Природа международных конфликтов

 

Международные конфликты отличаются от конфликтов в других сферах общественной жизни в силу присущих самой международной политике специфических особенностей. В международных отношениях нет единого центра принятия решений, обязательных для всех участников этих отношений, поэтому каждое государство стремится самостоятельно и независимо от других реализовывать собственные интересы. Исходя из этого представители так называемого реалистического направления в политической мысли, такие как древнегреческий историк Фукидид, политические мыслители эпохи Возрождения И. Макиавелли и Т. Гоббс, немецкий философ конца XVIII – начала XIX в. Г.В.Ф. Гегель, американский политолог середины XX в. Г. Моргентау, считали конфликты имманентно присущим и принципиально неустранимым атрибутом международных отношений. Они полагали, что каждое государство должно быть готовым в случае возникшей опасности вооруженного конфликта к применению силы для защиты собственных интересов, поскольку иных путей обеспечения безопасности они не видели. В той или иной степени традиции классического реализма в современных условиях продолжает одно из направлений теории международных отношений – неореализм.

Оппоненты «реалистов» придерживались иной точки зрения и на пути, и на способы разрешения конфликтов. Они предполагали возможность мирного урегулирования конфликтных ситуаций на основе моральных и правовых норм. Яркими примерами подобных подходов был проект Договора о вечном мире, предложенный И. Кантом, и план перестройки международных отношений на основе создания объединяющей все государства мира универсальной международной организации Д. Бентама. И концепция И. Канта, и концепция Д. Бентама вдохновлялись идеалами социальной и политической философии либерализма и представлениями о том, что все общественные отношения можно привести в соответствие с природой человека, несовместимой, по мнению этих мыслителей, с насилием по отношению к ближнему. Попытка реализации этих идей в практике международных отношений 1-й половины XX в. оказалась неудачной, поэтому сами эти идеи стали характеризоваться не иначе как «политический идеализм», т.е. объявлялись непригодными для выработки реального внешнеполитического курса. В настоящее время либеральную традицию в той или иной степени продолжает неолиберализм, являющийся, так же как и неореализм, одной из главных научных школ в современной теории международных отношений.

Сторонники неолиберализма считают, что перестройка международных отношений, о которой мечтали их предшественники, сегодня идет уже на практике, поскольку отдельные государства с их эгоистическими интересами не способны справиться с вызовами, которые им бросает глобализация. Сложность и многообразие проблем и конфликтов современного мира, урегулирование которых на уровне отдельных национальных государств невозможно, требуют передачи части государственных функций и полномочий иным акторам международных отношений. С одной стороны, это наднациональные институты, способные реализовать старую либеральную мечту о создании объединяющего всех универсального центра, например мирового правительства. С другой – это транснациональные компании и неправительственные организации как зародыши глобального гражданского общества, для деятельности которых границы государств должны быть открыты, а мешающие этому представления о суверенитете отброшены как устаревшие. Таким образом, как полагают многие неолибералы, сформируется мировая политика с новыми механизмами разрешения конфликтов как в межгосударственной сфере, так и в пределах все еще сохраняющихся государственных границ.

В XIX в., наряду с либеральными и «реалистическими» взглядами на природу международных отношений и международных конфликтов, утвердился марксистский подход к пониманию этих проблем. В соответствии с представлениями К. Маркса, Ф. Энгельса, а позже и В. Ленина любая политика, в том числе и международная, выражает отношениями между классами. В основе международных конфликтов лежат противоречия классовых интересов, поэтому и в сфере международных отношений также может иметь место классовая борьба, которая, с точки зрения марксизма, служит двигателем всего исторического процесса. Именно как классовую борьбу с империализмом рассматривали советские идеологи холодную войну, характерную для международных отношений 2-й половины XX в. Холодная война представляла собой глобальный конфликт, охвативший практически все сферы жизни человечества. Главными участниками этого конфликта были две противоположные общественные системы и их лидеры-сверхдержавы.

