Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 6 страница

Дело в том, что основой экономики России и других стран СНГ всё более становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и зачастую полукриминальные) структуры, имеющие вид «обычных» корпораций, но в сущности представляющих собой сложные переходные формы, включающие не только отношения акционерного капитала и наёмного труда, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения.

Опять же заметим: это далеко не классические феодальные отношения, но это отношения, анализ которых будет малодостоверен (ибо он будет скользить по поверхности) в рамках маркетоцентрической парадигмы.

Более того, маркетоцентрическая парадигма, будучи применена к анализу социально-экономических трансформаций в наших странах (а это господствующий подход, как в отечественной, так и в западной науке), приводит к доминированию телеологического, нормативного подхода, который существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. В самом деле, практически всегда исходят как из аксиомы из того, что в наших странах происходит переход именно к рыночным отношениям. Спорят о том, как быстро он должен осуществляться, какой тип рынка должен быть создан, но, как правило, не задаются вопросом: какие экономические отношения действительно развиваются в России, СНГ и т. п.?

Причины этого достаточно очевидны: эта парадигма в принципе не позволяет увидеть никакого иного выхода, кроме рыночных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете рыночноцентрического mainstream’а просто не видны.

Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это ещё не означает, что мы на деле движемся исключительно в этом направлении. В СССР и других странах «реального социализма» уже был опыт нормативно-телеологического подхода, когда треть человечества провозгласила социалистическую систему, власти заявили, что мы строим коммунизм, все официальные институты имели социалистические имена, а подавляющее большинство не только граждан, но и учёных (в том числе – западных советологов) были уверены в том, что экономический строй в СССР имеет социалистическую природу. И что же? Ныне очень мало кто из критически мыслящих учёных (кроме догматически-ортодоксальных коммунистов и некоторых динозавров-антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой.

Так и ныне mainstream на веру принимает идеолого-политические установки и, исходя из них, более чем предвзято ищет им подтверждения на практике. И методология «рыночноцентризма» для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна и, более того, необходима.

Между тем, реальная экономическая жизнь трансформационных экономик много сложнее и «рынок» (да и то крайне специфический) есть лишь один из многих сложно структурированных пластов нашего экономического пространства.[220]

Возвращаясь к проблеме не-рыночных отношений в современной мировой экономике, замечу, что, в-четвёртых, капитал развитых стран – транснациональных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т. п.) – включает в свой арсенал широкий спектр не-рыночных (во всяком случае, в классическом смысле economics'а) методов власти и подчинения работников и клиентов[221], не описываемых на стандартном «маркетологическом» языке.

 

существуют ли пострыночные

экономические отношения?

И всё же главное для автора в данном случае – подчеркнем – это не столько доказательство актуальности изучения до-рыночных отношений (они, согласимся с оппонентами, ныне составляют весьма важную, но не основную часть экономического пространства), сколько иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объяснённый вывод: рынок (как его трактует economics, т. е., повторю, в единстве рынков товаров, капиталов, труда) есть исторически ограниченная, относительно недавно ставшая господствующей в мире, экономическая система. Это доказывает, в частности, долгое существование и сохранение доныне до-рыночных экономических отношений.

Но если это так, то тогда вполне логичным выглядит утверждение, что рынок как исторически ограниченная экономическая система имеет не только своё начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встаёт вопрос: существуют ли в современной экономике ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала мощного стимула и формы развития технологий и роста производительности? Существуют ли потенциальные пострыночные (более того, посткапиталистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то каковы реально существующие ростки этих отношений?

Анализ проблем пострыночной экономики начнём с фиксации простейшей связи: по мере обострения противоречий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т. д.) в экономической науке даже в рамках mainstream возник тезис о «провалах рынка» – тех экономических (в широком смысле слова, выходя за рамки сведения экономики к обмену товаров и денег, что, кстати, вынужденно, но не замечая [NB!], делает здесь economics) функциях, которые рынок не может выполнить или выполняет с большими потерями для общества, Человека и природы (NB! Здесь опять «контрабандно» в экономическую теорию вводятся, не оговариваясь, не-рыночные параметры, которые, правда, замазываются применением словечка «экстерналии»).

