Политические революции и современность

На протяжении многих десятилетий революционный путь социально-политических изменений рассматривался как средство достижения лучшего общественного устройства сторонниками марксизма и других леворадикальных идеологических концепций. Однако во многих странах завоевание коммунистами власти стало результатом событий и процессов, развивавшихся не по той схеме, которая предполагалась в марксистской теории революции. Коммунистические режимы в Восточной Европе возникли после окончания Второй мировой войны на территориях, освобожденных от фашизма Советской Армией. Во многих восточноевропейских странах коммунистические партии были маловлиятельными, и их приход к власти был бы невозможен без советского присутствия. Исключением стали лишь Албания и Югославия. Но и там, хотя коммунисты и завоевали власть самостоятельно, однако не в результате классовой борьбы (по К. Марксу), а на волне национально-освободительного движения и победы в антифашистской партизанской войне, которую они возглавили в обеих странах. Партизанская война, опиравшаяся на поддержку не столько городских рабочих, сколько крестьянского сельского населения, привела к власти коммунистов Китая, а затем и коммунистов стран Индокитайского полуострова. Появлению коммунистического режима на Кубе также предшествовала партизанская война в сельской местности, во главе которой стояли Ф. Кастро и его ближайшие соратники, не декларировавшие публично своей приверженности коммунистической идеологии.

Несмотря на явные противоречия между теорией и практикой, в странах социалистического лагеря и в рядах коммунистического движения мифологизировали и абсолютизировали феномен социально-политических революций, считая их высшей формой общественного прогресса и, говоря словами К. Маркса, «локомотивами истории», «праздником угнетенных». Между тем рассматривать политические революции как сугубо позитивное явление неправомерно. Даже если революционный социально-политический переворот и дает положительный эффект в какой-либо сфере общественной жизни, нет гарантии, что полученный результат соразмерен с «ценой», которую отдельные люди и общество в целом платят за революцию.

Историческая практика показала, что нет оснований отождествлять любую революцию с торжеством идей и принципов, присущих левым политическим идеологиям. Марксисты традиционно противопоставляли «революции» и «контрреволюции», положительно оценивая первые и негативные – вторые. Для политолога и конфликтолога такое противопоставление некорректно, поскольку основано исключительно на ценностном аспекте и не учитывает идентичность механизмов и способов осуществления как «революционных», так и «контрреволюционных» переворотов. Городское вооруженное восстание может быть направлено против царского самодержавия, как это было в Москве во время революции 1905 г., но может носить антикоммунистический характер, как это было в Будапеште в октябре 1956 г., поэтому в советской историографии события в Будапеште оценивались как «контрреволюция». Партизанскую войну в XX столетии вели не только китайские и вьетнамские коммунисты, никарагуанские сандинисты и другие «антиимпериалистические прогрессивные силы», но и афганские моджахеды, боровшиеся против прокоммунистического правительства в Кабуле и поэтому оценивавшиеся советской пропагандой как «контрреволюционные».

Конец прошлого века был насыщен такими событиями в мировой политике, которые поколебали устоявшиеся представления о «прогрессе», «регрессе», «революциях» и «контрреволюциях». Таким событием стала «исламская революция в Иране». По масштабам потрясений и социально-политическим последствиям исламская революция вполне сопоставима с «великими революциями» XIX – начала XX в., а по характеру базисных ценностей, ставших основой нового режима, она резко от них отличалась. Так же как и во многих странах, переживших период ускоренной догоняющей модернизации, в Иране к концу 1970-х гг. возникли многочисленные конфликты, охватившие город и деревню, политику и экономику, социальную, культурную и духовную сферы. Шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви проводил модернизацию в условиях режима авторитарной личной власти, подавляя и преследуя оппозицию и инакомыслящих как «справа», так и «слева». Целью провозглашенной властями «Белой революции шаха и народа» было создание процветающего государства с сильной армией, развитой экономикой, высоким жизненным уровнем, государства, подобного передовым государствам Запада, поэтому модернизация Ирана осуществлялась в форме вестернизации, т.е. заимствования элементов западных духовных ценностей и образа жизни.

Несмотря на несомненные успехи в экономическом и технологическом развитии, достигнутые не в последнюю очередь за счет доходов от экспорта нефти, конфликтный потенциал иранского общества к концу 1970-х гг. усилился. Недовольными по разным причинам оказались едва ли не все слои населения. Городской средний класс и особенно европейски образованная интеллигенция испытывали дефицит политических свобод и мечтали о либеральных реформах. Традиционные ремесленники и торговцы были недовольны экспансией иностранного промышленного и торгового капитала. Причины для недовольства были и у промышленных рабочих, и у основной части крестьянства, испытавшего на себе все противоречивые последствия модернизационных процессов. Между вестернизированной элитой и большей частью населения, жившего под властью традиционных религиозных норм и социальных институтов, увеличивался ценностный разрыв. Растущая социальная напряженность в иранском обществе дополнилась политическим конфликтом между шахским режимом и оппозиционным этому режиму шиитским духовенством во главе с находившимся в изгнании аятоллой Хомейни.

