Изменения в отношении к институту брака в США по пяти основным показателям

 

Ценностные ориентации
Процент детей, рожденных вне брака
Процент незамужних матерей в возрасте до 20 лет
Число разведенных на 1000 состоящих в браке
Процент детей, живущих с одним из родителей
Процент взрослого периода жизни, прожитого совместно с супругом (супругой) и детьми

Семья и воспитание детей

... Семейная жизнь и воспитание детей неуклонно становятся в России все более рациональными и демократичными. Книги из­вестных американских специалистов, как доктор Б. Спок, приобрели здесь такую же популярность, как в свое время в Соединенных Шта­тах, значительно расширилась в последнее время сеть негосударствен­ных воспитательных и лечебных детских учреждений, консультаций для супругов и т.д. Однако для обеих стран характерно большое раз­нообразие подходов к методам воспитания детей, в особенности у представителей различных этнических групп, проживающих в рамках географического региона. Для обоих обществ характерно также, что матери принимают большее участие в воспитании детей, чем отцы. «Постсоветские» отцы имеют даже меньше повседневного обще­ния с сыновьями и дочерьми, чем американские мужчины. Это об­условлено, в частности, ростом загруженности на основной работе и необходимостью брать одну или несколько дополнительных работ для содержания семьи. Как и в Соединенных Штатах, воспитанием занимаются в основном матери и женщины-педагоги. В России, так

же как и в Америке, дети, не проживающие в сельской местности, в большинстве случаев приобретают трудовые навыки вне семьи (Бож­ков, Голофаст, 1986). Пойдут ли российские отцы по томуже пути, на который недавно встали американцы, в смысле более глубокой во­влеченности мужчин в процесс воспитания, — покажет практика...

КС. Кон

Игорь Семенович Кон (род. в 1928 г.) — известный российский социолог, доктор философских наук (1959), профессор (1963), ака­демик Российской академии образования (1989), член Междуна­родной академии сексологических исследований (1979), почетный профессор Корнелльского университета (США), доктор honoris causa университета Серрей (Великобритания, 1992).

Окончил исторический факультет Ленинфадского педагогиче­ского института им А. И. Герцена (1947), защитил две кандидатские диссертации — по новой истории и по истории философии (1950). Работал на философском факультете Ленинградского университета (1956—1967), затем — в системе Академии наук: в Институте фило­софии (1967—68), Институте конкретных социальных исследований (1969-1972), Институте общественных наук (1972-1974), Институте этнологии и антропологии (с 1974).

Докторская диссертация И.С. Кона была посвящена теме «Фило­софский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли». Автор одной из первых социологических монографий, вышедших в шести­десятые годы, — «Позитивизм в социологии» (1964). Параллельно он активно изучал социологические и психологические проблемы личности. На основе курса лекций в ЛГУ опубликовал наиболее известную работу того периода — «Социология личности» (1967). По его инициативе на Конгрессе Международной социологической ассоциации в Варне (1970) был создан Исследовательский комитет по истории социологии. Под редакцией И.С. Кона подготовлена книга «История буржуазной социологии XIX — начала XX века» (1979).

После разгрома «Пражской весны» (1968) он пошел по пути психологизации изучаемых проблем личности и подготовил книги «Открытие «Я» (1978) и «В поисках себя» (1984). Затем обратился к исследованию специальных проблем — социологии молодежи, дружбы, взаимоотношений между полами (сексология). Автор сайта http://www. neuro. net. ru/sexology/about. html

В годы работы в Ленинградском университете содействовал созданию лаборатории социологических исследований; работая в

 

ИКСИ АН, руководил Отделом социологии личности и проектом «Личность и ценностные ориентации».

Автор свыше 40 книг и трехсот статей, многие из которых пере­ведены на иностранные языки. В настоящей Хрестоматии воспро­изводится (с незначительными сокращениями) статья И. С. Кона, иллюстрирующая творческий подход автора к анализу динамики ценностных ориентиров общества, заложенных в культуре.

А.З., Н.Л.

СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА XXI ВЕКА*

Историческое развитие человеческой сексуальности, как и всех прочих сфер жизни, подчинено нормам индивидуализации и плюрализации. Главные тенденции этого развития являются глобальными.