Завершение на рубеже 80-90-х гг. прошлого века холодной войны в связи с распадом социалистического лагеря и Советского Союза породило дискуссию о перспективах мировой политики в новых условиях. Первой концепцией, с которой, собственно говоря, эта дискуссия и началась, была концепция американского политолога Ф. Фукуямы. Он утверждал, что, поскольку глобальное идеологическое противостояние между либерализмом и коммунизмом завершилось победой либерализма, наступил конец истории. То есть окончательно решен вопрос о выборе пути общественного развития и человечество может объединиться на основе общих универсальных ценностей. Все проблемы и конфликты, доставшиеся от прошлого, будут разрешены. Столь оптимистический взгляд на будущее не оправдал себя, и сам автор этой концепции вынужден был недавно ее дезавуировать.

Своеобразным ответом на концепцию Ф. Фукуямы стала концепция столкновения цивилизаций С. Хантингтона. Этот американский политолог согласился со своим коллегой в том, что конфликты периода холодной войны были основаны на идеологии. Но Хантингтон не считал наступившую эпоху бесконфликтной. Напротив, на смену прежнему политическому противоборству, основанному на различиях идеологий и общественных систем, пришли конфликты цивилизационного характера. Различия между цивилизациями, но Хантингтону, имеют более древние и глубокие корни, чем различия между принципами политического и экономического устройства, поэтому конфликты, порождаемые цивилизационным фактором, будут протекать более остро, чем конфликты, имевшие иные основания. В XXI в. страны Запада могут столкнуться, по мнению С. Хантигтона, с новыми угрозами со стороны незападных цивилизаций, прежде всего исламской и буддистско-конфуцианской.

Свой взгляд на перспективы мировой политики и характер конфликтов в XXI в. высказали и сторонники неомарксизма. Самый известный из них – И. Валлерстайн – считает, что корнем всех зол остается глобальная капиталистическая «мир-система». Именно присущие ей противоречия порождают и будут порождать конфликты и в центре самой мир-системы, и на ее периферии, в «третьем мире». Конфликтогенными будут международные отношения, но еще более высокий потенциал конфликтности будет характерен для внутренних социально-экономических и социально-политических процессов, причем не только в бедных, но и в богатых странах.

Дискуссия, начатая на исходе 80-х гг. прошлого века, пока далека от завершения. Это еще раз подтверждает, что вопрос о природе международных конфликтов остается центральным вопросом теории и практики международных отношений.

Международный конфликт – один из видов политических конфликтов. Политические конфликты обусловлены несовпадением интересов, ценностей или идентификаций политических субъектов, соответственно выделяют конфликты интересов, ценностные конфликты и конфликты самоидентификаций. В соответствии с наиболее распространенным представлением международный конфликт можно определить как открытое политическое столкновение двух и более государств (или иных международных акторов) на основе несовпадения или противоречия их интересов.

Интересы государств могут сталкиваться из-за принадлежности той или иной территории, из-за прохождения линии государственной границы. Интересы могут быть экономического характера, что связано с доступом к использованию каких-либо ресурсов либо контролю над ними.

В истории международных отношений было немало «таможенных», «стальных», «текстильных» и прочих «войн». Получила известность «селедочная война» между Великобританией и Норвегией: такое название получил конфликт между этими странами по поводу разграничения экономической зоны в Северном море.

Под экономической зоной в международном морском праве понимают ту часть морской акватории, в которой прибрежное государство имеет приоритетное право контроля за рыболовством и добычей других морепродуктов. Максимальная величина экономической зоны может исчисляться расстоянием до 200 морских миль от исходной линии. Проведение линии границы экономической зоны между близко расположенными государствами может вызвать спор, как это случилось в отношениях между Великобританией и Норвегией, а также между Великобританией и Исландией. Правда, тогда вопрос о рыболовных зонах не был до конца урегулирован в морском праве.

Конфликты, вызванные экономическими противоречиями, могут развиваться и находить решение именно в экономической сфере. Однако так бывает не всегда. Столкновение экономических интересов может осложнить межгосударственные отношения и даже стать причиной использования военной силы. Например, во время вышеупомянутых «рыбных» конфликтов правительство Великобритании для охраны рыболовных траулеров отправляло корабли королевского военно-морского флота.

Политические и экономические интересы в международных конфликтах могут переплетаться. Вызвавший широкий резонанс запрет на ввоз в Россию молдавских и грузинских вин, разногласия по вопросу о цене российского газа, поставляемого в Украину и Белоруссию, также соединяли в себе экономический и политический аспект. В любом случае они отразились на политических межгосударственных отношениях стран постсоветского пространства.

