Эквивалентность и адекватность, верность и точность

В современной теории перевода, стремящейся отойти от ис­пользования недостаточно точных, неоднократно критиковав­шихся терминов, характеризующих перевод таких, как «точность» и «верность», наряду с термином «эквивалентность» широко ис­пользуется термин «адекватность». Интересно, что термины «эк­вивалентность» и «адекватность» оказываются этимологически

¹ См.: Крюков В.Н. Межъязыксшая коммуникация проблемы понимания // Перевод и коммуникация. М., 1977. С. 74.

.

связанными, так как восходят к одной латинской форме aeque-. равно, одинаково, так же,

Что же означает понятие адекватности перевода, какую роль оно может сыграть в теории перевода, в чем отличие категории эквивалентности от категории адекватности?

По всей вероятности, понятие адекватности перекочевало в теорию перевода из теории познания, где термином «адекватное» обозначается верное воспроизведение в представлениях, понятиях и суждениях объективных связей и отношений действительности. Для теории перевода в качестве такой действительности выступа­ет оригинальный текст как стройная система связей и отношений между составляющими его элементами. Задачей же перевода явля­ется верное воспроизведение этой системы связей и отношений средствами другого языка. Что же предполагает верное воспроиз­ведение подлинника (что термин верный широко используется в зарубежной теории перевода для обозначения того же понятия, что и адекватный, ср. франц. fidele)! Расшифровка определения верный через синонимы соразмерный, соответствующий, правиль­ный, точный мшю что может добавить к знанию о том, каким должен быть текст перевода по сравнению с текстом оригинала. Пожалуй, только определение соразмерный подсказывает нам, что текст перевода не должен ни превышать текст оригинала, ни быть короче его, хотя совершенно очевидно, что данное требование достижимо лишь относительно. Что же касается определения со­ответствующий (чему?), правильный (по оценке кого?), точный (?), то они достаточно абстрактны, хотя и употребляются довольно часто по отношению к переводу.

Категория «верности» еще в античный период ассоциирова­лась с буквальным переводом. Достаточно вспомнить Горация и его известное высказывание «Nee verbum verbo curabis reddere fidus interpres», получившее впоследствии так много интерпретаций. Сколько раз критики перевода задавали вопрос: «Кому должен быть верен переводчик? Автору оригинала? Тексту оригинала? Или читателю, доверяющему ему и наивно полагающему, что пе­ревод — это то же самое, что создал Автор, только... на другом языке? Само определение верный представляется достаточно рас­плывчатым. Что такое верный? Заслуживающий доверия? Неиз­менно придерживающийся чего-либо? Не вызывающий сомне­ний в своей надежности? Соответствующий истине? Точный и безошибочный? Неизменный? Хотелось бы, чтобы перевод обла­дал всеми этими качествами. Но, увы, реальный перевод лишь отчасти заслуживает доверия, лишь частично придерживается подлинника, всякий раз вызывая сомнения в своей надежности. Иначе говоря, применение определения верный к переводу оказы-

_взется прекрасной метафорой, но не точным термином теории. Пожалуй, сегодня определение верный по отношению к переводу, скорее, является категорией исторической, позволяющей глубже понять такое яркое явление в переводческой практике прошлого, как «прекрасные неверные».

Столь же расплывчатым оказывается определение точный по отношению к переводу. Это заставило исследователей искать иное слово для определения основного искомого качества перевода. «В целом ряде работ по теории перевода, — отмечал А.В. Федо­ров, — усиленно подчеркивалась относительность понятия "точ­ности". Понятие это было взято под сомнение. Даже слово "точ­ность" в применении к художественному переводу стало реже употребляться в нашей художественной литературе последних де­сятилетий. В этом нашел выражение верный в своей основе принцип отказа от попыток устанавливать какие-либо абсолют­ные соответствия между разноязычными текстами, оперировать какими-либо величинами, взвешивать и измерять. Вместо слова "точность" и выдвинулся термин "адекватность", означающий "соответствие", "соотнесенность", "соразмерность". Есть, одна­ко, возможность заменить этот иностранный термин русским словом "полноценность", которое в применении к переводу оз­начает: 1) соответствие подлиннику по функции (полноценность передачи) и 2) оправданность выбора средств в переводе»¹.

