Наконец-то воскресенье, утро.
Учительница-девочка Люся собиралась в свой интернат.
Она еще раз проверила сумку: не взяла ли она с собой какую-нибудь школьную тетрадку или, что еще хуже, дневник. Мало ли что. А вдруг там двойка есть. А интернатники случайно заметят. Нет, она не должна подрывать свой авторитет случайной неуспеваемостью. «Пусть они думают, что она круглая пятерочница.»
– Мама, я пошла!
Мама оторвалась от…
Мама оторвалась от…
Если сказать: «От телевизора» – это будет одна мама. «От книг и тетрадей» – другая. Ведь сегодня воскресенье. И от чего человек отрывается, такой он и есть.
Мама оторвалась от…
От чего же она оторвалась?
От коллекции марок? От микроскопа? А может, мама собирала настольную яхту?
Да нет. Она просто читала журнал. Она подняла голову и спросила:
– И надолго? И куда?
– На занятия в школу.
– Что за странная у тебя школа? – воскликнула мама. – В понедельник тебя туда не отправишь. А в воскресенье тебя как магнитом затягивает.
– Чем ты там занимаешься? – спросил отец, оторвавшись… от швейной машинки.
– Поведением и русским языком, – ответила Люся.
– Хорошо. Только приходи не поздно. В прошлый раз мы с мамой испереживались.
– Хорошо, папа.
– Или хотя бы звони! – И снова наклонил голову к столу. А потом он крикнул маме: – Все. Готова твоя машинка. Можешь шить сколько хочешь.
И машинка застрекотала на целый день: ж-ж-ж-ж-ж! тр-тр-тр!
По дороге от станции к поселку интернатники в этот раз не встречались. Встречались какие-то потрепанные взрослые. Какие-то неприкаянные типы. Наверно, друзья Темнотюра.
«Может, тут пивную палатку открыли? – подумала Люся. – Может, пивные ларьки стали выносить за черту города? Как вредное производство?»
Хорошо еще, что эти были в благодушном настроении. Нюхали цветы и улыбались.
И вот любимый поселок.
За воротами меховая мелкота неторопливо кипела. Самые активные даже прыгали на бетонный решетчатый забор навстречу Люсе и пробегали по нему несколько шагов.
Люся вошла в калитку, и на ней сразу повисли Сева Бобров, Иглосски, Бурундуковый Боря и Цоки-Цоки.
Устин Летящий в Облаках и Биби-Моки старательно улыбались в стороне, как Люся их учила. Они так сверкали зубами, будто к ним пришла врачебная зубосмотрительная комиссия. Все вместе пошли к интернату.
Дир встретил Люсю на пороге школы. Он вручил ей Главный Бумажный Получальник.
– Учительница Люся, зайдите ко мне после занятий. Я дам вам хендрики. В прошлый раз мы забыли в суматохе.
На его шляпе с украшениями были явные изменения. Там появились ягоды. То ли шляпная клумба постепенно давала урожай. То ли Меховой Механик украшал ее в соответствии с сезоном.
Так или иначе, Люся была рада ему, его шляпе и всем, всем, всем ученикам. Как ей хотелось, чтобы ее школьные друзья, ее бестолковый раздрызганный класс побывал здесь. Поучился бы у этих зверюшек дружелюбию и старательности.
«Обязательно приглашу сюда Киру Тарасову, – решила Люся. – Пусть свой «правдизм» преподает. Из ее правдизма такой сочинизм получится – лучше не надо».
– Хорошо, дир, я зайду. – Она обернулась к ученикам: – Прошу всех в класс.
Раздался рев начинальника.
Интернатники бросились в класс. И даже застряли в дверях. Некоторое время они колыхались такой живой шторой, а потом провалились внутрь.
И ни стука не было, ни грохота. Если бы Люсин класс так вот вывалился из дверей, одних ботинок бы разлетелось штук двадцать. А шум был бы такой, как будто экскаватор буксует.
Ученики стояли на своих партах на передних лапах, стараясь повернуть голову в сторону Люси.
– Блюм! – сказала Люся.
Они блюмкнулись и засветились от радости. Люся осмотрела класс:
– А где Мохнурка Великолепный?
– Я здесь! – послышался голос сверху. Из ПлюмбумЧокиной дыры высунулась усатая мордочка. – Почему ты там?
– Меня сюда Мехмех посадил. Он сказал, что от меня внизу слишком много шума.
