Ты получала? — спросил он.
Я не сдержала улыбки:
Нет.
Мало кто вызвался бы добровольцем, — сказал он.
Ага, по Вашингтону гуляет законопроект, хотят сделать вакцинацию подростков от ликантропии обязательной. Утверждается, что теперь это безопасно.
Утверждается. — По интонация Грэхема было ясно, как мало он в это верит.
Я покачала головой, слишком резко повернулась — и в животе стрельнула боль. Выздоровела я, значит, не до конца. Сделав глубокий вдох и долгий выдох, я успокоилась и заставила себя не особо двигаться. Так оно лучше.
Но Питер уже подвергся нападению. А прививка эффективна только до того.
Ему хотят ввести живую культуру.
Как? — почти заорала я.
Вот так, — ответил Грэхем.
Но он же заболеет той ликантропией, что будет в шприце!
Не заболеет, если у него уже есть тигриная ликантропия.
Что?
Бывали пациенты, укушенные в одну ночь разными зверями. Два различных штамма друг друга нейтрализуют. Пациенты эти не заболели и остались людьми.
Но ведь нет полной уверенности, что тигриная ликантропия у него есть?
Нет. Кошачьи штаммы менее заразны, чем собачьи.
И даже нельзя провести надежный тест на кошачью ликантропию раньше, чем через семьдесят два часа. Если ему сделают укол, а в тигра он превращаться не собирается, то он превратится в того зверя, чей штамм будет в уколе.
Вот это и есть коллизия, — сказал Грэхем.
Коллизия, — повторил Реквием лишь слегка насмешливо.
Грэхем посмотрел на него не самым дружелюбным взглядом:
Я вот учусь культурной речи, а ты надо мной смеешься. Вместо того, чтобы поощрять.
Реквием поклонился — полностью, изящно, выставив руку вперед. В эту руку просто просилась шляпа с пером, иначе жест выглядел незаконченным. Реквием выпрямился.
Я прошу прощения, Грэхем, потому что ты совершенно прав. Твои усилия я нахожу достохвальными. Я поступил неучтиво и приношу свои извинения.
Вот почему, когда ты извиняешься, такое чувство, будто ты издеваешься опять? — спросил Грэхем.
Ребята, к делу. Что там с Питером?
Там с ним Тед Форрестер, федеральный маршал. — Произнесено было с интонацией «Супермен, человек-из-стали». Он поможет ему принять решение.
Но с ним может быть все в порядке, и укол тогда гарантированно даст то, чего они не хотят.
Грэхем пожал плечами:
Я ж говорю, вещь новая.
Экспериментальная, — уточнила я.
И это тоже, — кивнул он.
Какой вид ликантропии ему хотят ввести?
Не хотят говорить, но, вероятно, какая-то из кошачьих, и не тигр.
Будем надеяться, — сказала я. — Вакцины делают большими партиями. Они точно знают, что там за кошка?
Грэхем посмотрел на меня так, будто до него только что дошло.
Ты же не хочешь сказать, что ему второй раз вгонят тигра? Это ж тогда он точно тигром станет.
Именно. Кто-нибудь спрашивал, какой там вид кошачьих?
Судя по лицу Грэхема, он не знал, чтобы кто-нибудь задавал такой вопрос. Я посмотрела на Реквиема:
Я был рядом с твоей постелью, мальчика не видел.
Грэхем, пойди спроси. И пусть Тед знает, о чем я спросила.
Грэхем даже спорить не стал — кивнул и пошел к двери. Отлично. Потому что я теперь знала, где я. В подвале бывшей больницы, но нижние этажи переоборудовали в место содержания подозреваемых на вампиризм тел, если не было уверенности, что ими займутся до наступления темноты. А еще тут держат жертв нападения ликантропов или самих раненых оборотней, пока они не смогут покинуть здание. А то можно их силой поместить в государственную тюрьму… пардон, в «безопасное убежище». Вроде бы скоро в Верховном суде будет слушаться дело по инициативе АКЛУ — сколько и какие именно конституционные права нарушают эти «убежища». Помещают туда по добровольному согласию — во всяком случае, начиная с восемнадцати лет. Оборотням говорят, что их выпустят, как только они научатся управлять своим зверем, но получается так, что кто туда попал, уже оттуда не выходит. Обычно в больницах есть изоляторы для раненых оборотней и вампиров, но в них посылают, если есть серьезные основания для беспокойства. Как же мы, черт побери, сюда попали?
Реквием! — позвала я.