Стараясь уточнить понятие полноценности (адекватности) перевода, Федоров формулирует более развернутое определение: «Полноценность перевода означает исчерпывающую передачу смыслового содержания подлинника и полноценное функцио­нально-стилистическое соответствие ему.

Полноценность перевода состоит в передаче специфического для подлинника соотношения содержания и формы путем вос­произведения особенностей последней (если это возможно по языковым условиям) или создания функциональных соответствий этим особенностям. Это предполагает использование таких языко­вых средств, которые, часто и не совпадая по своему формальному характеру с элементами подлинника, выполняли бы аналогичную смысловую и художественную функцию в системе целого»².

Федоров ставит знак равенства между понятиями полноцен­ности и адекватности. Адекватность для него — это всего лишь иностранный термин, который, согласно правилам художествен­ного редактирования текста, лучше заменить словом родного языка. Однако от такой замены проблема не становится более яс-

¹ Федоров А.В. Основы общей теории перевода. М., 1983. С. 125—126.

² Там же. С. 127.

ной. Напротив, уподобление адекватности перевода его полно­ценности, предложенное Федоровым, ставит новые вопросы.

Прежде всего, для того чтобы оценить правомерность данного тождества, обратимся к определениям прилагательных адекват­ный и полноценный в лексической системе русского языка.

Прилагательное адекватный означает «вполне соответствую­щий, совпадающий», а прилагательное полноценный — «обладаю­щий в полной мере необходимыми признаками, качествами»¹. Как видно из этих определений, прилагательные полноценный и адекватный различаются прежде всего тем, что первое дает каче­ственную оценку чему-либо безотносительно к другим предметам и явлениям, в то время как второе непременно предполагает сравнение, соотнесение одного явления с другим, не определяя их качеств. Эти различия отчетливо проявляются в сочетаемости данных слов с другими. Так, можно сказать полноценная валюта, полноценный диплом, полноценный продукт, полноценное произведе­ние, полноценный летчик и т.п. Вряд ли эти имена можно опреде­лить прилагательным адекватный. У прилагательного адекватный оценочное значение отсутствует. В самом деле, трудно с уверен­ностью сказать, несут ли отрицательную или положительную оценку такие терминологические словосочетания, как адекватные меры, адекватные ответные действия, довольно часто использую­щиеся в политической речи. Даже бытовые высказывания адекват­ное/неадекватное поведение не несут в себе ярко выраженного оценочного значения. Слово адекватность представляет в данном случае некоторый эвфемизм по отношению к прямо оценочным высказываниям. Отсутствие возможности соотнесения и сравнения объектов, которая необходима любой теории перевода, заставляет отказаться от термина «полноценный» по отношению к переводу. Вместо него возникает новое, более соответствующее задачам тео­рии перевода определение — равноценный. В.Н. Комиссаров вводит категорию коммуникативной равноценности в само определение перевода. «Перевод, — пишет он, — это вид языкового посредни­чества, при котором на другом языке создается текст, предназна­ченный для полноправной замены оригинала в качестве комму­никативно равноценного последнему»². Предложенное определе­ние, по мнению этого исследователя, «охватывает все переводы, хорошие и плохие, и позволяет отграничить перевод от других видов языкового посредничества, не предназначенных для этой цели»³. В этом определении угадываются те же признаки перевода, что и в приведенном выше определении полноценности, данном

¹ См.: Словарь русского языка: В 4 т.

53.

² Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. М, 2001. С.
^:> Там же.

 

 

Федоровым, хотя использована иная терминология. Для Федорова главным свойством перевода оказывается функциональное соот­ветствие текста перевода тексту оригинала. Комиссаров пользуется..более широкой формулировкой коммуникативной равноценности. В то же время в определении Федорова есть одно важное, на мой взгляд, уточнение, касающееся оправданности выбора средств в переводе. Это положение вновь заставляет нас обратиться к кате­гории адекватности.

В русском языковом сознании слово адекватность закрепи­лось за отношением между какими-либо действиями субъектов и ситуациями, в которых эти действия реализуются, либо действия­ми и ожидаемыми от них результатами, действиями и нормами поведения и т.п. Но адекватными не могут быть объекты по от­ношению друг к другу.

