В тандеме с А.А.Смирновым

В 1945 г. директором Психологического ин­ститута стал А.А. Смирнов, а его заместителем Б.М.Теплов. При новом руководстве начался период расцвета института. К тому времени институт был переведен из системы универси­тета в систему Академии педагогических наук. Количество сотрудников в нем быстро росло. Проводились большие наборы аспирантов. Единственное в РСФСР и самое крупное в Со­юзе психологическое учреждение «задавало тон» в психологии и несло на себе ответствен­ность за состояние ее дел. Это был центр, где разрабатывались вопросы теории и методов, выдвигались задачи, стоящие перед психолога­ми «на данном этапе». Здесь готовились и про­водились всесоюзные совещания по психоло­гии — задолго до того, как начались съезды Общества психологов.

В эти годы раскрылись необыкновенные возможности Б.М.Теплова как крупномасштаб­ного руководителя, как деятеля науки. В после­военное десятилетие он был самым влиятель­ным из наших психологических лидеров, хотя и не занимал очень высоких постов и был бес­партийным (беспартийным был и А.А.Смир­нов). Его высочайшая образованность и культу­ра, необычайно проницательный ум, сильный волевой характер делали его главной фигурой на психологическом Олимпе. Значительность его как ученого и как личности была для всех причастных к психологии очевидна — его не­много побаивались, почитали и любили. Любо­пытные штрихи к его характеристике — в вос­поминаниях А.В.Запорожца: «Он обладал пора­зительной способностью усматривать существо дела в самых запутанных обстоятельствах, без­различно, относились ли они к области науч­ной теории или к жизненной практике. Всем нам часто приходилось наблюдать, как в ходе

затянувшейся дискуссии, когда выступающие громоздили противоречивые аргументы один на другой и окончательно запутывали проблему, одно короткое выступление Б.М.Теплова про­ясняло сгустившуюся тьму и намечало правиль­ный выход из создавшегося положения»⁶.

В политическом лексиконе иногда употреб­ляются слова «харизматический лидер» — чело­век, который может увлекать, вести за собой в силу своих исключительных личностных ка­честв, благодаря мощи и обаянию своей лично­сти (сейчас говорят об этом в связи с нехват­кой у нас таких лидеров). Борис Михайлович обладал «харизмой». Его научные и иные оценки не только принимались умом, ему ве­рили, к нему тянулись.

На заседания Ученого совета института при­ходили все (или почти все) сотрудники, так как там мог выступать Б.М.Теплов. Когда его не было, Совет редел, атмосфера заседания стано­вилась не столь интеллектуально напряженной. На сессии института, где он делал обзорные доклады, приходили и из других, связанных с медициной или педагогикой, научных учрежде­ний Москвы. Приходили «на Бориса Михайло­вича Теплова».

Его интеллект поражал окружающих. В ту пору он с полной отдачей участвовал в обсуж­дениях многих научных проблем, включался в подготовку различных изданий. При этом ка­кие-нибудь веяния в смежных науках, предло­женная кем-то удачная методика вызывали у него подъем энергии. Казалось, что он излиш­не растрачивает себя в повседневной текучке научного руководства, бесконечном оппониро­вании, редактировании, участии в различных заседаниях.

В эти годы он многое сделал для разработ­ки истории психологии. (См. его статьи о пси­хологических взглядах И.М.Сеченова, В.Г.Бе­линского, А.И.Герцена.) Он читал в МГУ курс лекций по истории мировой психологии (от ан-

6 Запорожец А.В. Мои воспоминания о Б.М.Теплове // Психо­логия и психофизиология индивидуальных различий. М., 1977. С. 22.

тичности до XIX в.). Им был написан учебник психологии для старших классов школы, вы­державший 8 изданий (1946 — 1953) и переве­денный на 14 языков.

Творческая энергия Б.М.Теплова смогла так широко проявиться во многом благодаря под­держке А.А. Смирнова, выдающегося организа­тора науки, умевшего создавать благоприятный климат для работы. Они совместно руководили институтом при полном взаимопонимании в подходе к общепсихологическим проблемам, в решении кадровых вопросов и т. д. Они пре­красно дополняли друг друга.