Не будем пока вдаваться в проблему, какие отношения, как и почему заполняют эти «провалы» (кстати, сам терминвесьма сомнителен и прямо указывает на «рыночноцентричность» economics'а: всё, что не рынок – его провал. Как похоже на религиозное мировоззрение: все, кто не христиане – язычники; или наоборот – все, кто не мусульмане – неверные; в любом случае они не более, чем «провал» христианства или ислама). Зафиксируем другую, принципиально важную для нас связь: если (1) «провалы рынка» появились в массовых масштабах на практике (и были, соответственно, отображены в теоретических работах mainstream и даже в учебниках) лишь в условиях «позднего», развитого рынка (мы бы, как марксисты, сказали капитализма, но в данном контексте это не так важно); если они (2) выполняют те функции, которые рынок выполнить эффективно не может; если эти «провалы» (3) лежат, как правило, в областях, наиболее важных для перехода человечества к новому качеству развития (образование, фундаментальная наука, экология, глобальные проблемы, развитие человеческих качеств), то мы можем достаточно обоснованно предположить, что во всех этих случаях речь идёт не о до-, а о пострыночных отношениях, которые могут решать те важнейшие социально-экономические проблемы, которые не может решать рынок и капитал.

А теперь постараемся дать хотя бы краткий перечень тех сфер современной глобальной неоэкономики, для которых характерно развитие и ростков пострыночных) отношений. Это:

· многообразная система экономических функций государства, включающая перераспределение от 30 до 50 процентов ВНП и существеннейшим образом влияющая на образ жизни, решение экологических, гуманитарных и социальных проблем, качество роста и мн. др.;

· нерыночное воздействие на экономику крупных корпоративных структур (включая манипулирование потребностями и потребителями, частичное регулирующие воздействие на цены и мн. др.)[222];

· образование во многом не рыночных «анклавов экономической жизни внутри крупнейших корпоративных структур (особенно ТНК, объемы производства которых сравнимы с объемами ВНП средних государств)[223];

· развитие социально-ответственного (ориентированного не только на рыночные критерии) бизнеса;

· жизнедеятельность «экономики солидарности», включающей, в частности, деятельность «социальных» (ориентированных не извлечение прибыли) предприятий (до 10 процентов рабочей силы Евросоюза)[224];

· экономическую жизнь гражданского общества (внутреннюю, ориентированную на некоммерческие цели и ценности социально-экономическую жизнедеятельность НПО, социальных движений и т.п.);

· систему регулирования экономики со стороны общественных (некоммерческих) организаций, органов местного самоуправления и т.п.;

· экономические процессы в области производства, распределения и использования общедоступных, находящихся в государственной или во всеобщей собственности благ (общедоступные, не являющиесяся частной собственностью информация, культурные, природные и т.п. блага)…

Упомянем также такие важнейшие аспекты, как развитие нерыночных ценностей и стимулов деятельности, кооперации и сотрудничества (а не только конкуренции) как механизмов повышения результативности труда и предпринимательства, выделение творческого труда, свободного времени и неотчужденных социальных отношений (свободная работающая ассоциация) как важнейших слагаемых экономической жизни эпохи рождения постиндустриального общества (эпохи научно-технической революции). Не менее интересны проблемы выделения социально-экономической эффективности (выдвигающей критерий благосостояния и свободного гармоничного развития личности, а не только денежного дохода в качестве соизмеряемого с затратами результата развития), самоуправления и мн. др.[225].

И это лишь очень неполный перечень важнейших из данных сфер. Они весьма различны по своей природе, могут скрывать как прогрессивные, так и регрессивные (с точки зрения такого критерия как свободное всестороннее развитие человека, снятие социального отчуждения) отношения. Но даже этот неполный перечень показывает, что пост-рыночные отношения существуют и они гораздо шире и глубже, нежели государственное воздействие на экономику.

Здесь требуется существенная оговорка: безусловно, современная экономическая тоерия признает существование этих феноменов. Но! Она, во-первых, трактует их как «провалы рынка», т.е. (а) исходит из рынка как единственно эффективной экономической системы и тем самым (б) явно и неявно указывает на необходимость максимального сужения этих сфер. Во-вторых, она пытается отобразить экономику этик сфер («Экономика общественного сектора» и т.п.) как некоторую «неполноценно-рыночную», редуцируя ее содержание к рыночно-подобным формам и описывая эти формы при помощи несколько модифицированных традиционных рыночных моделей, резко сужая, а то и извращая содержание происходящих в сфере экономики общественных благ процессов и отношений.