При системном подходе к переводу распространение понятия адекватности на перевод обращает нас к тем свойствам перевода, которые проявляются в его взаимодействии с окружающей сре­дой. Адекватность перевода предполагает его соответствие тем ожиданиям, которые возлагают на него участники коммуника­ции, а также тем условиям, в которых он осуществляется. Катего­рия адекватности является главным образом характеристикой не степени соответствия текста перевода тексту оригинала, а степени его соответствия ожиданиям участников коммуникации. В каче­стве последних могут выступать оба участника коммуникации, как автор исходного текста, так и получатель сообщения в пере­воде. Адекватность такого уровня можно наблюдать, в частности, в устном переводе, когда исходный текст изначально создается для перевода, а условия перевода и характер его протекания оп­ределены заранее. Оба коммуниканта считают перевод адекват­ным, если коммуникация оказывается успешной, т.е. если задачи коммуникации решены. При этом ни тот, ни другой коммуни­кант не сомневаются в том, что речевое произведение, созданное переводчиком, эквивалентно исходному. В этом случае срабатыва­ет так называемая «презумция коммуникативной равноценности», которая возникает у коммуникантов каждый раз, когда текст созда­ется как перевод и используется в качестве перевода.

Тем не менее адекватность как свойство перевода в большей степени ориентирована на получателя сообщения, созданного пе­реводчиком. Во всех случаях, когда переводу подлежит текст, создававшийся «для внутреннего потребления», т.е. как речевое произведение, перевод которого изначально не предполагался, адекватность оказывается всецело ориентированной на получателя переводной продукции. Именно он определяет степень коммуни­кативной равнозначности оригинала и перевода, необходимую

ему для решения задач комуникации. Поэтому некоторые иссле­дователи считают необходимым разграничить разные уровни адекватности. Так, Ю.В. Ванников предлагает различать прежде всего семантико-стилистическую адекватность, которая определя­ется «через опенку семантической и стилистической эквивалент­ности языковых единиц, составляющих текст перевода и текст оригинала», и функциональную (прагматическую, функциональ­но-прагматическую), которая «выводится из оценки соотношения текста перевода с коммуникативной интенцией отправителя со­общения, реализованной в тексте оригинала»¹. Кроме того, учи­тывая потребности информационной практики, в которую вовле­кается и перевод, он видит необходимость выделить особый тип адекватности, а именно «дезидеративную адекватность», которая оказывается всецело ориентированной на запросы получателя пе­реводной продукции. «С позиции семантико-стилистической тео­рии адекватности такие виды обработки текста не должны счи­таться переводами, — отмечает исследователь. — На самом же деле, если они правильно передают требуемый аспект информа­ции, заключенный в иноязычном тексте, т.е. реализуют коммуни­кативную установку, инициируемую получателем, их следует признать полноправными переводами, отличающимися от других "собственно переводов'' типом своей адекватности»². К этому типу адекватности по сути дела исследователь относит такие виды информационной обработки текста, как выборочный пере­вод, реферирование, аннотирование, просмотровое чтение и т.п., которые сближаются с переводом тем, что оперируют исходными текстами на одном языке и производят тексты на другом, т.е. имеют тот же механизм, что и перевод.

Наконец, последней разновидностью адекватности оказыва­ется так называемая «волюнтативная» адекватность, которую ис­следователь усматривает в переложениях. Она определена как во­люнтативная в силу того, что в этом случае активно проявляется собственная коммуникативная установка переводчика. Автор дан­ной типологии полагает, что все эти различные виды перевода, предполагающие различный уровень близости текста перевода тексту оригинала, объединены между собой тем, что являются фактами двуязычной коммуникации при посредничестве пере­водчика.