Сексуально-эротическое поведение и мотивация на наших глазах эмансипируются от репродуктивной биологии, которой они обязаны своим происхождением в филогенезе. На индивидуально-психологи­ческом уровне так было всегда. Люди, как и животные, спариваются не для размножения, а для удовольствия. Однако в прошлом эта сторона дела всячески вуалировалась и приглушалась. «Нормальной» считалась только такая сексуальная активность, которая способство­вала или могла привести к зачатию. В XX в. положение изменилось. Общественное сознание (нормативная культура) приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в оправдании и является самоценной. В конце XX в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело также материаль­ную базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям заниматься сексом, не боясь зачатия. С другой стороны, генная инженерия создает потенциальную возможность произво­дить потомство «в пробирке», с заранее запрограммированными наследственными данными, без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Расширение сферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными социальными по­следствиями (например, угрозой депопуляции, вместо привычного перенаселения, или изменения необходимого соотношения полов, если «все» вдруг захотят рожать мальчиков). Благодаря достижениям

* Цит. по: Кон И. Сексуальная культура XXI века//Педагогика. 2003. № 4. С.3—15. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

медицины существенно расширяются возрастные рамки сексуальной активности: люди могут испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем в недавнем прошлом. Однако чтобы продолжать сек­суальную жизнь до старости, нужно заботиться о поддержании не только потенции, но и здоровья, красоты и культуры тела в целом, причем это в равной мере касается мужчин и женщин. Новая куль­тура телесности иногда порождает тревоги и психологические расстройства, например, болезненное желание похудеть, но одно­временно стимулирует заботу о здоровье и о соблюдении правил личной гигиены. Однако это возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохране­ния. Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также сравнительно сексуально обездоленными.

В XX в. радикально изменились представления людей о здо­ровье. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) начиная с 1975 г. разграничивает понятия репродуктивного и сексуального здоровья. По определению ВОЗ, сексуальное здоровье — «не просто отсутствие расстройств, дисфункций или болезней, а связанное с сексуальностью состояние физического, эмоционального, душев­ного и социального благополучия». Всемирная Сексологическая Ассоциация на конгрессе в Валенсии (1997) приняла специальную «Декларацию сексуальных прав».

Сдвиги в сексуальной культуре неразрывно связаны с измене­ниями гендерного порядка. Сексуальная революция второй половины XX в. была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели — плоть от плоти общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ дина­мики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведен­ческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, про­явлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д.

Соотношение половых (биологически обусловленных) и тендерных (социально-сконструированных) различий мужской и женской сексуальности остается теоретически спорным. Появление гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос без согласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучше мужчин рефлексируют и вербализуют свои сексуальные потребности, также создает для мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Современные молодые

 

женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. Традиционная поляризация мужской и женской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимном согласии партнерского секса. Однако, при всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение.

Сексуальное раскрепощение женщин способствует росту их сек­суальной активности и удовлетворенности, уменьшает фригидность и т.д. Тем не менее женщины чаще мужчин не испытывают сексу­ального желания (в Финском национальном опросе 1992 г. это при­знали от 5 до 20 % мужчин и от 15 до 55 % женщин). В Петербурге, по данным репрезентативного опроса 1996 г., отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5 % мужчин и 36 % женщин. Это не только сексологическая, но и социальная проблема.

В прошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов брака и семьи. Сопоставление брачной, добрачной и внебрачной сексуальной активности и сегодня остается суще­ственным. Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Но сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят показатели качества жизни и субъективного благополучия. Современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть «чистыми» (термин Э. Гидденса), самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности, независимо от способа их оформле­ния. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем церковный брак или буржуазный брак по расчету. Отсюда — увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем. Те же самые процессы, которые порождают болезненные проблемы, нередко содержат в себе объективные предпосылки их смягчения (например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей, смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в таком положении). Но это возможно только при наличии реалистической социально-педагогической стратегии.

Установка на возможную временность сексуального партнерства производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности более изменчи­выми и сменными. Высокая мобильность создает ситуацию ненадеж-

ности и неопределенности, но одновременно увеличивает степень индивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.

Важные сдвиги происходят в сфере сексуальной морали. Хотя моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не исче­зают, они становятся более гибкими и реалистическими. В результате уменьшается разрыв между повседневной, бытовой и официальной моралью и суживается круг морально оцениваемых явлений. Число сексуальных партнеров и варианты конкретных сексуальных тех­ник (что именно люди делают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения. Вместе с тем сужение сферы морального регулирования компенсируется более высокими требованиями к характеру отношений. Важнейшим критерием мо­ральной оценки сексуальных действий и отношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причем требователь­ность общества в этом отношении заметно повышается. Осуждению, а порой и юридическому преследованию подвергается не только прямое сексуальное насилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше не обращали внимания.

