О рождении и развитии — врастание в новый мир

Л а с л о: В начале этого века Герберт Уэллс сказал, что облик будущего определится исходом гонки между ростом просвещения и надвигающейся катастрофой. Нечто похожее мы видим и сегодня в гонке между рос­том нового сознания и грозящим нам катаклизмом. Та­кая ситуация значительным образом сказывается на просвещении. Как можно приспособить воспитание де­тей от самого рождения к миру, в котором мы живем? Как заставить истеблишмент системы просвещения осознать, что мы практически подошли к критической точке, к порогу в нашей коллективной эволюции, и что у нас есть потенциальные способности влиять на ход этой революции или по крайней мере на ее общее на­правление? В большей части мира истеблишмент систе-мы образования отличается невероятным консерватиз­мом и инерцией.

Г р о ф: В сфере воспитания детей и просвещения можно сделать очень много всего, помимо внедрения технологий трансформации и усилий по изменению па­радигм. Проводимые в последние десятилетия исследо­вания сознания показали, что наши паттерны мышления, эмоциональной жизни и поведения программируются нашей собственной ранней историей — причем не толь­ко младенчеством и детством, что хорошо известно из фрейдистского психоанализа, но и обстоятельствами нашего биологического рождения и даже пренатальной стадией. Улучшение физической и эмоциональной ги­гиены периода.беременности и изменение постнаталь-ных практик могло бы оказать далеко идущее влияние на человечество.

Есть убедительные основания для того, чтобы пола­гать, что обстоятельства рождения играют важную роль в становлении будущих наклонностей к насилию или саморазрушению, либо, напротив, к проявлению заботы и здоровым межличностным взаимоотношениям.

Французский акушер Мишель Одэн отстаивает в своей книге точку зрения, согласно которой этот перина­тальный импринтинг способен ориентировать нашу эмо­циональную жизнь в направлении любви или ненависти. Одэн иллюстрирует состоятельность такого предполо­жения с помощью истории развития нашего биологиче­ского вида.

Процесс рождения имеет два разных аспекта, свя­занных с конкретными гормонами, и оба очень важны для выживания. Стрессовые переживания матери во время родов управляются главным образом адренали-

новой системой. Механизмы адреналина и норадрена-лина сыграли важную роль и в эволюции всего нашего вида, будучи медиаторами агрессивных и защитных инстинктов роженицы в те времена, когда роды прохо­дили в естественной среде. Благодаря им женщина сразу после родов могла быстро перейти к борьбе или к бегству, если этого требовала ситуация, например, на­падение хищника. Однако необходимость в этом механизме отпала с тех пор, как созданы безопасные усло­вия для родов. На сегодняшний день это эволюционный анахронизм.

Второй связанной с рождением задачей, равным об­разом важной с эволюционной точки зрения, является формирование связи между матерью и новорожденным. В этом процессе участвуют гормон окситоцин, ответст­венный за материнское поведение у животных и людей, и эндорфины, культивирующие привязанность и эмо­циональную зависимость. Сходное воздействие оказыва­ет гормон пролактин, играющий вспомогательную роль при кормлении грудью. Суматошная, шумная и хаотич­ная обстановка, царящая во многих больницах, вызыва­ет ассоциации с опасностью, смертью, угрозой выжива­нию, порождая тревожность и без всякой необходимо­сти запуская механизмы адреналиновой системы. По­добно ситуации в джунглях в доисторические времена, это провоцирует агрессивность, впечатывая в сознание картину потенциально опасного мира, и негативно влия­ет на процесс формирования связей между матерью и младенцем.

С другой стороны, тихая, безопасная и огражденная от вмешательств обстановка во время родов порождает атмосферу безопасности, способствующей формирова­нию паттернов заботы и доверия. Она закладывает пред-посылки для заботливого поведения, проявлений любви, сотрудничества и синергии. Радикальное улучшение об­стоятельств, при которых проходят роды, способно ока­зать чрезвычайно важное позитивное воздействие на эмоциональное и физическое благополучие человеческо­го вида в целом и смягчить патологические формы пове­дения, угрожающие в наши дни уничтожить саму основу жизни на планете. Было бы весьма уместно начать имен­но с этих изменений.

Р а с с е л: Стэн, ранее вы говорили о том, на­сколько важны влияния, оказываемые на нас в раннем детстве. Это еще одна сфера, в которой можно было бы инициировать глубокие изменения в человечестве. Тот факт, что раннее детство оказывает сильнейшее воздей­ствие на становление личности, известен уже столетие; он лежит в основе многих видов психотерапии. Мы можем не только помогать людям справляться с воз­действием детских переживаний на их жизнь и освобо­ждаться от некоторых нежелательных влияний этого рода, но и во многом изменить воспитание детей, с тем чтобы они становились психологически здоровыми взрослыми.

Так же как и идея родов в естественной обстановке, изменение подхода к воспитанию уже имеет своих сто­ронников. Некоторые мои друзья в конце шестидесятых и начале семидесятых применяли свои изменившиеся взгляды на этот вопрос к воспитанию собственных де­тей. В частности, они не наказывали их, когда те со­вершали ошибки, но старались помочь им достичь по­нимания; обеспечивали им возможность большей эмо­циональной близости; общались с ними как с юными людьми, а не как с безмозглыми младенцами. Сегодня

их дети стали уравновешенными и здоровыми в умст­венном отношении взрослыми людьми. У них есть соб­ственные семьи, и они обращаются со своими детьми в том же духе и даже еще лучше, поскольку в целом у них гораздо больше понимания важности этих вопро­сов, чем у их родителей. Могу сказать, что речь идет о самых замечательных, светлых, добрых, заботливых и осознающих молодых людях, которых я когда-либо встречал.