Такая конфигурация внутриполитического конфликта в Иране была предопределена следующими факторами. Еще в 50-60-е гг. XX в. в результате репрессий левые силы – и прежде всего иранские коммунисты из партии «Туде» - были разгромлены. Гонениям подвергалась также либеральная оппозиция и представители духовенства, недовольные реформами шаха. Вызывавший особое недовольство аятолла Хомейни был посажен в тюрьму, а затем выслан в Ирак, откуда впоследствии он перебрался во Францию. Однако шахские власти не могли использовать против противостоящих им религиозных авторитетов весь арсенал средств, применявшийся ими против светской оппозиции. В условиях отсутствия пространства для публичной политической деятельности именно мечети стали центром, притягивающим всех недовольных шахом и его порядками. Таким образом, политический конфликт между населением и властью стал приобретать религиозную окраску.

Осенью 1978 г. этот конфликт вылился в массовое выступление против ненавистного народу шаха. События иранской революции еще раз показали, что для вызревания революционной ситуации необходимо не столько «обострение выше обычного нужды и бедствий народных масс», сколько психологическое восприятие ими своего положения как нетерпимого положения «относительной депривации», говоря словами Д. Дэвиса. В. Ленин также был прав, когда говорил, что революции не происходят без охватывающих «верхи» и «низы» социально-политических кризисов. Такой кризис, завершившийся в итоге свержением шахского режима, имел место в Иране зимой и весной 1979 г. Хотя в вооруженном восстании, положившем конец монархии, активную роль сыграли леворадикальные группировки «федаинов» и «моджахедов», но ни надежды «левых», ни надежды прозападных либералов на торжество их идеалов не сбылись. Подавляющее большинство народа поддержало пришедшее к власти шиитское духовенство и горячо приветствовало вернувшегося в Тегеран аятоллу Хомейни. Итогом иранской революции стало формирование неизвестной ранее модели теократического режима. «Исламская демократия», конечно, отличается от предшествовавшего ей авторитарного режима шаха так же, как и послереволюционный Иран отличается от дореволюционного. Но оценивать эти отличия, используя привычные для европейского сознания понятия «прогресс» и «регресс», сложно, если вообще возможно.

В совершенно противоположном направлении – от социализма к капитализму, а не наоборот, как это было принято ранее, повернули развитие восточноевропейских стран революционные события осени 1989 г. Некоторые из этих революций, например в Чехословакии, были названы «бархатными», поскольку массовые акции протеста обошлись без насилия и жертв с обеих сторон. Но были и другие примеры: в Румынии повторился «классический» революционный сценарий вплоть до скоропалительного суда и расстрела бывшего партийного и государственного лидера Николае Чаушеску и его супруги.

Механизм социально-политических изменений в странах бывшего социалистического лагеря хорошо объясняется именно марксистской теорией. Созданная на основе идей того же К. Маркса экономическая система на практике оказалась неэффективной и проиграла в соревновании с рыночной экономикой. Иначе говоря, производственные отношения оказались «тормозом» для дальнейшего развития производительных сил. Результатом стал кризис социально-экономических и социально-политических структур в восточноевропейских странах «реального социализма». Внешним импульсом, способствовавшим быстрому и радикальному разрешению этого кризиса, стала советская перестройка. Идеологи перестройки в СССР на раннем этапе любили сравнивать ее с революцией, «продолжением дела Великого Октября». Процесс преобразований, инициированный М. Горбачевым в апреле 1985 г., завершился революционными по своему характеру изменениями, но не продолжил «дело Великого Октября», а положил ему конец.

События рубежа 80-90-х гг. XX в. в Советском Союзе подтвердили многие выводы, сделанные исследователями революционных процессов прошлого, в том числе был подтвержден «закон Токвиля», так как крушение советской системы произошло не тогда, когда она выступала в своей наиболее жесткой и деспотичной форме в годы сталинизма, а тогда, когда ее попытались перестроить, придав ей «человеческое лицо». Охватившее население СССР в начале 1990-х гг. массовое недовольство было связано с тем, что «перестроечные» обещания советских лидеров и ожидания улучшения жизни народа натолкнулись как раз на резкое ухудшение реальной жизни из-за дезорганизации потребительского рынка, лавинообразного разрастания дефицита, введения талонов, карточек, списков очередей и других атрибутов кризиса системы социалистического распределения. В какой-то мере крушение СССР стало следствием «революции пробудившихся надежд», очень быстро переросшей в «революцию крушения прогресса».

Не последнюю роль в развале коммунистической системы и Советского Союза сыграло и противоборство элит и лидеров. В последние месяцы существования СССР явственно обозначился конфликт между союзным центром во главе с М. Горбачевым и новой «демократической» контрэлитой, лидером которой был президент России Б. Ельцин. Существование двух центров власти, претендовавших на схожие полномочия, неизбежно порождало острое соперничество. Итогом этого соперничества стал крах не только политической и экономической системы, но и самого многонационального советского государства.