А теперь «забудем» о многообразии пост-рыночных отношений и посмотрим на наиболее часто (что неслучайно) анализируемую сферу – социально-экономическую деятельность государства.

 

Социально-экономическая деятельность государства как одна из сфер генезиса пост-рыночных отношений

Подчеркнём: отказ от рыночноцентрической парадигмы позволяет взглянуть на эту сферу и показать, что социально-экономическая деятельность государства – это одна из переходных форм, включающих зародыши пострыночных отношений, а именно – сознательного, непосредственно общественного (выражаясь в духе политэкономии социализма, можно было бы сказать – планомерного) способа координации, регулирования пропорций, распределения (аллокации) ресурсов [226].

Зафиксируем этот принципиально значимый для современной экономической теории (включая теорию рыночной экономики современной эпохи) подход к трактовке государства, его экономической природы и функций. Отказ от «рыночноцентричности» экономической теории и выделение пострыночных отношений позволяет показать, что экономическая деятельность государства – это не вмешательство внешних политических сил в экономику, а рождение нового экономического субъекта новых (нерыночных по своей природе, более того, как было показано выше – пострыночных, компенсирующих «провалы» рынка) экономических отношений. При этом, подчеркнем, функции государства в современной рыночной экономике есть отражение переходных (от рынка, капитализма к новой системе) отношений.

В том и смысл не-рыночноцентрической экономической теории, что она перераспределение ресурсов при помощи государства трактует не как административный процесс, а как объективное экономическое отношение, которое вызвано к жизни современным развитием производительных сил, культуры и мирового сообщества. И это ее достижение сегодня необходимо применить для трактовки государства.

Мы готовы поспорить, что без отказа от маркетоцентричности сегодня невозможно раскрыть целостную модель экономических функций государства в развитой рыночной экономике, что любой учебник экономикс систему экономических функций государства трактует на порядок более примитивно и менее системно, чем это позволяет сделать акцент на наличии пострыночных отношений. Сравните, как описаны «провалы» рынка в этих учебниках и как это может быть сделано с использованием такого подхода. В новом издании учебника теории социально-экономических трансформаций[227] мы предложили такую схему и сейчас отметим лишь некоторые ее крупные блоки. В основу систематизации этих блоков положим основные параметры структуры экономической системы, выделенные нами ранее (кстати, то же опираясь на не-рыночноцентрический подход)[228].

Так, отношения координации (напомним, что их видами являются натуральное, товарное и плановое хозяйство) предполагают наличие определенных функций государства (ниже дается минимальный перечень таких функций) по формированию пропорций в экономике, рамок и правил отношений обмена и трансфертов, нормативов качества и правил ценообразования. По всем этим параметрам в современной рыночной экономике государство ведет определенную деятельность. Это (1) прямое (государственный заказ, инвестиции, закупки, направленные, например, на развитие ВПК или фундаментальной науки, аэрокосмических программ и т.п.) и косвенное (налоговые или таможенные льготы, дешевые кредиты и т.п. средства структурной политики) регулирование пропорций; (2) нормативы качества почти на все виды сельскохозяйственной продукции и продуктов питания, нормативы безопасности бытовой техники и мн. др.; (3) государственное регулирование цен и правил ценообразования (являющееся обычным для многих видов цен и тарифов, причем не только на продукцию и услуги естественных монопоолий); (4) определение правил и механизмов взаимодействия рыночных агентов в широком диапазоне – от правил торговли до антимонопольного законодательства (это один из подвидов более многообразной функции регулирования институтов) и многое другое.