С одной стороны, конфликты могут порождаться интересами обеспечения национальной безопасности государств. С другой – ссылки на безопасность могут маскировать иные мотивы, толкающие лидеров государств к конфликту. Так произошло, например, накануне американского вторжения в Ирак весной 2003 г., когда администрация США оправдывала эти действия ссылками на якобы имеющееся у режима Саддама Хуссейна оружие массового поражения.

Итак, то, что международные конфликты часто становятся конфликтами интересов, не вызывает никакого сомнения. Характерно ли для них столкновение ценностей?

Ценностный фактор присутствовал в международных конфликтах с глубокой древности. Пример тому – религиозные войны, которых было немало в истории Древнего мира и Средних веков, хотя можно говорить о том, что наряду с ценностным фактором их порождали и экономические, и политические факторы. Участники Крестовых походов не только стремились к освобождению Гроба Господня, но и надеялись обзавестись собственными угодьями в Святой земле, наконец, просто поживиться за счет предполагаемой военной добычи. Несколько столетий Российская империя вела войны с Турцией под флагом защиты православия, освобождения братьев но вере, необходимости водружения в Константинополе креста над собором Святой Софии, превращенном в Османской империи в мечеть. Однако куда важнее в этих войнах геополитические расчеты российской внешней политики, которые заключались в стремлении контролировать черноморские проливы, обеспечить более удобные и безопасные коммуникации с внешним миром.

В предшествующие эпохи, когда общественное сознание находилось под сильным влиянием религии, многие межгосударственные конфликты выглядели как ценностные. Однако ценностные, религиозные мотивы переплетались с мотивами, основанными на территориальных, политических, экономических интересах, т.е. вполне материальных интересах, а не духовных. Вопреки официальному тезису католической церкви, что в основе отношений между европейскими странами и их монархами лежат христианские принципы, многочисленные войны на территории Европы прошлых веков оставались обыденным явлением. Процессы модернизации и связанной с ними секуляризации общественной жизни распространились и на сферу международных отношений. Но на смену религиозным ценностям в международном политическом процессе в XX столетии пришли ценности идеологические.

В истории 2-й половины XX в. – немало примеров влияния идеологии на внешнюю политику государств и межгосударственные отношения. Как уже было сказано, известные политологи Ф. Фукуяма, автор концепции «конца истории», и С. Хантингтон, автор концепции «столкновения цивилизаций», считают, что в основе конфликтов в мировой политике периода холодной войны лежала идеология. Но не стоит забывать, что главными субъектами самого этого глобального конфликта, получившего название «холодная война», были две сверхдержавы – СССР и США. Эти государства различались общественным и политическим строем, их внешняя политика оправдывалась идеологическими мотивами – необходимостью поддержки революционных сил и союзников в антиимпериалистической борьбе или необходимостью противостоять «коммунистической экспансии», - тем не менее противоречия между Соединенными Штатами и Советским Союзом определялись не только идеологией. Обе сверхдержавы, обладая огромным потенциалом ракетно-ядерных вооружений, стали видеть друг в друге реальную военную угрозу. В их противостоянии присутствовали военно-стратегический и геополитический аспекты, которые сохранились и в отношениях между новой Россией и США уже после окончания холодной войны.

Не совпадали и экономические интересы СССР и США. Дело заключалось не только в том, что их экономические системы были основаны на противоположных политико-идеологических принципах, но и в том, что разным было геоэкономическое положение двух сверхдержав. Созданная в годы холодной войны инфраструктура конфронтации – военные блоки, образ врага в сознании политической элиты, запасы стратегических вооружений – сохранилась и тогда, когда идеология вроде бы ушла из российско-американских отношений. Об этом свидетельствуют проблемы, время от времени возникающие в отношениях между РФ и США.