Важный элемент современной сексуальной культуры — норма­лизация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением тендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации остается серьезной социально-политической проблемой, в последние 30 лет во всем мире наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви, особенно среди более молодых и образованных людей, а также увеличение числа мужчин и особенно женщин, которые призна­ют, что испытывали сексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола.

Согласно выработанной ВОЗ Международной классификации болезней (МКБ-10), принятой во всех цивилизованных странах, включая Россию (с 1999 г.) и Китай (с 2001 г.), гомосексуальность не считается болезнью и не подлежит лечению. Многие западные стра­ны в последние годы легализовали однополые браки или домашние партнерства. Европейское сообщество считает дискриминацию лю­дей по признаку их сексуальной ориентации такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Намечаются сдвиги в признании права однополых пар на усыновление детей...

Принципиально меняется отношение общества к эротике. В XX в. ее включили в число законных предметов массового по­требления. Научные исследования показывают, что администра-

 

тивные запреты на эротику большей частью неэффективны, а сами сексуально-эротические материалы не приносят того вреда, который им приписывают. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распростра­нения сексуальной информации — одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.

Существенный сдвиг в сексуальных установках конца XX в. — нормализация мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют мастурбацией партнерские отношения, но и считают ее самоценной формой сексуальной активности. Важной формой сексуального удовлетворения, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу, становится виртуальный секс. Как и всякое новое явление, это чревато опасностями, преж­де всего — возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Однако «Интернет-зависимости», как и «телемании», по поводу которой паниковали в середине XX в., подвержены главным образом люди с уже наличными коммуника­тивными проблемами и трудностями.

Меняются функции коммерческого секса (проституции). Его от­рицательные стороны общеизвестны. Во-первых, он угрожает здо­ровью населения, будучи рассадником венерических заболеваний и СПИДа. Во-вторых, он покоится на угнетении женщин. В-третьих, проституция безнравственна. В-четвертых, она тесно связана с преступным миром. В-пятых, несмотря ни на какие запреты, в нее вовлекаются несовершеннолетние. Однако проституция неот­делима от таких социальных условий, как бедность, безработица, бездомность. Кроме того, нужно ясно осознавать, кого и отчего мы хотим защитить. Защита общества от инфекционных заболеваний, женщин и детей — от сексуальной эксплуатации, людей вообще от греха и безнравственности — совершенно разные задачи, требую­щие разных методов. Выработать единую стратегию относительно проституции западные общества в XX в. не смогли, две самые либеральные страны — Нидерланды и Швеция — в этом вопросе решительно расходятся.

Особенно большие сдвиги происходят в характере сексуального поведения и ценностей подростков. Во второй половине XX в. практически во всем мире произошло снижение возраста сексуального

дебюта и уменьшение разницы в этом отношении между мужчинами и женщинами. Пик этого процесса пришелся в Европе и США на 1960-70-е гг., затем он затормозился. Снижение возраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от «внешних» форм социального контроля (со стороны родителей, школы, церкви и государства) создает ряд потенциально опасных ситуаций, прежде всего — нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х гг. раннее начало сексуальной жизни на Западе повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая школьная успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В 1980—90-х гг. положение изменилось. Хотя раннее начало сексуальной жизни и сегодня часто сочетается у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, последствия этого зависят как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностей подростка. В тех странах, где существует эффективное сексуальное просвещение, сексуальная активность подростков значительно реже сопровождается эпидемиологическими и другими социальными издержками. Хотя тенденции развития подростковой сексуальности всюду одни и те же, между странами есть существенные различия.

Убедившись в неэффективности внешнего контроля за подрост­ковой сексуальностью, педагоги и психологи возложили надежды на сексуальное просвещение. Вначале некоторые думали, что с этим справится родительская семья, но хотя родительская семья — важ­ный фактор нравственного и эмоционального воспитания детей, сексуального образования она не дает и дать не может. Это делают другие социальные институты — общество сверстников, средства массовой информации, а прежде всего — школа, причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении. Предпри­нимаемые в этом направлении усилия дают положительные плоды, особенно в том, что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции. Те страны, которые с этим запоздали, например США (в 1969 г. лидер американских ультраправых Роберт Уэлч утверждал, что школьное сексуальное просвещение — «грязный коммунистический заговор для подрыва духовного здоровья американской молодежи»), имеют значительно худшие социальные показатели по всем связанным с сексуальнос­тью вопросам.