Отношения присвоения и весь комплекс оформляющих современную экономику отношений собственности предполагают необходимость политико-экономического исследования, во-первых, государственной собственности. О ней как особой сфере экономических отношений, а не просто «провале рынка» экономикс как таковой тоже предпочитает не распространяться. Между тем за формой государственной собственности скрывается область новых экономических отношений, возникающая там и тогда, где и когда государство действует не как особый «сверх-капитал», а как действительный представитель общенациональных интересов. К стати, выделение этих экономических интересов и их реального экономического содержания как самостоятельной экономической проблемы, а не очередного «провала» тоже невозможно без отказа от «рыночноцентричности». Отсюда вытекает и исследование, во-вторых, функций государства по охране прав собственности (здесь поле неоинституционализма, и это в основном «рыночные» функции государства). В-третьих, необходимо исследовать также и включение государства в регулирование распределения прав собственности, в том числе в связи с проблемами распределения экономических правомочий в отношениях между государством и фирмой. Ведь ныне государство существенно ограничивает права частного собственника в области распоряжения его собственным имуществом – этот факт отображается в специальных исследованиях, но теоретически не оценивается. Наконец, требует изучения, в четвертых, регулирование деятельности по использованию такого государственного имущества, как земля, недра, культурные ценности и т.п. блага, значительная часть которых находится в государственной собственности разных уровней; в-пятых, поддержка малого бизнеса (как известно в условиях нынешней конкуренции этот тип собственности не может выжить без поддержки государства); в-шестых, содействие демократизации отношений собственности (например, планы ESOP в США и Западной Европе), и многое другое.

Блок социальных параметров экономики выявит огромный пласт отношений по сознательному регулированию (1) трудовых отношений, отношений труда и капитала (от социальных норм до трехсторонних коллективных договоров), а также (2) занятости (не только пособия по безработице, но структурная политика и стимулирование занятости в современных секторах, общественные работы), (3) опосредуемые государством пострыночные механизмы распределения, такие как бесплатное общедоступное распределение многих благ (например, бесплатное среднее, а во многих странах – ФРГ и др. – отчасти и высшее образование), социальные трансферты, социально-гарантируемый минимум, прогрессивное ограничение сверхвысоких доходов и т.п.

Еще более многообразны функции государства в области регулирования отношений воспроизводства и функционирования экономики. В частности, именно здесь «располагается» весь объем функций государства по регулированию макроэкономической динамики (роста и т.п.), финансово-кредитной системы и мн. др. Мы не будем здесь уходить в детали – это не предмет данного текста.

Многие из названных выше механизмов (но не все и не в системе), конечно же, хорошо известны и раскрыты в экономиксе (при том, что любому экономисту-практику они хорошо известны все; экономикс о части из них «забывает», ибо они не вписываются в его теорию). Хотелось бы, однако, сделать в данном случае иной акцент: во всех этих случаях за конкретными экономическими функциями государства скрывается новый пласт экономической реальности – отношения сознательного регулирования экономических процессов в общенациональном (региональном, международном) масштабе.

Эти функции государства качественно отличны от традиционных (акцентируемых экономикс) функций государства как института волевого (не-экономического) поддержания условий функционирования рынка, капиталистической системы хозяйствования (функции по защите прав собственности, регулирования денежного обращения и т.п.). Этот водораздел – отнюдь не теоретическая конструкция. Именно здесь проходит линия, разграничивающая рыночников-либералов и сторонников более широкого, социально-исторического взгляда на экономическую жизнь. Первые стремятся всячески ограничить роль государства исключительно не-экономическими функциями по созданию условий для развития рынка, вторые (некоторые даже не осознавая этого теоретически, наподобие мольеровского героя, не знавшего, что он говорит прозой) стремятся к изучению новых, пострыночных экономических отношений, реализуемых при помощи государства, но не сводимых к деятельности этого института.

Вот почему спор на протяжении десятилетий и в мире, и в России идет не о том, сильное или нет государство нам нужно – сильной может быть и фашистская пиночетовская диктатура, защищающая модель «Чикаго-бойз», – а о том, развивать или нет в экономике новые, пострыночные отношения. Либералы не- случайно столь активно выступают против осуществления государством селективного и антициклического регулирования, развития социальных трансфертов и бесплатного распределения общественных благ – во всем этом они «нутром чуют» действительно угрожающие всевластию рынка и капитала зародыши новых социально-экономических отношений.

Кроме того, вспомним, что пострыночные отношения отнюдь не сводятся к экономическим функциям государства.