Вместе с тем во 2-й половине XX в. влияние идеологии на мировую политику и международные конфликты было огромным, причем не только в отношениях между государствами противоположных систем и блоков, но и внутри них. Особенно остро это обнаруживалось внутри «социалистического лагеря», где идеологический фактор всегда имел первостепенное значение. Казалось, общность идеологии должна исключать саму возможность конфликта между социалистическими странами, что теоретически и предполагалось. Ведь К. Маркс и Ф. Энгельс писали о том, что «пролетарии не имеют отечества», что пролетариат как класс во всех странах имеет идентичные интересы и, следовательно, отношения между политическими партиями и организациями, представляющими его интересы, должны основываться на принципах интернациональной солидарности. «Пролетарский интернационализм» как официальный принцип взаимоотношений между коммунистическими партиями был экстраполирован и на отношения между государствами, где эти партии после Второй мировой войны пришли к власти.

Однако практика показала, что конфликты могут возникать и между странами социалистического лагеря. Первый такой конфликт произошел уже в 1948 г. между Югославией, с одной стороны, и Советским Союзом и восточноевропейскими странами «народной демократии» - с другой. Внешне этот конфликт развивался как ценностный, так как его публичное начало было связано с принятием Коминформом резолюции, в которой Коммунистическая партия Югославии была обвинена в отходе от принципов марксизма-ленинизма и в прочих «смертных грехах». После этого началась ожесточенная полемика в прессе, репрессии внутри Югославии против тех коммунистов, которые поддерживали Коминформ, и репрессии в странах Восточной Европы против тех, кто «сотрудничал с югославскими ревизионистами».

Идеологический по форме спор обернулся быстрым ухудшением межгосударственных отношений Югославии и Советского Союза. Все официальные связи и контакты были свернуты, в СССР разрабатывались планы военной операции против Югославии, по личному указанию Сталина советские спецслужбы пытались организовать покушение на югославского лидера И. Б. Тито. Самого Тито в советских газетах стали называть не иначе как «кровавым фашистским диктатором».

Но было идеологическое противостояние главной причиной столь наряженного межгосударственного конфликта? Как показывают современные исследования, причины советско-югославского конфликта коренились отнюдь не в идеологии. Накануне открытого разрыва между двумя странами югославская компартия была одной из наиболее ортодоксальных сталинистских партий Восточной Европы. Социалистические преобразования в Югославии осуществлялись в соответствии с советским образцом. Даже Конституция Югославии 1946 г. была практически полной копией советской Конституции 1936 г. Дело было не в идеологии, а в том, что интересы СССР и Югославии не совпадали по целому ряду вопросов международной политики и двусторонних отношений. Например, югославское руководство отказалось создавать у себя так называемые «смешанные общества», которые создавались в других восточноевропейских странах, предлагая поставлять необходимые Советскому Союзу сырьевые материалы, добытые в Югославии без советского участия. Югославское руководство было не удовлетворено объемом советских поставок оружия и военной техники.

Наиболее важной международной проблемой для Югославии после окончания Второй мировой войны была проблема, связанная с городом Триеста и прилегающей к нему территорией. В довоенный период он принадлежал фашистской Италии. Вокруг Триесты складывалась конфликтная ситуация, в которой Югославии противостояли западные державы – США и Великобритания. Советский Союз поддерживал позицию Югославии, но, по мнению югославского руководства, недостаточно активно. В этом проявилась несхожесть геополитического положения и внешнеполитических интересов СССР и Югославии. Если для последней вопрос о Триесте был центральным вопросом внешней политики и отношений с государствами западного блока, то для Советского Союза эта проблема была не настолько важна, и в отношениях с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции в этом вопросе можно было и уступить ради выигрыша на ином участке внешнеполитического фронта. Одновременно И. Сталин был недоволен некоторыми действиями югославской стороны, например переброской без советской санкции двух дивизий в Албанию, активностью по созданию так называемой Балканской федерации, куда должны были войти все коммунистические государства Юго-Восточной Европы. Создание Балканской федерации предусматривалось еще программой Коммунистического Интернационала и не противоречило советским планам, но излишняя самостоятельность И.Б. Тито и болгарского лидера Г Димитрова вызвала гнев Сталина. Советский руководитель вызвал «нарушителей конвенции» для вразумления в Кремль. В отличие от Г. Димитрова, И.Б. Тито на встречу не приехал, а прислал вместо себя ближайших соратников. После этой встречи югославское руководство выразило несогласие с советским планом объединения балканских стран, что и стало отправной точкой конфликта между СССР и Югославией.

