— «Можно ли увлекаться грязными бульварными романами, когда вокруг нас во всем мире грозно совершается трагедия! … нужно призвать к действительной жизни весь лучший разум, всю волю, для того чтобы исправить последствия нашей трагической небрежности в отношении к самим себе — небрежности, которая создала страшную ошибку.
Человечество века работало над созданием сносных условий бытия не для того, чтоб в ХХ веке нашей эры разрушить созданное.
Мы должны извлечь из безумных событий разумные уроки, памятуя, что все, что называется Роком, Судьбою, есть не что иное, как результат нашего недомыслия, нашего недоверия к себе самим» (С. 475).
— «В борьбе за классовое не следует отметать общечеловеческое стремление к лучшему» (С. 503).
— «… как мы немощны, как слабо организованы. Организация творческих сил страны необходима нам, как хлеб и воздух.
Мы изголодались по свободе и, при свойственной нам склонности к анархизму, легко можем пожрать свободу, — это возможно» (С. 437).
— «Революция — судорога, за которою должно следовать медленное и планомерное движение к цели, поставленной актом революции» (С. 498).
— «… да, русский народ совершил революцию, он воскрес из мертвых и ныне приобщается к великому делу мира — строению новых и все более свободных форм жизни! … И всей душой я желал бы русскому народу вот так же спокойно и мощно идти все дальше, все вперед и выше…» (С. 438).
Важнейшей задачей текущего дня Горький считал воспитание:
— «Не все же только политика, надобно сохранить немножко совести и других человеческих чувств» (С. 539).
— «Вчерашний раб сегодня видит своего владыку поверженным во прах, бессильным, испуганным, — зрелище величайшей радости для раба, пока еще не познавшего радость, более достойную человека, — радость быть свободным от чувства вражды к ближнему» (С. 515).
— «Жестокость утомляет и может, наконец, внушить органическое отвращение к ней, а в этом отвращении — ее гибель.
Мы, кажется, начинаем воспитывать в себе именно физиологическое отвращение ко всему кровавому, жестокому, грязному — нужно, чтобы это отвращение росло, чтобы оно стало идиосинкразией большинства» (С. 471).
— «Откровенно говоря — я хотел бы сказать:
— Будьте человечнее в эти дни всеобщего озверения!
Но я знаю, что нет сердца, которое бы приняло эти слова. Ну, так будем хоть более тактичными и сдержанными, выражая свои мысли и ощущения, не надо забывать, что — в конце концов — народ учится у нас злости и ненависти…» (С. 528).
Огромная роль в этой воспитательной работе, как бы ни было трудно, выпадает на долю женщины-матери:
— «Русь не погибнет, если вы, матери, жертвенно вольете все прекрасное и нежное ваших душ в кровавый и грязный хаос этих дней … разве есть человек, который не был бы обязан вам лучшими днями своей жизни?» (С. 534-535).
— «Россия судорожно бьется в страшных муках родов, — вы хотите, чтобы скорее родилось новое, прекрасное, доброе, красивое, человеческое?
Позвольте же сказать вам, матери, что злость и ненависть — плохие акушерки» (С. 535).
Там где воспитание, там и учеба:
— «Нам необходимо учиться и особенно нужно выучиться любви к труду, пониманию его спасительности» (С. 493).
— «В мир идет человек, … неспособный угнетать ….
Только бы человек научился любить свою работу, — все остальное приложится» (С. 526-527).
— «Мы, Русь, очевидно, пришли ко времени, когда все наши люди, возбужденные до глубины души, должны смыть, сбросить с себя веками накопленную грязь нашего быта, убить нашу славянскую лень … мы должны возбудить в себе силы и способности и, наконец, войти в общечеловеческую работу устроения планеты нашей…» (С. 516).
— «— Анархия, анархия! — кричат «здравомыслящие» люди, усиливая и распространяя панику в те дни, когда всем мало-мальски трудоспособным людям необходимо взяться за черную, будничную работу строительства новой жизни, когда для каждого обязательно встать на защиту великих ценностей старой культуры» (С. 481-482).