 

Ситуация в России

Исторически традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью. Отношение к сексуальности и эроти­ке в России всегда было политизировано и поляризовано. Тем не менее в России XIX — начала XX в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии рус­ской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век. Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угро­зу своей идеологии тотального контроля над личностью. Столкнув­шись уже в 1920-х гг. со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.) и не сумев разрешить их цивилизованным путем, советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.). Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия («у нас секса нет»), с резко выраженной антибуржуазной и антизападной направленностью. Вся сексуально-эротическая культура — эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение — в СССР была выкорчевана.

Официально провозглашенные практические цели этой по­литики — укрепление семьи и нравственности и повышение рож­даемости — не были достигнуты. Напротив, она имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализова­ны — заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологиче­ской активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.

Уже в начале 1960-х гг., как только репрессивный режим осла­бел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения в СССР были те же,

что и там — снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эво­люционировали и сексуальные установки россиян.

По данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х гг. Молодежь 1990-х гг. только продолжила этот процесс эмансипации.

Отличие России от Запада заключается не в направлении разви­тия, а в его хронологических рамках и в степени осознания обществом происходящих перемен.

В демократических странах Запада сдвигам в сексуальном по­ведении предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессионального дискурса (те­перь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими, а порой и в самом деле становятся таковыми.

Прежде всего это касается подростковой сексуальности. Дина­мика и структура сексуальной активности российских городских подростков вполне сравнима с тем, что происходит в остальном мире. Поданным СИ. Голода (1996), возраст сексуального дебюта российских подростков за последние тридцать лет все время снижал­ся. Поданным наших опросов, в 1993 г., в 16 лет первый половой акт пережили 38 % мальчиков и 25 % девочек, а в 1995 г. эти цифры повысились до 50 % и 33 %. Некоитальные, социально и психоло­гически менее ответственные, сексуальные контакты начинаются гораздо раньше и распространены значительно шире.

Сами по себе эти цифры не сенсационны и вполне сопоставимы с западными. Тип современной российской подростковой сексуальной культуры, включая корреляции между ранним сексуальным дебютом и антинормативным поведением, очень похож на то, что существо­вало в США и в странах Западной Европы 30 лет тому назад. Однако в России эти сдвиги происходят в крайне неблагоприятной социально-экономической обстановке и на фоне крайне низкого уровня сексуальной культуры. По справедливому замечанию Эверта Кеттинга, сексуальное поведение российских подростков принадлежит к XXI в., а их сексуальное сознание и знания остаются на уровне середины 1950-х гг.

Неудивительно, что в России катастрофически велик про­цент незапланированных беременностей и абортов, а прирост

 

СПИДа — самый большой в Европе. Обращает на себя внимание также рост проституции, в том числе подростковой и детской, распространенность в молодежной среде сексуального насилия, торговля несовершеннолетними, безнаказанное производство и распространение детской порнографии и т.д.

В дополнение к общим задачам борьбы с бедностью, детской безнадзорностью, преступностью и наркоманией, необходимое условие преодоления отрицательных последствий подростковой сексуальности — сексуальное образование. Однако с 1996 г. против идеи сексуального просвещения идет форменный крестовый по­ход под антизападными лозунгами. Дело изображается так, будто за пропагандой безопасного секса и контрацепции стоят западные спецслужбы, желающие не только деморализовать, но и физически истребить российский народ. Возрождаются и популяризируются мастурбационные страхи и даже предлагают ввести уголовное на­казание за гомосексуальность.

Продолжение нынешней сексуальной политики (точнее — за­меняющей ее антисексуальной истерии), в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями, как фатализм, социаль­ный мазохизм и выученная беспомощность) увеличивает вероят­ность физического вымирания и деградации страны.

3.3. Общины

Фридрих Энгельс

Фридрих Энгельс (1820—1895) — соратник и друг Карла Маркса, вместе с ним заложил основы марксизма. В то время, когда К. Маркс формировал свою социологическую концепцию, Ф. Энгельс провел первое эмпирическое социологическое исследование, результаты которого запечатлены в его книге «Положение рабочего класса в Англии. По собственным наблюдениям и достоверным источникам» (1845). Примечательно, что это исследование Ф. Энгельс осуществил непосредственно вслед за выходом трех последних социологических томов «Курса позитивной философии» О. Конта (1839—1841), но с иных, радикально революционных позиций.