Это пример того, как начинает разрываться пороч­ный круг. Дети, вырастающие в несостоятельной семье, усваивают несостоятельную модель поведения и легко становятся несостоятельными родителями. Если учить людей воспитывать своих детей с большей заботой, этот круг можно разорвать, тем самым оказав на общество серьезное и долгосрочное воздействие. Порой мне ка­жется, что это, возможно, самое важное, что мы можем сделать для общества.

Г р о ф: Но образование является лишь частью проблемы. Недостаточно лишь знать, что надо сделать. Требуется нечто гораздо большее — суметь это сделать. А это предполагает подлинную эмоциональную транс­формацию родителей.

Л а с л о: Этот порочный круг особенно сильно ска­зывается в формальном школьном обучении. Преподава­тели учат детей тому, чему учили их самих, когда они были учениками, и что вызывает у них ощущение ком­форта. Истеблишмент системы просвещения очень труд­но довести до восприятия новых знаний. Этим должны были бы заниматься сами первопроходцы этих знаний, но они очень редко оказываются в положении, в котороммогли бы стать влиятельными педагогами. Как правило, те, у кого возникают новаторские идеи, не слишком хо­рошо справляются с разъяснением и передачей этих идей. Очень важно, чтобы система просвещения стала намного более гибкой, чем сейчас, намного более откры­той к усвоению новых и состоятельных идей, от кого бы они ни исходили.

Г р о ф: Это верно, наши институты просвещения ориентированы неправильным образом и обучают уста­ревшему мировоззрению, что поддерживает и усугубляет царящую в мире ситуацию. Вот вам пример: в том, как преподают историю, учеников никак не учат ценить ду­ховные, надличностные ценности. В качестве важных фигур им преподносят Чингисхана, Наполеона, Гитлера и Сталина. На школьных уроках истории нечасто услы­шишь о Будде. Огромный акцент делается на конфликте, борьбе и конкуренции, на том, кто выигрывает и кто проигрывает. Причем в целом больше всего совершенно необоснованного внимания получают негативные персо­нажи.

Р а с с е л: Да, очень многое из того, что мы здесь обсудили, не было бы с воодушевлением принято в сис­теме просвещения, где принято смотреть на мистические переживания как на нечто совершенно оторванное от этого мира. Призыв к передаче школьникам знаний об измененных состояниях сознания, скорее всего, наткнул­ся бы на стену враждебности.

Г р о ф: При попытке обучать трансперсональным, подлинно духовным знаниям вы бы натолкнулись на сопротивление со стороны не только материалисти-

чески настроенных ученых, но и организованных ре­лигий.

Л а с л о: И тем не менее, сам факт, что мы можем провести подобную дискуссию, а затем и опубликовать ее, указывает на существование интереса к этим темам. Не исключено, что лет пять-десять тому назад у нас не было бы даже такой возможности.

Г р о ф: Я настроен оптимистично — по крайней мере, сдержанно оптимистично — особенно учитывая то, что какие-то мощные, хоть и не очевидные, факторы, возможно, действуют где-то за кулисами.

Л а с л о: О, в меня это вселяет по-настоящему большую надежду. Если такие факторы действительно есть, они будут проявляться все больше и больше!

Однако в настоящий момент меня заботит более непосредственный и срочный вопрос: как нам добрать­ся не только до системы просвещения, но и до всей об­щественной информационной структуры, особенно до печатных и электронных средств массовой информа­ции? В наши дни СМИ жаждут в первую очередь сенса­ционных сообщений, поскольку их особенно легко про­дать широкой публике. “Настоящими” новостями для них являются те, в которых содержится агрессия или ка­таклизм, или те, что проистекают из высказываний и по­ступков небольшого числа общественных фигур. Что же касается процессов, лежащих в основе мира и опреде­ляющих его форму, то они просто не достигают общест­венного сознания, поскольку деятели средств информа­ции не считают, что они достойны быть освещенными в новостях.Разумеется, если сосредоточить свое внимание на положительных сторонах ситуации, можно указать на тот факт, что уже несколько лет существуют телевизи­онные программы и новостные сообщения, касающиеся проблем окружающей среды и ресурсов, демографии, развития и т.д. Подлинный рост осознанности, несо­мненно, имеет место, но темпы его слишком низки для того, чтобы привести к существенным и эффективным переменам.

Г р о ф: В нашей культуре СМИ обладают колос­сальной силой в распространении информации и фор­мировании общественного мнения. Я чувствую, что в этом отношении мы приближаемся к критическому по­воротному пункту. Еще в недавнем прошлом они реши­тельно и единодушно дискредитировали и высмеивали все, что касалось “новой эры”, понимая под этим прак­тически любой вызов привычному для истеблишмента способу мышления и поведения — от предложенной Дэвидом Бомом голографической модели вселенной до марафонов нудистов, созерцания кристаллов и исследо­вания магической силы пирамид. В последнее время ситуация стала значительным образом меняться. Все чаще в списке бестселлеров появляются книги на транс­персональные темы, быстро растет количество кассо­вых фильмов с трансперсональной направленностью. Издатели начинают осознавать, что людей очень вол­нуют эти вопросы, и поэтому на них можно делать деньги. Работников медиа изумляют растущие рейтин­ги таких трансперсонально-ориентированных программ, как диалоги Билла Мойера с Джозефом Кэмпбеллом. Рейтинги говорят на языке, который понятен деятелям средств информации и на который они охотно откли-

каются. А когда они начинают осознавать, что те или иные темы действительно живо интересуют многих лю­дей, в обществе начинают происходить очень быстрые перемены.

Л а с л о: Но как можно запустить быстрое и свое­временное разворачивание этого процесса?

