Спустя два года после насыщенной событиями осени 1989 г. во многих посткоммунистических обществах преобладает настроение разочарования и фрустрации. Возможно, это настроение наиболее выражено в таких странах, как Польша и Чехословакия, где надежды, чаяния и массовый энтузиазм достигали своего пика. Переход от коммунизма к капитализму оказался более сложным
и проблематичным, чем ожидалось... Следовательно, причин для недовольства несметное количество.
Во-первых, сохраняются старые привычки. Так как переход не стал таким радикальным, как предполагалось, полного разрыва с прошлым не произошло. Вместо этого посткоммунистические общества продолжают сохранять институты, нормы, ценности и ментальные привычки «реального социализма». Неэффективность на рабочих местах, бюрократические препоны, практики непотизма и фаворитизма наряду с сохранением привилегий старой «номенклатуры» — вот лишь некоторые примеры этого.
Парадоксальным образом даже некоторые новые институты похожи на зеркальное отражение институтов старых, которым они пришли на смену. В то время как СМИ вещают о «новой номенклатуре», в администрации президента Валенсы появляются профильные подразделения, напоминающие отделы ЦК ПОРП. «Декоммуниза-ция» иногда походит на тактику изматывания и запугивания, применявшуюся к старой антикоммунистической оппозиции.
Во-вторых, темп изменений оказался весьма медленным. Уровень жизни большинства не повысился, демократическое участие не стало устойчивым, предпринимательская активность невысока (по крайней мере, в наиболее развитых, производительных отраслях в отличие от краткосрочной спекулятивной деятельности). Однако, несмотря на то что изменения осуществляются медленнее, чем ожидалось, новое общество тем не менее рождается.
В-третьих, происходят неожиданные откаты в прошлое. То, что, казалось бы, уже окончательно достигнуто, вдруг теряется вновь. Считалось, что коммунисты определенно выдавлены из власти в Польше, однако они получают значительную электоральную поддержку на выборах 1991 г. Исключительный уровень массовой мобилизации (как это было в золотые времена «Солидарности») снижается до того, что 60% населения даже не утруждают себя участием в голосовании. Инфляция, которая, казалось бы, надежно блокирована, вновь начинает расти.
В-четвертых, выявляются серьезные, непреднамеренные побочные эффекты перехода. Подчас кажется, что побочные эффекты перевешивают выигрыш от перехода, и это вызывает сильную ностальгию по прошлому (Призывы типа: «Коммуняки, возвращайтесь!» можно изредка встретить на уличных стенах). Примеры этих непредвиденных побочных эффектов многочисленны: появление безработицы, заниженные пенсии, ограниченный доступ к бесплатной медицинской помощи, рост преступности, включая появление
организованной преступности, коммерциализация и деградация культуры, взлетевшие в поднебесье цены. В ходе общенационального опроса 80 % населения заявляют о снижении своего уровня жизни («Газета Выборча», 22 ноября 1991 года).
В-пятых, присутствует также эффект бумеранга, когда, в силу иронических гримас истории, результаты деятельности совершенно противоположны намерениям. Попытка ускорить политическую плюрализацию и демократизацию подрывает национальное единство и консенсус, символом чего была «Солидарность». Это, в свою очередь, приводит к социальной поляризации, фракционной борьбе и делает тщетными попытки сформировать устойчивое правительство. Разрушение единства вкупе с растущим массовым недовольством и популистскими акциями некоторых политических элит вызывает расширение спектра недемократических, диктаторских тенденций. Попытка сверх меры эксплуатировать неоспоримую харизму революционного лидера в каждодневной правительственной рутине приводит к крушению этой самой харизмы и потере поддержки по мере того, как «король» постоянно выставляется голым.
Весь этот опыт свидетельствует о том, что процесс перехода сталкивается с сопротивлением... Осмысление природы этих «препятствий» становится одной из главных задач изучения общества.