Охотно уступая Марксу пальму первенства в разработке эконо­мической и политической теории, бывший вольнослушатель лекций

Шеллинга в Берлинском университете (1841), полиглот Энгельс с удо­вольствием углублялся в философские и историко-этнологические исследования: вспомним его «Анти-Дюринг», «Диалектику природы», «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

Ниже приведен фрагмент одного из блестящих историко-этноло-гических очерков Ф. Энгельса — «Марка» (нем. Mark — крестьянская община). Он был написан как приложение к немецкому изданию брошюры Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» (1882), а вскоре также напечатан в газете "Sozialdemokrat" и издан отдельной брошюрой (1883) — с целью распространения среди не­мецкой социалистической партии сведений относительно истории возникновения и развития земельной собственности в Германии. В этом очерке, рукопись которого была одобрена Марксом, Энгельс частично использовал материалы по истории древних германцев (от времен Цезаря и Тацита до франкского периода включительно), собранные им в 1881-1882 гг. (см.: К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч.Т. 19. С. 442-546).

Уместно вспомнить, что в начале 1881г. известная деятельница народнического движения Вера Засулич обратилась к Марксу с во­просом о возможной судьбе русской общины, разлагавшейся после отмены крепостного права (1861). Вопрос оказался не простым: Маркс сделал четыре наброска ответа. В первом из них он писал: «Обращаясь к далекому прошлому, мы встречаем в Западной Европе повсюду общинную собственность более или менее архаического типа; вместе с прогрессом общества она повсюду исчезла» (с. 401). В третьем наброске ответа Маркс отметил разнообразие типов земледельческой общины: «Один из типов... являет собой русская община. Ее эквивалент на Западе — германская община» (там же, с. 417). В итоге Маркс направил Вере Засулич краткий, но очень ем­кий ответ и продолжил начатое им ранее изучение пореформенной России в «Заметках о реформе 1861 г. и пореформенном развитии России» (1881—1882). Одновременно Энгельс стал собирать упомя­нутые материалы по истории древних германцев, в особенности по истории германской общины. На основе этих материалов он и под­готовил очерк «Марка», который демонстрирует распространенность земледельческой общины в дофеодальной, отчасти и феодальной За­падной Европе. Данный очерк убедительно демонстрирует общность ранних форм социальных отношений в большинстве стран Европы, включая Россию, что составляет одно из принципиальных положе­ний базового пособия учебного комплекса (см. главу 8 и др.).

ИЛ:

 

МАРКА*

В такой стране, как Германия, где еще добрая половина на­селения живет земледельческим трудом, рабочие-социалисты, а через них и крестьяне, непременно должны познакомиться с тем, как возникла современная земельная собственность, и крупная, и мелкая. Нынешней нищете поденщиков и нынешней долговой кабале мелких крестьян необходимо противопоставить древнюю общую собственность всех свободных мужчин, охватывавшую все, что для них тогда действительно являлось «отечеством», т.е. унаследованным свободным общим владением. Поэтому я даю краткое историческое описание того древнейшего земельного строя германцев, который сохранился до наших дней, хотя в виде жалких остатков, и который на протяжении всего средневековья служил основой и образцом всякого общественного устройства и пронизывал всю общественную жизнь не только Германии, но и Северной Франции, Англии и Скандинавии. И все же он был столь основательно забыт, что лишь в последнее время Г.Л. Мауреру при­шлось снова открывать его действительное значение.

Два стихийно возникших факта господствуют в первобытной истории всех или почти всех народов: разделение народа по признаку родства и общая собственность на землю. Так было и у германцев. Деление на племена, родовые группы и роды, принесенные ими из Азии, деление, по которому еще в римскую эпоху их боевые от­ряды строились так, что всегда плечом к плечу стояли ближайшие родичи, — это же деление определяло у них порядок овладения новым районом к востоку от Рейна и к северу от Дуная. Каждое племя оседало на новом месте не по прихоти и не в силу случайных обстоятельств, а в соответствии с родственной близостью соплемен­ников, как на это ясно указывает Цезарь. Более близким по родству крупным группам доставалась определенная область, в пределах которой опять-таки отдельные роды, включавшие определенное число семей, селились вместе, образуя отдельные села. Несколько родственных сел образовывали «сотню» (на древневерхненемец­ком — huntari, на древнескандинавском — heradh), несколько сотен образовывали округ (Gau); совокупность этих округов составляла самый народ. Земля, на которую не притязало село, оставалась в

* Цит. по: Энгельс Ф. Марка // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 328-337. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 8 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

распоряжении сотни; то, что не попадало в надел сотни, оставалось в ведении всего округа; оказывавшаяся и после этого не поделенной земля — большей частью очень значительная площадь — находилась в непосредственном владении всего народа...