Нельзя забывать, какая общественно-поли­тическая атмосфера была в стране в те годы. Конец 40-х — начало 50-х гг.: репрессии, неве­роятный культ Сталина и партии, так называе­мые дискуссии, жестко направляющие в опре­деленное русло различные области науки и культуры. Все это, разумеется, не могло не ока­зывать вредоносного влияния на то, что дела­лось в психологии. Но благодаря таким деяте­лям, как А.А.Смирнов и Б.М.Тегаюв, некото­рые мрачные веяния той поры проявились в психологии не так сильно, а то и вовсе прошли стороной. Психологический институт оставался неким оазисом, где сохранялись многие нормы порядочности и проявления бескорыстной пре­данности науке. Трудно переоценить в этом за­слуги тандема Смирнов — Теплов. Директору и его заму по науке удавалось во многих непро­стых ситуациях отстоять интересы психологии, да и благополучие отдельных психологов (что требовало определенного мужества).

Оба — ученые высшего класса, последние представители прежней русской интеллиген­ции, гуманисты, проявившие себя и как муд­рые политики. Да, они вынуждены были стать конформистами, т. е. в политическом отноше­нии уподобиться окружающим, принять «пра­вила игры». Но на путях конформизма они не теряли чувства меры, блюдя свою порядоч­ность, достоинство.

Дополнительные трудности для Бориса Ми­хайловича были связаны с тем, что после пе-

чально знаменитой сессии ВАСХНИЛ нашлись психологи, которые повели атаку на его люби­мое детище — теорию различий между людьми по способностям. Объектом резкой критики стало понятие «задатки», подозрительно напо­минавшее понятие «гены». Для ревнителей чи­стоты «самой передовой в мире» науки непри­емлемо было признание каких-то исходных внутренних предпосылок различий по способ­ностям. И был момент, когда Борис Михайло­вич поддался: в третьем и четвертом изданиях его учебника «Психология» (1949, 1950) вдруг исчез термин «задатки». Правда, в пятом изда­нии он вновь вернулся на свое место и оста­вался там во всех последующих.

Не хотелось бы, чтобы создалось впечатле­ние, что у Б.М.Теплова недоставало характера. Под стать его интеллекту была и его воля! Он умел заставлять себя. И умел преодолевать пре­пятствия. Но какая у него могла быть альтерна­тива конформизму? Не так просто представить себе, что ему пришлось претерпеть, как «при­гибаться», если не «ломаться», в общественном климате тех лет.

«Лысенковский период», отозвавшийся в психологии безудержным пафосом формирова­ния и столь же решительной критикой пред­ставлений о природно-генетической основе ин­дивидуально-психологических различий, лишал Бориса Михайловича возможности по-прежне­му заниматься изучением различий по способ­ностям: атмосфера была слишком накалена, а ситуация просто небезопасна. Борис Михайло­вич решил «переждать», как бы отойти в сторо­ну, занимаясь историей психологии. Вместе с тем начиналась новая политическая кампания в науке — приближалась павловская сессия двух академий (1950).

Б.М.Теплов всегда с пиететом относился к трудам И.П.Павлова и к самой личности уче­ного. Он, как и Л.С.Выготский и С.Л.Рубин­штейн, был склонен многое почерпнуть из пав­ловского объективного метода изучения психи­ки. С трудами И.П.Павлова он был знаком не понаслышке. Когда же началось расширитель-

ное толкование павловского наследия и на его основе стала провозглашаться «перестройка» психологии, оценка такой «кампании» Борисом Михайловичем не могла быть однозначной. Он считал, что обращение к Павлову было проти­вовесом лысенковщине. Ведь павловские рабо­ты — это серьезная наука. При этом он, конеч­но же, понимал безнадежность попыток «слия­ния» психологического и физиологического подходов применительно ко многим собствен­но психологическим проблемам. Но в некото­рых разделах психологии такое сближение представлялось ему перспективным. В павлов­ском наследии он особенно ценил учение о ти­пах высшей нервной деятельности.

Сам И.П.Павлов, как известно, связывал ти­пы нервной системы с различиями по темпера­ментам, что получило всеобщее признание. Но Борис Михайлович увидел в типологических свойствах нечто большее — подлинное доказа­тельство существования природных предпосы­лок широкого спектра индивидуально-психоло­гических особенностей.