В рассмотренной выше концепции понятие адекватности полностью покрывает собой все типы соответствия между тек­стом оригинала и текстом перевода. В этом случае понятие экви-

валентности оказывается просто излишним. Иначе говоря, поня-тие адекватности поглощает понятие эквивалентности. Но такой функциональный подход к установлению степени соответствия исходного речевого произведения и его перевода, опирающийся на коммуникативные установки трех участников коммуникации (автора оригинального текста, получателя текста перевода, т.е. «заказчика», и самого переводчика), выводит за рамки интересов теории перевода «таинство» переводческой кухни, его операции по максимально полному перевыражению всей системы смыслов, заключенной в тексте оригинального речевого произведения. По сути, функционально допустимыми оказываются любые формы межъязыкового посредничества независимо от того, насколько эквивалентен текст, порождаемый в процессе таких операций, тексту перевода. С таким расширенным пониманием перевода трудно полностью согласиться. Сведение всех разновидностей межъязыкового посредничества к переводу чрезмерно расширяет и размывает рамки самого объекта, что уводит теорию перевода на слишком зыбкую почву. В этой концепции привлекает то, что различение типов адекватности позволяет нам вновь ввести пере­вод в круг основных составляющих коммуникативного акта. Не следует забывать, что комуникативный акт — это не только участ­ники коммуникации, но и само сообщение, система смыслов в словесном обличий. Именно установка на сообщение вновь воз­вращает нас к категории эквивалентности, ведь при всей важности коммуникативных установок на отправителя исходного сообще­ния, получателя текста перевода и самого переводчика не менее значимыми являются тексты, порождаемые в процессе этого акта коммуникации, и отношение соответствия между ними.

Поэтому не менее верным представляется и такой взгляд на перевод, при котором максимальное совпадение между содержа­нием оригинала и перевода считается очевидным. В этом случае «хорошим», или «правильным», признается только эквивалент­ный перевод¹. В.Н. Комиссаров, полагая, что категория оценоч-ности оказывается при таком подходе естественным признаком категории эквивалентности, предлагает вовсе вывести термин «адекватность» из научного оборота теории перевода². Исследова­тель исходит из положения теоретической концепции Федорова, Уподоблявшего адекватность полноценности.

Но, как мы пытались показать выше, адекватность и полно­ценность суть разные понятия, и понятию адекватности в отличие от понятия полноценности оценочность не свойственна. Поэтому нет достаточных оснований для того, чтобы устранять термин

 

¹ Ванников Ю.В. Проблемы адекватности перевода: Типы адекватности, виды
перевода и переводческой деятельности // Текст и перевод. М., 1ЧН8. С. 34—37.

² Там же. С. 38.

¹ Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. С. 117.

² Там же.

«адекватность» из теории перевода. Он не является дублетом тер­мина «эквивалентность», ни тем более таких понятий с неясным объемом, как «точность» и «верность». Термин «адекватность» обозначает особую категорию теории перевода. Его сосущество­вание с категорией эквивалентности не только допустимо, но и целесообразно. Однако для того, чтобы они могли существовать в пределах одной теории, следует четко разграничить их понятий­ные области. Во всяком случае при первом приближении к раз­граничению понятийных сфер адекватности и эквивалентности можно сделать вывод о том, что в переводе не все адекватно, что эквивалентно и не все эквивалентно, что адекватно.

Такой взгляд на категории адекватности и эквивалентности в известной степени совпадает с трактовкой различия между ними, предложенной А.Д. Швейцером. Этот исследователь отмечал не­сколько отличий одной категории от другой. Полагая, что обе ка­тегории имеют оценочный и нормативный характер, он видел первое их различие в том, что эквивалентность ориентирована на результаты перевода, на соответствие текста перевода определен­ным параметрам оригинала, в то время как адекватность связана с условиями протекания межъязыкового коммуникативного акта¹. «Иными словами, если эквивалентность отвечает на вопрос о том, соответствует ли конечный текст исходному, то адекватность отвечает на вопрос о том, соответствует ли перевод как процесс данным коммуникативным условиям»². Второе различие состоит в том, что эквивалентность предполагает максимально полную передачу «коммуникативно-функционального инварианта» ори­гинала, в то время как адекватность представляет собой некий компромисс, на который идет переводчик, жертвуя эквивалент­ностью для решения главной задачи. Такой главной задачей счи­тается сохранение в переводе функциональных доминант исход­ного текста. Иначе говоря, адекватность имеет не максимальный, а оптимальный характер. Швейцер полагал, что категория адек­ватности выводится непосредственно из переводческой практики, так как в реальной жизни переводчик не всегда имеет возмож­ность максимально полно передать всю систему смыслов, заклю­ченную в исходном речевом произведении. Иногда, например в устном переводе, он вынужден сокращать сообщение, максималь­но «сжимая», компрессируя его, чтобы успеть за выступающим. В другом случае он изменяет функциональное значение исходно­го текста, когда требуется, например, только извлечь необходи­мую информацию из текста имеющего для адресата оригинала значение нормативного документа. «Отсюда вытекает, — заклю-

¹ Швейцер А.Д. Теория переиола: Стагус. проблемы, аспекты. М., 1988. С. 95.