Чем-то Мохнурка напоминал страдательного Киселева. Тот тоже вечно шумел во всех местах, и его всегда куда-то запихивали. В угол, в пустой класс, во двор подметать.
– К доске пойдет Цоки-Цоки, – сказала Люся. – Она еще ни разу не отвечала.
Цоки-Цоки вышла, глядя в пол, и тихо сказала:
– А у нас вчера комиссия была!
– Комиссия? – удивилась Люся.
– Да! Да! Да! Комиссия! – закричали интернатники. – Большая.
– Они на машине приехали. Две строгих тети и один добрый дядя.
– И что они делали? – спросила Люся.
– Можно я скажу? Можно я скажу? – закричал сверху Мохнурка. Он настолько высунулся, что висел уже только на задних лапах.
– Нет, нет! Пусть скажет Фьюалка.
Ласка поднялась из-за стола и, как всегда, коротко и толково ответила:
– Они все осмотрели. А потом ушли к Мехмеху. И там разговаривали с ним и с дядей Костей. Мы не знаем, о чем они разговаривали.
– А я знаю! – кричал Мохнурка. – Я под домик подкопался и все слышал.
– Подслушивать нельзя! – строго сказала Люся. – Это плохо и неудобно.
– Очень плохо, очень неудобно! – согласился Мохнурка. – Потому что там земля мокрая. Но все-таки можно.
– И о чем они говорили?
– Они спрашивали: кто открыл здесь звероферму? Этот интернат от цирка или от кино? Почему звери разговаривают? Может быть, это научная военная лаборатория? И все время говорили: «Дайте нам выписку из решения». И добавляли: «Надо устроить большую проверку».
– Это все очень интересно, – сказала Люся голосом любимого завуча Эмилий Игнатьевны. – И все же мы продолжим урок. Уважаемая Цоки-Цоки, напишите такое предложение: «Маленькие звери не хотят большой проверки».
Цоки-Цоки стала писать. Она прижимала уши, высовывала язык. Всячески старалась. Вот что у нее вышло:
Маленькие звери НЕ ХОТЯТ (ХОТЯТ)
БОЛЬШОЙ ПРОВЕРКИ.
Люся спросила:
– Почему слова «маленькие звери» написаны маленькими буквами?
– Они же маленькие.
– А почему «не хотят (хотят)»?
– Потому что все-таки немножко хотят. Интересно – что такое большая проверка?
– Хорошо. А теперь напиши такое предложение: «Котик, кот и котище построили домик, дом и домище».
Цоки нацарапала на доске слова «котик», «кот» и «КОТИЩе» разных размеров. Такие, как «домик», «дом» и «ДОМИЩе». По нарастающей.
– Так я и думала, – сказала Люся. – Дети… то есть звери… то есть дорогие интернатники, запомните одно грамматическое правило: «В русском языке все слова пишутся в одном размере».
Это правило она придумала на ходу.
Вошел дир и внес блюдо с кочерыжками. Интернатники помчались хватать их. Сверху ссыпался Мохнурка в черных очках и захрумкал капустой.
А Плюмбум-Чоки не вылезал.
– Почему Плюмбум-Чоки не берет кочерыжку? – спросила Люся. – Он что, заболел?
– Нет, – ответил дир. – Он ест только эвкалиптовые листья. И ничего другого.
– У нас в аптеках они бывают.
– Купите, пожалуйста, для нас, – попросил Меховой Механик. – Чтобы у нас был запас.
Бурундуковый Боря потянул Люсю за руку:
– Девочка Люся, девочка Люся, давайте устраивать игры на свежем кислороде.
– Давайте, – согласилась Люся. – Мы устроим большие спортивные соревнования.
Она вытолкала интернатников на участок:
– Внимание! Внимание! Прошу всех построиться. Сейчас у нас будет небольшая осенняя олимпиада. Мы узнаем, кто самый ловкий.
Люся приказала интернатникай строиться по росту. Это было очень сложно для них. Потому что они никак не понимали – кому стоять впереди, кому сзади.
– Ну и что, что ты выше! Зато я старше.
– А у меня в большой разлинованной Хвалюндии ни одной плохой получалки нет.
– При чем тут твои получалки? Главное – рост!
– А я вон какой большой стал. Смотри.
– Ты на кирпич залез. Это не считается.
Впервые Люся поняла, что они могут разговаривать и на каком-то другом языке. Потому что у них иногда проскакивали отдельные трескучие слова и даже целые скрипучие предложения. В азарте, раньше такого не было.
