Натэниел коснулся его груди, придержал, не давая встать

Это Анита и твой… и Эдуард.

Наверное, он хотел сказать «твой папа».

У тебя так лицо перекосилось… что там с ними? — расслышала я голос Питера, когда мы подошли.

Да вроде ничего у меня с лицом, — попытался обратить вопрос в шутку Натэниел, но доносящиеся с другой стороны приемной звуки к юмору не располагали. Мне за белыми халатами не видно было, с кем они там возятся.

Кто это? — спросила я.

Циско, — ответил Натэниел.

Циско. Он же не был так тяжело ранен. У меня на глазах оборотни такие раны на горле залечивали. Может быть, Соледад была не одна, и его ранил еще кто-то из врагов?

Насколько он сильно ранен? — спросила я.

Питер попытался сесть, и Натэниел удержал его, положив ладонь на грудь. Какое-то время пришлось его придерживать.

Анита, — сказал Питер.

Эдуард положил меня на ближайшую пустую каталку, и это движение вызвало не столько даже боль, сколько предупреждение о боли. Как будто что-то сместилось такое, что я не должна была бы чувствовать. Минутная тошнота — это я слишком интенсивно задумалась. То есть я надеялась, что дело в этом. Эдуард передвинул меня так, чтобы Питеру было видно. При этом и мне он тоже стал виден. Куртки и рубашки на нем не было, на животе — выпирающие повязки, прилепленные пластырем, и еще на левом плече и верхней части руки. Оружие, куртка и обрывки окровавленной рубашки лежали на полу под каталкой. Следующая я.

Что с Циско? — спросила я.

Вы оба ранены, — сказал Питер.

Я цел, — ответил Эдуард. — Это не моя кровь.

Питер повернулся ко мне — слишком широко раскрытые глаза и болезненно-бледное лицо.

У него горло вырвано.

Я помню, но он должен такие раны заживлять.

Мы не все хорошо умеем исцеляться, Анита, — сказал Натэниел.

Я посмотрела на него. То, что я не сделала этого раньше, только свидетельствует, насколько я серьезно ранена. Он был одет в спортивные шорты, оставлявшие очень мало простора воображению. Волосы собраны в тугую косу. Я смотрела ему в глаза, я любила его, но впервые мое тело не отреагировало на его вид.

Эдуард подошел к Питеру, Натэниел ко мне — обмен эмоциональными заложниками. Натэниел взял меня за руку и поцеловал целомудренным поцелуем, которым мы друг друга при встрече приветствуем. Лавандовые глаза смотрели с тревогой, которую он скрывал — или пытался скрыть — от Питера. Натэниел наклонился ко мне, я слышала, как он вдохнул воздух.

Перфораций нет, — шепнул он.

Пока он этого не сказал, я о такой возможности не думала. Мне же могли пропороть кишки или там желудок. А так — это еще не самое худшее. Не смертельный удар, по крайней мере сразу, если из меня ничего не вываливается. Выпирает, да, но не вываливается. Есть разница.

— А Питер…

У него тоже нет. Вам повезло обоим.

Я знала, что он прав, но… голоса на той стороне приемной вдруг резко повысились. Когда врачи начинают паниковать, — значит, дело чертовски плохо. Циско.

От толпы белых халатов отделилась женщина — Черри — и направилась ко мне. Белый халат был накинут на ее обычный готский прикид. Густо подведенные глаза потекли черными слезами. Проходя мимо Питера, она тронула его за плечо и сказала:

Дай снотворному подействовать, Питер. Ты ему не поможешь, сопротивляясь.

Она меня хотела ударить, — сказал он. — А он закрыл меня собой. Он меня спас.

Черри потрепала его по плечу, почти машинально проверила капельницу, но колесико на ней подрегулировала. Закапало чуть быстрее. Черри снова потрепала Питера по плечу, обошла каталку, чтобы переглянуться с Натэниелом надо мной — или посматривать, что там с Циско. Народу там столпилось много, создавалось даже впечатление, что они друг другу мешают.

Там я ничего сделать не могу, — сказала она почти про себя, будто себя уговаривая.

Перед тем, как смотреть мне живот, она надела чистые перчатки. На рукаве ее халата была кровь — похоже, Черри ее заметила одновременно со мной. Она просто сняла халат и бросила его в корзину для стирки. Бросила чистые перчатки, взяла другую пару перчаток и вернулась ко мне. Глядела она не на меня, а на рану. Лицо сосредоточилось, она делала свою работу, и потому не разваливалась на части. Я знаю это выражение лица — у меня у самой такое бывает.