Г р о ф: Огромные изменения уже произошли. К примеру, озабоченность проблемами окружающей среды и интерес к натуральным продуктам питания, которые еще совсем недавно воспринимались как сме­хотворные причуды хиппи, сейчас практически вошли в состав идеологии мейнстрима. И это произошло не от­того, что кто-то взял и составил блестящую стратегию оказания воздействия на общественное мнение и в от­ношении средств информации. К этому привели изме­нения, происходившие посредством самых различных механизмов в десятках, сотнях и тысячах людей, таких, как вы и я. Каждый из нас по отдельности — лишь пес­чинка в пустыне, но вместе мы оказываем существен­ное влияние.

Р а с с е л: Многие тысячи людей делают то, что, по их ощущению, является правильным. И правильных дей­ствий тоже много разных. Вот вы, Стэн, выполняете свою работу и чувствуете, что для вас правильно ею за­ниматься и стараться осуществлять ее наилучшим обра­зом. Это же верно и в вашем случае, Эрвин, как и в моем собственном. Все мы вносим свой вклад по мере своих сил, и нас поддерживают сотни и тысячи других людей, также вносящих свой вклад, делающих то, что каждый из них считает для себя правильным.Критически важно понять, как каждый из нас мог бы выполнять то, чем он занимается, с большей эффектив­ностью, большим воздействием на других. Чем эффек­тивнее я справляюсь со своей собственной работой, тем больше она ускоряет изменения, происходящие в других людях. И чем эффективнее другие делают свою работу, тем в большей степени она влияет на меня.

Для меня, как писателя, одна из самых больших ра­достей — слышать от людей, что нечто, написанное в моих книгах, произвело на них глубокое воздействие, что это было для них чем-то вроде частички мозаики, попавшей на свое место. Я уверен, что вы, Стэн, чувст­вуете то же самое, получая обратную связь от людей, прошедших ваши дыхательные семинары. Мы все соби­раем по кусочку мозаику, которая позволит нам сделать свою жизнь более осмысленной, счастливой и здоровой, наполнить ее большей взаимной заботой. Ценно каждое, даже самое крошечное, звено мозаики. Порой именно оно может внезапно объединить все остальные ее части, приведя к прорыву или духовному пробуждению.

Если бы мы полагали, что наша задача — менять других, это означало бы, что мы упускаем главное. Мы считали бы себя какими-то особенными, имеющими пра­во командовать и контролировать ситуацию. Все мы — части одного и того же рисунка. Каждый из нас должен задать себе главный вопрос: как я могу привести свою собственную жизнь в большее соответствие с этим ри­сунком? Что я должен сделать, чтобы моя крошечная, стотысячная доля была способна хоть в какой-то мере ускорить этот позитивный сдвиг?

Л а с л о: Фактически, Пит, вы утверждаете, что ес­ли каждый из нас будет наилучшим образом справляться

со своей частицей целого, то в результате мы получим мощный и действенный процесс.

Г р о ф: Я согласен с этим, но хотел бы добавить, что наблюдать ситуацию со стороны, полагаясь исклю­чительно на внешнее воздействие, недостаточно. К это­му необходимо подключить и внутреннюю работу. К.Г. Юнг, и не он один, подчеркивал необходимость до­полнять любую нашу внешнюю деятельность системати­ческим самоисследованием и зондированием бессозна­тельной области своей психики. Он говорил о потребно­сти подсоединиться к более высокому аспекту себя, сво­ей самости, подключаясь к мудрости коллективного бес­сознательного и доступным нам духовным ресурсам. Получаемые нами в этом процессе глубокая информация и энергия помогают выработать правильные жизненные стратегии в мире.

Л а с л о; Как было сказано здесь вчера, то, что мы совершаем “внутри”, воздействует на “внешнее”. Одна­ко, как мы уже отмечали, если бы люди больше ценили взаимосвязь между внутренним и внешним, они бы про­являли больше ответственности во внутренней работе, тем самым увеличивая свои шансы на успех в деятельно­сти внешней.

Р а с с е л: Я, как и вы оба, Эрвин и Стэн, верю, что бывают чудеса. Но мы не можем заставить их случаться, мы можем лишь учиться позволять им происходить. Судя по всему, это можно делать, развивая правильное внут­реннее умонастроение, правильное состояние сознания.

Ранее мы говорили о синхронистичности, и я вы­сказал предположение о высокой степени соотнесенно-сти между внутренним состоянием и синхронистич-ными проявлениями во внешнем мире. Я не могу по своей воле вызывать синхронизмы — они по самой своей природе случайны и находятся за пределами моего контроля и влияния. Но я могу ввести себя в та­кое состояние сознания, которое позволяет им происхо­дить.

Может быть, это верно и на коллективном уровне. Чем выше наш общий уровень сознания, тем больше возможность различных неожиданных чудес. Мы можем не иметь ни малейшего представления о том, какими именно они будут и когда именно произойдут, но, забо­тясь о своем внутреннем благополучии, мы сможем уве­личивать шансы на их проявление.

Л а с л о: Ваши слова напомнили мне связанное с музыкой переживание, которое бывало у меня в мои юные годы. Когда вы исполняете музыкальное произ­ведение — необязательно на публику, можно делать это и для самого себя, — если все идет правильно, то про­изведение разворачивается так, как оно должно разво­рачиваться, а не так, как вы этого сознательно хотите. Музыка спонтанно выстраивается в некий паттерн, и вам трудно избавиться от ощущения, что вы являетесь частью ее движения, что вы подключены к ней. Это изумительное чувство. Его невозможно вызывать по желанию, но можно делать что-то для того, чтобы под­готовиться к нему. Потому что, если вы не подготовле­ны, этого не произойдет. Но когда это происходит, вам надо “оставаться в потоке силы”. Возможно, такая сила действительно существует и мы должны учиться дви­гаться вместе с ее течением. Можно ли научить людей этому?