– Я тебя сейчас как тресну палкой! Вот ты и узнаешь, кто выше, – говорил Иглосски Боброву.
– Девочка Люся! Девочка Люся! – кричал Мохнурка. – А уши считаются? Цоки-Цоки вон какая маленькая, а уши у нее до неба!
Наконец Люся выполнила эту сложную работу. Впереди стояли рослые интернатники и интернатницы: Биби-Моки, Устин Летящий в Облаках, Снежная Королева. В середине были Фьюалка, Кара-Кусек и Сева Бобров. В конце скакала всякая мелкота: Мохнурка, Цоки-Цоки, Иглосски и Бурундуковый Боря.
– Сначала мы будем прыгать в длину, – сказала Люся. – Вот здесь дорожка для разбега. А прыгать будем сюда. Это яма для прыжков. Только надо ее немного вскопать.
Интернатники смотрели на Люсю, как солдаты на генерала во время парада.
– Милый Устин, – попросила она. – Принесите лопату. Мы взрыхлим землю, чтобы малыши мягко шлепались.
– Зачем лопатка? – возразил Устин. – Мы сейчас лапами взрыхлим.
Интернатники бросились на яму, как на врага. И заработали лапами, так что песок во все стороны посыпался. Через минуту площадка для приземления была взрыхлена и просеяна, как хороший огород у мичуринцев-юннатов.
– Прекрасно! – сказала Люся. – Начинаем прыжки. Первым прыгает самый маленький – Мохнурка Великолепный.
– Но Мохнурки не было.
– Где Мохнурка? – спросила Люся.
– Он в яме, – ответил Иглосски. – Землю взрыхляет. Он еще не вылез.
И точно – из песка вынырнул на поверхность Мохнурка. И очумело посмотрел по сторонам.
– Он решил, что будут прыжки в глубину! – сказал Снежная Королева.
Все засмеялись. А Мохнурка вылез, сел на песок и вдруг заплакал.
– Ты чего?
– Я очки потерял!
Интернатники бросились к яме и стали ее рассматривать. Очков не было.
– У тебя есть запасные? – спросила Люся.
– Нет! – рыдал Мохнурка. – Это совсем последние были.
Кара-Кусек отозвал в сторону Снежную Королеву. И они стали шептаться.
– Мы знаем, что делать, – сказал тушканчик. – Нужно принести нюхоскоп.
– Пусть Биби-Моки принесет! – добавил горностай.
Биби-Моки, не торопясь, пошла за нюхоскопом. Все стояли, как почетный караул.
Вот Биби-Моки вернулась. Установила штатив. Сначала направила трубу на Мохнурку, понюхала его, а потом на яму. И стала по яме водить.
– Здесь, – сказала она.
Мохнурка ринулся в то место, куда была направлена труба, и стал рыть землю. Секунда – и вылетели прекрасные черные очки.
Батюшки! Сейчас они плюхнутся на кирпичную дорожку! Разобьются!
Но тут неярко сверкнула молния, и Фьюалка приземлилась с другой стороны ямы с очками в лапе.
Биби-Моки не спеша понесла штатив в ночевальню. А Люся сказала строго:
– Продолжаем занятия. Первым будет прыгать Иглосски.
Ежик разбежался, и прыгнул. Он приземлился совсем рядом с доской. Плюхнулся, накрывшись дребезжащими иголками. Люся вбила колышек в землю рядом с его рекордом.
Зверюшки переживали и радовались. И очень серьезно прыгали. Прыгнул Бурундуковый Боря, Сева Бобров и другие юные спортсмены. Немного они обошли ежика Иглосски. Но вот очередь дошла до Кара-Кусека. Он разбегаться не стал. Взял и сиганул с места через все рекорды и колышки прямо к забору, огораживающему участок.
– Девочка Люся, а можно еще раз прыгнуть?
– Давай, скачи! – сказала Люся.
Кара-Кусек как скакнет! Как перелетит через забор! И повис на соседской яблоне.
Долго снимали чемпиона с дерева.
Потом провели соревнования по бегу. Бегали на сто метров и обратно. Победил Устин Летящий в Облаках. По дороге он уронил свой пояс с пистолетом. Остановился, поднял его, вернулся, отдал Люсе и снова помчался. И все равно прибежал раньше всех.
Проводить соревнования при столь разносторонних способностях спортсменов было немыслимо трудно.
Еще бы! Кара-Кусек скачет, как кузнечик. Предлагает прыгать через яблоню или на крышу. Сева Бобров зовет в воду. Давайте, мол, плавать и нырять. Мохнурка желает нырять в песок и хочет бегать стометровку под землей.
