[1] Смысл (пафос, мотив) исследования.
Данный пункт совпадает с аналогичным пунктом схемы предыдущего фрагмента исследования.
[2] Конституирование сущности.
В исследуемом явлении – стремлении человека к целостности – мы обнаруживаем в человеческой деятельности свойства, которые фиксируем в следующих тезисах:
· Смысл деятельности субъекта представляет тот размытый фокус этой деятельности, на который всегда нацелен субъект и относительно которого все его конкретные инструментальные действия составляют периферию (схема из гештальтпсихологии).
· Деятельность субъекта дискретна, то есть в каждом моменте дана ему целиком и как целое неразложима в пространстве и времени.
· Явления стремления к целостности и стремления к развитию связаны друг с другом через инструментализацию субъектом своей деятельности.
· Субъект должен обладать «материально» выраженным предметом своей деятельности.
[3] Материал исследования.
· Белинский В. Собр. сочинений в 3 томах
· Валери П. «Об искусстве»
· Злобин И.С. «Деятельность – труд – культура»
· Мамардашвили М. «Лекции по античной философии»
· Полани М. «Личностное знание. На пути к посткритической философии»
· Фромм Э. «Иметь или быть?»
· Ясперс К. «Смысл и назначение истории».
[4] Комментарий.
Американский исследователь Ч. Барнардтак характеризует данное качество в приложении к управлению /64/: «Общий смысл целого не очевиден и фактически вообще не виден на поверхности. В управлении доминирует конкретный аспект – экономический, политический, религиозный, научный, технологический – с тем результатом, что высшая эффективность не обеспечивается и неудача постоянно нам угрожает. Несомненно, что нарастание кризиса из-за несбалансированного подхода ко всем факторам является основанием для корректирующих действий со стороны руководителей, которые обладают искусством чувствовать целое. Формальная и упорядоченная концепция целого редко имеется в готовом виде, и возможно она редко достижима, за исключением редких гениев руководства».
Стремление к целостности прежде всего означает постоянное охватывание человеком своей деятельности неким единым смыслом, который создает «внутреннюю» согласованность деятельности в ситуации вынужденного достижения человеком многих и разнообразных, по отдельным параметрам трудно совместимых целей (чаще всего «спровоцированных» внешними обстоятельствами). Целей у человека, в отличие от смысла, всегда много и они преходящи, поскольку цель, с одной стороны, ориентирована на достижение некоторого состояния деятельности (ограниченного значениями вполне конкретных ее параметров), с другой стороны, это достижение, как процесс, само ограничено некоторыми ресурсами (временем, финансами) и обстоятельствами. Смысл же деятельности ограничений не «знает».
Хотя не всегда проводится четкое различение понятий смысла и цели, но оно обычно возникает при всяком более-менее глубоком анализе предмета. Так, например, И.С. Злобин/69, 116-117/ не вводит понятие смысла, как отличное от понятия цели, однако, он все равно разделяет деятельность на деятельность по целеполаганию (у нас это как раз деятельность, развернутая в смысловой ориентации) и на деятельность по достижению цели (у нас это понятие действия – элемента деятельности): «В труде, ориентированном на цели, человек не выступает в качестве целеполагающего субъекта.... Способы реализации цели, по определению, не могут быть представлены в самом процессе целеполагания. Ни в этих способах, ни в полученном на их основе локальном результате невозможно обнаружить источник возникновения новых целей, источник развития.... Необходимо рассматривать все эти функциональные формы не просто как структурные элементы целесообразных и целенаправленных действий для достижения того или иного локального результата, а в составе деятельностного отношения – в качестве моментов, всего лишь моментов, целостной деятельности.... Деятельность как философская категория по определению обладает атрибутом целостности и именно потому, что не может быть представлена системой целесообразных действий или разложена на отдельные действия».