Р а с с е л: Думаю, да. Я знаю из собственного опы­та, что именно мешает мне быть в ладу с силой, как бы мы ее ни называли. Это мое собственное сопротивление, моя зажатость, проистекающая из моих страхов. Страх бывает полезен, когда что-то угрожает биологическому благополучию, но в современном западном мире мы из­бавились от большей части физических опасностей. На нас нечасто нападают дикие животные; нам редко при­ходится убегать, спасая свою жизнь. В большинстве слу­чаев переживаемые нами страхи являются психологиче­скими, причины которых — наша обусловленность своими концепциями и следы переживаний наших ран­них лет. Мы боимся того, что другие могут подумать о нас, мы боимся лишиться ощущения безопасности, утра­тить контроль и т.д. Эти и им подобные страхи и меша­ют нам жить полной жизнью, быть в потоке. Глубоко внутри себя мы все время находимся начеку, на случай, что наше чувство психологического благополучия ока­жется под угрозой.

Нечто чрезвычайно важное, что мы можем сделать ради себя, это обнаружить эти страхи, увидеть их таки­ми, какие они есть, и научиться жить без них. Я знаю из опыта, что чем отчетливее я вижу беспочвенность своих страхов, отсутствие у них реальной субстанции, тем ре­же они вмешиваются в мои взаимоотношения с внешним миром, мое общение с людьми, мое реагирование на их поступки. Чем больше я способен отпустить страх, тем полнее я могу жить, пребывая “в потоке”.

Г р о ф: Самым значительным препятствием этому виду открытости является история травматических пе­реживаний, ведущих к формированию эмоциональных и физических блоков, к возникновению отделяющего насот остального мира панциря, о котором говорил Райх. Есть способы растворять этот панцирь, освобождаясь от травматических отпечатков в своем сознании и стано­вясь более открытым по отношению к другим людям, природе и космосу.

Л а с л о: Становятся ли люди, прошедшие через надличностные переживания, лучше в качестве членов сообщества?

Г р о ф: Не обязательно после одной сессии пере­живаний, хотя иногда случается и такое. Мне доводи­лось видеть, как жизнь человека полностью менялась после одного-едннственного мощного психоделического или холотропного переживания. Но это, разумеется, нельзя считать правилом. Вероятность позитивной трансформации значительно возрастает, когда индивид занят последовательным и систематическим личным по­иском.

Л а с л о: Не хотите ли вы сказать, что людям необ­ходимы целые серии надличностных переживаний, кото­рые длятся неделями, месяцами или даже годами?

Г р о ф: Именно так. Я сам открыл существование трансперсональной сферы, благодаря своей клинической работе. И я неоднократно видел, что люди приступают к этому процессу как к терапии после того, как пережили ситуацию, связанную с эмоциональным и психосомати­ческим дискомфортом, но в результате последовательно­сти сессий неожиданно открывают нуминозные измере­ния собственной психики. После этого их главной забо­той в процессе становится уже философский и духовный

поиск смысла, а не просто терапия. Зачастую поиск при­водил их к полной переориентации отношения к себе, другим, природе и к жизни в целом.

Новая карта реальности?

Л а с л о: Сознание изменяется, способствуя появ­лению новых прозрений. В связи с этим я хотел бы предложить вам обоим обсудить вопрос, кажущийся мне особенно интересным и важным, — вопрос о нашем представлении о мире. На данном этапе оно выглядит весьма фрагментарным, полным расколотости и зазоров между разумом и телом, между внутренним и внешним, между человеком и миром...

Г р о ф: Эрвин, мне кажется, вы клоните к тому, что нам необходима исчерпывающая парадигма, способ­ная интегрировать, свести воедино все наши расколотые представления.

Л а с л о: Мы уже говорили о смене парадигм в науке. Теперь мы можем пойти дальше. Что это за па­радигма, возникновения которой мы можем ожидать? В какой парадигме мы на самом деле нуждаемся? Оче­видно, новой парадигме придется интегрировать нашу нынешнюю фрагментированную карту реальности. Она должна вобрать в себя все знание, накопленное естест­венными науками, особенно новой физикой, и внести его в контекст гуманитарных и общественных наук. Подобный парадигматический сдвиг может оказатьсякритически необходимым, поскольку мы живем во вре­мена нестабильные и чрезвычайно чувствительные к любой “флуктуации”, к любым новым идеям, мировоз­зрениям и ценностям, какими бы незначительными они ни казались сами по себе. В такой ситуации может поя­виться и новый Гитлер и новый Мессия. Мы должны осознавать силу, лежащую как в самих идеях, так и в деятельности по их распространению, особенно если они соответствуют величайшим нуждам нашего време­ни. Речь идет о распространении парадигм, способных оказать позитивное воздействие на человечество и на мир в целом.

Г р о ф: Я усматриваю проблему в том, что базовые элементы и концептуальные строительные блоки старой парадигмы выглядят весьма логичными и очевидными, и для большинства людей они гораздо понятнее. Фун­даментальные принципы ньютоновской механики легко воспринимаются и кажутся согласующимися со здра­вым смыслом, поскольку они конгруэнтны нашему по­вседневному мировосприятию. Понимание же новой парадигмы, как следует ожидать, может потребовать разносторонней осведомленности в широком диапазоне дисциплин, включая высшую математику, квантовую физику и физику относительности. Кроме того, ее ос­новополагающие принципы противоречат интуиции, по крайней мере пока мы находимся в обычном состоянии сознания.

Примером может служить ваша собственная работа, Эрвин. Вас отличает экстраординарное владение науч­ными знаниями и способность творчески соотносить друг с другом данные из самых разных дисциплин. Но то, что вы пытаетесь объяснить, среднему читателю

крайне трудно понять без обязательной предварительной подготовки. Вопрос в том, как перевести эти концепции на обычный язык и представить их таким образом, чтобы они могли обогатить среднего человека.