Вплоть до того времени, когда Франкское государство под­чинило себе германские земли на восточном берегу Рейна, центр тяжести общины-марки, по-видимому, находился в округе, а округ, собственно говоря, и охватывал общину-марку. Ибо только этим и объясняется, что при возникновении административного деления Франкского государства так много старых крупных марок снова появляется в качестве судебных округов. Но уже вскоре после этого началось раздробление старых крупных марок. Однако еще в «Имперском праве» XIII и Х1Устолетий значится, что, как правило, марка включает от 6 до 12 сел.

Во времена Цезаря по крайней мере значительная часть гер­манцев, — а именно племя свевов, еще не перешедшее к прочной оседлости, — обрабатывала пашню сообща. Происходило это, как можно предполагать по аналогии с другими народами, следующим образом: отдельные роды, включавшие в себя по нескольку связан­ных узами близкого родства семей, обрабатывали сообща предо­ставленную им землю, которая из года в год подвергалась переделу, продукты же распределялись между семьями. Когда же и свевы к началу нашего летосчисления прочно осели на новых местах, такой порядок вскоре прекратился. Во всяком случае, Тацит (через 150 лет после Цезаря) знает только обработку земли отдельными семьями. Но и им земля для обработки предоставлялась только на один год: по истечении каждого года снова производился передел, и участки переходили в другие руки.

Мы и теперь еще можем видеть на Мозеле и в Хохвальде, в так называемых подворных общинах [Gehoferschaften], как это проис­ходило. Вся пахотная земля, поля и луга — правда, уже не ежегодно, но все же через каждые 3, 6, 9 или 12 лет — там соединяются в один общий массив и делятся на некоторое число «конов» [«Gewanne»] в зависимости от расположения и качества почвы. Каждый кон, в свою очередь, делится на столько равных частей в виде длинных узких полос, сколько правомочных членов имеется в общине; эти части распределяются между ними по жребию, так что каждый член общины получает первоначально равную долю в каждом коне, т.е. от каждого участка, отличающегося своим расположением и качеством почвы. В настоящее время наделы стали неравными в результате дробления при наследовании, вследствие продажи и т.д., но старый

 

полный надел все еще составляет ту единицу, пи которой опреде­ляются размеры половины, четверти, восьмой и прочих долей на­дела. Необработанная земля, леса и пастбища остаются общинным владением для совместного пользования...

В результате отказа от новых переделов пахотной земли марко-вый строй принимает теперь ту форму, в какой он выступает перед нами не только в старых «Правдах» V—VIII вв., но также в английских и скандинавских средневековых судебниках, в многочисленных германских Марковых уставах (так называемых Weistiimer) от XIII до XVII столетия и в обычном праве (coutumes) Северной Франции.

Община-марка, отказавшись от права периодического передела пахотной земли и лугов между отдельными своими членами, из всех прочих своих прав на эти земли не уступила ни одного. А эти права были весьма значительны. Община передала свои земли отдельным лицам только с целью использования их в качестве пашен и лугов, но не для какой-либо другой цели. На то, что выходило за эти пределы, частный владелец не имел никакого права. Найденные в земле со­кровища, залегавшие глубже, чем достает сошник, первоначально принадлежали поэтому не владельцу, а общине; то же относится к праву добывать руду и т.д. Все эти права впоследствии были узурпи­рованы феодалами и князьями и обращены ими в свою пользу.

Но и пользование полем и лугом было подчинено контролю и регулированию со стороны общины, что осуществлялось следующим образом. Там, где господствовало трехполье, — а это было почти везде, — вся пахотная земля села делилась на три одинаковых по размеру поля; каждое из них попеременно предназначалось один год для озимых посевов, второй год для яровых, третий год шло под пар. Таким образом, село каждый год имело свое озимое, яровое и паровое поле. При распределении земли заботились о том, чтобы каждый член общины получал одинаковую долю во всех трех полях и мог бы, таким образом, без ущерба подчиняться принудительному севообороту общины; в соответствии с этим озимые он должен был сеять только на своем участке озимого поля и т.д.