Ибо:
— «… западный мир суров и недоверчив, он совершенно лишен сентиментализма. В этом мире дело оценки человека стоит очень просто: вы любите, вы умеете работать? Если так — вы человек, необходимый миру … Вы не любите, не умеете работать? Тогда, при всех иных ваших качествах, как бы они были превосходны, вы — лишний человек в мастерской мира. Вот и все.
А так как россияне работать не любят и не умеют, и западно-европейский мир это их свойство знает очень хорошо, то — нам будет очень худо, хуже, чем мы ожидаем…» (С. 530).
В деле решения задач воспитания, более чем в чем-либо ином убежден Горький, помочь может только культура, «культивирование культуры»:
— «Этот народ (русский-СХ) должен много потрудиться для того, чтобы приобрести сознание своей личности, своего человеческого достоинства, этот народ должен быть прокален и очищен от рабства, вскормленного в нем, медленным огнем культуры.
Опять культура? Да, снова культура. Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели» (С. 450).
— «… как ни силен и жаден внешний враг, страшней для русского народа враг внутренний — он сам, своим отношением к себе, человеку, ценить и уважать которого его не учили, к родине, которую он не чувствовал, к разуму и знанию, силы которых он не знал и не ценил, считая их барской выдумкой, вредной мужику» (С. 497).
— «У нас, на Руси, о культуре следует говорить бесконечно — и еще столько же» (С. 466).
— «Я никогда не чувствовал себя «приколотым» к народу настолько, чтоб не замечать его недостатков, и так как я не лезу в начальство — у меня нет желания замалчивать эти недостатки и распевать темной массе русского народа демагогические акафисты…
Если я вижу, что политика советской власти … выражается именно «в равнении на бедность и ничтожество», — я обязан горечью признать: враги — правы, — большевизм — национальное несчастье, ибо он грозит уничтожить слабые зародыши русской культуры в хаосе возбужденных им грубых инстинктов» (С. 548).
— «… русская революция погибает именно от недостатка интеллектуальных сил. В ней очень много болезненно-раздраженного чувства и не хватает культурно-воспитанного, грамотного разума» (С. 522).
— «Мне кажется, что возглас «Отечество в опасности!» не так страшен, как возглас: «Граждане! Культура в опасности!» (С. 481).
Поэтому:
— «… будет значительно полезнее, если мы — предоставив суд над нами истории — немедля начнем культурную работу, в самом широком смысле слова» (С. 483-484).
Немало у Горького в оценках возможностей культурного возрождения пессимистических настроений, впрочем, таких, которые он все же стремился преодолеть в себе:
— «… у текущего дня две злобы: борьба партий за власть и культурное строительство. Я знаю, что политическая борьба — необходимое дело, но принимаю это дело как неизбежное зло … в условиях данного момента и при наличии некоторых особенностей русской психики, — политическая борьба делает строительство культуры почти совершенно невозможным» (С. 486).
— «Если революция не способна тотчас развить в стране напряженное культурное строительство, — тогда, с моей точки зрения, революция бесплодна, не имеет смысла, а мы — народ, неспособный к жизни» (С. 450).
— «Навыки старого быта не исчезают. «Новое начальство» столь же грубо, как старое, только еще менее внешне благовоспитанно … Все старенькое, скверненькое пока не исчезает.
Это плохой признак, он свидетельствует о том, что совершилось только перемещение физической силы, но это перемещение не ускоряет роста сил духовных.
А смысл жизни и оправдание всех мерзостей ее только в развитии духовных сил и способностей наших» (С. 459).
— «Социальная борьба не есть кровавый мордобой, как учат русского рабочего его испуганные вожди» (С. 544).
Культура и социальная революция у Горького неразделимы:
— «Задача культуры — развитие и укрепление в человеке социальной совести, социальной морали, разработка и организация всех способностей, всех талантов личности, — выполнима ли эта задача во дни всеобщего озверения? …
А ведь революция совершена в интересах культуры и вызвал ее к жизни именно рост культурных сил, культурных запросов» (С. 486).