Иглосски предлагает проводить соревнования по нюханию. Закопать какую-нибудь тухлянку около станции и отыскивать без нюхоскопа.
А Биби-Моки уговаривает всех меряться силой: брать ворота, поднимать и перетаскивать в разные стороны.
Она подняла ворота и утащила их на тридцать метров. И грохнулась вместе с ними. Обратно ворота несли всем классом. И на место устанавливали.
Тут пошел дождь. Мокрый[1] и холодный. Олимпиада прекратилась. И радостные звери потащили Люсю в спальню.
Они уселись на кроватях и болтали ногами.
– Давайте играть в жмурки! – предложила Люся.
– А как это? – спросил Сева Бобров.
– Надо тому, кто водит, завязать глаза. И он всех остальных будет ловить. Давай мы начнем с тебя.
– Давайте, девочка-учительница!
Завязывать глаза Севе было очень неудобно. Все повязки скатывались у него на затылок. Поэтому ему просто надели на голову Люсин школьный мешок для обуви. Все остальные интернатники рассыпались по комнате.
Люся повернула Севу вокруг оси:
Ходи, ходи по пятам,
Ходи здесь, ходи там.
Если налетишь на шкаф,
Значит, будешь ты не прав.
Люся подбежала к подоконнику и забралась на него с ногами. Интернатники кинулись врассыпную, как воробьи от кошки.
Сева уверенно прошел мимо кроватей и тумбочек. Подошел к окну и взял Люсю за руку. Будто ни в каком мешке и не сидел.
– Как ты меня так быстро отыскал?
– Я тебя унюхал.
– Мы же умеем чуять! – сказала белочка Цоки-Цоки. – Нам же надо не только глаза завязывать. Надо еще нос!
– Надо затыкалки принести! – закричал известный окурочник Кара-Кусек. – Там на помойке у забора их сколько хочешь. Ими бутылки затыкают.
– Не будем мы ничего на помойке собирать, – сказала Люся. – Давайте я буду водить. Я нюхать не умею.
Она сама засунулась в мешок. Покрутилась и начала поиски.
Люся двигалась по спальне, натыкалась на кровати. Вокруг была тишина. Будто интернатники растворились в воздухе. Они не топали ногами, не задевали вещи, не хихикали и не дышали.
Люся минут пять ходила от одной стены до другой. Но пространство просеивалось сквозь руки, а интернатников не было.
– Эй, – сказала завязанная Люся. – Есть кто?
Тихо. Никто не ответил.
– Я так не играю! – сказала Люся. – Вы куда-то ушли.
Люся сняла повязку. Все меховые ученики были в комнате. Они просто расступались перед ней, как туман. Двигались ловко и бесшумно. Мохнурка сидел под кроватью.
– Чего же вы не отвечаете, что вы здесь? – спросила Люся.
– Мы ответим, а ты как прыгнешь! – сказал Мохнурка. – И поймаешь нас.
Люся осмотрелась:
– А где Кара-Кусек?
– Вот он, – сказала Цоки-Цоки. – Видите, на окне сидит.
Под потолком, на карнизе, прижался к стене тушканчик.
– Мне трудно с вами играть, – сказала Люся.
Малышня снова повисла на ней:
– Давайте что-нибудь рисовать!
– Читать сказки!
– Давайте прыгать на потолок!
Люся задумалась.
– Давайте вот что сделаем. Давайте устроим танцы. У вас есть музыка?
– Ура! – завопили интернатники. – У нас есть музыка!
– А танцы, это что? Что это такое?
– Сейчас узнаете, – ответила Люся. – Сдвигайте кровати в одну сторону. Чтобы было место. И тащите сюда вашу музыку.
Меховые ребята быстро составили все кровати в угол. И тумбочки тоже.
Бурундуковый Боря подергал Люсю за юбку:
– Нашу музыку сюда тащить не надо. Она уже здесь.
– Где здесь?
– Здесь, здесь. Иглосски здесь, Цоки-Цоки здесь, Устин здесь. Они – наша музыка. Только Плюмбум-Чоки нет.
– Вот и тащите его сюда.
Мохнурка сразу повел в атаку нескольких интернатников: Фьюалку, Устина, Снежную Королеву и Севу Боброва. Они бесшумно скрылись. А через две минуты так же бесшумно появились. Только их все время разбрасывало в разные стороны или стягивало вместе. Потому что они несли Плюмбум-Чоки в сиреневых трусищах. А он, тоже бесшумно, бушевал и сопротивлялся.
