставить у крестьян или дать им больше свободы, часто паже стараются щадить достояние своих крестьян. Но, как князья, работающие над созиданием государства, они нередко заставляют землевладельцев увеличивать их требования по отношению к размерам услуг и повинностей. Князья относятся к землевладельцам приблизительно так же, как последние относятся к крестьянам, и дочти принуждают юнкера и бедного рыцаря беспощадно обращаться со своими крестьянами. Рост денежного обращения и рост потребности государей в деньгах производит здесь целый переворот. Превращение, обычно бывших до того натуральными, повинностей, - например, зерна, птицы и т.п. - в денежные; накла­дывание денежных повинностей, наряду с ранее существовавшими натуральными; стремление повысить оба эти рода повинностей, чтобы вынудить уплату непомер­ной дани; стечение повинностей для светских феодалов, повинностей для духовен­ства (большая и малая десятины) и повинностей для князя, который облагал и без того обремененные семьи, особенно тяжело ложившейся на них подушной по­датью, - все это нагромождение "высасывающих кровь" поборов должно было стать для крестьянина невыносимым. И эта невыносимость положения становится еще чувствительней, когда приходят новые еще более тяжелые временные бед­ствия: война или эпидемия, неспособность крестьянина сбыть за достаточно высо­кое вознаграждение излишек своих продуктов, колебание цен, вздорожание денег, неизбежно сопровождается возрастанием жадности к ним. Жадность эта с особен­ной силой овладевала всеми, кто стремился к накоплению денег. Нужда в деньгах толкала крестьянина в объятия ростовщика. Здесь он легко находил почву для объединения с городскими ремесленниками и другими мелкими городскими людь­ми, вздыхавшими под игом "жидов". И без того простой человек склонен, если не презирать, то опасаться евреев, как людей чуждых ему по национальности и религии.

Однако, если торговля, развитие обмена и денежного хозяйства делают еще бо­лее тяжелым положение "мужиков", то с другой стороны, та же торговля и то же развитие приносят крестьянам известные улучшения и облегчения. Движимая эти­ми силами, делает успехи центральная власть, а ее успехи всегда бывают гибельны для мелких местных тиранов. С падением последних вступает на сцену "государ­ство", которое, поскольку возможно, стремится осуществить личную свободу и формальное равновесие. Позади государства стоят и вслед за ним идут соперники старого господствующего сословия, представители денежного капитала, которые, по крайней мере, в первое время, склонны освободить крестьян, порабощенных феодалами, ибо подвижность людей и имуществ служит к выгоде капитала, облегчая торговые обороты. Центральная власть, представленная князьями и их финансистами", государственными людьми, или, в тех случаях, где князья являют­ся лишь местными властелинами, - воплощенная, по крайней мере, по мнению крестьян, в лице стоящего над князьями императора, эта центральная власть долж­на стремиться "разделить, чтобы управлять". И если, с одной стороны, она хочет изолировать друг от друга отдельных личностей, чтобы властвовать над всеми ими, то, с другой стороны, она берет на себя защиту слабых против сильных.

Духовный мир народа до новейшего времени наполнен преимущественно религиозными представлениями. И религия народа соткана из переживаний чувства и фантазий, которые изгоняют из религии ее сущность и всего больше подходят к женской психологии. Напротив того, церковность пытается дать удовлетворение мужскому рассудку, выдвигая свои догматы и доктрины, хотя бы и самые неве­роятные, и в силу этого требующие веры. При помощи своего духовенства, которое распространяет ее учение и, что еще важнее, кажется призванным наделять простецов сверхъестественными дарами и таинственными милостями, церковь сама становится видимой представительницей божества и выступает, как первен­ствующее и самое главное из господствующих сословий. Коль скоро не насилие и принуждение, а постоянная, неустанная проповедь убедит народ в "истинности" известного учения и "святости" известных символов, народ свяжет с этим учением свои собственные и наиболее дорогие для него мечты. И эти мечты тем яснее очерчиваются в духе братского товарищества и милостивой отеческой власти, чем больше детское чувство переходит в смутное самосознание. В этом отношении городские влияния с раннего времени действуют и на сельское население. Именно как такая вера угнетенных и несчастных людей и выросло христианство в городах Римской империи. В самом существе его заложена мечтательность. В сектах которые убежденно ждали второго пришествия Господа и исполнения тысячелет­него царства, могучим ключом текла та самая кровь таинства, какую в скором вре­мени (в виде "чаши") духовенство осмелилось присвоить себе одному. К общности души всегда направлены религиозные помыслы, и к общности имуществ -коммунизму - устремлены желания и надежды истинных христиан, т.е. тех, кото­рые хотят провести дух религии в жизнь, или по крайней мере, с верою ждут, что этот дух когда-либо войдет в жизнь. Но вера и надежда встречаются на этом пути со старой любовью общинников к "неразделенному священному достоянию", к общинному полю и лесу, с преданиями и воспоминаниями старых времен. И эти предания говорят о той эпохе, когда сама община, а еще раньше — род, при помо­щи своих выборных старейшин, охраняли право и поддерживали мир, когда люди уверенно считали своей общей и свободной собственностью всю ту территорию, на которой они селились.

Отсюда восстания крестьян носят двойственный характер, имеют два лица. Одно - обращено назад в поисках возвращения утраченного: другое - смотрит впе­ред и ждет новой свободы и нового равенства, основанных на городской культуре и на торговом обмене. Желания, обращенные к прошлому, сказываются в том уче­нии, которое гласит, что настали времена "святых" и эти святые должны разру­шить царство "Вельзевула". Те же желания выражаются и в божественных голо­сах, слышанных верующими, и в чувстве призвания, исходящего от божественного духа, который сообщает свою благодать через воду крещения, не действующую на младенцев (отсюда секта анабаптистов и "перекрещенцев"). Бедные сознают свое единство в вере, ибо богачи и расточители - очевидно безбожники, которым за­крыт вход на небо. Господа - жестоки, священники - грешники и лицемеры, а мы должны платить им оброк и десятину? Господь осудил их и их настигнет острие меча. "Милые братья! Для Англии никогда не настанет лучшее будущее, пока будут существовать господа и подвластные им. По какому праву так называемые лорды считаются лучшими людьми, чем мы? Чем они заслужили это? Почему они держат нас в рабстве? Если все мы происходили от одних и тех же прародителей, Адама и Евы, то как могут они доказывать и говорить, что они лучше нас? На каком основании берут они то, что добыто нами в поте лица, и растрачивают на свою роскошь? Им принадлежит досуг и прекрасные дома, а нам остается мука и труд, дождь и ветер на наших полях". Так уже к концу XIV столетия говорил уста­ми одного народного проповедника английский крестьянин. "Смотри, какой это сброд ростовщиков, воров и грабителей - наши князья и господа; они забирают себе в собственность все творения, рыб в воде и птиц в воздухе и посевы на земле, все должно принадлежать им. Зато они распространяют среди бедняков заповеди Божьи и говорят: так повелел Господь, ты не должен красть! Сами же они грабят и обирают бедного пахаря и ремесленника и все, что есть живого. Но тот, кто поступил неправо хоть в самом ничтожном деле, тот должен пострадать за это. Сами господа делают так, что простой человек становится их врагом. Они не хотят устранить причины восстания, так каким же образом в будущем дело может измениться к лучшему. Так я говорю вам, и пусть я буду бунтовщиком!" Такие речи произносил в 1520 г. грозный тюрингенский священник Томас Мюнцер.