Л а с л о: В отношении способности новой пара­дигмы к распространению я настроен несколько более оптимистично, чем вы, Стэн. Мне она не представляется более сложной, чем старая: в основе своей она очень проста. Мы уже упоминали здесь Альфреда Норта Уайт-хеда. Недавно один из его учеников и сам по себе тоже великий философ Стивен Пеппер написал книгу о “ми­ровых гипотезах”, где он показывает, что в общей слож­ности существует лишь с полдюжины основных миро­вых гипотез, то есть способов последовательно мыслить о себе и о мире. Та, которая зарождается в настоящее время, представляет собой гипотезу органичности, упо­добляющую мир живому организму. Организмами явля­ются не только отдельные люди, но и вся биосфера, и даже вся вселенная. Это весьма естественный способ мышления. Как только вы начинаете проникаться им, все становится на свое место. Я часто сталкивался с этим явлением: вы делаете некое открытие, которое на первый взгляд лишено всякого смысла, но как только вы меняете ракурс и смотрите на него под другим углом, оно вне­запно оказывается частью более широкого контекста — того, который Грегори Бейтсон называл “объединяющим паттерном”.

Органичная гипотеза выглядит новой, но в действи­тельности это очень старая идея. Она лишь возвращается к нам в новом обличье — более конкретном и убеди­тельном, подкрепленном современными науками. Одна­ко понять ее совсем не трудно. Просто наше образованиебыло основано не на этой идее, а на ньютоновском ме­ханистическом мировоззрении.

Г р о ф: И вы не видите проблемы в том, что нью­тоновская картина мира в большей степени согласует­ся с повседневным восприятием действительности и выглядит очевидным и логичным способом мироопи-сания?

Л а с л о: Оно кажется таковым лишь людям, вос­питанным в западном или вестернизированном мире.

Г р о ф: Я неоднократно сталкивался с тем, что в мистических состояниях люди обретают непосредствен­ный эмпирический доступ к альтернативному воспри­ятию и пониманию мира. Надличностные переживания способны пробуждать нас от того, что Вильям Блейк — не вполне справедливо по отношению к Ньютону — на­зывал “сном Ньютона”. Тем не менее, у меня нет ника­кой уверенности в том, что новую органичную модель вселенной на самом деле можно, используя одни лишь интеллектуальные средства, довести до понимания лю­дей, не имевших непосредственных переживаний, кото­рые указали бы им такое направление. В особенности, когда они так глубоко запрограммированы гипотезой противоположного характера.

Если новые способы мышления удастся соотнести с присущим западной культуре мифологическим видени­ем, ситуация, конечно, будет выглядеть иначе. Этим во­просом особенно сильно интересовался Джозеф Кэмпбелл. Изучая культуры прошлого, он пришел к выводу, что все они поддерживались и стимулировались мощны­ми мифологическими видениями. Он пытался найти от-

вет на вопрос, возможно ли прямо сейчас идентифици­ровать доминирующий мир нашей культуры или же это будет сделано лишь тогда, когда она уже отойдет в про­шлое. Что это за миф, в котором мы живем? — спраши­вал Кэмпбелл. Можем ли мы его распознать? Можно ли как-то вынести на поверхность, чтобы можно было соз­нательно черпать из него вдохновение?

Р а с с е л: Ориентированный на механистичность западный ум при восприятии органичной модели стал­кивается еще с одной проблемой, которая состоит в том, что она сопричастна, что она побуждает нас ощу­щать себя частью живой вселенной. Наши редукцио­нистские модели и так называемый здравый смысл ве­дут нас в противоположном направлении, отделяя от целого.

Г р о ф: Многие культуры успешно существовали в сопричастной вселенной, воспринимая себя частью всего остального, которая связана со всем остальным. При этом их ритуалы перехода, мистерии и духовные прак­тики обеспечивали доступ к надличностным пережива­ниям. В таких культурах переживания этого рода были несравнимо более доступными, чем в нашей.

Л а с л о: Источником проблемы являются наши фрагментарные институты и способы существования, не дающие доступа к интегрированным, холистическим, соучастным переживаниям. Подступающий к нам кризис станет преображающим тиглем для западного образа восприятия себя и мира. Он продемонстрирует взаимо­связанность и взаимозависимость всего и утвердит новое мировоззрение. Однако вопрос вопросов в том, как доне-сти до сознания широкой общественности это органич­ное мировосприятие без того, чтобы ей пришлось учить­ся ему трудным способом.

Р а с с е л: Большинство не желает посмотреть в упор на недостатки нынешней модели. Они не отпуска­ют взлелеянные убеждения и поведенческие паттерны, если их не вынуждает к этому ситуация, но тогда может быть слишком поздно.

Нечто подобное происходит и на индивидуальном уровне. Врач может сказать человеку, ведущему нездо­ровый образ жизни, что он должен меньше курить, изме­нить питание, больше заниматься физическими упраж­нениями и т.п. Но люди, если они не видят никаких внешних знаков неблагополучия, склонны игнорировать эти рекомендации. До тех пор, пока не происходит ка­кая-нибудь неприятность, они не видят никакой необхо­димости в изменениях. Потом может случиться сердеч­ный приступ, развиться рак или другое заболевание, и это заставит их прислушаться к тому, что им говорили в течение последних десяти лет. А пока жизнь наша ком­фортабельна, мы не желаем делать ничего из того, что кажется нам чересчур неудобным. Необходимость в пе­ременах доходит до нас лишь тогда, когда все уже очень плохо. Поэтому, судя по всему, нам остается лишь упо­вать на то, что кризис разразится как можно раньше и что он будет достаточно мощным, чтобы пробудить нас, но недостаточно — для того чтобы нас уничтожить.

