Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 14 страница

Впрочем, независимо от этого знания или незнания работ предшественников важно обратить внимание на то, что Л.Болтански и Е.Чиапелло справедливо указывают на роль не только социальной, но и художественной критики капитализма как критики этой системы из мира культуры. Они правы, что мощь такой критики в конце 60-х годов была важнейшим слагаемым кризиса капиталистической системы и его изменений. Они вдвойне правы, когда указывают на слабость такой критики («молчание критики») в 90-е годы прошлого века, что стало важным фактором укрепления в целом антисоциальной, антигуманной траектории в капиталистическом развитии. Они, наконец, правы и в том, что нынешний глобальный, подвижный, сетевой мир капитализма требует нового типа и социальной, и художественной (далее я буду пользоваться термином «культурной» – он будет точнее по смыслу, хотя и дальше от буквального перевода) критики. Эта культурная критика подвергает сомнению все формы нынешней социальной организации, будь то семья, религия, политические формы, особенно «старые» компартии (с. 293).

В своей основе эта критика правомерна: большая часть этих форм принадлежит миру отчуждения и потому требует снятия (во всяком случае, если мы – и это уже мои размышления – исходим из критериев культуры как пролога царства свободы). В то же время и субъекты этой критики, и авторы книги, на мой взгляд, часто нарушают меру, не проводя различия между отчужденными и иными формами социальной организации, не акцентируя (при всем своем реформизме) необходимости не-одномоментного отказа от отчужденных форм, снятия их, а не «зряшного» (Ленин) отрицания.

Что касается социальной критики, то ее авторы книги связывают с процессами «деконструкции классов» и «капиталистического смещения» (displacement). Под этим понимаются, правда, давно известные процессы индивидуализации производственных процессов, роста сферы услуг, нестабильности и гибкости занятости и т.п. (с. 302). Особо акцентируется – и справедливо – проблема формирования слоя «исключенных» – лиц, которые не встроены в систему, и особенно в постиндустриальные сферы западных стран. Здесь Л.Болтански и Е.Чиапелло не скупятся на многочисленные примеры. Попутно вообще замечу: в книге много полезного фактического материала и первичных обобщений по проблеме трудовых отношений во Франции. Авторы отмечают многие (впрочем, уже известные – особенно из книги Рифкина «Конец работы» и др.) процессы частичной и гибкой занятости, распадения и ослабления роли профсоюзов, сегментации класса наемных работников и т.п. процессы, богато иллюстрируя их примерами из французского опыта конца прошлого века. Существенно, что эта часть проникнута большим сочувствием к интересам трудящихся (с. 221-296).

Однако наиболее интересное начинается там, где авторы ставят важную теоретическую проблему эксплуатации в сетевом мире (с. 360). В книге она получает своеобразное и, на мой взгляд, несколько поверхностное решение: это эксплуатация теми, кто мобилен, тех, кто не мобилен. Первые живут в сетях, они подвижны, гибки, вообще адекватны вызовам нового мира. Они выбирают «хорошо размещенные цели» и потому выигрывают в современном динамичном мире. Вторые живут в «местах», традиционны, не гибки, не адекватны вызовам новых технологий и институтов и не приспособлены к ним. Эта эксплуатация, как и вообще эксплуатация в условиях капитализма, невидима, закамуфлирована, но она реальна – это коннекционистская эксплуатация (от слова connection – связь), характерная для коннекционистстского общества (с. 365 – 380).

Замечу в этой связи, что наряду с многочисленными словесно-контекстуальными играми, вообще типичными для постмодернизма, особенно французского, здесь присутствует и некоторая важная проблема. В общем виде на языке марксизма я бы ее сформулировал как проблему социального неравенства между представителями более высокого и более низкого технологических укладов. Причем в данном случае можно говорить и о классе работников, и о господствующем классе, включенных в миры разных технологических укладов. Я не уверен, что правомерно говорить именно об эксплуатации представителей более низкого технологического уклада со стороны представителей более высокого технологического уклада, но я уверен, что система отношений между представителями различных технологических укладов (и обусловленных этим существенно различающихся культурно-институциональных, иногда и социально-классовых, экономических миров) – это особый пласт социальных отношений и особый предмет социальной науки. Соответственно, это и интереснейший методологический и теоретический вопрос. Он интересен и в плане изучения трансформационных процессов в рамках одного сообщества (страны), и как гео-экономическая (геополитическая) проблема соотнесения разных по уровню развития социальных миров, сосуществующих и взаимодействующих в одном историческом времени.