– Плюмбум-Чоки, разве ты не хочешь к нам? – спросила Люся.
– Ккккк вамк кхочу! – проскрипел Чоки. – А они ксказали, кчто кбудут ккктанцы. Кккк ктанцам я кне кхочу.
Он, наверно, думал, что танцы – это какие-то иностранцы: американцы, испанцы… в общем, танцы – жители Тании.
– Танцы – это когда парами кружатся под музыку! – объяснила Люся Плюмбуму.
– Значит, у нас будет кружильный праздник! – захлопала в ладоши Цоки-Цоки. – Ура!
Она принесла из чулана барабан и села на стул. Другие оркестранты тоже принесли стулья и поставили перед собой стойки с нотами. А инструментов у них не было.
Все они были важные и напоминали оркестр из басни Крылова. Так и хотелось сказать:
Однажды белка, волк, ежонок
И Плюмбум, то есть медвежонок,
А также муравьед
Задумали сыграть квартет.
Биби-Моки топнула ногой несколько раз, задавая ритм, Цоки-Цоки застучала на барабане, а Устин взвыл, как будто он труба. И полилась непривычная, но очень трогающая музыка.
Иглосски выскочил вперед, стал приплясывать и греметь иголками. При этом Плюмбум-Чоки как-то странно скрипел и тикал. Но очень музыкально. А Биби-Моки пела как саксофон.
Так весело получалось, что нельзя было устоять на месте. Люся и вся меховая братия задвигались, закачались.
Танец становился все веселее и быстрее. Все неожиданней. Кара-Кусек от восторга стал прыгать с передних лап на задние. Мохнурка катался по комнате колесом. А Снежная Королева прыгал на стенку, прилипал там под потолком и отлетал обратно.
И все подвывали в такт музыке.
Дверь распахнулась. В комнату вплыла матушка Зюм-Зюм с белым платочком, как будто ансамбль «Березка» приехал. И все еще больше завеселились.
Сева Бобров выскочил на середину комнаты и запел:
Сева, Сева, Сева, Сева.
Сева, Сева – молодец!
Он победоносно на всех посмотрел, застеснялся и убежал. Тогда вышел вперед Бурундуковый Боря и тоже запел:
Боря, Боря, Боря, Боря!
Боря, Боря – молодец!
В оркестре наступила пауза, и Боря ретировался. Ежик Иглосски выступил из оркестра и, клацая иголками, прошелся перед интернатниками, напевая:
И Иглосски, и Иглосски!
И Иглосски – молодец!
Не выдержал и хулиганистый Кара-Кусек. Он стал прыгать вверх, переворачиваться в воздухе, прилипать ногами к потолку… При этом он выкрикивал:
А уж, а уж, а уж
Кара-Кусек лучше всех!
На этих не совсем воспитательных словах в ночевальню вошел Мехмех:
– Милостивые интернатники! Вы так развеселились, что скоро дом сломаете. Пора обедать!
Интернатники притормозили. Радостно загалдели и посыпались бесшумно по лестнице вниз. Туда, на первый этаж, где была кухня и столовая.
– Девочка Люся, зайдите ко мне в кабинет, – попросил директор.
В кабинете у него был какой-то здоровенный мужчина. Добродушный и на редкость спокойный.
– Здравствуйте, – сказала ему Люся.
– Здравствуйте, – слегка поклонился он.
– Это наш снабженец и рабочий кухни, – сказал дир. – Дядя Костя Сергеенко. А это учительница Люся.
Дядя Костя протянул руку. Она была как совковая лопата. На ней мог запросто танцевать Иглосски.
– Я хочу рассчитаться, – продолжал дир. – Вот ваши хендрики, дядя Костя. За половину месяца.
Он протянул дяде Косте два прозрачных полиэтиленовых пакета. В пакетах были какие-то разноцветные корешки и самые яркие травки. А снаружи на каждом пакете был нарисован сочный красный крест.
– Распишитесь, дядя Костя.
Дядя Костя взял карандаш двумя пальцами, как берут швейную иглу, и что-то вышил на разлинованном листе бумаги.
– А это ваши хендрики, девочка Люся.
Люсе тоже дали два пластмассовых пакета. И она тоже расписалась.
Дядя Костя вышел из кабинета. И было видно в окно, как он выкатывал с участка большую тележку на резиновом ходу.