² Там же.

цал исследователь, — что требование адекватности носит не мак­симальный, а оптимальный характер: перевод должен оптималь-^0 соответствовать определенным (порой не вполне совместимым друг с другом) условиям и задачам»¹. При таком подходе адекват­ными можно считать и переводы, сделанные французскими мас­терами «прекрасных неверных».

Таким образом, мы видим, что во всех теоретических концеп­циях происходит более или менее четкое разделение двух сфер: сферы речевых произведений и соотношения между ними и сфе­ры условий коммуникации, речевой ситуации, коммуникативного акта в целом. У Федорова оба аспекта представлены как два не­обходимых требования к полноценному переводу. У Ванникова они составляют определенные уровни адекватности, у Комисса­рова — уровни эквивалентности, а у Швейцера определяются как адекватность и эквивалентность.

Несмотря на явные и неявные терминологические различия, мы обнаруживаем если не общий, то во всяком случае очень близкий подход к тому, между какими аспектами перевода уста-новливаются соответствия.

Понятия функций, функциональных различий речевых про­изведений, коммуникативных актов приямо или косвенно возни­кают во всех теориях соответствий. Причем в большинстве случаев эти теории опираются на функциональную структуру коммуника­тивного акта, предложенную Якобсоном. Его модель акта комму­никации оказывается если не универсальной, то во всяком случае доминирующей при определении критериев межъязыковых соот­ветствий, устанавливаемых в переводе.

Провозгласив семиотическую сущность перевода, исследова­тели стремятся уложить свои критерии соответствий в довольно жесткие рамки трех типов отношений, в которые вступают язы­ковые знаки с окружающей действительностью, а также между собой в речевой цепи, а именно прагматические, семантические и синтаксические отношения.

Швейцер не без оснований полагал, что для «анализа эквива­лентных отношений при переводе более подходит типологическая схема Р. Якобсона, в которой выделены функции, отличающиеся Друг от друга установкой на тот или иной компонент речевого акта. Это такие функции, как референтная или денотативная (установка на референт или «контекст»), экспрессивная — эмо-тивная (установка на отправителя), конативная — волеизъяви-тельная (установка на получателя), фатическая — контактоуста-навливаюшая (установка на контакт между коммуникантами), металингвистическая (установка на код), поэтическая (установка

Швейцер А.Д. Указ. соч. С. 96.

на сообщение, на выбор его формы). В соответствии с этими функциями можно говорить об эквивалентности референтной экспрессивной, конативной, фатической, металингвистической и поэтической»¹.

Но далее следовал неожиданный вывод о том, что «установ­ление доминантных функций оригинала (референтной, экспрес­сивной, конативной, фактической, металингвистической или по­этической) определяется прагматикой текста — коммуникативной интенцией отправителя и коммуникативным эффектом текста — и предполагает наличие прагматической эквивалентности между оригиналом и переводом. Иными словами, прагматические фак­торы играют доминирующую роль как в иерархической модели уровней эквивалентности, так и в одномерной функциональной типологии эквивалентности»².

Возникают по меньшей мере два вопроса: откуда берется эта самая прагматика, состоящая в коммуникативной интенции от­правителя и коммуникативном эффекте текста, т.е. в его воздей­ствии на получателя, и почему эта прагматика определяет не только референтную, поэтическую, контактоустанавливающую и металингвистическую, но и экспрессивную и волеизявительную функции? Эти вопросы не проясняются, а, напротив, выделяются еще рельефней, когда исследователь стремится уточнить и пере­смотреть категорию коммуникативной эквивалентности. Конкре­тизируя смысл, который вкладывается в понятие коммуникатив­ного эффекта, он отмечает, что это понятие является одним из элементов следующей триады: 1) коммуникативной интенции (цели коммуникации); 2) функциональных параметров текста; 3) коммуникативного эффекта. Эти три категории соотносятся с тремя компонентами коммуникативного акта: 1) отправителем; 2) текстом; 3) получателем³. Экспрессивная и волеизъявитальная функции, являющиеся неотъемлемыми частями функциональных параметров текста, оказываются продублированными в триаде, так как именно они создают коммуникативный эффект и задают коммуникативную интенцию.

