Категория лица как фундамент сказуемости

Категория лица в глаголе обнаруживает тесную связь с категорией лица в классе местоимений (ср.: вижу и я видел, видишь и ты видел и т. п.). Лиц в системе глагола столько же, сколько личных местоимений. Здесь сохраняет всю свою силу принцип противопоставления говорящего субъекта (л), автора речи, собеседнику {ты) и кому-то или чему-то третьему (он, она, оно, они). Но между категорией лица у глагола и категорией лица у имен существитель­ных — большая разница. В области имен существительных категория лица под­чинена категории одушевленности, а категория одушевленности входит в об­щую категорию предмета (предметности). В глаголе, напротив, предмет, являющийся источником действия, грамматически изображается как личный деятель. Он подчинен категории лица. Особенно ощутителен этот оттенок грамматического «олицетворения» предметов при сопоставлении таких кон­струкций: Оленя ранило стрелой и Оленя ранила стрела. Однако грамматиче­ское различие между лицом в собственном смысле (1-м и 2-м лицом) и ли­цом-предметом (или предметом в роли лица) выступает очень заметно. И тут также есть аналогия между категорией лица в глаголе и категорией лица в классе местоимений (ср. предметно-личное значение местоимения 3-го л.). В грамматическом значении деятеля, производителя глагольного действия, сказывается это различие категорий лица и не-лица. Формы так называемого 3-го лица глагола существенно отличаются от форм 1-го и 2-го лица (так же как в классе местоимений). Категория лица справедливо выдвигается грамма­тистами в ряд основных синтаксических категорий глагола (наряду с формами времени и наклонения). Синтаксическое изучение глагольных конструкций должно выяснить роль глагольных форм в строе разных типов словосочета-

ний, предложений и синтагм. С понятием предложения во многих синтаксиче­ских концепциях сочетается вопрос о формах сказуемости. Едва ли не боль­шая часть современных синтаксических теорий самое понятие предложения ставит в зависимость от наличия verbum finitum⁵⁰, т. е. глагольных форм, имеющих значения лица, времени и наклонения (это и есть, по традиционно­му учению, формы сказуемости). Однако грамматическое выражение времени отсутствует в высказываниях, синтаксическим центром которых является по­велительное или сослагательное (условно-желательное) наклонение. «Прощай, свободная стихия» (Пушкин); «Шуми, шуми, послушное ветрило, Волнуйся подо мной, угрюмый океан» (Пушкин); «О, хоть бы ты издохла» (Л. Толстой, «Крейцерова соната»); «Да это бы еще куда ни шло» (Тургенев, «Однодворец Овсяников»). Основное организующее значение «сказуемости» приходится приписывать формам лица и наклонения. Некоторые грамматисты, ссылаясь на безличные или бессубъектные предложения, готовы видеть фундамент ска­зуемости в формах наклонения и шире: в категории модальности, которая может иметь не только морфологическое, но и разнообразное синтаксическое (в том числе и интонационное) выражение.

В защиту этого мнения можно привести многое. Понятие предложения, действительно, связано с признаком модальности высказывания. Модальная окраска присуща и неглагольным предложениям (например: Пожар! так ли это? и т. п.). Можно думать, что значение модальности неотделимо от поня­тия предложения. Типы предложений обусловлены модальными различиями. Естественно, что в предложениях глагольного строя модальность высказыва­ния выражается прежде всего формой наклонения (а также интонацией, как и в других типах предложений). Но в русской лингвистике еще со второй по­ловины XIX в. укрепилась вера в синтаксическое главенство формы лица. «Личный глагол,—писал В. Ф. Андреев, — выражает независимое понятие конкретно, наглядно. Из всех формальных признаков verbi finiti, наиболее способствующих конкретности, или наглядности, есть обозначение лица и числа....Глагол служит сказуемым не потому, что он имеет время, вид и за­лог, а главнейше потому, что он способен указывать лицо; словом, в глаголе, служащем в предложении сказуемым, мы считаем главнейшим признаком лицо»⁵¹.