— «Истинная суть и смысл культуры — в органическом отвращении ко всему, что грязно, подло, лживо, грубо, что унижает человека и заставляет его страдать … Нужно научиться хоть немножко любить человека, такого, каков он есть, и нужно страстно любить человека, каким он будет» (С. 503).
При этом горький отдавал себе отчет в том, что речь идет, в первую очередь, о европейской культуре, которую во многом России еще только предстоит усвоить, несмотря на все прежние отдельные достижения, усвоить всем миром:
«… всего меньше мы заботились именно о развитии культуры европейской — опытной науки, свободного искусства, технически мощной промышленности. И вполне естественно, что нашей народной массе не понятно значение этих трех оснований культуры» (С. 481).
— «… враг внешний показал ему (русскому народу–СХ), что хитрость травленного зверя — ничто перед спокойной железной силой организованного разума. Теперь он должен будет посвятить шестимесячные зимы мыслям и трудам, а не полусонному, полу-голодному безделию» (С. 497).
Среди «воспитателей» народа Горький видит рабочий класс, женщин-матерей, которых он призывает к мужеству и самоотверженному духовному труду, а также, конечно, интеллигенцию:
— «Я считаю рабочий класс мощной культурной силой в нашей темной мужицкой стране … промышленность — одна из основ культуры … Он не так зависит от стихийных сил природы, как зависит от них крестьянин … В этом различии трудовой деятельности коренится глубокое различие между душою крестьянина и рабочего, и я смотрю на сознательного рабочего как на аристократа демократии» (С. 540-541).
— «Тут есть страшное и мрачное противоречие … Может быть, основа его в том, что женщина не сознает своей великой культурной роли, что она не чувствует своих творческих сил и слишком поддается отчаянию, вызванному в ее душе хаосом революционных дней?» (С. 532).
— «Русская интеллигенция снова должна взять на себя великий труд духовного врачевания народа …
Задача демократической и пролетарской интеллигенции — объединение всех интеллектуальных сил страны на почве культурной работы» (С. 495).
При этом главную проблему, беду самой интеллигенции Горький видит в ее неорганизованности:
— «По злой иронии судьбы, российская интеллигенция … на все протяжении своей истории выполнявшая великую просветительную и организационную работу, оказалась в настоящий момент, когда организовано все, неорганизованной сама (***Ср. активные центры в органических молекулах). Организуя других, интеллигенция, как класс, забыла или не успела организовать себя …
Класс, лучше всех вооруженный для общественной работы и борьбы, класс активных традиций и светлых социальных идеалов вынужден плестись в самом хвосте событий, бессильный их направлять.
… класс интеллигентного труда … в настоящий момент не входит и не может войти ни в одну из существующих общественных группировок.
Отсюда необходимость его самостоятельного строительства …
Но все-таки встает тревожный вопрос: что это — процесс соединения сил или распада их?» (С. 490-491).
По своей субстанции культура для Горького — это, конечно же, прежде всего знание, наука. Отсюда такое внимание к ним с его стороны в поисках решения проблемы культурного строительства в революционной России:
— «… процесс интеллектуального обогащения страны — процесс крайне медленный … революция, в лице ее руководящих сил, должна сейчас же, немедля, взять на себя обязанность создания таких условий, учреждений, организаций, которые упорно и безотлагательно занялись бы развитием интеллектуальных сил страны.
Интеллектуальная сила — это первейшая, по качеству, производительная сила, и забота о скорейшем росте ее должна быть пламенной заботой всех классов» (С. 440).
— «… ощущение жизни у нас становится острее, а понимание ее смысла и целей — тупеет …
Отсюда еще раз с полной очевидностью вытекает необходимость культурно-просветительной работы — немедленной, планомерной, всесторонней и упорной» (С. 468).
— «… мы давно живем в условиях, созданных наукой … нам пора понять, что научное знание — сила, без которой невозможно возрождение страны» (С. 501).
— «Интересы всех людей имеют общую почву … эта почва — развитие и накопление знаний … только оно (знание–СХ), — источник плодотворной работы, основа культуры» (С. 438).
— «Вера — это очень приятно, но необходимо знание» (С. 493).
