Что такое Непознаваемое Спенсера

Среди лиц, окружавших Уральцева, был один внимательный и вдумчивый слушатель. Было видно по нему, что для него вопросы веры и религии были не простыми интересами, а вопросами жизни. Когда Уральцев остановился и никто из товарищей больше не спрашивал, этот вдумчивый слушатель спросил Онисима Васильевича:

— Почему Спенсер признал основу всех вещей Непознаваемой?

— Да потому, — ответил Уральцев, — что ее нельзя познать опытно, посредством экспериментов, нельзя ее уловить или определить лабораторным способом. По моему, Спенсер все же неправильно называет ее Непознаваемой. Сам-то он узнал, что она есть, существует, действует, т.е. отчасти познал ее, убедился в ее существовании, поверил в ее реальность, познал даже некоторые ее свойства, например: вездесущие, постоянство, разумность, закономерные действия и т.п. И религия признает, что Бог непостижим. Однако мы знаем многие Его свойства — и не по откровению только, а по Его действиям и творчеству. В одном из своих сочинений Геккель совершенно правильно выразился, что «ядро всякой религии покоится на убеждении в существовании последней несомненной общей первоосновы всех вещей». Но так же, как и Спенсер, назвал ее «Непознаваемой». На это ему возразил, — кто бы вы думали? — социалистический философ Иосиф Дицген, о котором сам Маркс с восторгом отзывался, называя его «наш философ». — «Нет, познаваема, — писал Дицген, — раз мы признаем ее существование, называем ее Абсолютной, Истинной»[20].

Такой великий натуралист, как Уоллес, заявляет, что эта Непостижимая Сила проявляется во всех творениях мира. Спенсер считает ее «высшим и логическим выводом из самого дальновидного человеческого знания»[21]. Именно она, по словам Уоллеса, приближает нас к «Первой причине великого космоса, которой мы живем», т.е. к Творцу мира, к Источнику всякой жизни, к Вездесущему Богу. Для людей науки существование Бога так очевидно, в такой степени бесспорно, что, например, Эдисон имел смелость заявить: «Я верю в Бога и бытие Его могу доказать химическим способом»[22].

Талантливый русский философ Н.А. Бердяев писал: «Вопрос о Боге — вопрос почти физиологический, гораздо более материально-физиологический, чем формально гносеологический, и все чувствуют это в иные минуты жизни, неизъяснимые, озаренные блеснувшей молнией, почти неизреченные»[23]. По заявлению астронома Фламмариона, мы знаем Бога так же, как знаем свет и жизнь: «Мы не постигаем Бога, но мы знаем, что Он существует, — писал этот ученый. — Мы не знаем, что такое свет, но знаем, что он изливается лучами с высот небесных. Мы не понимаем, что такое жизнь, но знаем, как блистательно проявляется она в мире»[24]. Таких заявлений ученых людей можно набрать целые тома.

Суждения публики

Товарищи, прибывшие со Степановым, не стали слушать Уральцева и отошли от него недовольные, но смеющиеся, саркастически улыбающиеся. Для них вопросы религии были вопросами пустячными, шуточными, над которыми можно лишь потешаться и насмехаться. Только один из них спросил Уральцева:

— А где вы получили образование?

— Дома, — неохотно и небрежно ответил он, и продолжал разговор с тем слушателем, который спросил о Спенсере.

— Напрасно вы перед ними бисер рассыпаете, — сказал он Уральцеву с сожалением и, по-видимому, с опасением за участь этого смелого учителя п. Климентьево.

— Я говорю не для них, а вот для этой массы, — указал Уральцев на шумящую публику, двигавшуюся отдельными группами по разным направлениям обширного зала. Она живо обсуждала прослушанный ею диспут.

— Нарвался же этот безбожник на острую бритву, — говорили в одной группе. — Сослался на науку, а она-то и отбрила его. Молодец Онисим Васильевич, показал ему, чему учит наука.

— А если бы не было у нас Онисима Васильевича, кто бы отчитал этого безбожного оратора, — заметил один из этой же группы, — он заклевал бы нас. Такой ахинеи наговорил бы, что только уши затыкай. И никто бы не посмел возражать ему, потому что он ученый, а мы что знаем в науке.

— Как он его с первых же слов в пузыри закатил, — слышалось в другой группе. — Да он и верно пузырь: какой надутый, того и смотри подымется и полетит.

— О, сегодня он скромный, — возразил другой голос, — не ругается, не богохульствует, а то я слышал его намедни в городе, на митинге. Как он там поносил религию и Бога, как вышучивал и насмехался: все так и покатывались со смеху.

— Он еще и тут покажет себя, — заметил один из слушателей, — вот посмотрите!

— В других группах публики шли обсуждения в таком же духе: больше говорили о диспутантах, чем о содержании их речей, но, в общем, публика основательно усвоила, что науки не только не отвергают существование Бога, но даже доказывают его. В шумных разговорах объявленный перерыв быстро прошел. Степанов все это время сидел на помосте, за особым столиком, доставал из своего портфеля какие-то брошюрки, книги, тетради, перелистывал их, делал в них карандашом отчеркивания, что-то записывал на отдельных клочках бумаги. Видно было, что он готовился дать основательный отпор своему возражателю. Пронзительный звонок школьного сторожа возвестил об окончании перерыва. Публика бросилась рассаживаться по местам. Степанов поднялся от столика и пошел к кафедре. Уральцев оставался тут же на возвышении.