Логический сбой происходит, на мой взгляд, из-за того, что прагматика, которая всему голова, предстает как составная часть сложного понятия переводческой эквивалентности.

Чтобы лучше понять взаимодействие функциональных пара­метров текста, прагматики текста и найти им место в общей тео­рии эквивалентности и адекватности, обратимся к многоуровне­вым и функциональным моделям эквивалентности.

§ 9. Многоуровневые теории эквивалентности

В.Н. Комиссаров, анализируя категорию эквивалентности, справедливо отмечал, что «сопоставление переводов с их ориги­налами показывает, что существует несколько типов эквивалент­ности, в каждом из которых разные части содержания исходного текста. Изучение уровней эквивалентности позволяет определить, какую степень близости к оригиналу переводчик может достичь в каждом конкретном случае»¹. Мы уже убедились в том, что ре­альные переводы соответствуют оригиналам в разной степени, оставаясь при этом именно переводами, а не иными видами межъязыкового посредничества. Попытка построить типологию эквивалентности, найти те ступени, которые ведут от минималь­но возможной к максимальной эквивалентности, а также устано­вить объективную, обоснованную границу, отделяющую перевод от «неперевода», и приводит к теории уровней эквивалентности.

Наиболее известные теории уровней эквивалентности строятся на семиотических основаниях, точнее, на выделенных семиотикой трех типах отношений знака — прагматическом, семантическом и синтаксическом.

Понятие многоступенчатого переводческого эквивалента приобретает достаточно четкие очертания в теории Г. Егера². Он приходит к понятию коммуникативной эквивалентности через понятие коммуникативной значимости, которая и составляет ос­нову этого типа эквивалентности. Коммуникативная значимость текста оказывается его свойством вызывать определенный комму­никативный эффект. Она возникает из функций языковых зна­ков, которые связаны с семантическим, синтаксическим и праг­матическим уровнями отношений. Эти отношения, согласно ги­потезе Черри, в нормальной речевой коммуникации находятся в определенных иерархических отношениях: семантический уровень подчиняет себе синтаксический, и оба они подчинены прагмати­ческому уровню. Внутри семантического значения различаются сигнификативное и денотативное. Таким образом, модель пере­водческой эквивалентности, отражающая иерархию отношений языковых знаков, выстраивается в следующих четырех уровнях:

1 — прагматический (для чего говорить);

2 — семантический 1 (денотативный) (о чем сказать);

3 — семантический 2 (сигнификативный) (как сказать);

4 — синтаксический (как расположить элементы высказыва­
ния относительно друг друга).

 

¹ Швейцер А.Д. Указ. соч. С. 91.

¹ Там же.

³ Там же. С. 92.

¹ Комиссаров В.Н. Современное перенодоведсние. С. 134.

² См.: Егер Г. Коммуникативная и функциональная эквивалентность //
Вопросы теории переиода в зарубежной лингвистике. М. 1978. С. 137—156.

 

Полная эквивалентность, или собственно эквивалентность между текстом оригинала и текстом перевода достигается тогда когда на всех четырех уровнях значения ИТ инвариантны значе­ниям ПТ.

Данная концепция, и особенно идея о доминирующей функ­ции прагматических отношений, подчиняющей себе все другие типы, была проддержана многими исследователями. Швейцер ут­верждал, что «прагматический уровень занимает высшее место в иерархии уровней эквивалентности. В этой иерархии существует следующая закономерность: каждый уровень эквивалентности предполагает наличие эквивалентности на всех более высоких уровнях»¹.

Прагматический уровень эквивалентности, возведенный в ранг главного, высшего, составляет то необходимое коммуникативное ядро, без которого эквивалентность не может быть достигнута. Прагматическое значение составляет некий минимум инвариант­ности, по достижении которого уже оказывается возможным го­ворить о переводе.

