Я поежилась, будто от холода, и опустила халат, потом попыталась не думать об ужасах, связанных с Олафом, и сосредоточиться на деле

Их должно было быть двое, вампиров Арлекина.

Ты признаешь, — сказал он. — Ты признаешь, что послала их убивать вампиров Арлекина.

А чего такого? Признаю, конечно.

Жан-Клод сейчас сцепился в споре с советом на тему о том, будет ли Арлекин в своем праве, если перебьет за это нас всех.

Если они не присылают черную маску, но убивают, и не при самозащите, то это для них означает смертный приговор.

Кто это тебе сказал?

Я подумала, сознаваться или нет, но потом пожала плечами и сказала:

Белль Морт.

И когда наша красивая смерть с тобой говорила?

Приходила в видении.

Когда?

Когда мы трое умирали. Она мне помогла набрать энергии, которой на троих хватило.

Зачем ей помогать Жан-Клоду?

Будь тут Жан-Клод, я бы рассказала правду, всю правду, но тут был не он. Реквием же — ну, обычное для него странное поведение. А я не знала, захочет ли Белль, чтобы мусолили и обсуждали ее слова.

Кто знает, почему Белль делает то или иное?

Ты лжешь мне. Она сказала тебе причину.

Он знает, что я вру. Этого только не хватало.

Оборотни мне говорили, что они уже не чуют нюхом, когда я лгу. И даже ритм дыхания не меняется.

Я не нюхаю запах и не слушаю твое тело, Анита. Я просто чувствую ложь. Почему ты не говоришь мне правду?

Я расскажу Жан-Клоду, и если он скажет, что можно, тогда расскажу.

Значит, у тебя от меня есть секреты.

Знаешь, Реквием, у нас тут черт знает что творится, а ты занят своими ранеными чувствами вместо вопросов жизни и смерти.

Он кивнул:

Я сегодня будто с содранной шкурой, весь расклеенный. Еще в кабинете Жан-Клода началось.

Тогда мы были под воздействием, — напомнила я.

Но я не могу надеть освященный предмет, звезда моя вечерняя, и нет мне убежища от того, что сделал со мной Арлекин.

Арлекины сейчас на тебя воздействуют?

Нет, но мне показали некоторую правду обо мне, и не могу притворяться перед собой, будто не знаю того, что узнал.

Ты говоришь на себя непохоже, Реквием.

Правда? — спросил он, и снова слишком много эмоций прозвучало в его голосе. Мне хотелось, чтобы вернулся Грэхем или вообще кто-нибудь пришел. Пусть Реквием считает, что не находится под воздействием, но я ручаться готова была, что вампиры Арлекина прямо сейчас буквочки переставляют у него в мозгу.

Он расстегнул плащ и сбросил его на пол. Я видела этот жест в его исполнении на сцене «Запретного плода» в конце стриптиза. Но сейчас он был вполне одет — в элегантные серые брюки и васильковую рубашку, от которое его глаза становились синее любой синевы. Я много видела голубых глаз, но такого цвета ни у кого не бывало. Ошеломительно синий цвет, из-за которого Белль Морт и хотела включить его в свою коллекцию синеглазых любовников. Длинные черные волосы красиво спадали за плечи.

Я бы не ушел от тебя ни ради каких дел, звезда моя. Если бы ты только любила меня, как я тебя люблю, не было бы у меня ничего более важного в мире.

Грэхем! — позвала я. Не заорала, но почти.

Испугалась? Да, малость. Может быть, некромантией я бы и могла вышибить арлекинов из Реквиема, но последняя такая попытка мне чуть жизни не стоила. И надо оправиться от одного нападения, прежде чем подставляться под новые раны. Эгоистично, но ничего не поделаешь.

Дверь открылась, но это был не Грэхем. Это был даже не Эдуард. Это был Дольф, лейтенант Рудольф Сторр, глава Региональной Группы Расследования… и параноик насчет всего, что как-то похоже на монстра. Хреново.

Реквием даже не обернулся. Он только сказал:

Оставь нас.

Но сказал это «голосом», тем нагруженным силой голосом, который бывает у вампиров. Голос, который должен околдовывать и чаровать.

У Дольфа крест на шее вспыхнул, высветив гало вокруг Реквиема. Самого Дольфа я видела за Реквиемом, потому что он на восемь дюймов повыше нашего шестифутового вампира. И выражение его лица мне не понравилось.

Дольф, это мой друг. Наши противники его зачаровали.

В моем голосе было теперь больше страха, чем тогда, когда я звала Грэхема. А испугало меня лицо Дольфа.