Нельзя сказать, что эти отношения – абсолютно новое поле науки. По поводу отношений между аграрными и индустриальными обществами (или социальными подпространствами одной страны), равно как и о взаимодействии развитых и развивающихся стран, написаны горы исследований. Речь идет о другом – о возможности представить весь этот разрозненный набор особых видов социальных взаимодействий как новый класс (множество, систему) социальных процессов. В этом случае мы, соответственно, можем и должны найти то новое системное качество, которое отличает этот класс от суммы качеств видов. Это новое системное качество (а не просто сложение или даже систематизация исследований по проблемам взаимодействия аграрных и индустриальных, индустриальных и переходных к постиндустриальному и т.п. обществ) и станет новым предметом социальных исследований.

Автор этих заметок пока не готов раскрыть это качество. Но в то же время я хочу заметить, что в определенной мере оно уже стало предметом исследования. Так, в России (а, скорее всего, и в других странах) уже вышло немало работ не просто о переходе от аграрного к индустриальному и от индустриального к постиндустриальному обществу, но по проблеме общих черт любых трансформационных состояний вообще [328]. Впрочем, трансформационные состояния – это пространство явлений, пересекающееся с определенным выше пространством отношений между обществами с разными технологическими укладами, но не тождественное ему.

Для того чтобы разобраться, в чем именно состоит это новое системное качество данного нового класса социальных явлений, нам еще предстоит провести немалую исследовательскую работу, поэтому пока что здесь поставим многоточие…

Вернемся к книге Л.Болтански и Е.Чиапелло. Как я уже заметил, она нам интересна, во-первых, тем, что здесь подчеркивается важность исследования «духа» капитализма и эволюции этого духа. При этом авторы жестко критичны по отношению к этому «духу»: последний, по их мнению, не только (1) вызывает иллюзорное бытие действительных объектов, персон и даже эмоций, но и распространяет атмосферу (2) угнетения как антитезы свободе, самостоятельности и творчеству человека (эта тема активно развивается в книге, где показано подавление личности рынком, труда – капиталом, работника – боссом и т.п.); (3) нищеты и беспрецедентного неравенства; (4) эгоизма и доминирования частного интереса, разрушающего общественные ценности (с.37). Согласитесь: ныне мало кто из ученых способен столь откровенно и четко охарактеризовать социально-духовную и этико-эстетическую атмосферу («дух») капитализма.

Во-вторых, книга интересна идеей культурной критики капитализма. Авторы подчеркивают, что ныне идет возрождение этого типа критики капитализма и что эта критика должна быть направлена на ограничение и сокращение мира рынка («сферы жизни товаров»). Что ж, идея активного социо-культурного наступления на столь развившийся ныне рыночный фундаментализм – это очень и очень важная теза, на которую мало внимания обращают «традиционные» левые. Между тем тотальная гегемония сетевого рынка нового века – это враг нового общества не менее значимый, нежели капиталистическая эксплуатация, и здесь культурная критика капитализма (активное творение новых, неотчужденных форм жизни при помощи культуры, в культуре, через культуру – в скобках формулировки автора рецензии) не должна недооцениваться.

В-третьих, книга интересна тем, что здесь предлагается относительно новая гипотеза особого, характерного для сетевого общества, типа социальных противоречий и форм эксплуатации.

В целом же это одна из книг, типичных для сторонников умеренно критического взгляда на новые тенденции капитализма.

 

* * *

 

Ну а теперь мы можем обратить внимание на весьма популярную на Западе работу, с явным оптимизмом смотрящую на будущее постиндустриальных тенденций – книгу Р.Флориды «Рост творческого класса»[329]. В ней содержится достаточно интересный обзор новых тенденций в социо-технологической структуре занятости, и этот анализ приводит автора к выводу о формировании нового – творческого (creative) класса. В общем и целом здесь можно было бы заметить, что автор мало оригинален: об особой роли интеллектуалов и меритократии кто только не писал за последние 30 лет. На первый взгляд, кажется, что изменено только имя. Однако есть пара важных «нюансов».