Рассмотрим гипотетическую речевую ситуацию. Переводчик сопровождает в аэропорту иностранца, не понимающего по-рус­ски. Их цель — встретить зарубежную делегацию. Переводчик слышит интересующее его и его клиента сообщение о том, что самолет, в котором летят те, кого они ждут, приземлился: «Про­извел посадку самолет авиакомпании "Эр-Франс", совершавший рейс № 2332 из Парижа». Переводчик может перевести данное высказывание полностью, так как оно не содержит каких-либо элементов, трудных для перевода. Но вполне возможно, что он просто скажет: «£а у est, on a atterri». В этом случае на всех уров­нях, расположенных ниже прагматического, подобия значений в оригинальном тексте и в тексте перевода не отмечается. Но полу­чателю переводного сообщения не важно, что на языке оригина­ла сообщение было передано в клишированной форме, в которой использованы единицы выражения, принадлежащие официаль­ной речи. Переводчик же использовал формы выражения, свой­ственные разговорной речи. Ему также не важно, что предметная ситуация, в которой фигурируют самолет, владеющая им авиа­компания, рейс, не воспроизведена в тексте перевода и что пере­водчик местоимением on обозначил нечто неопределенное — то ли самолет, то ли делегацию, которую они ждут. Ему также без­различно, что в тексте перевода существительное посадка преоб­разовано в глагол a atterri, равно как и то, что во французском высказывании грамматический субъект стоит перед глаголом, а в оригинальной русской — после. Для него главное в том, что ожи-

Швейцер А.Д- Теория перевода. С. 85.

^

.

даемое им действие произошло. Иначе говоря, цель коммуника­ции —- сообщение о свершении ожидаемого события — достигну­та. Возникает, правда, вопрос о том, можно ли считать высказы­вание переводчика переводом услышанного им сообщения. Или лее здесь мы сталкиваемся с какой-либо иной формой межъязы­ковой коммуникации, близкой переводу, но все же не с перево­дом? Или же переводы могут различаться степенью эквивалент­ности, оставаясь все же переводом?

Разделив двуединый процесс перевода на два этапа и вычле­нив соответствующие единицы на каждом из двух этапов, а именно единицу декодирования и единицу репродукции, мы мо­жем сосредоточить внимание на этапе репродуцирования текста в переводе и установить, каким образом достигается эквивалент­ность фрагментов текстов оригинала и перевода.

Для этого обратимся вновь к некоторым теориям эквивалент­ности, построенным в виде уровневых моделей, и вспомним мо­дель, которая легко выводится из рассуждений Егера.

Швейцер предлагает уровневую модель эквивалентности, в которой прагматический уровень также доминирует над всеми остальными. По мнению Швейцера, «прагматический уровень, охватывающий такие жизненно важные для коммуникации фак­торы, как коммуникативная интенция, коммуникативный эф­фект, установка на адресата, управляет другими уровнями. Праг­матическая эквивалентность является неотъемлемой частью экви­валентности вообще и наслаивается на все другие уровни и виды эквивалентности»¹. Швейцер представляет иерархию уровней эк­вивалентности в виде следующей таблицы:

 

 

 

Уровень эквивалентности	Типы инварианта
Синтакси- Компо- Референни- Прагмати­ческий нентный альный ческий
Синтаксический	+ + + +
Семанти­ческий	компонентный	4 + +
референциальный	- - + +
Прагматический	- - - +

Нетрудно заметить, что построенная Швейцером уровневая модель эквивалентности практически ничем не отличается от мо­дели Егера. Она лишь перевернута, но это не меняет сути отно­шений, устанавливаемых исследователями между оригинальным речевым произведением и его переводом. В ней обнаруживаются

Швейцер АЛ Указ. соч. С. 86-87.

те же три основных уровня, построенных на трех основных типах отношений языкового знака: прагматический, семантический, синтаксический. Так же семантический уровень разделяется на два подуровня в соответствии с различением в семантике денота­тивных и сигнификативных значений. Так же доминирующим оказывается прагматический уровень. Швейцер, однако,, пред­ставляет модель, предложенную Егером, в структурированном виде, что придает ей большую оперативную ценность.

Комиссаров строит более развернутую модель уровней экви­валентности. В последнем уточненном варианте предложенная им модель предполагает пять иерархически взаимосвязанных уровней: