Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 10 страница

Первая – различные механизмы частичного снятия формального подчинения труда капиталу путем привлечения работников к выполнению функций капитала, в частности – к управлению и собственности[281]. Во всех известных автору случаях (производственные советы в ФРГ, «кружки качества» в Японии, (частичная) передача акций работникам фирм – ESOP – в США и Западной Европе и мн. др.) эти механизмы всегда сохраняют основные функции в руках капитала, мобилизуя при этом в целях накопления последнего новаторский потенциал работников. В то же время эти механизмы создают элементы ассоциированного социального творчества работников и этим особенно ценны для будущего.

Вторая группа форм связана с широчайшим развитием феноменов предпринимательства и менеджмента, когда творческие, новаторские способности человека (причем, как правило, наиболее талантливых лиц) подчиняются капиталом и направляются в сферу деятельности по укреплению его гегемонии, что «оттягивает» творческий потенциал человечества от науки, искусства, образования, воспитания и других аспектов развития креатосферы, не говоря уже об ассоциированном социальном творчестве (в различных формах – от профсоюзов и «зеленых» до левых демократических партий) как антитезе гегемонии капитала[282].

Наконец, третья форма отображена рассмотренной выше теорией «человеческого капитала».

Однако самое главное состоит в том, что творческий труд создает ценность, обладающую способностью постоянного «самовозрастания». Ценность продукта творческого труда (как было показано в первой части) бесконечно увеличивается как бы «сама собой» в процессе ее распредмечивания новыми творцами.

В конце ХХ века прогресс творческого содержания труда создает и ряд ростков подрыва реального подчинения труда капиталу. Они появляются тогда, когда перед капиталом встает задача так видоизменить свою гегемонию, чтобы сама технология процесса деятельности, лежащая в основе капитала, подчиняла человека-творца современному капиталу. В полной мере эта задача в принципе неразрешима, ибо, как уже было замечено, творческая по содержанию деятельность неотчуждаема по самой своей природе. Однако определенные переходные отношения здесь могут возникнуть, продолжая линию подрыва формального подчинения труда капиталу (исторической аналогией здесь может служить мануфактура или даже фабрика, использующая труд крепостных – феномен, хорошо известный позднему феодализму).

Среди таких переходных отношений, нацеленных на частичное реальное подчинение творческой деятельности капиталу, выделяются, во-первых, монополизация капиталом «средств производства» творческой деятельности. В результате развитие частной собственности на know how и другие культурные ценности приводит к своего рода «огораживанию» капиталами культурных пространств, доступ в которые возможен для творца только путем подчинения капиталу (устройства на работу в фирму с обязательством неразглашения ее тайн…).

Как следствие, во-вторых, возникает иррациональный по своему содержанию феномен собственности корпорации на результаты творческой деятельности – создаваемые культурные ценности и новые способности работника-творца (господство долгосрочных контрактов).

В-третьих, «производство» творческих личностей также монополизируется капиталом, контролирующим наиболее высокачественные учебные заведения и центры переподготовки кадров[283] (известны феномены сращивания элитных вузов с крупнейшими корпорациями и превращения первых – таких, например, как Гарвард в США, – в ТНК).

Наконец, в-четвертых, современный капитал доводит до совершенства характерные для любых обществ эпохи отчуждения (от азиатской деспотии до мутантного социализма и корпоративного капитализма) механизмы подчинения интеллигенции господствующей социальной силе.

Подчинение творческого труда капиталу открывает перед последним поистине безграничные перспективы повышения эксплуатации и извлечения прибавочной стоимости особого рода. Дело в том, что творческий труд, как уже было отмечено, способен создавать безграничные ценности, рыночная стоимость которых также оказывается бесконечно велика (приватизировав, например, произведенный неким гением рецепт лекарства от рака, корпорация, заключившая с этим творцом контракт, получит в свои руки источник едва ли не бесконечного роста богатства); несравнимо велика в соотношении с доходом творца.

Соединение ростков нового реального подчинения не только труда, но и человека капиталу с использованием новых механизмов формального подчинения создает предпосылки для сращивания элиты корпоративного капитала и элиты новаторов («профессионалов»), мультиплицируя власть капитала, как бы «перемножая» власть современного корпоративного капитала на «власть» творцов.

При этом, естественно, гегемония капитала приводит к тому, что прогресс творческой деятельности и ее материальных факторов протекает в формах, наиболее адекватных не для свободной творческой деятельности, а для подчинения новаторских способностей капиталу, уходит в русло развития их превратных форм. В результате творческая деятельность преимущественно канализируется в прогресс узких специалистов, работающих на заказ превратного сектора (финансового капитала, ВПК, массовой культуры и т.п.), культурные ценности «надевают» на себя форму информационных товаров, находящихся в частной собственности крупнейших корпораций, и т.д.[284]

Наконец, подчинение человека капиталу происходит и в сфере, которая ранее была свободна от непосредственной капиталистической гегемонии: свободное время работника косвенно присваивается капиталом. Оно все более превращается в достаточно жестко детерминированное капиталом время «досуга», организованное по жестким стандартам «общества потребления». Тотальный рынок заполняет его системой форм массового систематического «шопинга»[285], потребления продуктов масс-культуры, организованного капиталом же воспроизводства способностей в системе образования и т.п.

Нельзя не подчеркнуть при этом, что наряду с ростками подчинения творчества капиталу в современном мире существуют и ростки иных, основанных на использовании (хотя бы частично) свободного труда, форм организации творческой деятельности. Последнее может происходить, например, в рамках общественных фондов, независимых творческих коллективов, отчасти – государственных вузов и исследовательских центров, в форме «добровольного труда» (voluntary job) и других, подробно описанных в многочисленных исследованиях (в частности, в упоминавшейся книге Дж. Рыфкина «Конец работы»).

Кроме того, подчеркну и то, что возникающие ростки формального и реального подчинения творческой деятельности капиталу остаются сугубо противоречивыми, переходными, неустойчивыми (в стратегическом отношении), ибо соединяют антагонистически противоположные начала.

В результате поздний капитализм обретает новое противоречие – человека и капитала. Это не только противоположность общественных (по своей технологической природе) средств производства и частнокапиталистической формы присвоения, но и противоречие растущего потенциала свободной творческой деятельности работников, развития личностных качеств Человека (как родового существа), с одной стороны, и глобальной гегемонии капитала, стремящегося подчинить себе даже личность человека – с другой.

Противоположность этих полюсов уже была показана выше, где, в частности, было отмечено, что капитал вызывает к жизни две общественные силы, которые он не может до конца содержательно себе подчинить: обобществление (в материальном производстве) и массовую творческую деятельность ( в креатосфере). Обе эти силы требуют (в конечном итоге) решения двух «сверхзадач» будущего общества – планомерности ( производства) и освобождения (труда).

Но кроме названного взаимоотрицания важно также отметить, что оба полюса этого противоречия взаимозависимы, диалектически едины. Капитал для своего прогресса должен развивать творческий потенциал человека, а это развитие, в свою очередь, может в современном мире отчуждения протекать только в превращенной форме капитала и посредством отношений его гегемонии в той мере, в какой человечеству не удалось добиться (хотя бы в отдельных «оазисах», хотя бы частично) освобождения труда.

Данная диалектика вместе с тем выражает в современной, наиболее развитой к настоящему времени форме и фундаментальное противоречие царства необходимости. Это противоречие между родовой сущностью человека, заключенной в его способности к свободно-творческой деятельности (ныне эти сущностные способности могут быть практически реализованы для большинства людей вследствие развития производительных сил, самого Человека), и отчуждением (развившемся до глобальной гегемонии капитала).

Развивая ростки новых механизмов формального и реального подчинения капиталу не только труда, но и творческих способностей человека, нынешняя эпоха дополняет их системой отношений корпоративного доминирования капитала над трудом и (шире) человеком. Это четвертый «пласт» гегемонии современного капитала.

Суть этого доминирования состоит в том, что современный корпоративный монополистический капитал представляет собой не просто предприятие, но как бы «административно-командную систему» в миниатюре, включая многие свойственные для нее каналы власти/подчинения. Это закрытая система. Попав в нее, работник становится не столько свободным наемником, сколько членом закрытого «клана», дающего определенные привилегии, гарантии, защищающего от некоторых внешних воздействий и т.п., но вместе с тем требующего и определенных «жертв», обязательств по отношению к системе (это особенно характерно для японских и других азиатских ТНК).