Удачна по нашему мнению характеристика целостности, данная К. Ясперсом/159, 35/: «Целое являет собой напряжение несоединимого». Где напряжение и есть идущее из трансценденции (через смысл, духовное постижение) схватывание в единое «несоединимого» (обстоятельств, собственных целей, возможностей, предпочтений, тенденций, рисков и прочего), что совершенно невозможно в рамках строго опредмеченного бытия, поскольку именно здесь его разнообразие становится несоединимым по сути. Реальная деятельность человека настолько наполнена таким «несоединимым», что при отсутствии целостности приводит человека к постоянным внутренним и внешним конфликтам и противоречиям, а в итоге к разрушению и неосуществлению самой деятельности.
Еще одну характеристику целостности дает М. Мамардашвили/88, 35/: «Почему появилось такое особое слово «диалектика», отличное от логики? (Я не имею при этом в виду часто абсолютно неграмотные рассуждения о существовании якобы особой диалектической логики в отличие от формальной логики и т.д.). Греки этим словом называли реальные обстоятельства. Они понимали, что есть такие явления, которые не выводимы и которые не могут возникнуть как конечное звено непрерывной цепи их обусловливания. … Они возникают в воронке, окруженной натяжениями противоречий. Вот что греки называли диалектикой. Внутри – вспыхивает или не вспыхивает. А если вспыхивает – тогда целостно. … Помимо того, что совесть – самоосновное явление, оно еще и неделимое или целостное явление. В том смысле, что если совесть есть, то она присутствует вся целиком; совести не бывает половины или четверти. … Чтобы мы могли говорить о чем-то в терминах психологии (я опять возвращаюсь к примеру), в любой точке совокупности явлений, которые я охватываю как психологические, должна присутствовать совесть. Совесть везде: в маленьком присутствует вся целиком, в большом присутствует целиком – и тогда я могу говорить о ней, как о психологическом явлении. Область бытия есть область неделимого. О ней говорим: бытие едино и неделимо. Оно неподвижно, оно везде, оно вечно». Вот так же как совесть в приведенной цитате целостна и деятельность – если она есть, то она есть вся (целиком), сейчас и здесь. Эта важнейшая посылка не только не допускает пространственной «делимости» деятельности, но и ее разворачивания («делимости») во времени! Понятно, что деятельность пребывает во времени, но это пребывание, как выражается Мамардашвили, дискретно, то есть, в каждом моменте времени деятельность пребывает вся целиком. Во времени м.б. развернуты действия, цели, но не деятельность и не ее смысл.
Целостность – это то, что в своих действиях неосознанно схватывается любым талантливым человеком – художником, инженером, музыкантом, поэтом, исследователем, политиком. Именно это свойство сразу выделяет талантливого человека из окружения, ибо иначе всякий сколь угодно оригинальный, но узко профессиональный «ход» оставался бы лишь удачей, на которую всегда в равной мере могли бы надеяться и другие. Однако, целостность действия и целостность деятельности не совсем совпадающие понятия. В масштабе действия (поведения) «удержание» целого (целостности поведения) можно считать почти естественным актом. Полани/116, 144/: «Гештальтпсихологии мы обязаны многими данными, свидетельствующими о том, что восприятие – это осмысление ключевых признаков, интегрированных в структуре целого. Однако восприятие, как правило, функционирует автоматически, без всякого сознательного усилия со стороны воспринимающего, который даже и в ходе последующей проверки результатов не вносит каких-либо исправлений в восприятие. При этом зрительные иллюзии рассматривались на тех же правах, как и правильные восприятия: и те и другие возникают как результат динамического баланса единичных