Конфликт между СССР и Югославией советская сторона постаралась направить в идеологическое русло, использовав механизм Коминформа, очевидно, рассчитывая таким образом добиться смены неугодных Сталину лиц в югославском партийном и государственном руководстве. Представляется, что сами противоречия между Советским Союзом и Югославией могли бы быть улажены, если бы не были усилены идеологическим фактором. Поскольку обе стороны конфликта были представлены коммунистами, носителями одной и той же идеологии, то каждая из сторон невольно интерпретировала позицию другой стороны как «измену марксизму». Сработали законы формальной логики: «Все коммунисты имеют одинаковые интересы и цели. Если интересы и цели не одинаковые, значит, кто-то плохой коммунист или вовсе не коммунист».

К началу советско-югославского конфликта идеологических разногласий между ВКП(б) и КПЮ не существовало. Но по мере развития конфликта, который поставил Югославию в сложное политическое и экономическое положение, югославское руководство стало искать «собственный путь к coциaлизмy» и в идеологическом плане дистанцировалось от «советского образца». Впоследствии, когда межгосударственные отношения между двумя странами нормализовались, идеологические различия между КПСС, с одной стороны, и СКЮ – с другой, сохранялись вплоть до распада обоих многонациональных коммунистических государств (в разгар советско-югославского конфликта в 1952 г. Коммунистическая партия Югославии была переименована в Союз коммунистов Югославии. Тем самым югославские коммунисты хотели продемонстрировать возвращение к «истинному марксизму»).

Еще более масштабным был советско-китайский конфликт 50-80-х гг. XX в. И в этом случае противостояние между двумя социалистическими гигантами, начавшись с идеологических дискуссий и полемики в партийной печати, вылилось в резкое охлаждение межгосударственных отношений и даже вооруженные столкновения на советско-китайской границе. Хотя между китайскими и советскими коммунистами изначально не было полного идеологического тождества, поскольку КПК имела свою, «китаизированную» версию марксизма – идеи Мао Цзэдуна, различия в трактовке коммунистической доктрины старались не афишировать. И. Сталин сравнивал Мао Цзэдуна за глаза «с редиской, которая сверху красная, а внутри белая». Но после прихода китайских коммунистов к власти Сталин держался с их вождем подчеркнуто дружески и признал собственные ошибки в оценке перспектив победы КПК в гражданской войне.

И советская, и китайская стороны были объективно заинтересованы друг в друге. Для СССР победа китайской революции означала позитивный сдвиг в балансе сил на мировой арене, а китайские коммунисты без советской помощи не могли справиться с проблемами управления громадной страной, создания всех необходимых для этого условий и институтов. Первые годы существования КНР стали периодом «великой дружбы» двух коммунистических государств. Советский Союз помог коммунистическому Китаю «встать на ноги», создать регулярную армию, скопировать советскую модель политической и экономической системы. Руководство двух коммунистических партий демонстрировало полное единство взглядов по всем основным политическим и идеологическим вопросам.

По мере того как власть коммунистов в Китае укреплялась, в Советском Союзе началась десталинизация, пусть и непоследовательная, но угрожавшая властным позициям Мао Цзэдуна. Поэтому в отношениях между СССР и КНР, КПСС и КПК возникла и стала расширяться трещина. Отношения осложнились прежде всего в сфере внешней политики, международной безопасности и экономического сотрудничества. Вся история Китая, его потенциал не давал возможности этой стране согласиться с положением «младшего брата» в советско-китайском союзе. Пока без советской помощи обойтись было невозможно, китайское руководство принимало сложившееся разделение ролей. Как только острая необходимость в поддержке со стороны СССР отпала, самостоятельность политики КНР стала усиливаться. Обнаружились противоречия в подходах к индийско-китайскому пограничному конфликту, ситуации в Тайваньском проливе, отношениям с CШA.

Мао Цзэдун был недоволен отказом Н. Хрущева передать КНР ядерное оружие, как это было обещано ранее (договора о нераспространении ядерного оружия тогда еще не существовало). Политическое и военное руководство СССР выражало недовольство отказом КНР разместить на своей территории базы советских подводных лодок. В разгар китайского «большого скачка» в 1959 г. Н. Хрущев принял решение об отзыве из Китая всех советских специалистов и советников, работавших в промышленности и строительстве.

