Единство образного и вербального кодирования

Уайзмен и Нейссер (1971) представили экспериментальные данные, свидетельствующие о единстве образного и вербального кодирования. Они показывали испытуемым серии так называемых картинок Муни, которые можно получить, убирая часть контуров с изображений различных сцен. Разобраться, что именно изображено на таких картинках, довольно трудно, но иногда все же удается понять их сюжет, несмотря на искажение. Рассматривая картинки, испытуемые пытались разгадать их смысл. Затем проводилась проверка на узнавание, в которой дистракторами служили другие картинки того же типа. При этом Уайзмен и Нейссер установили, что узнавание бывало успешным только в тех случаях, когда испытуемые при первом предъявлении данной картинки давали ей какую-то интерпретацию, а при проверке на узнавание вновь интерпретировали ее таким же образом. В других случаях (когда картинку не удавалось интерпретировать при первом предъявлении или же при проверке) эффективность узнавания была очень низкой. Эти результаты позволяют предполагать, что узнавание основано не на сравнении картинок, предъявляемых при проверке, с хранящимися в памяти образными следами.

Для правильного узнавания важно, чтобы испытуемые при проверке интерпретировали картинку так же, как при первом предъявлении. Просто увидеть картинку, идентичную предъявленной ранее, для правильного узнавания недостаточно. Во время проверки испытуемые, по-видимому, не сравнивали подлежащие узнаванию картинки с хранящимися в ДП сценами, не получившими интерпретации; они, очевидно, сопоставляли свои прежние выводы относительно содержания этих картинок со своей текущей интерпретацией. Это говорит в пользу того, что испытуемые сохраняли информацию о результатах проведенного ими анализа данного стимула, а не копию стимула.

Данные, полученные Нелсоном, Метцлером и Ридом (1974), тоже свидетельствуют против идеи о сохранении в ДП детализированных копий картинок. Эти авторы указывают, что подобная идея часто выдвигалась для объяснения поразительной способности испытуемых узнавать картинки, предъявлявшиеся им в прошлом (1967); иными словами, предполагалось, что превосходство образной памяти над вербальной обусловлено большей детальностью сохраняемой в памяти информации о картинках. А в таком случае узнавание любой детали должно приводить к узнаванию всей картинки, что и дает картинкам преимущество по сравнению с относительно скудной словесной информацией.

Для проверки этой гипотезы Нелсон и его сотрудники провели эксперименты, в которых информация об одной и той же сцене была представлена стимулами четырех различных типов (рис. 12.4): одной фразой, рисунком, не содержащим деталей, подробным рисунком и фотографией. Каждому испытуемому предъявляли один из этих четырех стимулов, а затем проводили пробу на узнавание. Оказалось, что эффективность узнавания в экспериментах с любым из трех образных стимулов была выше, чем с вербальным стимулом. При этом результаты узнавания для всех трех образных стимулов были одинаковыми; иначе говоря, большая детализация не облегчала узнавания. Эти результаты означают, что превосходство памяти на картинки не обусловлено хранением в ДП их детализированных копий. Более того, возникает сомнение в том, хранятся ли вообще образные стимулы в ДП в виде неких картин. Одинаковая легкость узнавания недетализированных и детализированных картинок согласуется с представлением о том, что в памяти испытуемых хранились интерпретации, а не «изображения» стимулов.

„Улыбающийся пожилой мужчина держит на руках маленькую девочку”

Рис. 12.4. Пример сцены, которую можно представить одной фразой (А),рисунком, не содержащим деталей (Б), подробным рисунком (В) и фотографией (Г).

В данном случае эти интерпретации, по-видимому, были достаточно абстрактны и потому одинаково пригодны в качестве описаний для картинок с разной степенью детализации.

Представление о том, что в основе понимания речи лежат образы, также вызвало возражения. Критике подверглась, в частности, гипотеза Бегга и Пайвио (Ведд а. Рато. 1969) о том, что конкретные предложения могут быть представлены в памяти образами, а абстрактные — словами. Прежде всего оказалось, что результаты Бегга и Пайвио трудно воспроизводимы, и была высказана мысль, что использованные ими абстрактные и конкретные предложения различались по таким факторам, как понятность и степень наглядности (1972). Со своей стороны Фрэнке и Брэнсфорд (1972)подвергли сомнению гипотезу образного кодирования. Они провели эксперимент, сходный с их более ранним исследованием, касавшимся вербальной абстракции. Как помнит читатель, в этой более ранней работе испытуемым предъявляли группы предложений, созданных путем различных сочетаний четырех простых фраз. При последующей проверке узнавание предложений зависело от того, сколько в них сочеталось идей из числа содержавшихся в четырех исходных фразах, а не от того, предъявлялись ли эти предложения на самом деле. Из этого Фрэнке и Брэнсфорд заключили, что испытуемый, восприняв исходную группу фраз, интегрировал содержавшуюся в них информацию и закладывал на хранение некую обобщенную версию; на этой последней он и основывал свое суждение при узнавании, а поэтому чем больше исходных простых идей содержало предложение (и тем самым — чем оно больше походило на интегрированную форму), тем легче оно «узнавалось» как старое.

В своей ранней работе Брэнсфорд и Фрэнке (1971) использовали конкретные предложения. Исходя из представлений Бегга и Пайвио, следовало бы ожидать, что с абстрактными предложениями результаты будут иными; ведь эти авторы считают, что абстрактные предложения хранятся в вербальной форме и соответственно изменения формулировок выявляются в них легче, чем изменения смысла. А это должно означать, что в эксперименте Фрэнкса и Брэнсфорда эффективность узнавания в случае абстрактных предложений была бы выше. Однако вопреки этому эксперимент с абстрактными предложениями (1972) дал такие же результаты, как и с конкретными предложениями. Из этого вытекает, что те и другие перерабатываются в памяти сходным образом. В целом все эти данные свидетельствуют против гипотезы о роли образов в запоминании предложений.

Оперативная память

Оперативная память – подсистема памяти, обеспечивающая оперативное удержание и преобразование данных, поступающих от органов чувств и из памяти долговременной. По существу, это пролонгированная кратковременная память (полагаю, что именно поэтому некоторые авторы говорят о синонимичности понятий «кратковременная» и «оперативная» память в своих книгах).

Оперативная память включает мнемические процессы, обслуживающие непосредственные действия личности человека.

Любое сложное действие мы выполняем по частям. При этом удерживаем в памяти некоторые промежуточные результаты до тех пор, пока они необходимы для выполнения данной деятельности. По мере продвижения к конечному результату этот промежуточный материал может забываться.

Под влиянием внутренней мотивации или каких-либо внешних обстоятельств способность к воспроизведению продлевается на промежуток времени более двадцати секунд. Информация, которая обслуживает текущую деятельность, сохраняется в оперативной памяти приблизительно восемнадцать часов, предел максимум – двое суток. Объем материала, которым при этом оперирует человек, может быть различным и определяется длительностью процессов. Объем называется оперативной единицей памяти и оказывает существенное влияние на успешность выполнения той или иной деятельности. Считается, что объём оперативной памяти взрослого человека составляет 7±смысловые единицы. (Пример: работа диспетчера в аэропорту). Современные исследования показывают, однако, что ограничения оперативной памяти не служат препятствием при запоминании больших объёмов осмысленного перцептивного материала (пейзажи, лица, произведения изобразительного искусства и т.п.)

Данный вид памяти является наиболее энергоёмким из всех, что и является первопричиной сна человека—необходимость разгрузки оперативной памяти. Сновидения используют символику из оперативной памяти в зеркальном отражении.