– У него мать болеет, – сказал дир. – Ему очень нужны хендрики.
Дир помолчал, а потом сказал:
– Девочка Люся, нам срочно требуются эвкалиптовые листья, чтобы кормить Плюмбум-Чоки.
– Да, я постараюсь их купить, – ответила Люся.
– И еще. Вы обещали с папой поговорить про комиссию. Они нас замучили. Все спрашивают: «Кто вас открыл?», «Где выписка из решения?», «Покажите места общего пользования», «По какой программе у вас идут занятия?». Мы им все рассказываем, а потом, когда они уезжают, мы им вслед включаем забыванты на всю мощь. Они отъедут на два километра и снова возвращаются. И спрашивают: «Кто вас открыл?», «Где выписка из решения?».
– Я не успела поговорить с папой, – сказала Люся. – Но теперь у вас есть телефон. Вы позвоните мне, а я все узнаю.
Еще Люся поговорила про свою любимую подругу Киру Тарасову. Что ее тоже можно привлечь к работе. Конечно, в тактичной форме. Она молодая, но очень обещающая обманистка. Ни одного слова не скажет, чтоб не приврать. Но никогда в этом не признается.
Дир отказался:
– Девочка Люся. У нас сейчас очень трудное положение. Мы не можем увеличивать связи с городом. Вы видели, что делается возле добродушей и забывантов?
– Уважаемый дир, я много раз слышала про добродуши и забыванты. Но я так и не знаю, что это такое.
– Это такие устройства для снятия раздраженности и злости. Они висят незаметно на деревьях вокруг поселка. Мы же не обычный интернат. И злые люди могут принести нам вред. Добродуши снимают агрессию с выходящего. А чтобы о нас поменьше рассказывали, вслед уходящим включаются забыванты.
– И на меня включается добрбдуш? – спросила Люся.
– На вас не включается. Вы без добродушей добрая. Поэтому вас и пригласили с нами сотрудничать. И очень многие люди добрые и веселые, как вы. Но все-таки еще есть… всякие там… Темнотюры…
Он прошелся по комнате.
– Против них мы и ставим добродуши. Но вот что получается. К этим добродушам потянулись плохие люди. Они успокаиваются под добродушами. От них уходит злоба на окружающий мир и ненависть. Им становится легче дышать, а нам-то не легче! Когда пойдете домой, девочка Люся, обратите внимание!
– Хорошо, – сказала Люся.
– Вот вам на всякий случай жахтрилевая обойма.
– В случае опасности достаньте одну косточку. И бросьте. Это сушеные жахты. На свету они мгновенно взрываются.
По дороге к станции Люся все время обращала внимание. Да, у некоторых деревьев кучками сидели на траве небритые личности. В основном мужчины.
Вид у них был не самый товарный. Иногда в городе таких людей милиционеры приводят на разгрузку вагонов или на подметание улиц. Народ коротко и весело называет их пятнадцатисуточниками.
Они поглядывали вверх, на вершины деревьев. Так курортники на пляже улыбаются солнцу.
Люся подумала:
«Плохо, что у нас есть такие люди. Наверное, в стране у Мохнурки таких людей нет. Интересно, а где находится эта страна?»
В электричке она занималась.
Не успела Люся решить задачку по арифметике, как электричка протарахтела положенные до Москвы километры.
По дороге с вокзала Люся зашла в большую новую стеклянную аптеку на своей улице.
Аптека перед закрытием была пуста и загадочна. Казалось, когда уйдут последние посетители и закроются двери, здесь станут танцевать старинные красивые медицинские привидения.
– У вас есть эвкалиптовые листья? – спросила Люся у женщины-врача за прилавком.
– Есть, – ответила женщина. – Развесные и в пачках.
Тут она заметила у Люси пакеты с красными крестами.
– Что это у тебя в руках? Неужели хендрики?
– Да, хендрики, – ответила Люся.
– И много тебе надо эвкалиптовых листьев?
– Много, – сказала девочка. – Чтобы целую неделю кормить эвкалиптового медведя.
– Хорошо, – сказала женщина. – Я тебе дам столько листьев, что ты сможешь кормить двух медведей в течение месяца. Только ты отдашь мне один хендрик.
– Я согласна, – сказала девочка-учительница.
– Тогда приходи послезавтра в это же время, – предложила женщина-аптекарь. – Я работаю во вторую смену. И пожалуйста, хендрик никому не отдавай. Хендрик – это очень редкое и дорогое лекарство.