Во-первых, само имя мне представляется более удачным, чем предыдущие, в том смысле, что одним из важнейших отличительных качеств возникающего нового общества действительно является творческая деятельность. Кстати, замечу, что многие работы с таким акцентом в большом количестве выходили еще в 60-е годы[330]. Более того, по мнению автора этих строк и ряда других марксистов, свободная творческая деятельность (в том числе ассоциированное социальное творчество) является исходным системным качеством грядущего «царства свободы». И хотя творческого «класса» в точном смысле этой категории явно не образуется, акцент Флориды на расширении числа лиц, занятых деятельностью, содержащей творческую компоненту, несомненно, плодотворен.

Во-вторых, книга содержит большой объем полезных статистических данных и некоторые любопытные аналитические размышления. Об этом мы и поговорим ниже.

Прежде всего, автор книги показывает рост того, что он называет «креативной экономикой»: в 1953 году в США вложения в творческие отрасли составляли 5 млрд. долларов, в 1999 году ситуация изменилась кардинально (см. таблицу 1.). Оставляя на совести автора подбор отраслей в данной таблице (с. 47), где нет образования и ряда других «креативных» отраслей, о которых он сам же упоминает ниже, а так- же существенно заниженны, на мой взгляд, данные по рекламе (методика подсчета в данном случае – ключевой вопрос), замечу, что в любом случае цифры весьма интересны.

 

Таблица 1.

 

Отрасли (1999 г., млрд. долл. США)	Глобальная эк-ка	США	Доля США (в %)
Исследования и разработки			44,6
Издат. деят-ть			27,1
Программная прод-я.			66,5
Телевидение и радио			42,1
Дизайн			35,7
Музыка			35,7
Фильмы			29,8
Игрушки и игры			38,2
Реклама			44,4
Архитектура			42,5
Представления			17,5
Видеоигры			29,4
Мода			41,7
Искусство			44,4

 

Еще более интересны данные об изменении того, что автор называет «классовой» структурой (см. таблица 2; данные по США). Я бы назвал это профессионально-отраслевой структурой совокупного работника, ибо выделять классы на основе только одного признака – места в системе разделения труда – некорректно, да и этот критерий у Флориды «плавает»: то он рассматривает содержание труда (креативность), то его конкретные виды (сервис и т.п.). Некоторые данные в этой таблице, как и во всей книге, вызывают сомнения, но я их привожу так, как их дает автор (с. 67), отсылающий читателя к официальной статистике США.

 

Таблица 2.

 

Классы (доля в %)\годы
Креативный класс
В т.ч. супер-креативный класс	2,5
Рабочий класс
Сервис-класс
Аграрный класс		0 (463 тыс. чел.)

 

Не менее интересны и данные о численности занятых и заработной плате по этим группам в США в 1999 г. (с. 77), которые приводятся в таблице 3.

 

Таблица 3.

 

Классы\показатели	Числ-ть работников	Часовая зарплата	Годовая зарплата
Креативный класс	38 278 110	23,44	48 752
В т.ч. супер-креативный класс	14 932 420	20,54	42 752
Рабочий класс	33 238 810	13,30	27 799
Сервис-класс	55 293 720	10,61	22 059
Аграрный класс	463 360	8,65	18 000
В целом по США	127 274 000	15,18	31 571

 

По-видимому, важно расшифровать, какие профессиональные группы Флорида относит к какому «классу». Для того чтобы не утомлять читателя, приведу расшифровку лишь по важнейшим группам. «Креативный класс» по мнению автора книги делится на «супер-креативный» (собственно творцы) и «креативных профессионалов». К первым он относит специалистов в области компьютеров и математики, архитекторов, инженеров, занятых в общественных науках, образовании, повышении квалификации и т.п. (training), работников библиотек, занятых в сфере искусства, дизайна, спорта и медиа-работников. Ко вторым – менеджеров, работников в сфере бизнеса и финансов, юриспруденции, здравоохранения, конечных продаж. Для сравнения укажу, что к сервис-классу по его мнению относятся вспомогательный персонал в области здравоохранения, клерки, работники, занятые персональным уходом, приготовлением пищи и сервисом в этой области, чисткой, защитой, а так же социальные работники и часть работников торговли (с. 328-329).

Прежде чем предложить комментарии к этим положениям Флориды, замечу, что в остальных (теоретических) частях работы автор малооригинален. Он повторяет общеизвестные черты нового типа занятых (горизонтальный рынок труда, несколько иные ценности и мотивы и т.п.) и добавляет, пожалуй, идею «креативного капитала» и креативности как экономической силы (с. 267-283, 56). О новизне этих тезисов пусть судит читатель, мы же рассмотрим некоторые важные дискуссионные вопросы, которые навевает чтение этой книги.

При сей условности (а в ряде случаев – странности) приводимого выше якобы «классового» деления следует подчеркнуть как положительный момент то, что автор книги видит существенное различие внутри группы работников сервиса. Здесь, действительно, налицо два центра тяготения (если говорить только о содержании труда): креативные работники и работники, занятые репродуктивной деятельностью, причем часто с уровнем содержательности более низким, чем в промышленности. Это фундаментальное различие часто игнорируют многие западные авторы, писавшие и пишущие о постиндустриальном обществе как обществе услуг.

В самом деле, если под «постиндустриализмом» понимать не только «пост-промышленную» отраслевую структуру, но и, прежде всего, изменения в содержании труда и технологиях как определяющие, то рост сервиса как таковой окажется очень противоречив. В сфере услуг, как мы уже заметили, с одной стороны, действительно прогрессируют отрасли с элементами творческого содержания деятельности, но с другой - в массовых масштабах развивается репродуктивный средне- и низкоквалифицированный труд, производительность которого зачастую ниже, чем в «старых» отраслях (промышленности и т.п.). Прогрессирующий рост тех отраслей сферы услуг, где труд по-преимуществу является репродуктивным и малоквалифицированным (а в них по данным Флориды занято 60% работников сферы услуг) есть с точки зрения производительности и содержания труда регресс даже по сравнению с промышленным производством относительно недавнего прошлого.

Более того, позволю себе предположить (пока что в виде гипотезы, имеющей основания хотя бы в данных, приводимых Флоридой), что для современного позднего капитализма характерна устойчивая закономерность: рост числа занятых творческой деятельностью сопровождается параллельным (а возможно, и опережающим – следует тщательнее, нежели автор книги, поработать со статистикой) ростом занятых низко- и среднеквалифицированным репродуктивным трудом. Эта закономерность в первом приближении теоретически обоснована в работах автора последних десяти лет (в том числе, написанных совместно с А.И.Колгановым), и я рад, что статистические данные ее подтверждают.

Впрочем, здесь по сути дела нет никакого открытия, ибо на Западе наряду со всяческим развертыванием идей «общества услуг» как несомненно позитивного сдвига в экономике немало и других работ. В последних вот уже несколько десятилетий пишется о том, что постиндустриальные тенденции сделают «излишними» едва ли не 80% населения Земли, кои не войдут в круг новой «элиты» – меритократии. В связи с этим взглядом требуются некоторые уточнения. Даже если признать правомерность этой позиции (а автор этих заметок считает ее как минимум неточной), то ее следует, по меньшей мере, скорректировать. Да, 80% граждан не нужны в постиндустриальном секторе, но для обслуживания 20% «меритократов» вполне может быть востребовано в 3-4 раза больше слуг. Бомжевать же будет, как и сегодня, «всего лишь» 10-20% населения.

Эта модель вполне реалистично описывает будущее, если…

Если мы принимаем в качестве аксиомы тезис о том, что иной модели общественного устройства, чем та, что ныне характерна для «северных» стран позднего капитализма, нет и быть не может. Эта модель, действительно, предполагает, что «креативный класс» (меритократия или т.п.) так и останется функцией корпоративного капитала и потому, во-первых, будет сосредоточена преимущественно в отраслях бизнеса, финансов, государственного управления, милитаризма и обслуживающих их нужды науке и «элитном» образовании плюс в креативных областях производства продуктов масс-потребления, масс-культуры, СМИ и т.п.

Как следствие, во-вторых, останутся без сколько-нибудь значительной поддержки области, где объективно необходимы креативные способности большинства членов общества: равно доступные для каждого члена общества и высококачественные образование и воспитание, здравоохранение и спорт, подлинное искусство, обеспечение доступа к культурным ценностям (библиотеки, музеи), а также рекреация природы и социальная рекреация и мн.др. В этих условиях все эти сферы будут хиреть, и лишь малая толика специалистов сможет работать здесь за символические деньги.

В-третьих, эта модель предполагает, что доминирующими ценностями привилегированной меритократии останутся ценности общества потребления. В этом случае, действительно, каждому из этих «креаторов» потребуется как минимум особняк, гараж с мерседесами и порше, три-четыре слуги и т.п. В самом деле, не может же утонченный интеллектуал сам убирать свой дом и свой микрорайон, не говоря уже о том, чтобы ходить в столовую самообслуживания и пользоваться, как обычный западноевропейский рабочий, домом, в котором всего по 2 комнаты на члена семьи и всего 2 малолитражки на 4 человек…

Автор этих строк предполагает, однако, что иная модель – параллельный рост числа занятых творческой деятельностью во всех ключевых отраслях при опережающем сокращении низко квалифицированного труда и относительно низком росте высоко квалифицированного индустриального труда – возможна. Но об этом я уже много писал в других работах.

И еще одна важная «деталь». Не всякая творческая деятельность содействует прогрессу человеческих качеств всех (или хотя бы большинства) членов общества. Ныне значительная (если не большая – опять же, нужна работа со статистикой) часть тех, кого Флорида назвал «креативным классом», занята в отраслях, бесполезных, а то и просто вредных для общества и Человека. Разработчики новых видов вооружений и «антитеррористических» технологий, «новых» типов элитной косметики и блокбастеров, масс-медийных «новостей» и видеоклипов, а также финансовые спекулянты, брокеры, дилеры, маркетологи и т.д. и т.п. – все эти супер-престижные деятели современного мира, а также обслуживающие их действительно талантливые компьютерщики, художники, ученые и педагоги – все они нужны только корпоративному капиталу[331]. Человеку, стремящемуся красиво (но не обязательно дорого) одеваться, удобно (но не обязательно богато) жить, а главное творчески, интересно, для блага других людей работать, учиться и развиваться, все эти люди (пусть хоть архи-творческие) не-нуж-ны.

Автор, конечно же, увлекся в своем публицистическом задоре. Впрочем, то, что написано несколькими строчками выше, не мечта или нравственный императив (точнее, не только мечта и императив морали). Это не более чем несколько публицистизированное представление о возможных альтернативных проектах развития в нашем веке[332].

Если же вернуться к рассмотрению книги Флориды, то замечу, что для нее, как и вообще для всех ортодоксальных работ о постиндустриальных тенденциях, проблема различных альтернативных социально-экономических и политико-культурных моделей развития творческого содержания труда, новых технологий и т.п. просто не стоит. Все эти авторы констатируют то, что есть: что видят, то поют. Впрочем, если не обращать внимания на содержание, то можно сказать спасибо за сведение в таблицы большого количества статистических данных.

О двух остальных книгах я сказал несколько заключительных слов выше и потому не буду повторяться, адресуя заинтересованного читателя к рассмотренным выше оригинальным работам (если он их сможет найти в нашей российской глуши или выберется за рубеж).

По ту сторону капитала и отчуждения: диалектика рождения социализма (часть 4)

 

 

Включение в книгу по проблемам методологии социо-философских и политико-экономических исследований раздела, посвященного проблемам социализма, является своеобразным вызовом академическому «хорошему тону» последних десятилетий. Проблемы социализма большинством ученых расцениваются как всего лишь политико-идеологическое наследие прошлого.

На наш взгляд, это принципиально неправильно. Социализм в мировой научной традиции – это не только сложный комплекс теорий, но и многообразные практики, которые были, есть и будут в современном мире. Анализ этих практик (прежде всего – практики СССР) в сравнении с теориями (прежде всего, марксизмом) – это реальная научная проблема и проблема социальной жизни человечества и потому – тема этой книги, ее заключительной части, в которой мы постараемся доказать актуальность этой темы.

4.1. Границы капитализма[333]

 

Решение вопроса о границах капиталистического способа производства имеет в классическом марксизме обширные основания в области марксистского метода исследования и гораздо менее обширные основания в готовых теоретических выводах. Что же касается прямой постановки вопроса о границах капитализма, за которыми производственные отношения, основанные на капитале, из источника прогресса производительных сил превращается в их тормоз и с необходимостью происходит социальная революция, то здесь мы обладаем еще более ограниченным теоретическим наследием. Кроме того, это наследие классического марксизма неизбежно ограничено и тем историческим горизонтом, который был доступен классикам для формирования фактической базы своих теоретических выводов.

С тех пор прошло более века, и приходится констатировать, что вклад последователей Маркса в изучение этой проблемы оказался далеко не столь велик, как того требовало время. И все же если систематизировать основные шаги вперед, сделанные марксистами после Маркса, и добавить к этому вклад ученых немарксистских направлений в расширение фактической базы соответствующих исследований, это не превратит проблему в решенную, но позволит обозначить новые рубежи для дальнейших исследований. Не следует ожидать от данной статьи полного комплекта готовых решений. Но правильно заданная исследовательская программа, правильно поставленные вопросы уже означают немало в достижении таких решений.

Итак, где кончается капитализм и с необходимостью начинается качественный скачок, революционный переход к социализму?

Чтобы понять характер материальных предпосылок, необходимых для перехода к социалистическому общественному строю, недостаточно затвердить набор немногочисленных цитат из классиков марксизма, обычно приводимых по данному случаю. Во-первых, никакие цитаты из произведений XIX или даже начала XX века не могут полностью разрешить проблемы, стоящие перед социалистическим движением и его теоретиками сейчас, в начале XXI века. Во-вторых, обычный набор цитат не включает в себя целый ряд замечаний, не вписывающихся в распространенную ортодоксальную трактовку материальных предпосылок социализма.

Поэтому нужно не только исследовать поставленную задачу с позиций фактического материала сегодняшнего дня, но и занять при оценке этого фактического материала определенную теоретическую и методологическую позицию. Для марксиста такая позиция заключается, прежде всего, в материалистическом понимании истории, которое в основе исторического процесса видит смену способов производства.

 

 

Теоретические и методологические предпосылки исследования

 

Каким же образом марксизм рассматривает предпосылки перехода от одного способа производства к другому? Вкратце эти предпосылки заключаются в таком развитии производительных сил общества, которое становится несовместимым с оболочкой старых производственных отношений. Разумеется, для каждого конкретного способа производства оценка такого уровня развития производительных сил является предметом конкретного исследования.

Доступный нам исторический материал позволяет придти к любопытным выводам, не замечавшимся ортодоксальным марксизмом-ленинизмом. В рамках экономической общественной формации переход от одного способа производства к другому ни разу не имел своей предпосылкой переворот в характере применяемых средств производства (хотя глупо было бы отрицать заметную их эволюцию),а всегда основывался на изменении природы основной производительной силы общества – работника. Переворот же в технической основе производства всегда выступал следствием утверждения новой системы производственных отношений. Так, например, переход от феодализма к капитализму не потребовал переворота в технической основе производства – потребовалось лишь превращение крепостного сначала в самостоятельного мелкого производителя, а затем в свободного наемного рабочего. Возникновение же новой технической основы производства было обеспечено уже самим капитализмом – путем капиталистического промышленного переворота.

Однако переход иного масштаба – не от одного способа производства к другому способу производства, а от одной крупной общественной формации к другой, – покоился несколько на другой расстановке предпосылок. Так, переход от доэкономической (архаической) формации к экономической (или от первобытнообщинного строя к эксплуататорскому обществу) имел предпосылкой не только формирование нового типа работника (обособленного индивида, работающего в семейном хозяйстве[334]), но и переворот в технической основе производства – переход от применения преимущественно каменных к применению металлических (медных, бронзовых, железных) орудий труда.

Можно предположить, что и переход от экономической общественной формации к постэкономической (коммунистической) также потребует в качестве своей предпосылки не только возникновения нового типа работника, но и переворота в применяемых средствах производства. Не случайно замыкающим способом производства в экономической общественной формации является именно капитализм, характерной чертой которого выступает постоянное совершенствование технической основы производства.

 

 

Что можно сказать о технической основе производства, составляющей предпосылку перехода к социализму?

 

В классическом марксизме были нащупаны определенные теоретические критерии, определяющие своего рода список требований к новой технической основе производства, призванной обеспечить разрешение противоречий, свойственных капитализму и экономической общественной формации в целом.

Что же должны обеспечить новые производительные силы? Они должны создать такие условия, при которых человек покидает сферу непосредственного участия в производстве материальных благ, когда «прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека», когда труд выступает «в виде деятельности, управляющей всеми силами природы» и превращается в «экспериментальную науку, материально творческую и предметно воплощающуюся науку», когда развитие человека происходит «как беспрестанное устранение предела для этого развития», и является «абсолютным выявлением творческих дарований человека»[335].