Л а с л о: Это трудно осуществить в реальном мире.

Р а с с е л: Я не утверждаю, что мы должны осуще­ствить это. Я хотел лишь отметить, что обычно мы не

беремся за ум до тех пор, пока ситуация не станет слиш­ком скверной. Разумеется, не каждому необходимо забо­леть для того, чтобы начать меняться; есть и такие люди, которые прислушиваются к советам и меняются заблаго­временно. Именно такое отношение мы и должны поощ­рять на глобальном уровне.

Л а с л о: Я согласен с вами. Но это лишь подчер­кивает настоятельную потребность в новом взгляде на себя и на мир, то есть на новой карте реальности. Стэн, вы в своих книгах пишете о новой картографии созна­ния. Не следует ли из этого и новая картография космо­са? Если в сознании есть поразительные аспекты, и ес­ли сознание связано с космосом, то вполне можно предположить наличие необычных аспектов и в космо­се. Это должна быть картография, отличная от обще­принятой.

Г р о ф: Новая, существенная расширенная карта психики, о которой я говорил и писал, в то же время яв­ляется и новой картой реальности, поскольку две катего­рии переживаний, которыми она обогащает традицион­ную картографию, рассматриваются в ней не как патоло­гические нарушения, а как аутентичные аспекты сущест­вования как такового. Содержание переживаний, отно­сящихся к первой из этих категорий, описывает привыч­ный нам из повседневной жизни мир, но воспринимае­мый с радикально иной точки зрения. Вместо того чтобы переживать его разнообразные элементы как объекты, мы становимся ими. И, как это ни странно, становясь ими, мы получаем доступ к новой и совершенно незна­комой ранее информации о них. Это радикально иной способ приобретения знаний о вселенной — мы не реги-стрируем различные качества внешних объектов посред­ством своего сенсорного аппарата с дальнейшим анали­зом и синтезом полученной информации, но становимся самими этими объектами.

Переживания второй категории еще более удиви­тельны, В них фигурируют измерения реальности, су­ществование которых отрицается западной индустри­альной цивилизацией. Я говорю о мифологическом из­мерении существования, архетипических существах и областях, к которым древние и туземные культуры от­носились как к божественным. В момент переживания они столь же реальны или даже более реальны, чем наш повседневный опыт материального мира. И они тоже способны поставлять новую и точную, неизвестную прежде информацию.

Л а с л о: Складывается впечатление, что посредством таких переживаний мы обретаем совершенно иную картографию реальности.

Г р о ф: Совершенно верно. Ведь, в сущности, мы говорим о коллективном бессознательном Юнга или, как минимум, об одном из его важных аспектов. Другой интересный его аспект — это область, содержащая запись полной истории человечества. Взгляды Юнга на архети­пические области не всегда отличаются ясностью. Пер­воначально он считал их чем-то изначально встроенным в “аппаратное обеспечение” мозга. Это в какой-то мере напоминает предрасположенность к инстинктивному поведению. В других случаях он ссылается на нее как на общее культурное наследие человечества. Еще позже Юнг стал рассматривать архетипы в качестве космиче­ских паттернов, превосходящих реальность консенсуса.

Данные, полученные при изучении неординарных состояний сознания, значительно подкрепляют третью точку зрения. Они дают основания предполагать, что область архетипов расположена между реальностью кон­сенсуса и недифференцированным сознанием космиче­ского творческого принципа. К примеру, архетип Вели­кой Матери-Богини подобен универсальному трафарету, находящему свое конкретное выражение в конкретных матерях.

В этой связи вспоминаются проходящие в наши дни философские дебаты между номиналистами и реалиста­ми вокруг платоновской концепции идей. Номиналисты считают их абстрактным прообразом широкого диапазо­на конкретных объектов, и лишь последние для них яв­ляются реальными. Между тем, реалисты убеждены, что где-то на самом деле есть область, в которой платонов­ские идеи ведут реальное самостоятельное существова­ние. Так или иначе, в измененных состояниях мир архе­типов переживается весьма убедительным образом. Мы можем посещать множество различных архетипических областей, населенных мифологическими существами, точно так же, как материальный мир населен людьми, животными и растениями. Архетипические существа пребывают, по-видимому, на гораздо более высоких энергетических уровнях и окружены отчетливой аурой нуминозности. Представляется очевидным, что они при­надлежат к более высокому порядку, однако влияют на еобытия на нашем уровне. Поэтому древние и туземные культуры считали их божествами. Такое отношение к архетипам очень легко понять.

Л а с л о: Стэн, могли бы вы привести примеры из более близких к нам времен?Г р о ф: Много лет назад вышел очень интересный фильм о Ясоне, аргонавтах и поисках золотого руна. Сюжет его разворачивался на двух различных уровнях. На материальном уровне с Ясоном и его путниками случались разнообразные приключения. На другом уровне — в мире олимпийских богов — происходили свои события: конфликты, напряжения, любовные ис­тории и т.п. Между уровнями существовала отчетливая взаимная связь. У каждого божества была своя сфера влияния на земле, свои любимцы и свои враги среди людей. События мира богов проецировались на матери­альный уровень, сталкивая человеческие персонажи с бурями, свирепыми животными и другими опасностями либо принося им различные подарки судьбы.

Сходная концепция лежит в основе представлений лучших представителей астрологии. Согласно их идеям, события, происходящие как в нашей психике, так и во внешнем мире, являются выражением архетипической динамики, которая, в свою очередь, соотносится с дви­жением и положением планет. Поскольку планеты на­блюдаемы, мы можем извлекать из этого наблюдения выводы о происходящем в мире архетипов, а также по­лучать косвенную информацию о том, чего можно ожи­дать в материальной сфере. Эти связи по природе своей синхронистичны и не имеют ничего общего со случай­ностью. Поэтому материалистическим ученым, жестко ограниченным мышлением в терминах причины и след­ствия, так трудно допустить возможность, что в астроло­гии может быть какая-то ценность.