структурных элементов, интегрируемых в рамках некоторого осмысленного целого». На уровне же деятельности целостность чаще всего есть результат достижения. То, что стремление к целостности «живет» в человеке еще не означает осуществленности целостности в деятельности человека. Достижение целостной деятельности столь же проблематично, как проблематично осуществление и самого человека. Попытку дать целостную характеристику именно деятельности мы встречаем у Белинского/30+, 384/: «Читая Гомера... вас более всего поражает и занимает разлитое в поэзии Гомерадревнеэллинское миросозерцание и самый этот древнеэллинский мир.... В Шекспиревас останавливает прежде всего не художник, а глубокий сердцевед, мирообъемлющий созерцатель.... В поэзии Байронапрежде всего вашу душу обоймет ужасом удивления колоссальная личность поэта, титаническая смелость и гордость его чувств и мыслей. В поэзии Гетеперед вами выступает могучий царь и властелин внутреннего мира души человека. В поэзии Шиллеравы преклонитесь перед трибуном человечества, провозвестником гуманности, страстным поклонником всего высокого и нравственно прекрасного. В Пушкине, напротив, прежде всего увидите художника, вооруженного всеми чарами поэзии, исполненного любви, интереса ко всему эстетически прекрасному, любящего все, терпимого ко всему». Поль Валерив статье «Введение в систему Леонардо да Винчи» отмечает /38, 29/: «Секрет Леонардо – как и Бонапарта, – тот, которым овладевает всякий, кто достиг высшего понимания, – заключается лишь в отношениях, какие они обнаружили, были вынуждены обнаружить между явлениями, чей принцип связности от нас ускользает». И это обнаружение отношений, связей как раз есть то целостное схватывание несоединимого, о котором говорит Ясперс.
Полани приводит следующий любопытный пример. Математик Адамарговорил, что он обычно делал в вычислениях больше ошибок, чем его же ученики, но зато и быстрее обнаруживал эти ошибки, потому что замечал, что результаты выглядели неверными. То есть, это почти так же, как если бы Адамарсвоими вычислениями просто «рисовал» портрет концептуальных прообразов своих заключений – текущая ситуация оценивается не безупречностью проделанного логического вывода (удел учеников), но ее схожестью с ожидаемым результатом (ход учителя). К проблеме целостности (целого) Поланив той или иной форме обращается неоднократно /116, 90/: «Неловкость, возникающая при перемещении фокуса сознания на вспомогательные элементы действия, широко известна как застенчивость.... Это разрушает чувство контекста.... Избавиться от этого можно лишь в том случае, если удастся высвободить сознание, прикованное к мелочам, и сосредоточить его на явном понимании той деятельности, в которой мы заинтересованы.... Такую деятельность можно назвать логически не детализируемой, так как нетрудно показать, что прояснение деталей логически противоречит выполнению деятельности или данному контексту.... Классическое положение гештальтпсихологии: части фигуры или мелодии должны восприниматься в совокупности, поскольку при восприятии их по отдельности, они не составляют целого.... Если мы упускаем из вида целое фигуры, то ее части теряют смысл как части. Больше всего наполнены смыслом, конечно, слова. В этой связи интересно вспомнить, что, используя слова в устной и письменной речи, мы осознаем их исключительно как вспомогательные средства. Этот факт обозначается как прозрачность языка». Интересно, что Поланиговорит о наполненности слов смыслом и тут же о прозрачности языка, то есть, слова как бы одновременно являются носителями смысла, но и не «загораживают» его. А последнее означает, что смысл в какой-то своей ипостаси все же «за словами», а не «в словах». Такое понимание смысла деятельности в предыдущем разделе стремились дать и мы.