А сейчас сформулируем обоснованный (в меру наших сил) вывод. В современной капиталистической экономике происходит развитие государственного и социального (сознательного, централизованного, во многом планового) регулирования, экологических, социальных, гуманитарных норм, рост роли некоммерческих организаций, общественной собственности во всем многообразии ее форм, передача общественным (не-частным, некоммерческим структурам) ряда прав собственности даже на предприятия рыночного сектора (контроль, ограничения и т.п., находящиеся в руках государства, профсоюзов и неправительственных организаций), развитие производства, распределения и использования общественных благ (в том числе, наиболее значимого для постиндустриального общества ресурса – культурных ценностей, фундаментальных знаний, базовых «человеческих качеств») и т.п. Если совокупность всех подобных явлений есть «провалы рынка» (термин неоклассики; мы бы сказали – рынка и капитала), то…

То эти феномены можно и должно считать ростками именно пост рыночных и пост капиталистических отношений. Намеренно повторим аргументацию: все названные феномены явно нельзя причислить к до-рыночным, до-капиталистическим (рабовладельческим, феодальным) экономическим феноменам. Они стали массовым явлением и научной проблемой главным образом на этапе позднего капитализма, развитого рынка и являются сферами, где рынок уже не эффективен (с точки зрения новых – социальных, гуманитарных, экологических и т.п. критериев). Сследовательно, это более развитые, более прогрессивные (с точки зрения названных выше новых критериев, обретающих все большую актуальность по мере движения к постиндустриальному обществу), чем рынок, т. е. пострыночные отношения.

Вот почему мы беремся утверждать, что в сегодняшней мировой экономике существуют переходные формы к пострыночным посткапиталистическим отношениям в области координации, собственности, распределения доходов, воспроизводства, мотивации и т.д. Для понимания этих механизмов объективно необходим отказ от маркетоцентрической парадигмы экономической теории, иначе все эти растущие и развивающиеся формы, которым принадлежит будущее, так и останутся на периферии теории и будут трактоваться как исключение из «правил», хотя на самом деле именно переходные к пострыночным отношения и составляют новый mainstream социально-экономического развития.

* * *

 

Подведем некоторые итоги нашего анализа господствующей ныне рыночночноцентрической парадигмы. Как мы постарались показать выше, это отнюдь не случайно возникшая и не безобидная форма, господствующая до сих пор в экономической теории, но постепенно изживающая себя и теоретически всё менее плодотворная. Более того, это парадигма, (1) существенно затрудняющая понимание действительных закономерностей исторического развития экономических систем; (2) не позволяющая увидеть широкий круг сохраняющихся и возрождающихся вновь до-рыночных и переходных к рынку отношений; (3) ограниченно до неадекватности трактующая возникающие пост-рыночные отношения исключительно как «провалы рынка»; (4) провоцирующая телеологический нормативный подход к проблемам трансформаций в российской и других переходных экономиках и, наконец, (5) опасная в своей воинствующей, империалистической тяге к всеобщему и тотальному господству.

Было бы, однако, неправомерным считать, что нынешнее глобальное сообщество уже далеко ушло по пути генезиса пост-рыночных отношений. Тенденции рождения нового социального качества лишь пробивают себе дорогу, и скорее всего в XXI столетии мы будем находиться в основном в переходном периоде – периоде нелинейного генезиса «царства свободы». При этом в ближайшем будущем человечество будет по-прежнему оставаться в рамках капиталистической системы, но уже прошедшей через ряд этапов своего самоотрицания, находящейся в процессе длительного и противоречивого «заката», ознаменовавшегося ныне глобальной гегемонией корпоративного капитала.

При этом мы хотели бы подчеркнуть неслучайное совпадение во времени и в пространстве двух процессов: самоотрицания капитала и «заката» царства экономической необходимости как целого. Самоотрицание капитализма и «царства необходимости» есть не просто совпадающие, но единые процессы, ибо капитал есть важная и наиболее совершенная (а значит, и наиболее мощная) на данный момент форма мира отчуждения.

Важнейшим компонентом капитализма нового века становится в значительной мере изменившаяся система отноешний товарного производства

 

 

Тотальный корпоративно-сетевой рынок («рынок паутин»)

 

Пройдя по спирали виток «отрицания отрицания» своей эволюции (товарное производство как генезис капитала – развитый промышленный капитализм – империализм и последующие стадии заката), капитал в конце ХХ – начале XXI века начал процесс восстановления подорванной социал-реформистским периодом всеобщей власти рынка как господствующей формы координации и аллокации ресурсов. Но это восстановление происходит на новой основе – на основе информационных технологий, достижений предшествующей эволюции капитала, кризиса «социализма», глобализации... Потому оно имеет новое содержание. Следовательно, современная эпоха – это «восстановление» всевластия не просто капиталистического рынка, а некоторого нового вида последнего.