§ 12. Синтетические и аналитические приемы выражения лица

Приемы выражения категории лица в русском глаголе основаны на том же противопоставлении форм настоящего времени и повелительного наклоне­ния инфинитиву и формам прошедшего времени, которое явственно отра­жается и в системе глагольного словообразования и формообразования.

В настоящем времени и повелительном наклонении формы лица (по край­ней мере, в настоящем времени 1-го и 2-го, в повелительном наклонении 2-го) выражаются окончаниями (в настоящем времени: -у (-ю), -шь, -м, -те; в по­велительном наклонении 2-го лица: -ь, -и, -те). Здесь категория лица носит яркий отпечаток синтетического строя. Но те же личные формы употребляют­ся и в сочетании с личными местоимениями. Тут сказывается влияние анали­тических личных форм глагола (ср. формы прошедшего времени и условного-сослагательного наклонения), а отчасти влияние тех случаев, когда логический или эмоциональный акцент вызывал присоединение личных местоимений к личной форме глагола («я говорю: промчатся годы»; «ты вянешь и гру­стишь» и т. п.).

Не подлежит сомнению, что в стилях современного книжного языка формы настоящего времени 1-го и 2-го лица в сочетании с личными местои­мениями являются более нормальными и нейтральными, чем соответствую-

щие формы без личных местоимений. Сознательное, намеренное устранение местоимений выражает разнообразные экспрессивные оттенки. Вот иллюстра­ция из патетической речи человека, проглоченного крокодилом, в «Крокоди­ле» Ф. М. Достоевского: «В.результате — я у всех на виду, и хоть спрятанный, но первенствую. Наученный опытом, представляю из себя пример величия и смирения перед судьбою. Буду, так сказать, кафедрой, с которой начну по­учать человечество. Даже одни естественнонаучные сведения, которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, — драгоценны. И потому не только не ропщу на давешний случай, но твердо надеюсь на блистательнейшую из карьер». Эта манера повторного употребления личных форм глагола без ме­стоимения объясняется и комментируется таким образом: «Всего более обо­злило меня то, что он почти уже совсем перестал употреблять личные местои­мения — до того заважничал».

Ср. у того же Достоевского в повести «Село Степанчиково и его обитате­ли»: «Подхожу сегодня к зеркалу и смотрюсь в него,— продолжал Фома, тор­жественно пропуская местоимение я. — Далеко не считаю себя красавцем, но поневоле пришел к заключению, что есть же что-нибудь в этом сером глазе, что отличает меня от какого-нибудь Фалалея».

Напротив, в обычной разговорной речи и в повествовательном стиле про­стые формы 1-го и 2-го лица настоящего времени (без местоимений), по-види­мому, преобладают дли во всяком случае равноправны с формами, ослож­ненными местоимением. Необходимо внести стилистические ограничения в такой вывод А. М. Пешковского: «...присутствие личных слов можно рас­сматривать в русском языке как норму, а отсутствие их — как отступление от нормы, имеющее всякий раз свои причины и свой смысл»⁵².

Анализ форм лица в строе повелительного наклонения, вследствие экс­прессивных своеобразий этого наклонения, не следует отделять от общего анализа функций повелительного наклонения в русском языке (см. § 63).

Напротив, формы лица в прошедшем времени (и в условном наклонении) выражаются аналитически присоединением личных «префиксов», личных ме­стоимений 1-го и 2-го лица (я ходил, ты ходил, мы ходили, вы ходили)*.

Таким образом, категория лица в системе русского глагола имеет двой­ственную морфологическую структуру (синтетическую и аналитическую). Од­нако эта двойственность обнаруживается лишь в формах 1-го и 2-го лица. Форма 3-го лица и в этом отношении резко отделяется от них**.