Поланитакже обращает внимание на открытую в гештальтпсихологии связь целостности с периферическим сознанием – инструментальностью деятельности /116, 92/: «Гештальтпсихология описала трансформацию объекта в инструмент как случай поглощения части целым.... Когда мы сфокусированы на целом, мы осознаем части периферическим сознанием, причем эти два осознания имеют примерно одинаковую интенсивность. Если какая-то часть представляется периферической по отношению к целому, это означает, что она участвует в формировании этого целого и эту ее функцию мы можем рассматривать как ее смысл относительно целого.... Таким образом, можно выделить два типа целостностей и два типа значений. Наиболее ясным представляется такой тип значения, когда одна вещь (например, слово) означает другую вещь (например, объект). Здесь соединены в одно целое – знак и объект. Другого рода вещи, такие, как человеческое лицо или мелодия, образуют очевидные целостности, но значение их является проблематичным, так как заключено в них самих. Например, палку можно использовать для ощупывания, для указания и для нанесения удара, легко понять, что все, что используется в определенном контексте, имеет в этом контексте свой смысл, а сам этот контекст воспринимается как осмысленный. Значение, которым контекст обладает сам по себе, мы можем назвать экзистенциальным, в отличие от денотативного (репрезентативного) значения». В том, как акценты внимания субъекта фокусируются на целом, а инструмент как бы перестает им замечаться, просматривается достаточно распространенное явление. Например, в оригинальном взгляде Умберто Экона понятие истины встречается следующая схема /136, 38/: «Исходный порядок – это как сеть или как лестница, которую используют, чтобы куда-нибудь подняться. Однако после этого лестницу необходимо отбрасывать, потому что обнаруживается, что, хотя она пригодилась, в ней самой не было никакого смысла … Единственные полезные истины – это орудия, которые потом отбрасывают».
Учитывая, что инструментализация деятельности есть один из моментов развития деятельности субъекта, и, с другой стороны, что посредством инструментов осуществляется схватывание целого, то в этом мы наблюдаем проявление еще одной связи явлений – стремление к целостности и стремление к развитию связаны друг с другом через инструментализацию деятельности субъекта.
Анализ значимости и необходимости для творчества свойств целостности и обособленности (одного из рассматриваемых нами признаков стремления к развитию) мы находим у В. Белинского/30 …, 559-561/: «Истинно художественные произведения не имеют ни красот, ни недостатков: кому доступна их целостность, тому видится одна красота. Только близорукость эстетического чувства и вкуса, неспособная обнять целое художественного произведения и теряющаяся в его частях, может в нем видеть красоты и недостатки, приписывая ему собственную свою ограниченность.... Закон обособления и замкнутости в частном явлении общего есть основной закон мировой жизни! И в искусстве он открывается с таким же полновластием, как и в природе: в уразумении тайны закона обособления заключается разгадка тайны искусства. Творческая мысль, запав в душу художника, организуется в полное, целостное, окончательное, особенное и замкнутое в себе художественное произведение.... Только органическое развивается из самого себя, только развивающееся из самого себя является целостным и особенным, с частями, подчиненными одному общему. Вот почему, например, роман Вальтера Скотта, наполненный таким множеством действующих лиц, нисколько не похожих одно на другое, представляющий такое сцепление разнообразных происшествий, столкновений и случаев, поражает вас одним общим впечатлением, дает вам созерцание чего-то единого». И подобно произведению искусства деятельность субъекта должна восприниматься и оцениваться только как целое (в той степени, в какой оценка «извне» вообще возможна). Но такой целостный взгляд на деятельность и наиболее сложен.
Целостность деятельности помогает человеку преодолеть появление каких бы то ни было форм отчуждения. Из чего следует уже не как нравственный выбор, а как императив: апробируй и осуществляй все на себе! То есть, ничто, значащее для конкретного человека, не может быть выведено им за рамки собственной деятельности. Таким образом, целостность следует сегодня рассматривать также и как одно из ведущих «технологических» оснований построения деятельности субъекта.
Хотя результат постижения целостности, как и всякий результат, всегда конкретен (идея картины, научная гипотеза, мелодия), но сам момент целостного схватывания деятельности – это момент трансцендентного в человеке. То есть, целостность так же, как и смысл, порядок, развитие, уходит корнями в трансцендентное, что указывает, соответствует его природной сущности.
Целостность нельзя путать с гармонией как соразмерностью чего-то уже наличествующего. Деятельность принципиально не может быть ограничена исключительно «гармоничными» элементами – она полнее. Правда, гармония может быть следствием целостности, но не наоборот. Так, «жить в гармонии с природой» (или обществом) вовсе не означает принять себя и природу (общество) как они есть – они всегда противоречивы, негармоничны, но означает преодолеть себя (прежде всего) и природу (что также в результате может оказаться неизбежным). И такое преодоление уже предполагает наличие (априори) целостной деятельности, становящейся [в развитии] в том числе и все более гармоничной.