Корпоративный капитал эпохи глобализации существенно видоизменяет все основные черты товарных отношений, генерируя процесс становления тотального рынка. Тотальный рынок на эмпирическом уровне оказался достаточно хорошо заметен именно в конце XX века, когда неолиберальная практика и идеология дошли в своей экспансии до рубежа так называемого «рыночного фундаментализма», который посчитал основной угрозой «открытому обществу» даже такой адепт господства капитала, как Дж. Сорос, выпустивший после серии финансовых потрясений конца 90-х книгу с неосталинистским названием «Кризис глобального капитализма». Существеннейшая черта этого нового качества рынка – завершение начавшегося с эпохой монополистического капитала перехода к рынку, где господствует не покупатель, а тот, кто навязывает ему определенную систему потребностей, а именно – корпоративный капитал. Именно он сознательно манипулирует остальными агентами рынка, будь то домохозяйства или мелкие производители.

Самое главное изменение в природе общественного разделения труда, характерное для современного тотального рынка, связано с развитием глобального обобществленияи информационных технологий. На место подвижной и гибкой атомарной структуры (отдельные производители и их связи) приходит вязкая и аморфная структура, образующаяся как взаимоналожение различных сетей-паутин. Так возникает своего рода тотальный рынок сетей, где место отдельных единиц занимают аморфные, врастающие друг в друга сети, причем действующие в большинстве случаев либо вне материального производства, либо в пограничных областях. Это различного рода масс-медийные, информационные, энергетические, транспортные, финансовые и т.п. системы. Но наиболее близким по своей технологической природе для корпоративно-сетевого рынка становится так называемое «сетевое предприятие», где единая система информации и стандартов соединяет в единую цепочку производства «точно вовремя» и для конкретного потребителя тысячи звеньев[229].

Они принципиально отличны по своим признакам от обычных индустриальных звеньев общественного разделения труда, ибо (1) связаны с генезисом постиндустриальных технологий; (2) подвижны, аморфны, слабо привязаны к определенному «месту» (в отраслевом, территориальном и т.п. плане); (3) потенциально, а в ряде случаев – Интернет и т.п. – реально, всемирны и разомкнуты; (4) неопределенно–велики и постоянно изменяют свои масштабы (растут, пульсируют)… Перечень легко продолжить.

Если использовать некие образы, то этот рынок можно сравнить с совокупностью мощных паутин или полей притяжения, центрами формирования которых (генераторами поля, «пауками») являются крупнейшие корпоративные капиталы, агенты глобализации (подробнее о них – в конце этого текста), прежде всего – ТНК. Так складывается тотальный корпоративно-сетевой рынок – рынок паутин.

Социально-экономическая природа «поля зависимости», генерируемого крупнейшими корпоративными капиталами, состоит в мультипликации эффекта «неполной планомерности» (рождаемой всяким капиталом-монополией и известной с конца XIX – начала XX века[230]) на основе (1) развития обобществления производства до образования новой, «сетевой» системы разделения и интеграции труда в глобальных масштабах; (2) снятия достижений социал-реформизма и превращения корпоративных сетей в квази-государства, распространяющие контроль и регулирование («неполная планомерность») не только на параметры рынка (цены, объемы закупок/реализации и т.п.), но и на социально-институциональные параметры экономической жизни (то, что мы назвали бы «правилами игры»); (3) включения методов неэкономического воздействия – от современных методов социально-психологического давления при помощи mass media и.т.п. с целью создания такой общественной атмосферы, где «поле» их власти распространяется максимально легко и эффективно (формирование установок социально-пассивного поведения потребителя, клиента, «профессионала», например), до старых методов прямого насилия по отношению к «непослушным» объектам (вплоть до «асфальтирования» целых государств)[231].

Более того, можно сделать вывод, что в той мере, в какой развит тотальный корпоративно-сетевой рынок, в этой мере крупнейшие капиталистические корпорации-сети как бы «выпадают» из-под общественных ограничений, уходят от контроля государства, профсоюзов и других институтов гражданского общества; нарушают «правила игры», разрушая достижения социал-реформистского периода.