В переходе советско-китайского конфликта в открытую фазу сыгpaл роль субъективный фактор – сложные личные отношения между Мао Цзэдуном и Н. Хрущевым. В этом аспекте советско-китайский конфликт повторил сценарий советско-югославского конфликта, где также сыграла свою роль реакция И. Сталина на действия и поведение И.Б. Тито. Открытая фаза конфликта между СССР и КНР приняла форму идеологической полемики. Сама по себе идеология не была первопричиной данного конфликта, однако идеологическая составляющая обострила советско-китайский конфликт, так же как и советско-югославский. Но советско-китайский конфликт был более сложным и многофакторным. Кроме уже названных проблем, возникали противоречия из-за линии прохождения государственной границы. Хотя эту линию закрепили российско-китайские договоры 1858 и 1869 гг., сами договоры заключались в условиях резкого ослабления Китая и оценивались там как неравноправные. Китайские коммунисты считали эти договоры и последующие соглашения результатом агрессии царского империализма и в разгар идеологической полемики с КПСС стали предъявлять Советскому Союзу территориальные претензии.

В итоге отношения между КНР и СССР ухудшились но всем направлениям, включая и межгосударственную, и партийно-идеологическую сферы. Наличие идеологического фактора мешало сосредоточиться на решении конкретных проблем межгосударственных отношений. Сближение идейно-политических позиций КПСС и КПК во 2-й половине 80-х гг. помогло продвинуть вперед и процесс нормализации советско-китайских отношений. После распада СССР связи Российской Федерации и Китайской Народной Республики стали выстраиваться на прагматической основе, исходя лишь из национальных интересов двух стран. Поскольку эти интересы во многом оказались близкими и даже совпадали, удалось не только нормализовать межгосударственные отношения, но и начать тесное взаимодействие по многим направлениям. Этому нисколько не мешает тот факт, что в Китае власть по-прежнему принадлежит коммунистической партии, а в России произошел демонтаж коммунистической политической системы.

Можно сделать вывод, что различие ценностей оказывает влияние на развитие конфликтной ситуации, но исключительно ценностные конфликты в международных отношениях бывают крайне редким исключением. Это нужно учитывать, оценивая прогнозы С. Хантингтона о характере конфликтов в мировой политике XXI в.

Во-первых, имеющиеся сегодня факты не подтверждают тезис о том, что причиной конфликтов на рубеже XX-XXI вв. были межцивилизационные различия. Например, конфликт в Нагорном Карабахе порожден не тем, что армяне – христиане, а азербайджанцы – мусульмане. Спор между ними носит этнотерриториальный характер и может быть определен как конфликт самоидентификаций. Конечно, цивилизационные различия существуют, и они дают о себе знать во многих конфликтах последних десятилетий. Однако во всех таких конфликтах присутствует и столкновение интересов, а не только ценностей. Цивилизационный фактор усложняет процесс урегулирования конфликтов. В этом С. Хантингтон нрав, но он не прав, абсолютизируя его значение.

Во-вторых, воздействие цивилизационного фактора на международные отношения и на конфликты не может быть автоматическим или безусловным. Например, внешнеполитические ориентации посткоммунистических государств Восточной Европы в последние годы идентичны, несмотря на то что цивилизационные признаки Польши, Венгрии, Чехии, с одной стороны, Болгарии и Румынии – с другой, различаются. Отношения России и Грузии в последнее время были очень напряженными и фактически балансировали на грани открытого конфликта, тем не менее Россия и Грузия имеют общие цивилизационные корни. В то же время цивилизационные различия не мешали сохранению стабильного характера российско-азербайджанских отношений, несмотря на проблемы, которые в них присутствуют.

К конфликтам самоидентификаций в международных отношениях в первую очередь относятся этнотерриториальные конфликты, которых немало было в прошлом и которые не редки в современном мире. Однако, как уже было сказано, такие конфликты, как правило, затрагивают интересы втянутых в них государств и в абсолютно чистом виде не существуют.

Подводя итог сказанному, международный конфликт можно определить как открытое политическое столкновение международных акторов на основе противоречия их основополагающих интересов, базовых ценностей и самоидентификаций.