Посткоммунистическое развитие стран Восточной Европы и бывших союзных республик, включая Российскую Федерацию, породило новые проблемы и конфликты, вызвало массовое разочарование и крушение прежних надежд у немалой части населения. Все это стало основой таких тенденций общественного развития, которые в революционных событиях прошлого обозначались как «закон термидора», т.е. возврат к прежним ценностям, институтам и привычным механизмам повседневного существования. Эти тенденции проявились в победах на парламентских и президентских выборах в странах Восточной Европы бывших коммунистических партий и их лидеров, хотя и отказавшихся от прежних идейно-политических принципов, но в той или иной мере все равно ассоциирующихся с социалистическим прошлым. Эти же тенденции можно отметить и в России, начиная с электоральных успехов коммунистов в 1990-е гг. и заканчивая некоторыми особенностями внутренней и внешней политики российского руководства в последние годы. «Закон термидора» не означает неизбежной реставрации прежних порядков, он выражает лишь возвратную тенденцию, результатом которой может быть корректировка политического курса, восстановление поспешно разрушенных социальных институтов, обращение к традиционным духовным ценностям, как правило, теряющим свою привлекательность в периоды радикальных потрясений.

Противоречия и конфликты социально-политического и социально-экономического развития некоторых посткоммунистических государств породили в начале XXI в. такой новый феномен, как «цветные революции». Первая из таких революций, по инерции названная «бархатной», произошла в Сербии, затем подобные сценарии повторились в Грузии, на Украине и в какой-то степени — в Киргизии. В отличие от «бархатных», «цветные революции» были не столько результатом стихийных массовых выступлении, сколько следствием специально подготовленных и разыгранных сценариев, разработанных и осуществленных с участием западных неправительственных организаций, за спиной которых нередко стояли и официальные государственные структуры. По замыслу их организаторов, целью «цветных революций» было устранение неугодных и часто к моменту своего свержения потерявших популярность лидеров и формирование политических режимов, соответствующих геополитическим интересам стран Запада.

Политические технологии осуществления «цветных революций» были примерно следующими: результаты только что состоявшихся выборов объявлялись сфальсифицированными и нелегитимными, после чего на улицы и площади организованно выводились противники существовавших режимов, устраивались массовые акции протеста, в некоторых случаях (в Сербии, Грузии, Киргизии) захватывались правительственные учреждения. В этих событиях активную роль играли студенческие организации, имевшие тесные связи и пользовавшиеся поддержкой западных неправительственных организаций. В Сербии такая организация называлась «Отпор», в Грузии – «Кхмара», на Украине – «Пора». Внутренние беспорядки дополнялись внешнеполитическим давлением и прямым вмешательством со стороны США, государств-членов Европейского Союза и некоторых международных организаций. Результатом всех этих усилий становился пересмотр итогов голосования, новые выборы, которые приносили победу лидерам «цветных революций» и открывали им дорогу к власти.

Осуществление сценариев «цветных революций» было возможно не только благодаря иностранному вмешательству, но и благодаря использованию технологий манипулирования политическим сознанием и поведением больших масс людей. Источниками движения революционных событий были и конфликт элит и лидеров, и кризис «верхов» и «низов», а также иные социально-политические и политико-психологические механизмы, традиционно присущие революционным процессам. Осуществились далеко не все надежды, возлагавшиеся на «цветные революции» их лидерами и организаторами. Об этом свидетельствуют события «оранжевой революции» на Украине и «революции тюльпанов» в Киргизии. «Цветные революции» еще раз показали, что цена революционных изменений может быть весьма высокой, не всегда сбываются обещания и посулы их лидеров, а результатом не всегда становится процветание страны, «Революция роз» не решила сложных экономических проблем Грузии, половина населения которой по-прежнему живет и работает за границей. Если до «оранжевой революции» Украина лидировала на постсоветском пространстве по темпам экономического роста, то после прихода к власти «оранжевой» коалиции эти темны резко упали, что стало причиной победы Партии регионов на парламентских выборах 2006 г. Сложной и взрывоопасной продолжает оставаться социально-экономическая ситуация в Киргизии.

Контрольные вопросы и задания

1. Как появился термин «революция»?

2. Какой путь разрешения социальных конфликтов – революционный или реформистский – предпочтительнее и почему?

3. В чем достоинства и недостатки марксистской теории революции?

4. Чем отличаются подходы к изучению революций в идеологических концепциях XIX в. и в «социологии революции» XX столетия?

5. Можно ли говорить о «законе Токвиля» как универсальном законе революции и почему?

6. Что такое «закон термидора»? Приведите примеры его проявления в политической истории России и зарубежных стран.

7. Охарактеризуйте феномен «цветных революций». Чем такие революции отличаются от революций прошлого?