Л а с л о: Идеям Юнга присущ элемент, сходный с такими представлениями. Как хорошо известно, Юнг сформулировал свою концепцию архетипа в сотрудни-

честве с Вольфгангом Паули. Юнгу не давал покоя тот факт, что в то время как его собственное исследование человеческой психики ведет к встрече с такими “не­приличными” объектами, как архетипы, исследование в области квантовой физики точно так же приводят к “неприличным” микрочастицам физической вселенной — к сущностям, которые, по всей видимости, полностью объяснить невозможно. Юнг пришел к заключению, что существование двух “неприличностей” вполне допус­кает возможность того, что в действительности речь идет не о двух различных явлениях, а об одном и том же. Согласно Юнгу, этим общим и единственным фак­тором, лежащим в основе всего и объединяющим мир физики и психологии, является units mundus, единый мир. Это значит, что области разума и материи — psyche и physis — являются дополняющими друг друга аспектами одной и той же трансцендентальной реаль­ности всеохватного units mundus. Архетипы представ­ляют собой фундаментальные динамические паттерны, разнообразные проявления которых характеризуют и ментальный, и психический процессы. В ментальной сфере они организуют образы и идеи; в физической — структуры и преобразования материи и энергии. Одна­ко фундаментальная реальность — это unus mundus, не являющийся сам по себе ни психическим, ни физиче­ским. Он лежит за пределами обеих этих сфер. В дан­ном контексте нетрудно вспомнить выдвинутую в более поздние времена идею имплицитного порядка, также подразумевающую трансцендентную область за преде­лами пространства и времени, где все сведено воедино. Их разделяет лишь наше взаимодействие с эксплицит­ным порядком, который “разворачивается” в простран­стве и времени.Г р о ф: Сходные представления фигурируют и в процессуальной философии Уайтхеда, согласно которой все прошлое вселенной присутствует в каждом новом мгновении, в каждом конкретном “сейчас”, как часть причинно-следственной действенности. Уайтхед находит место и для Бога, а также для иных так называемых веч­ных объектов. Читали ли вы недавно вышедшую книгу Рика Тарнаса “Страсть западного ума” (электронная версия выложена на сайте "Истина освободит вас" http://MARSEXX.narod.ru)?

Л а с л о: Я читал. Рик описывает там историю ев­ропейской мысли, обсуждая взаимоотношения между двумя уровнями реальности: общеизвестной, эмпириче­ской — и архетипической, платоновской, или высшей, реальности. Кстати, он показывает, что ход европейской истории систематически обнаруживает корреляцию с положением планет. Например, Уран всегда фигурирует в ситуациях, когда великие, прометеевские личности, вроде Ньютона, Декарта, Фрейда, Юнга или Дарвина, совершают прорывы.

Р а с с е л: Позволяет ли эта корреляция делать аст­рологические предсказания о времени свершения сле­дующего прорыва?

Г р о ф: Она делает возможными архетипические прогнозы о качествах действующих энергий, но не кон­кретные предсказания. В таком прогнозировании остает­ся место для определенной степени творчества и игры в пределах конкретной природы архетипов. Например, сейчас мы движемся в тройной связке с участием Урана, Нептуна и Юпитера. В астрологических терминах Уран, помимо прочего, соотносится с прорывами и революци­онными преобразованиями прометеевской природы.

Нептун связан с растворением границ и с мистическим сознанием. Юпитер, в свою очередь, расширяет и увели­чивает все, что вступает с ним в контакт. Поэтрму мы можем прогнозировать, например, что такая комбинация астрологических архетипических энергий выразится в крупномасштабной духовной революции океанической природы с растворением и трансценденцией границ. Первыми симптомами этого архетипического влияния были падение Берлинской стены, объединение Герма­нии, освобождение Восточной Европы и распад совет­ской сверхдержавы.

Все это сильно отличается от революционного про­цесса шестидесятых годов. Он тоже происходил во вре­мя тройной связки — но с Плутоном вместо Нептуна. Плутон выражает дионисийскую энергию, связанную с сексом, смертью и возрождением, он приводит в дейст­вие динамические силы. Революционный импульс тех лет характеризовался иным качеством и привел к крова­вым столкновениям с полицией и властями.

Следует добавить, что Рик Тарнас написал также небольшую книжку “Прометей пробуждающий” о роли Урана в научных, артистических и общественных рево­люциях. Там приводится, в частности, пример прорыва в духе Урана, когда за один год Эйнштейн написал три брошюры, которые полностью перевернули физику. Тарнас сравнивает этот период с другим, уже под влиянием Сатурна, когда Эйнштейн вел теоретические споры с Нильсом Бором и отстаивал весьма консерва­тивное отношение к развитию квантовой физики. По­добный же урановский прорыв совершил Дарвин, ко­гда на его судне “Бигль”, достигшем Галапагосских островов, его посетило внезапное озарение об эволю­ции видов.Л а с л о: В мире природы существуют связи, перед пониманием которых разум бессилен. Видимо, в природе действуют какие-то тонкие силы и энергии, о которых у нас нет пока эмпирического знания, хотя может быть знание символическое.

Г р о ф: Астрологическое мировоззрение само по себе не относится к конкретным силам; оно рассматри­вает реальность в терминах синхронистичного порядка, а не причинных связей. Оно рассматривает космос как единую, высокоорганизованную и взаимосвязанную сис­тему, отражающую некий грандиозный проект, разрабо­танный высшим разумом.