— «Науки — и гуманитарные, и положительные — могли бы сыграть великую роль в деле облагорожения инстинктов, но участие людей науки в жизни данного момента заметно еще меньше, чем прежде» (С. 481).
— «… знание вполне способно оздоровить изболевшие души, утешить замученных людей и поднять их рабочую энергию.
Академия наук сделал бы прекрасное и полезное дело, предприняв издание небольшого журнала, который осведомлял бы грамотных людей обо всем, что творится в области русской науки» (500-501).
Важнейшую роль в распространении знаний играет по Горькому, конечно же, книга, в том числе популярная:
— «Книга — главнейший проводник культуры, и для того, чтобы народ получил в помощь себе умную, честную книгу, работникам книжного дела можно бы пойти на некоторые жертвы» (С. 452).
Показательно, что Горький предупреждает об опасности извращения науки, ее догматизации, что, к сожалению, и произошло позднее, в годы сталинщины:
— «… одной политикой не воспитаешь «нового человека» … путем превращения методов в догмы мы служим не истине, а только увеличиваем количество пагубных заблуждений, раздробляющих наши силы» (С. 495).
Рядом с наукой, знаниями Горький ставит искусство:
— «Ничто не выпрямляет душу человека так мягко и быстро, как влияние искусства, науки» (С. 472).
— «Одной из первых задач момента должно бы явиться возбуждение в народе — рядом с возбужденными в нем эмоциями политическими — эмоций этических и эстетических. Наши художники должны бы немедля вторгнуться всею силой своих талантов в хаос настроений улицы» (С. 481).
VI. В заключение.
При всей горечи своего опыта, относительно происходящего с Россией, Горький оставался всегда своеобразно оптимистичным, верящим в свой народ, в отечественного человека:
— «… а все-таки при монархии мы жили еще сквернее и позорнее. Мы тогда мечтали о свободе, не ощущая в себе живой, творческой силы ее, ныне весь народ, наконец, ощущает эту силу. Он пользуется ею эгоистически и скотски, глупо и уродливо … однако — пора понять и оценить тот огромного значения факт, что народ … освобожден из тяжких, уродующих цепей» (С. 497).
— «Она («наша страна» — СХ) не погибнет теперь, ибо народ — ожил, и в нем зреют новые силы, для которых не страшны ни безумия политических новаторов, слишком фанатизированных, ни жадность иностранных грабителей, слишком уверенных в своей непобедимости» (С. 534).
В то же время Горький видел гораздо шире, всечеловечнее:
— «… высшая форма борьбы за существование — борьба человека с природой, и только в этой борьбе человек разовьет до совершенства силы своего духа, только здесь он … завоюет ту свободу, которая уничтожит в нем зоологические начала и позволит ему стать умным, добрым, честным — поистине свободным» (С. 499).
Даже в те годы Горький, как в свое время Н.В. Гоголь, 200-летие со дня рождения которого мы отмечали в 2009-м году, жил идеалами, нисколько, при этом, не идеализируя России, да и всего человечества вместе взятого. Думается, что он даже намеренно, будучи материалистом и атеистом, в пику тем же большевикам, но не только, проповедовал «социальный идеализм», что было у него тождественным культуре, как разумно-духовному по своей субстанции образованию.
Одним словом, Горький — провидец, точнее, может быть, по меркам современности, — действительно мудрый человек.
Даже не хочется, хотя и необходимо, упоминать всю ту муть, которая образовалась вокруг его имени в известные годы «благодаря» некоторым современным «грамотным» людям.
Вспоминая Алексея Максимовича Пешкова — Максима Горького, — уместно не забывать того, что пережила страна менее чем 100 лет тому назад. Важно ценить свое прошлое и верить в сегодняшнюю свою страну. Стоит показывать пример того, что называется «учиться у истории», в данном случае — по Горькому.
В своей позитивной содержательной части «Программа Горького» и сегодня должна быть востребована. В том числе и даже в первую очередь в отношении современной российской семьи, тем более в год семьи (Материал был подготовлен в 2009 году, в год 140-летия со дня рождения А.М. Горького – С.Х.).
2009 г.