Тем самым корпорация строится как сложная иерархическая система, целостно (в том числе административно) подчиняющая личность человека (а не только его рабочую силу) некоему безликому, внеличностному механизму – административно-бюрократической власти. Подчеркну: такой характер власти означает не столько ее неэффективность, сколько другие качества бюрократии – власть замкнутого безликого привилегированного слоя, обособленного от низов и реального процесса деятельности; при этом сам этот слой подчинен интересам сохранения господства и экспансии безликой машины в целом, над ним довлеют фетишизм формы, тенденции к доминированию вертикальной власти («я – начальник, ты – дурак») при постоянных болезнях ведомственности, коррупции etc.[286]

И хотя всякая корпоративная структура постоянно борется с этим, затрачивая массу усилий и средств на создание эффективного менеджмента, в целом она остается по сути бюрократической системой, т.е. системой, основанной на отчуждении управления от труда (повторю: это отчуждение лишь отчасти, в переходных формах снимается для высших и средних служащих штаб-квартир ТНК).

Этот подход автора резко контрастирует с современными трактовками внутрикорпоративных отношений и систем управления в корпорациях. Большинство исследователей, пишущих о корпорациях эпохи генезиса информационного общества, акцентируют внимание на совершенно ином. Как правило, речь идет о новой роли интеллектуалов («меритократия»), профессионалов как относительно независимых от менеджмента, но принципиально важных для корпорации лиц; переходе от вертикально-иерархической к модульной организации труда и гипертекстовой – управления; снижении роли административных каналов власти и возрастании значения внутрикорпоративной культуры и традиций и т.п.

Как же объяснить это радикальное различие подходов?

Я отнюдь не игнорирую названные выше новые тенденции, однако, на мой взгляд, большинство зарубежных авторов, пишущих на эту тему (Белл, Дракер, Кэннон, Тофлер, Несбит и мн.др.[287]), по сути дела, во-первых, выделяют лишь одну из многих тенденций. Они акцентируют феномены, которые я назвал подрывом отношений подчинения труда капиталу, в сферах управления и организации, развивающиеся по мере роста значения новаторских и предпринимательских способностей служащих среднего и высшего уровней.

Во-вторых, в качестве предмета анализа они берут не факты, не действительные отношения в корпорациях, а декларации о намерениях высшего руководства кампаний и поучения из курсов менеджмента, модели управления и организации корпораций.

Наконец, в-третьих, что особенно важно (и потому я это повторяю), в качестве отношений внутри «корпорации» названные выше авторы, по сути дела, рассматривают, как правило, модели управления служащими штаб-квартиры, а не всеми звеньями гигантских транснациональных корпоративных структур. О сети же клиентов и говорить не приходится.

В результате происходит идеализация (приукрашивание) реальных внутрифирменных отношений, подобная идеализации «социалистической организации труда», свойственной для работ по теории социалистического управления.[288]

В результате бытия ТНК как административно-командной системы в миниатюре ее наемный работник превращается еще и в служащего иерархической системы со всеми свойственными для нее специфическими законами, интересами и ценностями (от карьеризма до коррупции), в принципе не свойственными для «классического» индустриального наемного рабочего. Он подчиняется капиталу еще и как «винтик» бюрократической системы. Вследствие названных причин работники, которых западная социология относит к слою «профессионалов», превращаются в слуг (если не крепостных) корпорации («матрицы» – позволим себе воспользоваться образом нашумевшего в 1999 году американского фильма). При этом они подчиняются даже не столько конкретной корпорации (хотя в условиях «пожизненного найма» или долгосрочных контрактов возможно и такое), сколько корпоративному капиталу как конкретно-всеобщему содержанию современного общества.

Более того, как «винтик» этого корпоративно организованного капитала-функции работник становится трудоголиком, склонным к самоэксплуатации не столько вследствие творческого содержания труда, сколько вследствие своего подчинения этому капиталу-функции, превращения, если так можно выразиться, в ничтожно малого «частичного капиталиста».

При соединении этого превращения с (1) возможностью социально-престижной творческой деятельности в рамках корпорации (например, работа в «Майкрософте», являвшаяся на рубеже веков априори престижной для молодежи), плюс (2) участием в собственности данной корпорации, а также (3) современными методами управления для слоя «профессионалов» (т.е. меньшей части наемных работников пирамиды ТНК) создается новая мощная система мотивации к работе на благо фирмы.

Материальным базисом массового развития такого типа работников и их административно-бюрократического подчинения капиталу становится отмеченный выше рост сферы трансакций, и, прежде всего, перемещение наиболее мощных корпоративных структур все более в сферу движения фиктивного капитала и управления им, а также других видов деятельности в сфере трансакций (от аудита до маркетинга).

Как таковая, корпоративная система воздействует на личность работника, создавая социальные, юридические, психологические, идеологические и т.п. механизмы подчинения работника иерархии. Это подчинение может осуществляться в тонких и «деликатных» формах, свойственных для системы «человеческих отношений», а может иметь вид тоталитарного по своей сущности подавления, широко использующего механизмы насилия (преимущественно в развивающихся странах).

Наконец, корпоративная система усложняет и «размывает» границу между капиталистом и наемным работником, «втягивая» последнего (как служащего управляющей иерархической системы) в частичное осуществление деятельности, свойственной для капитала-функции (понятие, введенное К.Марксом в III томе «Капитала»). Работник, осуществляющий функции управления (даже на низшем уровне), встраивается корпорацией в деятельность по подчинению труда, порождая как бы самоподчинение и самоэксплуатацию (естественно, тоже частичную).

Корпоративная структура тем самым создает объективную видимость (превращенную форму, скрывающую все описанные выше «пласты» гегемонии капитала) трансформации наемного работника в члена корпорации, связанного с другими работниками системой «контрактов» в рамках единой структуры. Так создается основа объективной видимости единства интересов, ценностей и т.п. работника-члена корпорации и капитала-корпорации. Это еще более подчиняет первого второму, тотально «растворяя» работника в корпорации и подчиняя его не столько отдельному капиталисту, сколько целому – корпоративной структуре (которая, как уже многократно отмечалось, лишь в конечном счете фактически приватизирована корпоративно-капиталистической номенклатурой, контролирующей основные пучки прав собственности).

Включая работника-профессионала высшей квалификации в иерархию корпоративной организации, капитал тем самым должен существенно видоизменять параметры воспроизводства товара рабочая сила, прежде всего – способности к труду работника-новатора, являющегося в то же время и «рабом матрицы».

Эти изменения в принципе общеизвестны, но автору важно показать, что они не просто фиксируются как эмпирически данный феномен, но выводятся из сущности реального подчинения человека корпоративному капиталу XX – XXI веков. Это логическое выведение отражает объективный процесс воспроизводства таким капиталом нового типа работника, что доказывает: приведенные выше свойства есть, прежде всего, следствие нового этапа подчинения труда, а не «доброй воли» капитала (впрочем, не будем забывать и о таком факторе, как организованная борьба антикорпоративных, антигегемонистских сил).

Каковы же эти новые качества? Такой работник (новатор и одновременно «раб матрицы») должен иметь (1) высокое образование; (2) определенную стабильность своей жизнедеятельности; вследствие этого (3) высокую продолжительность жизни и хорошее здоровье, а также (как условие воспроизводства квалификации) значительное свободное время… Перечень легко продолжить.

Если эти параметры не обеспечиваются общедоступной социальной системой, их должен воспроизводить сам работник (семья). Отсюда, в частности, прямо вытекает необходимость осуществления наемными работниками в массовых (в меру массовости «профессионалов») масштабах значительных сбережений, прямо связанных с названными параметрами воспроизводства качества человека как дорогостоящей рабочей силы и «винтика» капитала-функции. Тем самым капитал сам вызывает к жизни массовые сбережения (высших и средних слоев развитых стран) и сам же их присваивает.

Такая модель воспроизводства работника-служащего (добавим сюда также закономерности воспроизводства «общества потребления») продуцирует формирование «общества стариков», где наряду с позитивным процессом значительного роста продолжительности жизни (для меньшинства граждан Земли), наблюдается и вытеснение всех сторон вне-корпоративной жизни человека (тоже, кстати, превращенной в «досуг» потребителя-клиента) в период старости.

Суммируем: в условиях позднего капитализма человек целостно подчиняется корпоративному капиталу, одновременно воспроизводя его всей своей жизнедеятельностью. Основными каналами такого подчинения-воспроизводства становятся, во-первых, труд человека как не просто наемного работника, но и «раба матрицы» – трудоголика-профессионала, чьи новаторские качества и стремление к качественной деятельности подчинены и впитываются корпорацией, во-вторых, его бытие как клиента-потребителя и, в-третьих, аккумуляция его сбережений.

Развитие в конце ХХ века информационных технологий, гибких производственных систем, процессы миниатюризации и т.п. дали (по видимости) новый импульс для развития внекорпоративных систем организации труда (труд на дому, частичная занятость, job sharing и др.). Однако во всех этих случаях возрастает реальная зависимость труда от капитала как целого (т.е. именно тотальная зависимость), хотя происходить это может зачастую по малозаметным каналам. Среди последних:

· отсутствие существенных гарантий социального обеспечения и, что особенно важно, занятости для лиц, работающих неполный день, по временному контракту, на дому и т.п., что увеличивает не только норму эксплуатации, но и зависимость такого работника как от отдельного работодателя, так и от капиталистической системы в целом, лишая его возможностей самоорганизации;

· воспроизведение механизмов «рассеянной мануфактуры» на новом этапе, лишающих работников преимуществ обобществленного труда и не создающих коллективы (подобные фабрично-заводским), способные более эффективно, чем отдельный работник, противостоять капиталу;

· интенсификация конкуренции между наемными работниками;

· «очастнивание» не только труда, но и всех сторон социальной жизни работника, что приводит к еще большему подчинению человека тотальной власти капитала.

В результате формируется (этот тезис развивается в рамках концепции двойственной экономики – dual economy) разделение трудящихся не только в мире в целом, но и внутри развитых стран на «элиту» постоянно (а подчас и гарантированно) занятых служащих, сращенных с капиталом-корпорацией, и остальных наемных рабочих, попадающих (в силу отсутствия социальной защиты) в полурабскую зависимость от капитала.

Система названных каналов подчинения человека капиталу, мультиплицированная развитием «общества профессионалов» (как, повторю, одной из превращенных форм генезиса креатосферы), приводит к разрушению «общества двух третей», размыванию «среднего класса». Образуется не только социальный слой («прото-класс»), персонифицирующий гегемонию корпоративного капитала («корпоративная номенклатура» – новое качество капитала-собственности), но и социальный слой («прото-класс»), непосредственно осуществляющий (прежде всего в превратном секторе) эту гегемонию («профессионалы» – новое качество капитала-функции)[289].

В целом эти два подразделения новой корпоративной буржуазии вкупе с интегрированными в эту систему интеллектуалами, превращенными в «человеческий капитал» и непосредственно обслуживающими гегемонию капитала в духовном производстве, плюс средняя и преуспевающая часть мелкой буржуазии образуют новую «высшую 1/3» (а где-то и меньше) общества развитых стран. Социальный статус, доходы и власть этой 1/3 активно растет на протяжении последних 20-30 лет.

В противоположность этому собственно наемные работники (потенциальные субъекты массовой общедоступной творческой деятельности – учителя, инженеры, социальные работники) все более отстают от этой высшей части; динамика их социального положения (отсутствие существенных положительных сдвигов на протяжении последних 30 – 40 лет при росте интенсивности труда) ближе к положению низшей трети населения развитых стран.

В результате можно предположить, что при сохранении этих тенденций в недалеком будущем развитые страны станут «обществами одной трети (четверти…)», выкинув большинство своих граждан за порог «прогресса».

В результате в мире в целом складывается аморфный, но постоянно растущий массовый слой «исключенных» – прекариат. Они, с одной стороны, выключены из непосредственного воспроизводства корпоративного капитала (безработные, бездомные, люмпены, не имеющие прав мигранты и разного рода меньшинства) и составляют «отходы» его функционирования. С другой стороны, «исключенные» не менее, чем все остальные члены общества, подчинены глобальному капиталу и являются объектами манипулирования. Последней цели служит сложная система методов – от доступного ныне даже голодному безработному телевидения, которое уводит его в виртуальный мир MTV, SPORT-TV, «мыльных опер» и т.п., до наркотиков и организованной преступности – этих неизбежных сателлитов современного корпоративного капитала.

Завершая характеристику системы отношений тотальной гегемонии современного корпоративного капитала, автор хотел бы указать на еще один, пятый «пласт» этих отношений – систему неэкономических средств и методов гегемонии капитала, делающих ее тотальной и «по вертикали» общественной структуры. Я уже раскрыл отчасти эти механизмы в завершающих разделах I части и ниже еще вернусь к этой теме, а пока лишь несколько штрихов для полноты картины.

Во-первых, современный корпоративный капитал доводит до совершенства систему отношений прямого насилия как средств подчинения мира своей власти. Опыт войн ХХ века – двух мировых и «локальных» (унесших столько же жизней, сколько мировые); тотальный силовой контроль над современным мировым сообществом со стороны НАТО; контроль корпоративного капитала развитых стран (при их конкуренции между собой) за оружием массового уничтожения; его же монополия на общемировые секретные службы и мн.др.

Во-вторых, современный корпоративный капитал фактически контролирует при помощи политических технологий (последнее понятие весьма характерно: оно показывает превращение демократии, где гражданин по идее является субъектом свободной сознательной деятельности, в процесс производства из такого пассивного объекта, как «электорат», такого заведомо спланированного продукта, как отданные за нужного кандидата голоса) и манипулирования политическую жизнь современных развитых стран[290], а истэблишмент «большой семерки» в основном контролирует мировую геополитику.

В-третьих, этот капитал обеспечивает свою гегемонию в духовной жизни, что особенно важно в период заката экономической формации и генезиса мира, в котором будет доминировать креатосфера. В духовной жизни капитал властвует, манипулируя сознанием масс[291], контролируя процесс воспроизводства интеллигенции и постоянно «впитывая» ее лучшие силы; поистине тотально подчиняя остальное население стандартам массовой культуры (поддерживающим и интенсифицирующим неомаркетизацию и тотальное омещанивание) при помощи mass media – адекватных механизмов такой власти, используя массу других средств и каналов.

Человек и «человеческий капитал»: различие теоретических трактовок прямо связано с различием стратегических установок развития экономики (вместо заключения)

 

Теоретические дебаты о природе и роли Человека в рыночной экономике можно было бы считать чисто академическим спором о словах, если бы не некоторые весьма важные обстоятельства.

Во-первых, трактовка человека как особого вида «капитала» обусловливает и соответствующее отношение к его развитию. В рамках данной парадигмы Человек определяется как (1) частная собственность (то ли самого работника, то ли фирмы, инвестировавшей в развитие данного «капитала»; здесь, следовательно, возникает целый круг хорошо известных теоретических и практических проблем: кто и почему может и должен получать доход от инвестиций в образование и как обеспечить использование новых знаний, полученных работником за счет фирмы исключительно в интересах фирмы; еще шаг – и будет введено «контрактное крепостное право»[292]). Если человеческие качества (напомним: это не только рабочая сила, но прежде всего творческий потенциал, т.е. личностные качества человека) определены как частная собственность и, более того, капитал, то они (2) становятся отчуждаемы. Следовательно (3), их можно продать (будь Пушкин сторонником теории «человеческого капитала», он бы, наверное, написал оду в честь продажного вдохновенья… Не нравится? Но ведь теория человеческого капитала прямо утверждает, что гений и продажность – две вещи… совместные, более того, органично единые для современного человека).

Во-вторых, легко выводится еще одно следствие: если человеческие качества есть капитал, находящийся в частной собственности, то его развитие и приумножение является частным делом каждого отдельного собственника. Задача государства состоит всего лишь в создании «благоприятного инвестиционного климата». В результате приватизация образования и здравоохранения, культуры и спорта становится теоретически вполне обоснованной. И напротив, трактовка человеческих качеств как неотчуждаемых свойств личности служит одним из теоретических оснований для обоснования необходимости развития культуры, образования, здравоохранения и т.п. как общедоступных сфер.

В-третьих, трактовка человека как «капитала» прямо обусловливает и то, что мерой его развития и эффективности становится денежный доход, получаемый посредством рыночных трансакций с данным «капиталом». Отсюда несколько следствий. Первое: «качество» человека с экономической точки зрения равно рыночной цене его «человеческого капитала» (отсюда еще одно любопытное следствие: человеческие качества учителя из российской глубинки в сотни тысяч раз ниже, чем у успешного финансового спекулянта, а у миллиарда беднейших жителей человечества они вообще близки к нулю…). Второе: образование и другие формы «инвестиций в человеческий капитал» должны быть нацелены на формирование максимальной рыночной ценности этого «капитала», следовательно, ориентироваться прежде всего на конъюнктуру рынка (отсюда практическое следствие: качество образования и вуза, его давшего, определяется зарплатой выпускника…), а не на свободное и гармоничное развитие личности. Эту цепочку следствий легко продолжить.

Наконец, и это очевидно, трактовка человека как носителя «человеческого капитала» в применении к наемному работнику «окончательно» снимает проблему эксплуатации: становится «очевидно», что в современной экономике происходит не более чем взаимодействие (конкуренция, социальное партнерство) двух видов капитала[293]. Все разговоры о противоположности интересов (стратегических, долгосрочных) труда и капитала в этом контексте становятся «пережитком прошлого». Но вот что-то этот пережиток не хочет уходить из практической жизни…[294].