Р а с с е л: В том, как астрология практикуется в наши дни, я не слишком разбираюсь, но мне интересны ее исторические корни, то, как древние видели этот мир. Мне выпала удача прожить многие годы в такой части Англии, куда не слишком доходит освещение от главных дорог и городов, и поэтому ночью там можно беспрепят­ственно наблюдать небо. В результате я стал хорошо по­нимать, как движутся планеты относительно положения звезд.

Могу сказать, что мое видение неба в основе своей совпадает с тем, которое было у людей тысячи лет назад, если не считать того факта, что их небеса были гораздо темнее, чем наши. Во время заката никакого искусствен­ного освещения у них не было вообще, да и воздух был намного чище, чем сейчас, поэтому звезды, очевидно, выглядели куда ярче. К тому же у людей было больше времени и причин для того, чтобы смотреть на них, ведь их внимание не отвлекали телевидение, кино, компьюте­ры и даже книги. Половину их времени занимало одно

лишь ночное небо — сверкающее и поглощающее все внимание.

Наблюдая движения планет, я заметил, что, похо­же, и в моей собственной жизни все значимые события как-то соотносились с небесными конфигурациями. Одно такое событие произошло недавно, когда Луна находилась на полпути между Юпитером на одной сто­роне и Марсом с Венерой в связке — на другой, в то время как на востоке поднимался Сатурн. Не знаю, есть ли причинная связь между паттернами в небесах и моей жизнью; мне кажется, что эта связь скорее син-хронистичная, непричинная, и тем не менее — осмыс­ленная.

Интересно, откуда взялась астрология? Вероятно, древние время от времени смотрели на небо и видели, как планеты выстраиваются там, создавая любопытные конфигурации. Наблюдали ли и они соотнесенность ме­жду небесными рисунками и событиями их собственной жизни? Если да, то вполне естественно, что они стали вычерчивать эти рисунки для того, чтобы предсказывать будущие конфигурации и связи.

Г р о ф: Мне трудно поверить в то, что астрология на самом деле развивалась путем постепенного накопле­ния данных в результате индивидуальных астрономиче­ских наблюдений и попыток соотнести их с историче­скими событиями и личными переживаниями. Мне это представляется маловероятным. Подозреваю, что откры­тие пришло сразу, во всей своей тотальности, как про­светляющее видение высшего порядка, связывающее движения планет с архетипами, а также внешними и внутренними событиями. В истории творчества есть много примеров таких откровений.Коль скоро мы уже говорим о небе и небесных те­лах — думали ли вы когда-нибудь о поразительном со­четании размеров Солнца и Луны и их расстояний до Земли, благодаря которому они кажутся нам примерно одинакового размера? Ведь именно это обстоятельство делает возможным такое зрелищное и незабываемое со­бытие, как полное солнечное затмение. Доводилось ли вам это видеть? На мое шестидесятилетие Кристина по­дарила мне круиз на Гавайские острова, даты которого были специально подобраны так, чтобы участники круи­за смогли наблюдать полное затмение. Это было потря­сающе!

Прежде я уже не раз видел частичные солнечные за­тмения, смотрел на Солнце через пленку или закопчен­ную стеклянную пластинку и видел, что часть Солнца отсутствует, словно его откусили. Признаться, это не производит особенного впечатления. Полное солнечное затмение отнюдь не является еще одним шагом в том же континууме. Это совершенно отдельное, уникальное яв­ление. Даже когда затмение достигает восьмидесяти процентов, у вас еще нет никакого представления о том, что вас ожидает. Но когда появляется так называемое “бриллиантовое кольцо” и затмение становится полным, вас словно швыряет в совершенно иную реальность. Я оказался неспособен отнестись к этому как к природ­ному явлению, это была чистейшая магия. Было семь часов утра. Мы находились на теплоходе вместе с не­сколькими сотнями людей. Многие в ожидании затмения пили “кровавую Мэри” и проводили время на палубе в самых разных формах пустых развлечений. Но когда на­чалось затмение, все были захвачены этим явлением.

Мы часто слышим, что древние и примитивные культуры так чувствительно реагировали на затмения

потому, что не знали природы происходящего. Но мы на этой палубе прекрасно понимали, что именно проис­ходит, как, когда и почему, профессиональный астро­ном прочитал нам лекцию, тщательно подготовив нас к предстоящему событию. И тем не менее оно оказалось для нас потрясающим и невероятным.

Л а с л о: Мне кажется поразительным, что обычно люди не способны откликаться на достаточно часто происходящие природные явления. Например, на баг­ровые закаты и потрясающий вид луны. Это фантасти­чески прекрасные явления, однако люди их не замеча­ют. Только подумайте: совершенно неожиданно наше Солнце словно проваливается за горизонт. Если смот­реть на это таким образом, а не думать о том, что это всего лишь солнце и оно делает одно и то же еже­дневно, нельзя не испытать изумления. Как могут лю­ди так всецело быть поглощены своими делами, когда природа являет им столь величественные виды! Разуме­ется, люди искусства замечают их, но большинство лю­дей — нет.

Г р о ф: В нашей психоделической работе мы час­то наблюдали явление, которое мы называем “послес­вечением”. Мы встречаемся с ним и после мощных сес­сий холотропного дыхания. Оно может длиться не­сколько часов, дней или даже недель. Все это время восприятие мира резко изменено — обстановка кажется более живописной, цвета богаче и ярче, музыка звучит более чарующе, и заниматься любовью приятнее, чем обычно. Прикосновения, запахи и вкусы — все дарит массу живых ощущений, жизнь становится богатой иинтересной. Блейк и впоследствии Олдос Хаксли гово­рили об этом явлении как об “очищении врат воспри­ятия”.