Что же касается парового поля, то, пока оно находилось под паром, оно всякий раз снова переходило в общее владение и ис­пользовалось всей общиной в качестве пастбища. А как только кончалась уборка урожая на двух других полях, они также снова возвращались в общее владение до нового посева и использовались в качестве общинного выгона. То же самое относится к лугам после осеннего сенокоса. На всех полях, где должен был пастись скот, владелец обязан был удалить изгороди. Этот так называемый при-

нудительный выпас естественно требовал, чтобы время посева, как и жатвы, не зависело от воли отдельного лица, а было для всех общим и устанавливалось общиной или обычаем.

Вся остальная земля, т.е. все, что не входило в усадьбу и в па­хотный надел: лес, пастбища, пустоши, болота, реки, пруды, озера, дороги, места охоты и рыбной ловли, — оставалась, как и в стари­ну, общинной собственностью, предназначенной для совместного пользования. Подобно тому как доля каждого члена общины в поделенной пахотной земле марки была первоначально для всех одинаковой, так же одинакова была и доля его в пользовании «об­щими угодьями марки». Способ этого пользования определялся всеми членами общины; таким же образом устанавливался способ наделения, когда уже возделанной земли больше не хватало и от общих угодий марки отрезывался участок для возделывания. Общие угодья марки использовались главным образом для выпаса скота и откармливания свиней желудями; кроме того, леса доставляли стро­ительный материал и дрова, листья для подстилки, ягоды и грибы, а болота, если они имелись, — торф. Постановления о пастбищах, об использовании леса и т.д. составляют главное содержание много­численных сохранившихся от различнейших периодов Марковых уставов. Они были записаны в те времена, когда старое неписаное обычное право начинало оспариваться. Сохранившиеся еще общин­ные леса являются жалким остатком этих древних не поделенных общих угодий марки. Другим пережитком, по крайней мере в Запад­ной и Южной Германии, является глубоко коренящееся в народном сознании представление, что лес есть общее достояние и каждый может собирать в лесу цветы, ягоды, грибы, буковые орешки и т.д. и вообще имеет право делать все, что ему угодно, пока и поскольку он не причиняет вреда...

В древние времена строй марки был почти единственным обще­ственным устройством тех германских племен, у которых не было королей. Старая родовая знать, которая пришла в упадок во время переселения народов или вскоре после него, легко приспособилась к этому строю, как и все стихийно возникшее вместе с ним, точно так же, как кельтская клановая знать еще в XVII в. уживалась с ирландской земельной общиной. И марка пустила столь глубокие корни во всей жизни германцев, что мы обнаруживаем ее следы на каждом шагу в истории развития нашего народа...

Марковый строй приспособлялся к самым изменчивым отноше­ниям владения возделанной землей, пока еще существовали общие угодья марки, а также к разнообразнейшим правам собственности на

 

г'

них, когда марка перестала быть свободной. Марка погибла вслед­ствие разграбления почти всей крестьянской земли, как поделенной, так и неподеленной, — разграбления, произведенного дворянством и духовенством при благосклонном содействии территориальной власти. Но экономически она устарела, потеряв жизнеспособность в качестве формы земледельческого производства, фактически лишь с тех пор, как гигантский прогресс сельского хозяйства за последние сто лет превратил земледелие в науку и привел к появлению совер­шенно новых форм производства.

Макс Вебер

Сведения о М. Вебере даны в разделе 1. Ниже приведены выдерж­ки из его трудов «История хозяйства» и «Город» (1921), опубликован­ных посмертно, в 1921 г. В первом из них ясно показан общинный характер первоначальных форм национально-немецкого аграрного строя. Во второй работе Вебер дал многостороннюю характеристику города как территориальной общности, выделил азиатский и запад­ный типы городов. При этом он сделал вывод: как в Западной Европе, так и в России город «был тем местом, где совершался переход из не­свободного в свободное состояние, благодаря возможности дохода, предоставляемой денежным хозяйством». Это подтверждает поло­жение о принципиальной общности форм и тенденций социальной жизни в России и странах Западной Европы, которое обосновывается в базовом пособии учебного комплекса (см. главу 8 и др.).

Н.Л.

ДОМАШНЕЕ ХОЗЯЙСТВО, РОД, ДЕРЕВНЯ И ПОМЕСТЬЕ (АГРАРНЫЙ СТРОЙ)*