Целостность нельзя путать также и с разносторонностью, всеохватностью интересов человека, ибо иначе многие талантливые и даже гениальные люди (например, Борис Пастернак, Лев Ландау, Ван Гог, Поль Гоген, Эммануил Кант) выглядели бы как раз лишенными целостности в силу одержимости исключительно своим творчеством и узостью прочих интересов.
Явление целостности включает в себя также стремление человека к обладанию. Проблеме обладания посвящена работа Э. Фромма«Иметь или быть?» /142/, где он рассматривает понятие обладания с этических позиций. Нам представляется недопустимым, хотя Фроммэто и делает, соотносить категорию обладания с категорией бытия. Это понятия разных масштабов. Обладание есть всего лишь элемент бытия! Их нельзя противопоставлять. Понятно, что реальность современного мира раздражает масштабом проявляемого стремления к материальному обладанию, но это не повод разрушать определенные принципы.
Стремление человека к обладанию обнаруживает себя начиная от примитивного детского стремления к материальному обладанию до стремления уже умудренных жизнью людей к обладанию духовному – обладанию свободой, жизненным смыслом, истиной и т.д. С этой эволюцией степени «проработанности» человеком его стремления к обладанию отчасти связано и его нравственное восхождение. В этом смысле вопрос Э. Фромма «Иметь или быть?» правильнее было бы переформулировать в вопрос «Чем обладать?», что позволило бы человеку не пугаться своей собственной природы и может быть успокоило «моралистов».
Можно сказать, что одна из глобальных проблем современности – отчуждение – также указывает нам на актуальность рассматриваемого нами стремления человека к обладанию. Ведь обладание по своему существу противоположно отчуждению.
Обладание имеет свойство неограниченности, но отдельно – в рафинированно взятом – материальном аспекте (так, состояния отдельных людей достигают нескольких миллиардов долларов, то есть, достигают бесконечности по меркам здравого смысла) или в отдельно взятом духовном аспекте (отдельные личности в своем духовном восхождении достигали святости). В то же время, материальное и духовное обладания имеют свойство взаимной ограниченности, корреляции (так в Новом Завете: «А Я говорю вам, скорее верблюд пролезет в игольное ушко, нежели богач попадет в рай»).
Стремление человека к обладанию в процессе построения и осуществления им своей деятельности выражается достаточно разнообразно – он может стремиться к отождествлению себя со своей деятельностью, то есть к обладанию ею, но может стремиться лишь к обладанию ее результатами, причем, иногда достаточно косвенными – к денежному вознаграждению за труд, например. В последнем случае усилия человека есть именно труд в силу их отчужденности от человека (различие труда и деятельности введено и исследовано К. Марксом/91/).
С явлением обладания связана проблема возможности осуществления групповой, коллегиальной деятельности субъектов, то есть проблема общего предмета при индивидуальных стремлениях к обладанию. Действительно, возможно ли осуществление субъектом своего стремления к обладанию в ситуации коллективных усилий, или усилия эти будут здесь исключительно трудовыми, отчужденными, а деятельность вообще невозможна? Не исключено, что подобные ситуации в реальности не окажутся ни строго трудовыми, ни строго деятельностными. Для нас, по крайней мере, ясно, что явление обладания актуально для праксеологических исследований.
Примечательно, что в условиях правильно построенной профессиональной деятельности, то есть, ориентированной также и на стремление ее субъекта к целостности, практически нет шанса у традиционного «узкого» специалиста (понятно, что это при условии «правильно» построенного предприятия в целом – при наличии адекватного контекста).
Деятельность и основные, связанные с ней явления (смысл, развитие, порядок, целостность) требуют к себе внимания субъекта подобно тому, как этого внимания требуют (и иногда получают) такие стороны человеческого бытия как: здоровье, физические и интеллектуальные способности, нравственность, причастность, ответственность и т.п.
